Девушке повезло намного больше, чем ее знакомым. Родители Кафари остались в живых. В то злополучное утро они отправились к ее дедушке и бабушке, которые жили на ферме в самом конце Сорсийского ущелья. Погибло ранчо Чакула, а вместе с ним — и два ее брата, но почти вся остальная родня Кафари уцелела.
Родители, кузены, тети и дяди — все они навещали ее в мэдисонской больнице, а потом, три недели спустя, приехали в столицу, когда президент Лендан вручал высшие награды героям отгремевшей битвы и родственникам погибших бойцов. Дядя Кафари Джаспер Шатревар, командовавший сухопутными подразделениями Сил самообороны Джефферсона, погиб в бою вместе с тысячами солдат, защищавших северо-западную часть столицы. Он был посмертно награжден Золотой президентской медалью «За отвагу», которую Абрахам Лендан вручил его вдове и сыну. Тетя Рета плакала не переставая, удержаться от слез не могла и Кафари.
Потом президент назвал ее имя, а также имена Дэнни и Айши Гамаль. Пораженная Кафари подошла вместе с Айшей и ее сыном к ступенькам, ведущим на помост, где их ждал президент. Поднимаясь наверх, Кафари и Айша держались за руки.
— За мужество в бою, — говорил президент перед камерами, транслировавшими церемонию награждения на всю планету, — и за беспримерную находчивость в сложнейшей ситуации, спасшую, в частности, и мою жизнь, за стойкость и выдержку имею честь вручить эти Золотые президентские медали «За отвагу» Кафари Камаре, Айше Гамаль и Дэнни Гамалю. Если бы не они, меня бы сейчас здесь не было!
Депутаты джефферсонского парламента разразились аплодисментами, а президент надел на шею Кафари ленточку с медалью.
— Молодец! — еле слышно прошептал он, пожимая девушке руку. — Какая же вы молодец!
Кафари неуверенно теребила ленточку дрожащими пальцами, наблюдая за церемонией награждения Айши и Дэнни. Потом появился Саймон Хрустинов, получивший две медали. Одной наградили его самого, а другой — «Блудного Сына».
Девушка долго гладила тяжелую медаль у себя на шее, словно не веря в то, что она — настоящая. Кафари не ожидала ничего подобного. С глазами, полными слез, она спустилась с помоста и прошла к своему месту, где ее уже ждали жаркие объятия и бурные поздравления всех ее родственников.
Она не взяла с собой медаль в общежитие, где дверь мог вышибить ногой и двухлетний карапуз, а попросила отца запереть награду в сейф, который выудили из-под обломков рухнувшего дома. Родители Кафари постепенно восстанавливали ранчо Чакула, и девушка помогала им чем могла. Кафари мучительно переживала, когда ради занятий в Мэдисоне приходилось оставлять отца с матерью одних на разгромленном ранчо, что чуть не бросила учебу.
Когда она уже почти собралась это сделать, вмешалась мать.
— Ты должна думать о своем будущем, дочка! Тебе нужен диплом, а Джефферсону — специалисты по психотронному программированию. Наша планета далеко от Центральных Миров, и нам нечем заманить сюда инженеров, окончивших тамошние университеты.
— Кроме того, — добавила мать, подмигнув Кафари, — может, твой будущий муж не откажется оплатить твою учебу.
— Какой еще муж?! — воскликнула ошеломленная Кафари. — Я даже ни с кем не встречаюсь! За кого это ты решила меня выдать?!
Девушка мысленно перебирала все кандидатуры, которые мощи прийти в голову ее матери, и вспоминала мужчин, не вызывавших отвращения у нее самой. Через несколько мгновений она с ужасом поняла, что эти два списка не совпадают ни по одной позиции.
Впрочем, ее мать только загадочно улыбалась и, как обычно, больше ничего не говорила. Эта манера с детства бесила Кафари, но она не обижалась на мать, до слез радуясь тому, что ее родители уцелели.
