Мне даже стало стыдно, когда я перестроил восприятие и посмотрел в глубь него. Наверное, на него уже смотрели так. Я не знал, кто еще из эззарийцев приходил сюда, вручая свои судьбы в костлявые руки этого человека. Но узнаю… а он не отводит взгляда. Очень странно… Вижу простого хорошего человека без особых амбиций, человека, живущего в мире с собой. Ничего настораживающего или пугающего. Когда я вернулся к обычным ощущениям, у меня на миг закружилась голова. Так иногда бывает, когда вы вдруг теряете равновесие и знаете, что в следующий миг упадете, несмотря на то что только что твердо стояли на земле… Так случалось, когда я прыгал с утеса в чужую душу и расправлял крылья, чтобы превратить падение в полет. Я решил, что это из-за моей ненависти к городу, из-за усталости, вызванной им. Краски, лица, дерзийцы с мечами, птица, пролетевшая мимо моего лица, нищие, белые кинжалы на стенах, флаги и снова лица.
– Хватит церемоний, – заявил я, отхлебывая из кружки, чтобы хоть как-то оправдать головокружение. В комнате стало совсем душно. – Вы знаете, кто я. То есть я хочу сказать, что вы видели таких, как я, раньше. – Эззарийцев легко можно было отличить от представителей прочих народов Империи, так же как и темнокожих тридян. Мы долгие годы безуспешно разрабатывали заклинания, которые могли бы помочь замаскировать внешность, но они действовали не дольше нескольких минут.
– Точно, – ответил он. – Но я не знаю ваших тайн и знать не хочу. – Он подался вперед. – А теперь не хотите ли вы рассказать мне, что привело вас сюда? Вы не просто посланец от ваших. Вы не принесли с собой младенца, разве не так?
– Так.
Его лицо окаменело.
– Вы не собираетесь случайно препятствовать нашей деятельности?
– Нет. Конечно нет. – Теперь, когда настала пора, я не знал, что сказать. – Расскажите мне… вы видели… то, что мои соотечественники приносили вам?
– Проклятие! Детей, клянусь глазом Долгара, это были дети.
– Дети… Они нормально развиваются? Здоровы? Счастливы? – «А вдруг они подрезают птицам крылья, поджигают детей в колыбелях или убивают их до того, как они научатся ходить?»
– Мы заботимся обо всех детях, которые попадают к нам. Мы даем им все, что можем дать: пищу, лекарства и остальное.
– Вы не ответили мне. – Оказалось, что я не могу взглянуть ему в глаза.
– А почему я должен отвечать? Вы же не перестанете приносить их? Или вы можете сделать что-то лучше, чем мы? Что тебе до того, как идут наши дела? Мы не продаем их в рабство. Мы не торгуем ими и не заключаем сделок. Наш бог требует, чтобы мы делали все, что можем. Так мы и поступаем.
В его словах не звучало неприязни, он просто спокойно рассуждал. Но я чувствовал… я знал, что за его словами стоит что-то большее. И он не оставил мне ничего, что я мог бы поставить ему в вину.
– Чего ты хочешь? – Он явно не собирался отвечать на мои вопросы, пока у него не появится на это причина. И я ответил:
– Несколько месяцев назад к вам привезли младенца. Его привез одноглазый человек, ученый…
– Я помню его. Добрый человек. Насколько я припоминаю, у него не было навыков общения с младенцами – и с большими городами тоже. Я принял его и заключил соглашение. Для жреца моего бога невозможно отвергнуть просьбу одноглазого человека.
Я вспомнил, что враги Долгара выкололи ему один глаз, прежде чем сжечь. Счастье, что жрецам достало кругов из золы и пары ожогов, не хватало еще, чтобы они стремились и внешне выглядеть как их божество.
Я отпил глоток из кружки. Потом поерзал на своем ящике. Потом снова посмотрел на жреца. Он сидел так неподвижно, что почти сливался с тенью. У меня не было причин ходить вокруг да около. Единственное, что я могу, – довериться ему и получить его доверие взамен.
– Этот ребенок – мой сын. Я приехал взглянуть на него и… – «И что? Забрать его с собой? Куда? Что я знаю о детях?» Всю дорогу я отгонял от себя эти проблемные вопросы, уверенный, что ответы придут сами, когда настанет время. Но теперь, когда темноглазый человек смотрел на меня, ожидая, я понятия не имел, что мне делать. – Он должен быть со своей семьей, – выдавил я наконец.
