Лишь одно мгновение он видел милое лицо в окне верхнего этажа и быстрый взмах белой ручки, но это мгновение укрепляло в нем мужество и надежду и озаряло унылую жизнь Кэт.
Иногда, как мы видели, ему удавалось даже пробраться в замок людоеда, где томилась его прекрасная принцесса. Однако Джон Гердлстон скоро положил этому конец, распорядившись, чтобы ни при каких обстоятельствах сообщения о делах не присылались к нему домой. Но даже это не обескуражило влюбленных, и они скоро нашли новые средства преодолевать разделявший их барьер.
Середину площади занимал сквер, прямоугольный и не слишком приветливый — он был обнесен высокой оградой, преграждавшей доступ в него всем посторонним и превращавшей его в подобие тюремного двора. За оградой виднелись купы кустов, а среди них там и сям клонили ветви чахлые деревья, словно оплакивая жестокую судьбу, которая повелела им расти в столь неподходящем месте. Среди деревьев и кустов были расставлены скамьи, предназначавшиеся, как и весь сквер, для обитателей окружавших площадь домов. Этот садик громко именовался Эклстонским парком. Однако Кэт разрешалось ходить туда без сопровождения лакея, и вскоре садик стал ее излюбленным приютом, где она проводила несколько часов за книгой или работой среди скудной зелени.
И вот однажды Томас Димсдейл, направляясь в Сити несколько ранее обычного, не увидел в окне прелестного видения. Растерянно оглядываясь по сторонам, он пытался отгадать причину этого, как вдруг заметил среди листвы садика изящную белую шляпку, а затем и пару веселых глазок, которые, смеясь, глядели на него из-под полей этой шляпки. Калитка была открыта, и в мгновение ока святотатственные стопы молодого человека попрали священную землю, по которой имели право ходить только ноги эклстонцев. Нетрудно догадаться, что в это утро он опоздал в контору и продолжал опаздывать день за днем, так что клерки только дивились тому, как быстро младший компаньон начал утрачивать свое былое усердие.
Том вновь и вновь просил разрешения сообщить мистеру Гердлстону об их помолвке, но Кэт твердо стояла на своем. Дело в том, что она знала характер своего опекуна гораздо лучше, чем Том, и, памятуя его постоянные наставления о суетности и греховности всех мирских радостей, опасалась его гнева, если бы он узнал правду. Через год она должна была стать совершеннолетней и получить возможность самой распоряжаться своей судьбой, но до тех пор она оставалась в полной власти опекуна, и ей вовсе не хотелось терпеть незаслуженные упреки и суровое обращение. Если бы ее опекун действительно заменил ей отца, то он имел бы право узнать о ее помолвке, но Кэт не считала, что их отношения возлагают на нее подобный долг, и решила скрыть от него все. Однако судьба, к несчастью, распорядилась по-иному.
Как-то утром свидание влюбленных затянулось дольше обычного, а когда Кэт вернулась домой, Том остался сидеть на скамье, грезя, как это свойственно людям в его положении. Однако ему пришлось внезапно вернуться с облаков на землю, потому что на песок дорожки перед ним упала черная тень, и, подняв глаза, он увидел перед собой главу фирмы, который глядел на него отнюдь не ласково. Гердлстон решил в это утро погулять по саду и, не замеченный влюбленными, которые были слишком заняты друг другом, оказался свидетелем их свидания.
— Вы идете в контору? — спросил он сухо. — Если да, то мы можем пойти вместе.
Том встал и молча вышел вслед за ним из сада. По лицу Гердлстона он понял, что тот обо всем догадался, и в глубине души был только рад этому. Он опасался лишь последствий, которые гнев старика мог иметь для Кэт, и твердо решил защитить ее. Они молча дошли до конторы, но там Гердлстон попросил своего младшего компаньона пройти к нему в кабинет.
— Итак, сэр, — сказал он, закрыв за собой дверь, — мне кажется, я имею право спросить, что означала сцена, которую я случайно увидел сегодня утром?
— Она означала, — ответил Том твердо, но почтительно, — что я помолвлен с мисс Харстон, и уже довольно давно.
— Ах, вот как, — холодно сказал Гердлстон и, сев за стол, принялся перебирать письма.
— По моей просьбе, — продолжал Том, — вы не были поставлены в известность о нашей помолвке. У меня были основания предполагать, что вы не одобряете ранние помолвки, и я опасался вашего неудовольствия. (Надеюсь, что ангел, ведущий запись людских грехов, извинит нашему другу эту первую и единственную ложь, когда-либо сорвавшуюся с его уст.)