Кафари отогнала досужие мысли и зашагала дальше.
Комплекс Мэдисонского университета поражал своей красотой. Ему было уже почти сто двадцать пять лет. Сложенные из местного песчаника стены зданий мягко светились в лучах заходящего солнца, отражая отблески на скалах Каламетского каньона. Территория университета простиралась на добрых два километра вдоль южного берега Адеры, поросшего тенистыми деревьями. Под их пышными кронами стояли учебные корпуса, научные лаборатории, спортивные залы и общежития, между которыми извивались, пересекая друг друга, аллеи и дорожки. С высокого берега открывался восхитительный вид, а под кронами деревьев не было недостатка в уютных местечках для романтических встреч.
К сожалению, на такие встречи у Кафари не хватало времени. Мужским вниманием девушка отнюдь не была обделена, но ее не воодушевляли прыщавые сопляки, думавшие только о спорте и о том, как бы залезть в постель к очередной смазливой девчонке. Казалось, что у Кафари намного больше общего не со сверстниками, а с преподавателями, но и те не вполне понимали ее. Кафари не ожидала, что ей будет так трудно приспособиться к мирной жизни.
Она мечтала поскорее получить диплом и начать зарабатывать деньги для своей семьи, до сих пор платившей за ее учебу. Впрочем, благодаря стипендии, которой Кафари заручилась на Вишну, и деньгам из нового фонда поддержки студентов из семей, пострадавших в результате явакского набега, родителям Кафари приходилось платить только за ее комнату в общежитии и обеды в столовой. Кафари постаралась найти в городе самое дешевое общежитие, но в еще не оправившемся от удара Мэдисоне это было нелегко. Цены на жилье в столице Джефферсона подскочили почти в четыре раза, а продукты питания подорожали в десять раз. Поэтому Кафари обеими руками держалась за свою работу на кухне общежития, где ей ничего не платили, но два раза в день бесплатно кормили.
Девушка шагала, прислушиваясь к плеску воды в реке, шепоту ветра в кронах деревьев и шуму машин за пределами университетской территории. Внезапно ее охватила необъяснимая тревога, которая в последнее время так и зачастила к ней в гости. Вроде бы Кафари ничто не угрожало, но она почему-то невольно сжималась при звуках голосов, доносившихся оттуда, где по сторонам от дорожки топтались оживленно беседующие кучки людей.
Проходя мимо них, Кафари настороженно и внимательно разглядывала возбужденных чем-то людей, стараясь это делать незаметно. После нашествия у нее появилась новая привычка — пристально изучать все, что ее окружало. Девушка искала в лицах других студентов объяснение безотчетному страху, который порой испытывала, оказавшись рядом с незнакомыми людьми.
Кафари уже подходила к границе университетской территории, когда до нее донеслись громкие голоса. Кафари разглядела, что по дорожкам шли не только студенты. В свете фонарей девушка увидела немало тех, кто совсем не походил на студентов. Внезапно Кафари обнаружила, что ее окружает толпа, состоящая из двухсот, а то и трехсот человек.
Некоторые из шнырявших тут субъектов походили на карманников, отиравшихся раньше в мэдисонском космопорте, где сейчас высаживалось так мало пассажиров, что воровать им там стало не у кого. Другие походили на опустившихся безработных, не желающих тем не менее заниматься тяжелым трудом: возделывать землю, превращать засушливые пустоши в плодородные поля или посменно выполнять адскую работу на траулерах, бороздивших океаны в поисках рыбы, от добычи которой сейчас зависело выживание население Джефферсона. Проходя мимо толпы, Кафари подслушала отрывки разговоров.
«Они подняли ставки налогов и плату за учебу! А куда идут наши деньги?! Вонючим фермерам! Они там роются в своей земле, как свиньи, и думают, что на них свет клином сошелся, потому что у них разрушили несколько сараев и перебили их вонючий скот!.. Конечно, им легко сидеть у нас на шее!..»
