О, молю вас, молю, не думайте, что я не в своем уме! Я совершенно здорова, хотя, видит бог, после всего, что я здесь испытала, легко можно лишиться рассудка.
Выражение недоверия и сомнения, отразившееся на лице дамы, заставило Кэт поспешить с этим заявлением. И ее слова достигли своей цели. Они звучали так правдиво и такая тревога и страх были написаны на ее лице, что это не могло не рассеять сомнений незнакомки. Она подъехала еще ближе к ограде, следя, однако, за тем, чтобы лицо Кэт не скрылось из виду.
— Моя дорогая, — сказала она, — вы можете полностью мне довериться. Все, что только в моих силах сделать, будет для вас сделано, а там, где окажусь бессильной я, мне на помощь придут мои друзья. Меня зовут Лавиния, миссис Лавиния Скэлли, я из Лондона. Не плачьте, дитя мое! Расскажите мне все по порядку, и мы подумаем вместе, что нам следует предпринять.
Ободренная этими словами, Кэт утерла слезы, заструившиеся по ее щекам, когда она уловила в голосе незнакомки столь непривычную теперь для нее нотку участия. Ухватившись за толстый сук дерева, простертый над крышей сарая, она наклонилась к ограде и коротко поведала обо всем, что с ней произошло, стараясь все же ничего не упустить. Она рассказала о том, как опекун хотел во что бы то ни стало выдать ее замуж за своего сына, как она ответила решительным отказом и как после этого он внезапно увез ее из Лондона; описала свою жизнь в этом аббатстве и меры, которые были приняты, чтобы отрезать ее от всего мира, и, наконец, постаралась объяснить, почему пришла она к заключению, что ее жизни угрожает опасность. Закончила она свое повествование описанием утренней сцены, когда опекун пытался склонить ее к самоубийству. Лишь об одном умолчала Кэт — о том, что произошло накануне ночью: она боялась утратить доверие миссис Скэлли, подвергнув его столь суровому испытанию. Да она и себя уже почти сумела убедить в том, что этот ночной призрак — плод ее расстроенного воображения, и всему причиной ее болезненное состояние.
Закончив историю своих злоключений, она стала молить ниспосланную ей судьбой спасительницу сообщить ее друзьям в Лондоне, где она сейчас находится и какая ее постигла участь.
Миссис Скэлли внимательно слушала Кэт, и на лице ее попеременно отражалось то живейшее участие, то самое жгучее негодование. Когда Кэт умолкла, она несколько минут тоже сидела молча, погруженная в раздумье, а затем внезапно, подняв хлыст, с такой силой рассекла им воздух и такой гнев исказил при этом ее миловидные черты, что Кэт с испугом подумала, не мог ли ее рассказ чем-нибудь оскорбить эту даму. Но тут миссис Скэлли взглянула на Кэт и так ласково улыбнулась ей, что девушка поняла: она обрела наконец искреннего и готового прийти ей на помощь друга.
— Надо действовать, не теряя времени, — сказала миссис Скэлли. — Мы ведь не знаем, что у них на уме и какой они выработали план. Кто эти ваши друзья, о которых вы упомянули?
— Доктор Димсдейл. Его адрес: Филлимор-Гарденс Кенсингтон.
— А молодой Димсдейл — это не его ли сын?
— Да, — промолвила Кэт, и щеки ее слегка порозовели.
— Так, так! — лукаво улыбнувшись, воскликнула эта славная женщина. — Теперь мне все понятно. Ну, разумеется, чему ж тут удивляться. Помнится, я что-то слышала об этом молодом человеке. И об этих Гердлстонах слыхала тоже. Это коммерсанты из Сити, их фирма ведет торговлю с Африкой. Видите, мне уже все про вас известно.
— Вы знаете Тома? — изумленно спросила Кэт.