– Его семья отвергла его.
– Меня не было… – Я тут же прикусил язык. Не мог же я сказать ему, что был там, где не бывают обычные смертные, сражаясь с чудовищами, которых он не видел даже в кошмарах, парил на крыльях по волнам безумия и страха. Неграмотный манганарский жрец не понял бы этого.
– Я даже не видел его. Моя жена отослала ребенка прочь, прежде чем я узнал о его существовании. Я думал, что он умер.
Его голос по-прежнему был мягким и ровным, но я услышал в нем глубоко запрятанный праведный гнев.
– Если вы говорили с тем одноглазым человеком, который привез ребенка, он должен был рассказать о нашем соглашении. Мы заключили его до того, как я прикоснулся к ребенку. Мы не задаем вопросов, и мы не отвечаем на них. Если соглашение заключено, пути назад нет. Вы свободны от нежеланной ноши. Ребенок тоже свободен. – Он резко поднялся, так что его бочка отъехала в сторону и упала в угол. – Если то, что вы сказали, – правда, я сожалею. Но вы опоздали. Могу ли я благословить вас, прежде чем вы уйдете?
Я тоже встал, заставляя себя успокоиться. Если бы я убил его, это не привело бы ни к чему хорошему. Я вцепился в столешницу.
– Это мой сын. Прошу вас. Я сделаю все, что вы скажете. Вы должны…
– Я ничего не должен! – Он перегнулся через стол, выплюнув мне в лицо эти слова. – Я поклялся, что он будет жить в безопасности. У меня нет способа узнать, что вы сделали с человеком, принесшим его сюда, или с вашей женой, если ребенок действительно ваш. Может быть, он нужен вам для отправления каких-нибудь ваших дикарских обрядов. Вы совсем не просты, мой друг. Даже необразованный жрец способен это понять. За вашей сдержанностью слишком хорошо видны ярость и сила. И чтобы выполнить волю моего бога, я должен быть осторожен и обязан предполагать самое худшее.
– Я не причиню ему вреда. Так же как и вам. Это последнее…
– Дети, которых мы принимаем, свободны от своей судьбы, мы не отправляем их назад. Вы можете сделать со мной все что угодно, хотя вы должны понимать, что, если я не вернусь, мои собратья больше никогда не придут сюда. – Он протянул мне руку. – Если вы беспокоитесь о ребенке, оставьте его там, где он находится.
Я не обратил внимания на его жест. Я старался найти слова, причины, которые убедили бы его, доказательства того, что я неопасен. Но я ничего не мог придумать. Все, что он сказал, было правдой.
Жрец пошел к двери, у которой суетился внезапно проснувшийся хозяин, впускавший еще троих в неожиданно заполнившееся народом помещение. Еще пара шагов, и он исчезнет. Я растолкал посетителей и рванулся к нему.
– Нет ничего, что могло бы вас убедить?.. – Он остановился у двери, молча и внимательно посмотрел на меня.
– Я не согласен с вами, – продолжил я. – И не в том, что вы думаете. Но я благодарю вас за то, что так серьезно относитесь к своим обязанностям. Я не мог бы желать лучшего.
Он воспринял мои слова как великий дар, который не узнал сразу. Ему понадобилось время, чтобы подержать его в руках, рассмотреть со всех сторон, чтобы наконец увидеть, что это такое. Через миг он вернул подарок.
– Вам не о чем беспокоиться. О нем будут хорошо заботиться.
Я вышел за ним в переулок и подождал, пока он смешается с толпой на углу. Я ни на что не надеялся, когда благодарил его. У него не было причин думать обо мне лучше, чем он думал. Но даже если моя откровенность не смогла вызвать его на разговор, я не собирался отступаться сразу. Как только его подхватил людской поток, я помчался по переулку и, тоже смешавшись с толпой, пошел за ним.
ГЛАВА 8
Я был отличным следопытом. Мои способности, утерянные в рабстве, еще не восстановились в полной мере, но я уже мог обнаружить в океане след, оставленный проплывшей час назад рыбы. Я видел, на какой ветке сидела накануне птица. Я мог расслышать звон в воздухе, оставшийся от прошедшей женщины, и понять, что это была именно женщина, а не мужчина. Большинство моих магических задатков были ниже среднего, хотя чувствами я пользовался прекрасно. Это было необходимо для моей работы. Но жреца я потерял, не прошли мы и двух сотен шагов по улицам Вайяполиса.