Злоба, с которой были произнесены эти слова, поразила Кафари не меньше их смысла.
«Никто не сидит у вас на шее! — подумала девушка, чувствуя, как краснеет от гнева. — Неужели вы не знаете, как на самом деле обстоят дела?!»
Деньги, на которые фермеры восстанавливали свои дома и покупали новые сельскохозяйственные орудия, достались им не безвозмездно. Объединенное законодательное собрание приняло решение выделить фермерам срочные займы, которые тем предстояло вернуть. А имущество фермеров, не способных погасить задолженность в установленные сроки, подлежало конфискации. Кроме того, никто не мог гарантировать, что у городских жителей хватит денег, чтобы покупать овощи, молоко и мясо. А если правительство станет платить горожанам пособие, оно наверняка начнет регулировать цены, и многие фермеры разорятся.
Какой-то горожанин взобрался на скамейку и порол такую чушь, что у Кафари потемнело в глазах.
«Правительство из кожи вон лезет, чтобы восстановить их грязные фермы, а на нас ему наплевать! У нас тоже сгорели дома, магазины и заводы, а кто нам помогает их выстроить снова?!»
Услышав одобрительный ропот толпы, Кафари нахмурилась.
Неужели этот тип не слушает новости?! Они что, действительно ничего не знают?! Ведь президент Лендан уже обратился в Сенат и Законодательную палату с просьбой выделить на восстановление Мэдисона, по меньшей мере, в два раза больше денег, чем дали в долг фермерам. Каламетский каньон сильно пострадал, но даже Кафари не стала бы спорить с тем, что оказавшаяся под прицельным огнем явакских денгов западная часть Мэдисона понесла еще больший ущерб. Там были разрушены сотни жилых домов и предприятий. Большинство жителей этого района спаслось, забившись в подземные убежища, которых не было у фермеров в каньоне, но экономике планеты придется еще долго оправляться от удара, который нанесла ему потеря множества заводов и магазинов.
Городская беднота, ряды которой пополнили новые безработные, нуждалась в срочной помощи. Однако никому не приходилось ночевать в сточной канаве или голодать. По крайней мере пока. Поэтому закон о финансовой помощи сельским жителям был принят в первую очередь.
Завершение посевной вовремя было для Джефферсона вопросом жизни и смерти, а фермерам этого не сделать без денег на семена и трактора. Неужели никто здесь не понимает, что продукты питания не изготавливают на консервных фабриках?!
Кафари стала обходить толпу. Она чувствовала себя усталой, голодной и даже замерзшей. Солнце скрылось за горизонтом, и от реки, несшей талые воды с заснеженных горных вершин сквозь разогретые солнцем бетонные и каменные набережные Мэдисона, стал подниматься туман. Тепло, излучаемое камнем, соприкасалось с холодной водой, и туман становился все гуще и гуще. Это напоминало Кафари школьные уроки истории, где учителя рассказывали о древних земных городах Лондоне и Сан-Франциско, постоянно окутанных пеленой тумана, душившей огни светильников, загадочно именуемых «газовыми фонарями».
Кожи девушки касались серые хлопья тумана, холодные и влажные, как щупальца дохлой медузы. Кафари поежилась. Ей внезапно захотелось оказаться там, где тепло, светло и весело. Там, где она знала бы всех в лицо и где никто не назвал бы ее «вонючей свиноводкой» и не спросил бы, что она здесь делает. Кафари продрогла и хотела есть, а идти ей было еще очень далеко…
— Эй, ты! — раздался у нее за спиной чей-то голос. — Я тебя где-то видел!
Кафари оглянулась и напряглась в ожидании самого худшего.
На нее исподлобья смотрел здоровенный детина с растрепанной светлой бородой и кулаками, как мельничные жернова. Это был явно не студент. На вид ему было лет сорок, он был одет в комбинезон из грубой ткани, похожий на робу фабричных рабочих. Приятели-громилы мало чем от него отличались. У Кафари засосало под ложечкой, и она приготовилась к драке или бегству.