— Пожалуй, нам сейчас лучше не заниматься Томом, — добродушно заметила миссис Скэлли. — Когда женщины пускаются в разговор такого рода, тогда прости-прощай все самые срочные дела. А я сейчас хочу думать только о делах. Прежде всего я немедленно возвращаюсь в Бедсворт и посылаю весточку в Лондон.
— Благослови вас бог! — воскликнула Кэт.
— Не на Филлимор-Гарденс. В подобных обстоятельствах молодые, горячие головы способны натворить безрассудных дел. А тут нужно действовать крайне осторожно. Я знаю в Лондоне одного господина — это именно тот человек, какой нам нужен, и он почтет за честь прийти на выручку даме, которой угрожает опасность. Господин этот — офицер в отставке, его зовут майор Клаттербек, майор Тобиас Клаттербек.
— О, я же его хорошо знаю, и о вас я слышала тоже, — улыбаясь, сказала Кэт. — Теперь, когда вы упомянули о нем, я вспомнила, где мне доводилось слышать ваше имя.
На этот раз пришлось покраснеть и миссис Скэлли.
— Ну, это не имеет значения, — сказала она. — Во всяком случае, я могу положиться на майора и знаю, что по первому моему слову он будет здесь. Я все ему опишу, а он уже сам, если найдет нужным, сообщит Димсдейлам. До свиданья, моя дорогая, и, пожалуйста, больше не унывайте. Помните, что у вас есть друзья, которые очень скоро все уладят. До встречи! — И, весело помахав Кэт на прощание рукой, добрая вдова подобрала вожжи, пробудив от сладкой дремы свою лошадку, и кабриолет покатил обратно в ту сторону, откуда прибыл.
Глава XL
Майор получает письмо
В четыре часа дня мистер Гердлстон появился на телеграфе в Бедсворте и отправил следующую короткую депешу «Состояние безнадежно, привези завтра доктора». Он знал, что, получив это извещение, его сын, как было условлено, тотчас прибудет на место вместе с тем головорезом, о котором шла речь во время их последнего свидания. И тогда вверенная его попечению девушка должна будет умереть — другого выхода не было. Медлить дальше Гердлстон не считал возможным. Крах фирмы мог произойти раньше, чем они завладеют деньгами, и тогда на их долю достались бы только бесплодные сожаления.
Гердлстону казалось, что он почти ничем не рискует. Кэт была лишена всяких средств общения с внешним миром, что же касается тех, кто ее окружал, то миссис Джоррокс на старости выжила из ума, Ребекка Тейлфорс зарекомендовала себя человеком глубоко преданным и надежным, а Стивенсу ничего не было известно. По всей округе уже был распущен слух о том, что в старом аббатстве находится тяжелобольная девушка. Известие о ее кончине не должно было никого удивить. Гердлстон не мог пригласить к ней кого-либо из местных эскулапов, но его изобретательный ум преодолел и это затруднение и нашел средство обвести вокруг пальца как докторов, так и судебную экспертизу. Если ему удастся осуществить свой план, думал Гердлстон, концы будут надежно спрятаны в воду, и никто не сможет его изобличить. Будь он беден, полученное им после покойной наследство могло бы возбудить подозрение, но Гердлстон правильно рассудил, что при его репутации такие соображения едва ли кому-нибудь придут в голову.
Отправив телеграмму и тем самым сделав решающий шаг, Джон Гердлстон вздохнул свободно. Он гордился своей решимостью и энергией. С видом величественным и задумчивым шагал он по улицам поселка, а сердце его ликовало, когда он вспоминал различные перипетии долгой, упорной борьбы с злополучной своей судьбой. Он перебирал в памяти все спекуляции, все займы, все уловки и хитрости, к которым приходилось прибегать фирме, чтобы уцелеть. Однако, невзирая на все опасности и трудности, торговый дом Гердлстон все так же горделиво плыл по волнам, и глава фирмы верил, что выйдет победителем из этой схватки с коварной стихией. С угрюмым торжеством Гердлстон подумал о том, что едва ли найдется в Сити хоть один еще коммерсант, который сумел бы на протяжении целого года проявлять такую выдержку, упорство и решимость.