Я стоял, набычившись, посреди суетливого торгового города на востоке Империи. «Потерял. Тебя надо повесить за некомпетентность». Я несколько минут просто тупо водил головой из стороны в сторону, пытаясь понять, что делать дальше, потом решил, что лучше просто идти вперед. То, как заволновалась, расступаясь, толпа, означало приближение рикки, дерзийского чиновника, следившего за порядком на рынке. Там, откуда отхлынула толпа, раздался удар и душераздирающий вопль, на миг заглушивший другие шумы города. Наверное, рикка поймал вора или мошенника и теперь по его приказу виновному отсекли руку или отрезали нос. Так поступали с теми, кто не был дерзийцем. Миг спустя замершая жизнь снова пошла своим чередом… для всех, кроме несчастной жертвы. Глупец. Мне не нужны были столкновения с дерзийцами.
Я бесцельно прошелся по рынку, потом купил жареного цыпленка у тридянки, истекающей потом над маленькой жаровней, и горячего хлеба у оборванного однорукого мальчишки-манганарца.
– Да защитит тебя Долгар! – произнес он, когда я дал ему медную монетку из остатков того запаса, которым снабдил меня Александр перед моим отъездом из Загада.
– Скажи мне, – я уселся на теплый камень рядом с мальчишкой, чтобы съесть свой обед, – ты не знаешь, где живут жрецы Долгара, какое-нибудь уединенное место, но недалеко от города? – Оно не могло быть далеко, поскольку встреча была назначена людьми из Терины через три дня, а езды от нее до Вайяполиса было сутки.
– Жрецы живут в гробнице, – ответил оборванец, мотнув головой в ту сторону, откуда я пришел. – Других мест я не знаю.
Гробница. Ну конечно! Я сунул в руку изумленному мальчишке ногу от своего цыпленка, запихнув остальное в походный мешок, и отправился в сторону гробницы бога-героя.
Сама гробница походила на грязную пещеру, но была очень интересно украшена. Стены и потолок были полностью покрыты осколками металла. Кусочки меди, железа, жести и бронзы, которые удалось найти почитателям бога, были нарезаны квадратиками или треугольниками и прилеплены грязью ко всем поверхностям. Те, у кого не было металлов, приносили сюда свечи или простые глиняные лампы, которые причудливо освещали мозаику. Посвятившие себя Долгару, бедному и скромному богу-воину, надеялись в один прекрасный день создать для него новые доспехи, чтобы он мог сражаться с другими богами. Я нашел жреца в коричневой рясе и спросил его, есть ли за городом какой-нибудь монастырь, принадлежащий его ордену.
– Ты хочешь посвятить свою жизнь святому Долгару?
– Я не живу своей жизнью, – ответил я. – Но я привык быть один, – возможно, монашеская жизнь подойдет мне. В последнее время меня тянет к Долгару, и я много слышал о его жрецах и той пользе, которую они приносят.
Жрец был стар, его кожа совсем сморщилась и потемнела, он с сомнением покачал бритой головой:
– В монашеской жизни много трудностей. Служение. Отсутствие удовольствий. Молодые люди вроде тебя… образованные, если судить по твоей речи… знавшие лучшие дни… Уж и не знаю, сможешь ли ты по-настоящему работать. – Судя по всему, у него было очень плохое зрение.
Первый час я терпел его наставления, предостережения, бесконечные вопросы о моих предках и их богах. Похоже, ему нечем было заняться в этой гробнице. После двух часов я стал подумывать о каком-нибудь заклинании, которое могло бы прервать поток его речей, но все-таки не стал ничего предпринимать. Только когда прошло три часа, а он ни словом не намекнул о местонахождении монастыря, все еще задавая мне вопросы о месте, дне, часе и минуте моего рождения, необходимых ему для составления моего гороскопа, и о моей готовности отказаться от мяса, женщин, мытья и науки, для того чтобы присоединиться к его братьям, я начал терять терпение. Я предложил ему пройти со мной в пивную, чтобы подробнее обсудить все. Мы не пошли к Фейдору. Мы нашли другое место, забитое народом и бочонками эля. Их содержимого хватило для утоления жажды человека, способного говорить часами и не сказать ничего. Я узнал то, что хотел.