Все время, пока они молча шли в контору, коммерсант обдумывал, какой образ действий следует ему избрать, и пришел к выводу, что легче направить бурный поток юношеской любви, нежели попробовать его преградить. Он не знал силы того чувства, которое связало молодых людей, и полагал, что, действуя разумно и терпеливо, сумеет разлучить их навсегда. Поэтому, постаравшись придать своему суровому лицу выражение добродушия, он ответил на признание своего собеседника следующее:
— Я думаю, вы поймете мое удивление. Ничего подобного мне и в голову не приходило. Вам следовало бы сообщить мне об этом раньше.
— Мне остается только просить у вас прощения, что я этого не сделал.
— Что касается вас, — ласково сказал Джон Гердлстон, — то вы мне кажетесь трудолюбивым и нравственным молодым человеком. Вступив в нашу фирму, вы вели себя выше всяких похвал.
Том благодарно поклонился, очень обрадованный подобным вступлением.
— Что касается моей опекаемой, — продолжал глава фирмы, говоря очень медленно и, по-видимому, взвешивая каждое слово, — я не мог бы пожелать ей лучшего мужа. Однако при решении подобного вопроса мне, как вы понимаете, в первую очередь необходимо считаться с желаниями моего покойного друга мистера Джона Харстона, отца девушки, с которой, по вашим словам, вы помолвлены. На меня был возложен определенный долг, и я обязан выполнять его точно и неукоснительно.
— Ну, разумеется, — сказал Том, не понимая, как он мог дурно думать об этом добром и праведном старике.
— Мистер Харстон особенно желал, чтобы его дочь не говорила и даже не думала о подобных вещах, пока не достигнет совершеннолетия, то есть, пока ей не исполнится двадцать один год.
— Но ведь он не мог предвидеть всех обстоятельств, — умоляюще сказал Том. — Я убежден, что за этот год ее чувства не изменятся.
— Я должен следовать не только духу, но и букве его поручения. Однако, — добавил мистер Гердлстон, — я не отрицаю, что определенные обстоятельства могут побудить меня сократить этот испытательный срок. Если мое дальнейшее знакомство с вами подтвердит то прекрасное впечатление, которое сложилось у меня о ваших деловых способностях, это, конечно, может сыграть известную роль; и опять-таки, если я смогу убедиться, что решение мисс Харстон принято твердо, — это также может на меня повлиять.
— А что же мы должны делать пока? — тревожно спросил младший компаньон.
— А пока ни вы, ни ваши родные не должны писать ей, разговаривать с ней или еще каким-либо образом вступать с ней в общение. Если я узнаю, что вы или они не посчитались с этой моей просьбой, я буду вынужден, выполняя последнюю волю мистера Харстона, отослать ее в какой-нибудь закрытый пансион за границу, где вы не сможете ее отыскать. И тут мое решение останется неизменным. Это дело не личной склонности, но совести.
— И надолго мы будем разлучены? — воскликнул Том.
— Это зависит от вас самих. Если вы покажете себя человеком чести, я, возможно, соглашусь признать вашу помолвку. Тем временем вы должны дать мне слово, что пока забудете о ней и не сделаете попытки увидеться с мисс Харстон или написать ей, а также не позволите этого и своим родителям. Это условие, быть может, кажется вам суровым, но я придаю ему величайшее значение. Если же вы не найдете в себе силы дать такое обещание, мой долг вынудит меня отослать мою подопечную туда, где вы не сможете ее отыскать, что будет очень тяжело для нее и неприятно мне.
— Но ведь я должен сообщить ей об этом договоре! Я должен рассказать ей, что вы обещаете нам надежду, если мы на некоторое время расстанемся.
— Не разрешить вам этого было бы жестоко, — ответил Гердлстон. — Вы можете послать ей одно письмо. Но помните, что ответа не будет.
— Благодарю вас, сэр, благодарю вас! — пылко воскликнул Том. — Теперь у меня есть ради чего жить! Эта разлука только усилит нашу любовь. Ведь время перед ней бессильно.
— О, разумеется, — сказал с улыбкой Джон Гердлстон. — Но помните: прогулки по площади должны прекратиться. Если вы хотите получить мое согласие, разлука должна быть полной.
— Это — трудное условие, невыносимо трудное… Но я обещаю свято его соблюдать. Я готов согласиться на что угодно, лишь бы приблизить день, когда мы сможем больше не разлучаться.