— Да это жома из новостей! — рявкнул какой-то верзила, обозвав Кафари обидной городской кличкой фермеров.
Кафари рассвирепела, хотя у нее от страха и подгибались колени.
— Эй, жома! — ухмыльнулся громила, поглаживая себе промежность. — Сделай мне то же, что сделала президенту!
Пару недель назад Кафари бы не сомневалась, что кто-нибудь из огромной массы людей обязательно за нее вступится, но сейчас на помощь толпы, слившейся перед глазами девушки в одну искаженную ненавистью рожу, рассчитывать не приходилось.
Кафари плюнула на гордость и бросилась бежать.
Этого от нее не ожидали. Толпа у нее за спиной взревела от ярости. Девушка чувствовала себя совсем разбитой, но у нее были длинные ноги, и она вырвалась вперед. Толпа бросилась за ней, раздавались вопли: «Куда! Стой, жома!»
Еще чего!
На границе университетской территории рычание двигателей машин стало сливаться с ревом толпы за спиной у Кафари. Она вылетела на проезжую часть и стала лавировать между автомобилей. Толпа хлынула за ней. Завизжали тормоза, послышалась ругань водителей. Девушка бежала куда глаза глядят. В каморке ей будет не забаррикадироваться, и вряд ли ей помогут посетители ярко освещенных ресторанов вокруг университета. Что могут сделать несколько официанток и поварят против рассвирепевшей толпы фабричных рабочих?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
Родители, кузены, тети и дяди — все они навещали ее в мэдисонской больнице, а потом, три недели спустя, приехали в столицу, когда президент Лендан вручал высшие награды героям отгремевшей битвы и родственникам погибших бойцов. Дядя Кафари Джаспер Шатревар, командовавший сухопутными подразделениями Сил самообороны Джефферсона, погиб в бою вместе с тысячами солдат, защищавших северо-западную часть столицы. Он был посмертно награжден Золотой президентской медалью «За отвагу», которую Абрахам Лендан вручил его вдове и сыну. Тетя Рета плакала не переставая, удержаться от слез не могла и Кафари.
Потом президент назвал ее имя, а также имена Дэнни и Айши Гамаль. Пораженная Кафари подошла вместе с Айшей и ее сыном к ступенькам, ведущим на помост, где их ждал президент. Поднимаясь наверх, Кафари и Айша держались за руки.
— За мужество в бою, — говорил президент перед камерами, транслировавшими церемонию награждения на всю планету, — и за беспримерную находчивость в сложнейшей ситуации, спасшую, в частности, и мою жизнь, за стойкость и выдержку имею честь вручить эти Золотые президентские медали «За отвагу» Кафари Камаре, Айше Гамаль и Дэнни Гамалю. Если бы не они, меня бы сейчас здесь не было!
Депутаты джефферсонского парламента разразились аплодисментами, а президент надел на шею Кафари ленточку с медалью.
— Молодец! — еле слышно прошептал он, пожимая девушке руку. — Какая же вы молодец!
Кафари неуверенно теребила ленточку дрожащими пальцами, наблюдая за церемонией награждения Айши и Дэнни. Потом появился Саймон Хрустинов, получивший две медали. Одной наградили его самого, а другой — «Блудного Сына».
Девушка долго гладила тяжелую медаль у себя на шее, словно не веря в то, что она — настоящая. Кафари не ожидала ничего подобного. С глазами, полными слез, она спустилась с помоста и прошла к своему месту, где ее уже ждали жаркие объятия и бурные поздравления всех ее родственников.