«Опиши это кто-нибудь в романе, — думал он, — никто бы, вероятно, не поверил. Да и я разве мог бы это совершить своими слабыми силами, не будь мне поддержки свыше».
Этот человек даже не почувствовал, сколь кощунственны были его мысли. Он так же глубоко верил в свою правоту, как те религиозные фанатики, которые на протяжении всей истории человечества разрушали, грабили, жгли, творили самые греховные дела во имя бога всемогущего и всемилостивейшего и во славу его.
На обратном пути ему повстречался запряженный пони кабриолет, стремительно катившийся в сторону Бедсворта. Лошадкой правила миловидная дама средних лет; рядом с дамой сидел мальчик-слуга. Дорога здесь была неширока, а пешеходная тропа и вовсе отсутствовала, и когда кабриолет подкатил ближе, Гердлстону невольно бросилось в глаза хмурое и негодующее выражение лица дамы, чрезвычайно не вязавшееся со всем ее обликом. Меж бровями у нее залегла суровая складка, а на губах играла довольно-таки угрюмая улыбка. Гердлстон отступил в сторону, пропуская экипаж, но дама, резко дернув правую вожжу, так круто повернула кабриолет, что его колеса едва не отдавили Гердлстону пальцы на ногах. В испуге он отскочил назад и прижался к живой изгороди, а, поглядев на свои светло-серые брюки, увидел, что они забрызганы грязью. Но больше всего расстроило и озадачило его то, как весело, от всей души, расхохотались миловидная дама и мальчик-слуга, когда они покатили в своем кабриолете дальше. И, шагая по дороге, коммерсант не мог надивиться душевной черствости и злобе человеческой натуры, столь глубоко погрязшей в грехе. А добрая миссис Скэлли и не подозревала о том, насколько безотлагательным было дело, за которое она взялась. Если бы она могла видеть только что отправленную Гердлстоном телеграмму, быть может, ей удалось бы прочесть в ней что-то между строк, и тогда, действуя более быстро и решительно, она могла бы помешать совершиться ужасному преступлению. Но сия достойная особа при всей симпатии, которую пробудила в ней Кэт, отнеслась к ее рассказу с некоторым недоверием. Ей показалось совершенно невероятным и невозможным, чтобы в девятнадцатом столетии, в христианской Англии могло произойти нечто подобное — сознательное, тщательно подготовленное убийство. Теоретически мы все допускаем, что такие вещи все еще случаются на белом свете, но поверить, что они могут произойти с кем-либо из нас или почти на наших глазах, нам крайне трудно. И миссис Скэлли не придала особого значения опасениям Кэт за свою жизнь, решив, что у девушки просто разыгралось воображение. Однако вместе с тем она сочла совершенно возмутительным и чудовищным, что молодую девушку держат взаперти, лишив ее всякой связи с внешним миром, да еще в таком мрачном и уединенном месте, как это старое аббатство. Именно это соображение — ни о чем более страшном добрая миссис Скэлли и не помышляла — исказило таким негодованием ее миловидные черты и заставило ее обратиться к друзьям Кэт с целью обуздать жестокосердного опекуна.
Сначала миссис Скэлли решила было отправить в Лондон телеграмму, но, приехав в Бедсворт, после некоторого размышления пришла к выводу, что в телеграмме будет крайне трудно объяснить все. А если сейчас отправить майору письмо, подумала она, он получит его в субботу с утренней почтой. Освобождение Кэт задержится из-за этого всего на несколько часов, что не может иметь особого значения для девушки. Она напишет майору, объяснит ему все обстоятельства дела и предоставит ему решить самому, как лучше действовать.
