– Ему было велено прийти на рынок в Терине и спросить о Руке Долгара, утверждая, что его направили «хранители». Он сказал, что молодой жрец был очень любезен, заботлив и обещал ему, что с ребенком все будет хорошо. Иначе Хоффид не оставил бы его, несмотря на приказ Исанны.
– Тогда я должен ехать.
Она отрицательно покачала головой:
– Ты не можешь. И ты это знаешь. Ты нужен нам здесь. Именно поэтому я ждала, пока ты поправишься, прежде чем говорить с тобой о серьезных вещах. Чтобы ты не наделал глупостей. Подумай…
– Тут не о чем думать. Зачем мне оставаться? Чтобы Исанна притворялась, что все идет как и раньше? Чтобы Каддок копался у меня в голове, узнавая, что я боюсь змей или что я не могу пройти мимо южных холмов, не оплакивая тех, кто погиб там восемнадцать лет назад? Это наш ребенок, Катрин. Я не могу оставить его в этом мире. Я слишком хорошо его знаю.
Катрин стояла, скрестив руки на груди, словно так она пыталась сдержать свои чувства. Потом она заговорила спокойно и сдержанно, как и полагается хорошему наставнику:
– Смотритель не имеет права покидать Эззарию без разрешения. Иначе он нарушит клятву.
– Я освобожден от клятвы. Королева Эззарии сообщила мне об этом.
– Ты прекрасно знаешь, что Смотритель клянется противостоять демонам независимо от того, может он сражаться или нет. И если говорить лично о тебе, твоя клятва такая же часть тебя, как руки или голова. Ты не можешь не сражаться.
– Я больше ничего такого не знаю.
– Я бы тебя просто выпорола, Сейонн. Ты так поспешен в суждениях и делах, ты произносишь вслух слова, не успев обдумать их. Но так или иначе, я никогда не считала тебя плохим. Я никогда не думала, что ты можешь покинуть поле боя. Останься здесь, если ты хочешь изменить закон. Если же ты уйдешь…
– Я вернусь, Катрин. Ты знаешь меня лучше, чем кто-либо в Эззарии, включая мою жену. Ты знаешь, что я не сделал бы этого, если бы меня не вынудили. Но я хотел бы уйти с твоим благословением… или хотя бы с твоим сочувствием.
Но она не сдавалась:
– Подумай как следует… очень хорошо… выбери осторожно. Исанна не захочет, чтобы он был здесь. Она скорее всадит нож себе в сердце, чем допустит такое. И никакие пророчества не помогут тебе на этот раз, если ты вернешься.
– Если по законам мой сын делает меня нечистым, я не желаю знать эти законы.
Она вздохнула, поджав губы:
– Мне передать что-нибудь Исанне?
– Нет. – Шрам на том месте, откуда вынули мое сердце, зарубцевался. – Если моя жена считала, что моего сына необходимо убить, я не желаю знать свою жену.
ГЛАВА 7

Внезапно Вердон понял, что завидует той любви, которую люди испытывали в Валдису. Он стал бояться, что этот мальчишка, полусмертный, однажды тоже станет править. Он захотел убить собственного ребенка и всех смертных, которые любили его. Вердон знал, что его сын добр и честен, он не станет поднимать руку на отца, часть его существа противилась охватившим его злым чувствам, и тогда он отослал мальчика в леса, чтобы спрятать его от собственной ярости, а потом он взял меч и разрубил себя пополам, оставив одну половину богам, а другую – смертным.
Это история Вердона и Валдиса, так она была рассказана первым эззарийцам, когда они пришли в леса.
Узкие грязные улочки с лавками были запружены людьми. После того как я закончил беседовать с подозревающими меня в чем-то дурном городскими стражниками, было уже совсем поздно, кроме того, я угодил в центр сузейнского купеческого семейства, которое перегородило всю улицу, с грохотом продвигаясь в центр Вайяполиса. Сам купец был одет во множество полосатых халатов, его волосы и борода пестрели разноцветными ленточками. За ним следовала жена, завернутая с ног до головы в белоснежные ткани, на ней позвякивало несколько килограммов золотых и серебряных украшений. Сзади тащился целый выводок темноглазых детишек, далее следовали козлы, собаки и рабы в фензеях, толкавшие тележки и тачки и несущие непомерно большие тюки на своих израненных, усталых плечах.