Я провел ночь в пшеничном поле, отсыпаясь после чрезмерного количества пива и двухдневного перехода. Потом встал и пошел вверх по крутому склону в сторону монастыря. На вершине холма, засаженного деревьями, сверкало под солнцем серое каменное сооружение. На террасах были разбиты огороды, кое-где узнавались растения вроде лука и картофеля, но в основном здесь росли буйные травы. Размеры постройки впечатляли: три этажа огромных каменных блоков, толстая стена, железные ворота, башни на углах. Однако это здание не было крепостью. Каменные внешние стены уже давно не чинили, несмотря на то что корни и усики лиан почти совсем разрушили их в некоторых местах – каменная крошка кучками лежала на земле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
– Хватит церемоний, – заявил я, отхлебывая из кружки, чтобы хоть как-то оправдать головокружение. В комнате стало совсем душно. – Вы знаете, кто я. То есть я хочу сказать, что вы видели таких, как я, раньше. – Эззарийцев легко можно было отличить от представителей прочих народов Империи, так же как и темнокожих тридян. Мы долгие годы безуспешно разрабатывали заклинания, которые могли бы помочь замаскировать внешность, но они действовали не дольше нескольких минут.
– Точно, – ответил он. – Но я не знаю ваших тайн и знать не хочу. – Он подался вперед. – А теперь не хотите ли вы рассказать мне, что привело вас сюда? Вы не просто посланец от ваших. Вы не принесли с собой младенца, разве не так?
– Так.
Его лицо окаменело.
– Вы не собираетесь случайно препятствовать нашей деятельности?
– Нет. Конечно нет. – Теперь, когда настала пора, я не знал, что сказать. – Расскажите мне… вы видели… то, что мои соотечественники приносили вам?
– Проклятие! Детей, клянусь глазом Долгара, это были дети.
– Дети… Они нормально развиваются? Здоровы? Счастливы? – «А вдруг они подрезают птицам крылья, поджигают детей в колыбелях или убивают их до того, как они научатся ходить?»
– Мы заботимся обо всех детях, которые попадают к нам. Мы даем им все, что можем дать: пищу, лекарства и остальное.
– Вы не ответили мне. – Оказалось, что я не могу взглянуть ему в глаза.
– А почему я должен отвечать? Вы же не перестанете приносить их? Или вы можете сделать что-то лучше, чем мы? Что тебе до того, как идут наши дела? Мы не продаем их в рабство. Мы не торгуем ими и не заключаем сделок. Наш бог требует, чтобы мы делали все, что можем. Так мы и поступаем.
В его словах не звучало неприязни, он просто спокойно рассуждал. Но я чувствовал… я знал, что за его словами стоит что-то большее. И он не оставил мне ничего, что я мог бы поставить ему в вину.
– Чего ты хочешь? – Он явно не собирался отвечать на мои вопросы, пока у него не появится на это причина. И я ответил:
– Несколько месяцев назад к вам привезли младенца. Его привез одноглазый человек, ученый…
– Я помню его. Добрый человек. Насколько я припоминаю, у него не было навыков общения с младенцами – и с большими городами тоже. Я принял его и заключил соглашение. Для жреца моего бога невозможно отвергнуть просьбу одноглазого человека.
Я вспомнил, что враги Долгара выкололи ему один глаз, прежде чем сжечь. Счастье, что жрецам достало кругов из золы и пары ожогов, не хватало еще, чтобы они стремились и внешне выглядеть как их божество.
Я отпил глоток из кружки. Потом поерзал на своем ящике. Потом снова посмотрел на жреца. Он сидел так неподвижно, что почти сливался с тенью. У меня не было причин ходить вокруг да около. Единственное, что я могу, – довериться ему и получить его доверие взамен.
– Этот ребенок – мой сын. Я приехал взглянуть на него и… – «И что? Забрать его с собой? Куда? Что я знаю о детях?» Всю дорогу я отгонял от себя эти проблемные вопросы, уверенный, что ответы придут сами, когда настанет время. Но теперь, когда темноглазый человек смотрел на меня, ожидая, я понятия не имел, что мне делать. – Он должен быть со своей семьей, – выдавил я наконец.
– Его семья отвергла его.
– Меня не было… – Я тут же прикусил язык. Не мог же я сказать ему, что был там, где не бывают обычные смертные, сражаясь с чудовищами, которых он не видел даже в кошмарах, парил на крыльях по волнам безумия и страха. Неграмотный манганарский жрец не понял бы этого.
– Я даже не видел его. Моя жена отослала ребенка прочь, прежде чем я узнал о его существовании. Я думал, что он умер.