Миссис Лавинию Скэлли хорошо знали на почте в Бедсворте и тотчас снабдили бумагой и чернилами. И через пятнадцать минут было написано, положено в конверт, запечатано и отправлено в Лондон следующее послание:
«Мой милый Тоби,
Боюсь, что эти дни искуса кажутся вам слишком тягостными. Что поделывает сейчас мой бедный мальчик? Ни сыграть партию в бильярд, ни сразиться в картишки, ни побиться об заклад. Как же ухитряется он коротать свои дни? Курит, надо полагать, поглядывает в окно и изливается в жалобах мистеру фон Баумсеру. Вы еще не раскаялись в том, что свели кое-какие знакомства на втором этаже пансиона Моррисон? Ах бедный Тоби!
Как вы думаете, кого я здесь повстречала? Можете себе представить — мисс Харстон, подопечную Джона Гердлстона. Я помню, как вы рассказывали мне про нее и знаю, что вы являетесь большим ее поклонником. Вы были бы поражены, увидав ее, — так она поблекла и исхудала. Впрочем, она и сейчас еще очень мила и красива, и я никак не скажу, чтобы у вас был дурной вкус. Да и как бы я могла это сказать после того, как вы почтили своим вниманием меня?
Опекун привез ее сюда и запер в огромном мрачном здании, именуемом аббатством. Ей здесь даже поговорить не с кем, а письма писать запрещено. Она очень расстроена тем, что никому из ее друзей не известно, где она находится, и боится, как бы они не подумали, что она скрылась от них по доброй воле. Под своими друзьями она, конечно, в первую очередь подразумевает некоего курчавого молодого человека по фамилии Димсдейл, о котором вы мне тоже говорили. Бедная девушка очень подавлена. Она разговаривала со мной через ограду парка и сказала, что боится своего опекуна, — по ее мнению, он задумал лишить ее жизни. В это я не совсем верю, но то, что ей там очень плохо, не подлежит сомнению, и она действительно может лишиться рассудка, если ее будут держать там взаперти. Мы должны во что бы то ни стало вызволить ее оттуда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Выражение недоверия и сомнения, отразившееся на лице дамы, заставило Кэт поспешить с этим заявлением. И ее слова достигли своей цели. Они звучали так правдиво и такая тревога и страх были написаны на ее лице, что это не могло не рассеять сомнений незнакомки. Она подъехала еще ближе к ограде, следя, однако, за тем, чтобы лицо Кэт не скрылось из виду.
— Моя дорогая, — сказала она, — вы можете полностью мне довериться. Все, что только в моих силах сделать, будет для вас сделано, а там, где окажусь бессильной я, мне на помощь придут мои друзья. Меня зовут Лавиния, миссис Лавиния Скэлли, я из Лондона. Не плачьте, дитя мое! Расскажите мне все по порядку, и мы подумаем вместе, что нам следует предпринять.
Ободренная этими словами, Кэт утерла слезы, заструившиеся по ее щекам, когда она уловила в голосе незнакомки столь непривычную теперь для нее нотку участия. Ухватившись за толстый сук дерева, простертый над крышей сарая, она наклонилась к ограде и коротко поведала обо всем, что с ней произошло, стараясь все же ничего не упустить. Она рассказала о том, как опекун хотел во что бы то ни стало выдать ее замуж за своего сына, как она ответила решительным отказом и как после этого он внезапно увез ее из Лондона; описала свою жизнь в этом аббатстве и меры, которые были приняты, чтобы отрезать ее от всего мира, и, наконец, постаралась объяснить, почему пришла она к заключению, что ее жизни угрожает опасность. Закончила она свое повествование описанием утренней сцены, когда опекун пытался склонить ее к самоубийству. Лишь об одном умолчала Кэт — о том, что произошло накануне ночью: она боялась утратить доверие миссис Скэлли, подвергнув его столь суровому испытанию. Да она и себя уже почти сумела убедить в том, что этот ночной призрак — плод ее расстроенного воображения, и всему причиной ее болезненное состояние.