Она не взяла с собой медаль в общежитие, где дверь мог вышибить ногой и двухлетний карапуз, а попросила отца запереть награду в сейф, который выудили из-под обломков рухнувшего дома. Родители Кафари постепенно восстанавливали ранчо Чакула, и девушка помогала им чем могла. Кафари мучительно переживала, когда ради занятий в Мэдисоне приходилось оставлять отца с матерью одних на разгромленном ранчо, что чуть не бросила учебу.
Когда она уже почти собралась это сделать, вмешалась мать.
— Ты должна думать о своем будущем, дочка! Тебе нужен диплом, а Джефферсону — специалисты по психотронному программированию. Наша планета далеко от Центральных Миров, и нам нечем заманить сюда инженеров, окончивших тамошние университеты.
— Кроме того, — добавила мать, подмигнув Кафари, — может, твой будущий муж не откажется оплатить твою учебу.
— Какой еще муж?! — воскликнула ошеломленная Кафари. — Я даже ни с кем не встречаюсь! За кого это ты решила меня выдать?!
Девушка мысленно перебирала все кандидатуры, которые мощи прийти в голову ее матери, и вспоминала мужчин, не вызывавших отвращения у нее самой. Через несколько мгновений она с ужасом поняла, что эти два списка не совпадают ни по одной позиции.
Впрочем, ее мать только загадочно улыбалась и, как обычно, больше ничего не говорила. Эта манера с детства бесила Кафари, но она не обижалась на мать, до слез радуясь тому, что ее родители уцелели.
Кафари отогнала досужие мысли и зашагала дальше.
Комплекс Мэдисонского университета поражал своей красотой. Ему было уже почти сто двадцать пять лет. Сложенные из местного песчаника стены зданий мягко светились в лучах заходящего солнца, отражая отблески на скалах Каламетского каньона. Территория университета простиралась на добрых два километра вдоль южного берега Адеры, поросшего тенистыми деревьями. Под их пышными кронами стояли учебные корпуса, научные лаборатории, спортивные залы и общежития, между которыми извивались, пересекая друг друга, аллеи и дорожки. С высокого берега открывался восхитительный вид, а под кронами деревьев не было недостатка в уютных местечках для романтических встреч.
К сожалению, на такие встречи у Кафари не хватало времени. Мужским вниманием девушка отнюдь не была обделена, но ее не воодушевляли прыщавые сопляки, думавшие только о спорте и о том, как бы залезть в постель к очередной смазливой девчонке. Казалось, что у Кафари намного больше общего не со сверстниками, а с преподавателями, но и те не вполне понимали ее. Кафари не ожидала, что ей будет так трудно приспособиться к мирной жизни.
Она мечтала поскорее получить диплом и начать зарабатывать деньги для своей семьи, до сих пор платившей за ее учебу. Впрочем, благодаря стипендии, которой Кафари заручилась на Вишну, и деньгам из нового фонда поддержки студентов из семей, пострадавших в результате явакского набега, родителям Кафари приходилось платить только за ее комнату в общежитии и обеды в столовой. Кафари постаралась найти в городе самое дешевое общежитие, но в еще не оправившемся от удара Мэдисоне это было нелегко. Цены на жилье в столице Джефферсона подскочили почти в четыре раза, а продукты питания подорожали в десять раз. Поэтому Кафари обеими руками держалась за свою работу на кухне общежития, где ей ничего не платили, но два раза в день бесплатно кормили.
Девушка шагала, прислушиваясь к плеску воды в реке, шепоту ветра в кронах деревьев и шуму машин за пределами университетской территории. Внезапно ее охватила необъяснимая тревога, которая в последнее время так и зачастила к ней в гости. Вроде бы Кафари ничто не угрожало, но она почему-то невольно сжималась при звуках голосов, доносившихся оттуда, где по сторонам от дорожки топтались оживленно беседующие кучки людей.
Проходя мимо них, Кафари настороженно и внимательно разглядывала возбужденных чем-то людей, стараясь это делать незаметно. После нашествия у нее появилась новая привычка — пристально изучать все, что ее окружало. Девушка искала в лицах других студентов объяснение безотчетному страху, который порой испытывала, оказавшись рядом с незнакомыми людьми.