Его голос по-прежнему был мягким и ровным, но я услышал в нем глубоко запрятанный праведный гнев.
– Если вы говорили с тем одноглазым человеком, который привез ребенка, он должен был рассказать о нашем соглашении. Мы заключили его до того, как я прикоснулся к ребенку. Мы не задаем вопросов, и мы не отвечаем на них. Если соглашение заключено, пути назад нет. Вы свободны от нежеланной ноши. Ребенок тоже свободен. – Он резко поднялся, так что его бочка отъехала в сторону и упала в угол. – Если то, что вы сказали, – правда, я сожалею. Но вы опоздали. Могу ли я благословить вас, прежде чем вы уйдете?
Я тоже встал, заставляя себя успокоиться. Если бы я убил его, это не привело бы ни к чему хорошему. Я вцепился в столешницу.
– Это мой сын. Прошу вас. Я сделаю все, что вы скажете. Вы должны…
– Я ничего не должен! – Он перегнулся через стол, выплюнув мне в лицо эти слова. – Я поклялся, что он будет жить в безопасности. У меня нет способа узнать, что вы сделали с человеком, принесшим его сюда, или с вашей женой, если ребенок действительно ваш. Может быть, он нужен вам для отправления каких-нибудь ваших дикарских обрядов. Вы совсем не просты, мой друг. Даже необразованный жрец способен это понять. За вашей сдержанностью слишком хорошо видны ярость и сила. И чтобы выполнить волю моего бога, я должен быть осторожен и обязан предполагать самое худшее.
– Я не причиню ему вреда. Так же как и вам. Это последнее…
– Дети, которых мы принимаем, свободны от своей судьбы, мы не отправляем их назад. Вы можете сделать со мной все что угодно, хотя вы должны понимать, что, если я не вернусь, мои собратья больше никогда не придут сюда. – Он протянул мне руку. – Если вы беспокоитесь о ребенке, оставьте его там, где он находится.
Я не обратил внимания на его жест. Я старался найти слова, причины, которые убедили бы его, доказательства того, что я неопасен. Но я ничего не мог придумать. Все, что он сказал, было правдой.
Жрец пошел к двери, у которой суетился внезапно проснувшийся хозяин, впускавший еще троих в неожиданно заполнившееся народом помещение. Еще пара шагов, и он исчезнет. Я растолкал посетителей и рванулся к нему.
– Нет ничего, что могло бы вас убедить?.. – Он остановился у двери, молча и внимательно посмотрел на меня.
– Я не согласен с вами, – продолжил я. – И не в том, что вы думаете. Но я благодарю вас за то, что так серьезно относитесь к своим обязанностям. Я не мог бы желать лучшего.
Он воспринял мои слова как великий дар, который не узнал сразу. Ему понадобилось время, чтобы подержать его в руках, рассмотреть со всех сторон, чтобы наконец увидеть, что это такое. Через миг он вернул подарок.
– Вам не о чем беспокоиться. О нем будут хорошо заботиться.
Я вышел за ним в переулок и подождал, пока он смешается с толпой на углу. Я ни на что не надеялся, когда благодарил его. У него не было причин думать обо мне лучше, чем он думал. Но даже если моя откровенность не смогла вызвать его на разговор, я не собирался отступаться сразу. Как только его подхватил людской поток, я помчался по переулку и, тоже смешавшись с толпой, пошел за ним.
ГЛАВА 8
Я был отличным следопытом. Мои способности, утерянные в рабстве, еще не восстановились в полной мере, но я уже мог обнаружить в океане след, оставленный проплывшей час назад рыбы. Я видел, на какой ветке сидела накануне птица. Я мог расслышать звон в воздухе, оставшийся от прошедшей женщины, и понять, что это была именно женщина, а не мужчина. Большинство моих магических задатков были ниже среднего, хотя чувствами я пользовался прекрасно. Это было необходимо для моей работы. Но жреца я потерял, не прошли мы и двух сотен шагов по улицам Вайяполиса.
Я стоял, набычившись, посреди суетливого торгового города на востоке Империи. «Потерял. Тебя надо повесить за некомпетентность». Я несколько минут просто тупо водил головой из стороны в сторону, пытаясь понять, что делать дальше, потом решил, что лучше просто идти вперед. То, как заволновалась, расступаясь, толпа, означало приближение рикки, дерзийского чиновника, следившего за порядком на рынке. Там, откуда отхлынула толпа, раздался удар и душераздирающий вопль, на миг заглушивший другие шумы города. Наверное, рикка поймал вора или мошенника и теперь по его приказу виновному отсекли руку или отрезали нос. Так поступали с теми, кто не был дерзийцем. Миг спустя замершая жизнь снова пошла своим чередом… для всех, кроме несчастной жертвы. Глупец. Мне не нужны были столкновения с дерзийцами.