Закончив историю своих злоключений, она стала молить ниспосланную ей судьбой спасительницу сообщить ее друзьям в Лондоне, где она сейчас находится и какая ее постигла участь.
Миссис Скэлли внимательно слушала Кэт, и на лице ее попеременно отражалось то живейшее участие, то самое жгучее негодование. Когда Кэт умолкла, она несколько минут тоже сидела молча, погруженная в раздумье, а затем внезапно, подняв хлыст, с такой силой рассекла им воздух и такой гнев исказил при этом ее миловидные черты, что Кэт с испугом подумала, не мог ли ее рассказ чем-нибудь оскорбить эту даму. Но тут миссис Скэлли взглянула на Кэт и так ласково улыбнулась ей, что девушка поняла: она обрела наконец искреннего и готового прийти ей на помощь друга.
— Надо действовать, не теряя времени, — сказала миссис Скэлли. — Мы ведь не знаем, что у них на уме и какой они выработали план. Кто эти ваши друзья, о которых вы упомянули?
— Доктор Димсдейл. Его адрес: Филлимор-Гарденс Кенсингтон.
— А молодой Димсдейл — это не его ли сын?
— Да, — промолвила Кэт, и щеки ее слегка порозовели.
— Так, так! — лукаво улыбнувшись, воскликнула эта славная женщина. — Теперь мне все понятно. Ну, разумеется, чему ж тут удивляться. Помнится, я что-то слышала об этом молодом человеке. И об этих Гердлстонах слыхала тоже. Это коммерсанты из Сити, их фирма ведет торговлю с Африкой. Видите, мне уже все про вас известно.
— Вы знаете Тома? — изумленно спросила Кэт.
— Пожалуй, нам сейчас лучше не заниматься Томом, — добродушно заметила миссис Скэлли. — Когда женщины пускаются в разговор такого рода, тогда прости-прощай все самые срочные дела. А я сейчас хочу думать только о делах. Прежде всего я немедленно возвращаюсь в Бедсворт и посылаю весточку в Лондон.
— Благослови вас бог! — воскликнула Кэт.
— Не на Филлимор-Гарденс. В подобных обстоятельствах молодые, горячие головы способны натворить безрассудных дел. А тут нужно действовать крайне осторожно. Я знаю в Лондоне одного господина — это именно тот человек, какой нам нужен, и он почтет за честь прийти на выручку даме, которой угрожает опасность. Господин этот — офицер в отставке, его зовут майор Клаттербек, майор Тобиас Клаттербек.
— О, я же его хорошо знаю, и о вас я слышала тоже, — улыбаясь, сказала Кэт. — Теперь, когда вы упомянули о нем, я вспомнила, где мне доводилось слышать ваше имя.
На этот раз пришлось покраснеть и миссис Скэлли.
— Ну, это не имеет значения, — сказала она. — Во всяком случае, я могу положиться на майора и знаю, что по первому моему слову он будет здесь. Я все ему опишу, а он уже сам, если найдет нужным, сообщит Димсдейлам. До свиданья, моя дорогая, и, пожалуйста, больше не унывайте. Помните, что у вас есть друзья, которые очень скоро все уладят. До встречи! — И, весело помахав Кэт на прощание рукой, добрая вдова подобрала вожжи, пробудив от сладкой дремы свою лошадку, и кабриолет покатил обратно в ту сторону, откуда прибыл.
Глава XL
Майор получает письмо
В четыре часа дня мистер Гердлстон появился на телеграфе в Бедсворте и отправил следующую короткую депешу «Состояние безнадежно, привези завтра доктора». Он знал, что, получив это извещение, его сын, как было условлено, тотчас прибудет на место вместе с тем головорезом, о котором шла речь во время их последнего свидания. И тогда вверенная его попечению девушка должна будет умереть — другого выхода не было. Медлить дальше Гердлстон не считал возможным. Крах фирмы мог произойти раньше, чем они завладеют деньгами, и тогда на их долю достались бы только бесплодные сожаления.