Возможность преодолеть этот поток казалась невероятной, но круглолицые манганарки в вышитых туниках и пестрых юбках легко скользили в толпе, улыбаясь и переговариваясь друг с другом, несмотря на стоявшие у них на плечах тяжелые ведра с водой и корзины с выстиранным бельем. Грязные босоногие дети шныряли под красными и синими навесами, выхватывая яблоки из высоких корзин и сбивая с полок торговцев медные горшки, ремни и кошельки, деревянные коробки с цветными лентами.
Я последовал их манере передвижения и скоро выбрался из толпы сузейнийцев, продрался через стадо коз и увернулся от жадных рук нищих, толпившихся у гробницы Долгара, одноглазого манганарского бога. Непонятно, как можно торговать в таком бедламе. Я отскочил от двух темнокожих тридянок с подведенными глазами, которые ругались с мясником из-за трех синих цыплят и при этом отчаянно размахивали руками… Всегда ненавидел города!
Я не смог не вздрогнуть при звуке кнута за спиной. Наверное, сузейнский купец решил, что кто-то из рабов недостаточно быстро идет. А когда навстречу мне выехал дерзиец с длинной косой и мечом, на котором играли солнечные лучи, я прижался спиной к ближайшей двери и опустил глаза. Не хотелось, чтобы он заметил меня, не говоря уже об императорском клейме на моем лице. Когда он проехал, я сунул руку под рубаху и нащупал у сердца кожаный футляр, убеждаясь, что ценная бумага, данная мне Александром, все еще со мной. Я уже дважды предъявлял ее. Без этого важного документа, подтверждающего, что я свободный человек, я уже давно оказался бы в цепях и без одной ноги, чтобы было неповадно убегать во второй раз. Удивительно, как легко возвращаются старые страхи, о которых, казалось, ты уже давно позабыл.
Когда я успокоился, вспомнил о своих делах. Где-то за гробницей Долгара был переулок, а в нем где-то неподалеку стояла пивная со знаком белого кинжала. Там после двухнедельного путешествия из Эззарии и трех дней расспросов и ожидания, пока на мою просьбу обратят внимание, я должен буду встретиться с тем человеком, который взял на себя заботу о моем сыне.
Было душно и дурно пахло. В городах я больше всего ненавидел вонь разлагающегося под полуденным солнцем навоза, запах мясных лавок, дешевых духов и ароматических масел для ламп, гниющих овощей и потных тел животных и людей, вынужденных находиться в тесном соседстве. В переулке воняло не лучше, но здесь было меньше народу: несколько нищих, широкоплечий торговец, толкающий сломанную телегу, и спешащая куда-то девушка-служанка. Высокие дома отбрасывали тени, от которых в переулке было почти темно. Когда мои глаза привыкли к сумраку, первое, что я увидел, было светлое пятно на грязной стене – изображение белого кинжала.
Я разволновался, как юноша из Холленнии, которому предстоит первый раз увидеть невесту, выбранную еще при его рождении. Я был воином, сражался лицом к лицу с сотнями демонов и даже с их Повелителем. Стоял перед наследником Империи, ожидая, что он убьет меня.
Почему же теперь боюсь трехмесячного младенца и какого-то жреца?
Прежде чем я успокоился и заставил себя войти в дверь, какой-то оборванец в засаленных обносках прошел мимо, споткнувшись о мою ногу. Он охнул и взмахнул руками, едва не падая на меня. Я сморщился от отвращения от его вида и запаха, но схватил бедолагу за руку, не позволив ему упасть.
– Да благословит вас Долгар, господин, – забормотал он. – Простите, извините. – Он коснулся одной рукой своей головы, поклонился и собрался улизнуть, но я не отпускал его. – Прошу вас, господин…
Не слишком деликатным движением я завернул его руку за спину и выдернул мой кожаный футляр из неожиданно сильной руки, спрятанной между складками грязного платья. По счастью, не растерял своих умений за время летнего безумия. Я сразу заметил металлический блеск в складках одежды, развернулся и отбил кинжал, который взлетел в воздух и со звоном ударился о грязные кирпичи здания. К моему изумлению, нищий яростно оскалился и пошел на меня. Я схватил его свободной рукой и развернул вокруг оси, он повис у меня на руке вонючей гусеницей.
– Не смей! – произнес я, глядя в черные глаза: их молодой блеск не соответствовал всему остальному облику. Потом я оттолкнул его, поднял нож и засунул его себе за ремень. Когда нищий с проклятиями исчез в тени домов, я прислонился к стене и облегченно выдохнул, убирая футляр на место. Как близка была опасность! Все еще взвинченный, я едва не задохнулся от изумления, когда с ближайшей крыши снялась огромная коричневато-белая птица, похожая на орла или стервятника, и пролетела у меня перед носом, прежде чем раствориться в солнечном сиянии в конце переулка.