Я бесцельно прошелся по рынку, потом купил жареного цыпленка у тридянки, истекающей потом над маленькой жаровней, и горячего хлеба у оборванного однорукого мальчишки-манганарца.
– Да защитит тебя Долгар! – произнес он, когда я дал ему медную монетку из остатков того запаса, которым снабдил меня Александр перед моим отъездом из Загада.
– Скажи мне, – я уселся на теплый камень рядом с мальчишкой, чтобы съесть свой обед, – ты не знаешь, где живут жрецы Долгара, какое-нибудь уединенное место, но недалеко от города? – Оно не могло быть далеко, поскольку встреча была назначена людьми из Терины через три дня, а езды от нее до Вайяполиса было сутки.
– Жрецы живут в гробнице, – ответил оборванец, мотнув головой в ту сторону, откуда я пришел. – Других мест я не знаю.
Гробница. Ну конечно! Я сунул в руку изумленному мальчишке ногу от своего цыпленка, запихнув остальное в походный мешок, и отправился в сторону гробницы бога-героя.
Сама гробница походила на грязную пещеру, но была очень интересно украшена. Стены и потолок были полностью покрыты осколками металла. Кусочки меди, железа, жести и бронзы, которые удалось найти почитателям бога, были нарезаны квадратиками или треугольниками и прилеплены грязью ко всем поверхностям. Те, у кого не было металлов, приносили сюда свечи или простые глиняные лампы, которые причудливо освещали мозаику. Посвятившие себя Долгару, бедному и скромному богу-воину, надеялись в один прекрасный день создать для него новые доспехи, чтобы он мог сражаться с другими богами. Я нашел жреца в коричневой рясе и спросил его, есть ли за городом какой-нибудь монастырь, принадлежащий его ордену.
– Ты хочешь посвятить свою жизнь святому Долгару?
– Я не живу своей жизнью, – ответил я. – Но я привык быть один, – возможно, монашеская жизнь подойдет мне. В последнее время меня тянет к Долгару, и я много слышал о его жрецах и той пользе, которую они приносят.
Жрец был стар, его кожа совсем сморщилась и потемнела, он с сомнением покачал бритой головой:
– В монашеской жизни много трудностей. Служение. Отсутствие удовольствий. Молодые люди вроде тебя… образованные, если судить по твоей речи… знавшие лучшие дни… Уж и не знаю, сможешь ли ты по-настоящему работать. – Судя по всему, у него было очень плохое зрение.
Первый час я терпел его наставления, предостережения, бесконечные вопросы о моих предках и их богах. Похоже, ему нечем было заняться в этой гробнице. После двух часов я стал подумывать о каком-нибудь заклинании, которое могло бы прервать поток его речей, но все-таки не стал ничего предпринимать. Только когда прошло три часа, а он ни словом не намекнул о местонахождении монастыря, все еще задавая мне вопросы о месте, дне, часе и минуте моего рождения, необходимых ему для составления моего гороскопа, и о моей готовности отказаться от мяса, женщин, мытья и науки, для того чтобы присоединиться к его братьям, я начал терять терпение. Я предложил ему пройти со мной в пивную, чтобы подробнее обсудить все. Мы не пошли к Фейдору. Мы нашли другое место, забитое народом и бочонками эля. Их содержимого хватило для утоления жажды человека, способного говорить часами и не сказать ничего. Я узнал то, что хотел.
Я провел ночь в пшеничном поле, отсыпаясь после чрезмерного количества пива и двухдневного перехода. Потом встал и пошел вверх по крутому склону в сторону монастыря. На вершине холма, засаженного деревьями, сверкало под солнцем серое каменное сооружение. На террасах были разбиты огороды, кое-где узнавались растения вроде лука и картофеля, но в основном здесь росли буйные травы. Размеры постройки впечатляли: три этажа огромных каменных блоков, толстая стена, железные ворота, башни на углах. Однако это здание не было крепостью. Каменные внешние стены уже давно не чинили, несмотря на то что корни и усики лиан почти совсем разрушили их в некоторых местах – каменная крошка кучками лежала на земле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54