Гердлстону казалось, что он почти ничем не рискует. Кэт была лишена всяких средств общения с внешним миром, что же касается тех, кто ее окружал, то миссис Джоррокс на старости выжила из ума, Ребекка Тейлфорс зарекомендовала себя человеком глубоко преданным и надежным, а Стивенсу ничего не было известно. По всей округе уже был распущен слух о том, что в старом аббатстве находится тяжелобольная девушка. Известие о ее кончине не должно было никого удивить. Гердлстон не мог пригласить к ней кого-либо из местных эскулапов, но его изобретательный ум преодолел и это затруднение и нашел средство обвести вокруг пальца как докторов, так и судебную экспертизу. Если ему удастся осуществить свой план, думал Гердлстон, концы будут надежно спрятаны в воду, и никто не сможет его изобличить. Будь он беден, полученное им после покойной наследство могло бы возбудить подозрение, но Гердлстон правильно рассудил, что при его репутации такие соображения едва ли кому-нибудь придут в голову.
Отправив телеграмму и тем самым сделав решающий шаг, Джон Гердлстон вздохнул свободно. Он гордился своей решимостью и энергией. С видом величественным и задумчивым шагал он по улицам поселка, а сердце его ликовало, когда он вспоминал различные перипетии долгой, упорной борьбы с злополучной своей судьбой. Он перебирал в памяти все спекуляции, все займы, все уловки и хитрости, к которым приходилось прибегать фирме, чтобы уцелеть. Однако, невзирая на все опасности и трудности, торговый дом Гердлстон все так же горделиво плыл по волнам, и глава фирмы верил, что выйдет победителем из этой схватки с коварной стихией. С угрюмым торжеством Гердлстон подумал о том, что едва ли найдется в Сити хоть один еще коммерсант, который сумел бы на протяжении целого года проявлять такую выдержку, упорство и решимость.
«Опиши это кто-нибудь в романе, — думал он, — никто бы, вероятно, не поверил. Да и я разве мог бы это совершить своими слабыми силами, не будь мне поддержки свыше».
Этот человек даже не почувствовал, сколь кощунственны были его мысли. Он так же глубоко верил в свою правоту, как те религиозные фанатики, которые на протяжении всей истории человечества разрушали, грабили, жгли, творили самые греховные дела во имя бога всемогущего и всемилостивейшего и во славу его.
На обратном пути ему повстречался запряженный пони кабриолет, стремительно катившийся в сторону Бедсворта. Лошадкой правила миловидная дама средних лет; рядом с дамой сидел мальчик-слуга. Дорога здесь была неширока, а пешеходная тропа и вовсе отсутствовала, и когда кабриолет подкатил ближе, Гердлстону невольно бросилось в глаза хмурое и негодующее выражение лица дамы, чрезвычайно не вязавшееся со всем ее обликом. Меж бровями у нее залегла суровая складка, а на губах играла довольно-таки угрюмая улыбка. Гердлстон отступил в сторону, пропуская экипаж, но дама, резко дернув правую вожжу, так круто повернула кабриолет, что его колеса едва не отдавили Гердлстону пальцы на ногах. В испуге он отскочил назад и прижался к живой изгороди, а, поглядев на свои светло-серые брюки, увидел, что они забрызганы грязью. Но больше всего расстроило и озадачило его то, как весело, от всей души, расхохотались миловидная дама и мальчик-слуга, когда они покатили в своем кабриолете дальше. И, шагая по дороге, коммерсант не мог надивиться душевной черствости и злобе человеческой натуры, столь глубоко погрязшей в грехе. А добрая миссис Скэлли и не подозревала о том, насколько безотлагательным было дело, за которое она взялась. Если бы она могла видеть только что отправленную Гердлстоном телеграмму, быть может, ей удалось бы прочесть в ней что-то между строк, и