Я стряхнул с себя неприятные ощущения, оставшиеся после стычки, и шагнул внутрь пивной. В ней было темно и душно, места хватало лишь на три столика с шаткими ящиками и пустыми бочонками вокруг них вместо обычных стульев. В одном углу, прислонясь к стене, сидел человек. Судя по долетавшим до меня звукам, ему снились навеянные выпитым сны. Но как только я переступил порог, он резко всхрапнул и закашлялся.
– Жарко сегодня, путник, – пробормотал он. – Не хочешь ли утолить жажду?
– Да, – отозвался я. – Кружку вашего самого лучшего.
Человек вышел в заднюю дверь и, прежде чем я нашел ящик, который мог бы выдержать мой вес, уже вернулся с кружкой. Я вынул из кармана монетку и подкинул ее над головой. Как и ожидалось, его движения вовсе не походили на движения перебравшего пива человека. Он выхватил монетку из воздуха со скоростью ящерицы, хватающей комара.
– Откуда ты, путник?
– Кареш, – ответил я. Довольно близко. Кареш был манганарским городом недалеко от границы с Эззарией. Я знал его не лучше, чем любой другой город, но была надежда, что этот человек не ходил дальше второго переулка от своей пивной. – Я ищу одного человека. Мне сказали, что он часто приходит в вашу пивную и покупает пиво целыми бочонками. Говорит, что здесь лучшее пиво с этой стороны от Загада, правда, пивовары Кареша с этим не согласны. Вы его не знаете?
Именно эти слова мне было велено сказать последними людьми из тех, с кем я общался за эти дни, начав с информации, сообщенной мне Катрин.
– И кто же тебе это рассказал?
– Меня направили хранители.
Не понимаю, как я мог не заметить еще одного человека, тоже находившегося в этой темной комнате, но, как только я произнес пароль, я почувствовал его справа, сидевшего за третьим столиком, опустив подбородок на ладонь. Я быстро развернулся на своем ящике, едва не опрокинув кружку от изумления. «Следи за своей спиной, дурак. Ты ведешь себя легкомысленно».
– Я не вижу своего бочонка, – произнес из тени негромкий голос.
– Я хотел посмотреть, что это за человек, прежде чем довериться ему.
– Добрый Фейдор, зажги свет. Твоя пивная похожа на темное подземелье Нурада, где томился Долгар.
Хозяин достал откуда-то лампу, зажег ее и поставил на стол между мной и человеком с тихим голосом. Потом он переставил мою кружку на другой стол, перетащил бочонок к двери, уселся на него и снова как бы заснул.
При свете лампы выяснилось, что на человеке одежды жреца Долгара, поношенные, выцветшие тряпки, обернутые вокруг груди и талии, и он, как и его собратья, бреет голову. У него на лбу было нарисованное пеплом пятно в память об огне, поглотившем Долгара. На тыльной стороне обеих ладоней были шрамы от ожогов, которые должны были подтверждать легенду о том, что огонь превращает человека в бога. Но знаки и символы едва ли могли дать представление об этом человеке. Я не смог бы отнести его к какому-либо известному мне типу людей. Он казался моложе, чем я ожидал, не старше двадцати пяти, лицо состояло из одних острых углов, нижняя губа сильно выдавалась вперед. Хотя такая внешность выдавала крестьянское происхождение, что было обычно для бедных жрецов манганарских богов, его черные, глубоко посаженные глаза были остры, как кинжал Смотрителя. Руки были явно знакомы с землей. Кисти слегка скрючены, кожа со въевшейся в поры пылью, которую невозможно было отмыть. Но в его лице теплилось спокойствие, которого я ни разу не наблюдал у людей, живущих в бедности и заботах. Крестьяне, даже жрецы, редко находили время для медитаций.
– Конечно, вы можете разглядывать меня сколько угодно, – заговорил он на одном из манганарских диалектов. – Тут особо не на что смотреть, так всегда говорила моя мама, и сложно судить о том, какой я человек, если исходить только из внешности. Обо мне могут рассказать мои поступки.
– Тогда говори.
– Я всего лишь бедный жрец могущественного Долгара. Мы с моими братьями служим нашему святому хозяину, давая приют детям, оставшимся без семьи из-за войны, болезней или по иным причинам. Мы ни о чем не спрашиваем, лишь бы нас не беспокоили. Этого достаточно?
Его слова и его взгляд казались искренними, в них не было никакого подтекста или обмана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54