— Следовательно, мы обо всем договорились. А теперь я был бы очень обязан, если бы вы отправились в порт, и приглядели за погрузкой разборных железных домиков для Нового Калабара.
— Хорошо, сэр. И еще раз благодарю вас за вашу доброту, — сказал Том и, попрощавшись, ушел.
Он не знал, радоваться или горевать, но в конце концов пришел к выводу, что ему следует быть довольным результатами этой беседы. Ведь в худшем случае им придется подождать год. Однако теперь можно было надеяться, что опекун даст свое согласие раньше. Правда, он обещал не видеться с Кэт и не писать ей, но тем счастливее будет их встреча, решил он.
Все утро он был занят в порту, следя за тем, как большие листы железа грузились в поместительный трюм «Девы Афин». Когда же настал час обеда, Том даже и не подумал о еде, а, устроившись в задней комнате маленького блэкуоллского трактира, приказал принести перо, чернила и бумагу и принялся писать письмо своей возлюбленной. Никогда еще не удавалось уложить на четырех небольших листках столько любви, утешений, советов и надежды, а затем уместить их все в тесных пределах конверта. Кончив, Том перечел свое послание и почувствовал, что оно нисколько не передает его мысли. Но когда влюбленному удавалось запечатлеть на бумаге свои мысли так, чтобы это его удовлетворило? Опустив в ящик письмо, в котором он подробно объяснил, какие условия были ему поставлены, Том ощутил значительное облегчение и с новой энергией принялся наблюдать за погрузкой листового железа. Однако он вряд ли чувствовал бы себя таким довольным, если бы видел, как Джон Гердлстон взял его письмо из рук лакея, а потом в уединении своей спальни прочел его с сардонической улыбкой на губах. Еще меньше удовольствия он получил бы при виде того, как коммерсант разорвал письмо на мелкие клочки и сжег их в своем большом камине. На следующее утро Кэт тщетно глядела из заветного окна, но внизу так и не появилась знакомая высокая фигура, дружеская рука не послала ей утреннего приветствия, и на ее сердце легла свинцовая тяжесть.
Глава XXV
Перемена фронта
Все вышеописанное произошло за две недели до возвращения Эзры из Африки и было подробно рассказано ему отцом.
— Но пусть это тебя не тревожит, — закончил старший Гердлстон, — я не допущу, чтобы они виделись, а, не видя его и видя тебя — особенно, если ей будет неизвестно, почему он исчез, она в конце концов оскорбится и предпочтет тебя.
— Не понимаю, как вы позволили, чтобы дело зашло так далеко, — угрюмо ответил сын. — Да как смеет этот щенок браконьерствовать в наших охотничьих угодьях? Девушка принадлежит нам. Ее отдали под вашу опеку, чтобы вы хорошенько за ней присматривали, но вы и тут умудрились все испортить.
— Ничего, мой мальчик, — ответил коммерсант, — я обещаю, что они больше не увидятся, если ты, со своей стороны, сделаешь все, что в твоих силах.
— Я сказал, что сделаю, и свое слово сдержу, — ответил Эзра, а дальнейшие события показали, что он говорил серьезно.
Перед отъездом Эзры в Африку отношения между ним и подопечной его отца были не слишком дружескими, однако Кэт была так чиста душой и так легко забывала зло, что не умела таить вражды и радостно приветствовала Эзру, вернувшегося из дальних краев. Через несколько дней она вдруг заметила, что он удивительно переменился, и, как ей показалось, к лучшему. Прежде он неделями не заговаривал с ней, а теперь всячески стремился быть ей приятным. Иногда Эзра целые вечера рассказывал ей о том, что видел в Африке, и эти его рассказы о людях и событиях были ей по-настоящему интересны. Бедняжка чрезвычайно обрадовалась такому его перерождению и делала все, что было в ее силах, чтобы помочь ему и показать, как она ценит эти новые его качества. И в то же время она нередко терялась в догадках, так как порой какая-нибудь грубая выходка или злобная вспышка показывали ей, что истинная натура Эзры осталась прежней и он насилует себя, стараясь быть любезным.
Шли дни, а Том не подавал о себе никакой вести и девушку начали томить тревога и недоумение. Она ничего не знала о беседе в конторе и не могла найти объяснения этой загадке. Неужели Том сообщил ее опекуну об их помолвке и услышал в ответ такую отповедь, что в отчаянии решил с ней расстаться?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60