тогда, действуя более быстро и решительно, она могла бы помешать совершиться ужасному преступлению. Но сия достойная особа при всей симпатии, которую пробудила в ней Кэт, отнеслась к ее рассказу с некоторым недоверием. Ей показалось совершенно невероятным и невозможным, чтобы в девятнадцатом столетии, в христианской Англии могло произойти нечто подобное — сознательное, тщательно подготовленное убийство. Теоретически мы все допускаем, что такие вещи все еще случаются на белом свете, но поверить, что они могут произойти с кем-либо из нас или почти на наших глазах, нам крайне трудно. И миссис Скэлли не придала особого значения опасениям Кэт за свою жизнь, решив, что у девушки просто разыгралось воображение. Однако вместе с тем она сочла совершенно возмутительным и чудовищным, что молодую девушку держат взаперти, лишив ее всякой связи с внешним миром, да еще в таком мрачном и уединенном месте, как это старое аббатство. Именно это соображение — ни о чем более страшном добрая миссис Скэлли и не помышляла — исказило таким негодованием ее миловидные черты и заставило ее обратиться к друзьям Кэт с целью обуздать жестокосердного опекуна.
Сначала миссис Скэлли решила было отправить в Лондон телеграмму, но, приехав в Бедсворт, после некоторого размышления пришла к выводу, что в телеграмме будет крайне трудно объяснить все. А если сейчас отправить майору письмо, подумала она, он получит его в субботу с утренней почтой. Освобождение Кэт задержится из-за этого всего на несколько часов, что не может иметь особого значения для девушки. Она напишет майору, объяснит ему все обстоятельства дела и предоставит ему решить самому, как лучше действовать.
Миссис Лавинию Скэлли хорошо знали на почте в Бедсворте и тотчас снабдили бумагой и чернилами. И через пятнадцать минут было написано, положено в конверт, запечатано и отправлено в Лондон следующее послание:
«Мой милый Тоби,
Боюсь, что эти дни искуса кажутся вам слишком тягостными. Что поделывает сейчас мой бедный мальчик? Ни сыграть партию в бильярд, ни сразиться в картишки, ни побиться об заклад. Как же ухитряется он коротать свои дни? Курит, надо полагать, поглядывает в окно и изливается в жалобах мистеру фон Баумсеру. Вы еще не раскаялись в том, что свели кое-какие знакомства на втором этаже пансиона Моррисон? Ах бедный Тоби!
Как вы думаете, кого я здесь повстречала? Можете себе представить — мисс Харстон, подопечную Джона Гердлстона. Я помню, как вы рассказывали мне про нее и знаю, что вы являетесь большим ее поклонником. Вы были бы поражены, увидав ее, — так она поблекла и исхудала. Впрочем, она и сейчас еще очень мила и красива, и я никак не скажу, чтобы у вас был дурной вкус. Да и как бы я могла это сказать после того, как вы почтили своим вниманием меня?
Опекун привез ее сюда и запер в огромном мрачном здании, именуемом аббатством. Ей здесь даже поговорить не с кем, а письма писать запрещено. Она очень расстроена тем, что никому из ее друзей не известно, где она находится, и боится, как бы они не подумали, что она скрылась от них по доброй воле. Под своими друзьями она, конечно, в первую очередь подразумевает некоего курчавого молодого человека по фамилии Димсдейл, о котором вы мне тоже говорили. Бедная девушка очень подавлена. Она разговаривала со мной через ограду парка и сказала, что боится своего опекуна, — по ее мнению, он задумал лишить ее жизни. В это я не совсем верю, но то, что ей там очень плохо, не подлежит сомнению, и она действительно может лишиться рассудка, если ее будут держать там взаперти. Мы должны во что бы то ни стало вызволить ее оттуда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60