Кафари уже подходила к границе университетской территории, когда до нее донеслись громкие голоса. Кафари разглядела, что по дорожкам шли не только студенты. В свете фонарей девушка увидела немало тех, кто совсем не походил на студентов. Внезапно Кафари обнаружила, что ее окружает толпа, состоящая из двухсот, а то и трехсот человек.
Некоторые из шнырявших тут субъектов походили на карманников, отиравшихся раньше в мэдисонском космопорте, где сейчас высаживалось так мало пассажиров, что воровать им там стало не у кого. Другие походили на опустившихся безработных, не желающих тем не менее заниматься тяжелым трудом: возделывать землю, превращать засушливые пустоши в плодородные поля или посменно выполнять адскую работу на траулерах, бороздивших океаны в поисках рыбы, от добычи которой сейчас зависело выживание население Джефферсона. Проходя мимо толпы, Кафари подслушала отрывки разговоров.
«Они подняли ставки налогов и плату за учебу! А куда идут наши деньги?! Вонючим фермерам! Они там роются в своей земле, как свиньи, и думают, что на них свет клином сошелся, потому что у них разрушили несколько сараев и перебили их вонючий скот!.. Конечно, им легко сидеть у нас на шее!..»
Злоба, с которой были произнесены эти слова, поразила Кафари не меньше их смысла.
«Никто не сидит у вас на шее! — подумала девушка, чувствуя, как краснеет от гнева. — Неужели вы не знаете, как на самом деле обстоят дела?!»
Деньги, на которые фермеры восстанавливали свои дома и покупали новые сельскохозяйственные орудия, достались им не безвозмездно. Объединенное законодательное собрание приняло решение выделить фермерам срочные займы, которые тем предстояло вернуть. А имущество фермеров, не способных погасить задолженность в установленные сроки, подлежало конфискации. Кроме того, никто не мог гарантировать, что у городских жителей хватит денег, чтобы покупать овощи, молоко и мясо. А если правительство станет платить горожанам пособие, оно наверняка начнет регулировать цены, и многие фермеры разорятся.
Какой-то горожанин взобрался на скамейку и порол такую чушь, что у Кафари потемнело в глазах.
«Правительство из кожи вон лезет, чтобы восстановить их грязные фермы, а на нас ему наплевать! У нас тоже сгорели дома, магазины и заводы, а кто нам помогает их выстроить снова?!»
Услышав одобрительный ропот толпы, Кафари нахмурилась.
Неужели этот тип не слушает новости?! Они что, действительно ничего не знают?! Ведь президент Лендан уже обратился в Сенат и Законодательную палату с просьбой выделить на восстановление Мэдисона, по меньшей мере, в два раза больше денег, чем дали в долг фермерам. Каламетский каньон сильно пострадал, но даже Кафари не стала бы спорить с тем, что оказавшаяся под прицельным огнем явакских денгов западная часть Мэдисона понесла еще больший ущерб. Там были разрушены сотни жилых домов и предприятий. Большинство жителей этого района спаслось, забившись в подземные убежища, которых не было у фермеров в каньоне, но экономике планеты придется еще долго оправляться от удара, который нанесла ему потеря множества заводов и магазинов.
Городская беднота, ряды которой пополнили новые безработные, нуждалась в срочной помощи. Однако никому не приходилось ночевать в сточной канаве или голодать. По крайней мере пока. Поэтому закон о финансовой помощи сельским жителям был принят в первую очередь.
Завершение посевной вовремя было для Джефферсона вопросом жизни и смерти, а фермерам этого не сделать без денег на семена и трактора. Неужели никто здесь не понимает, что продукты питания не изготавливают на консервных фабриках?!
Кафари стала обходить толпу. Она чувствовала себя усталой, голодной и даже замерзшей. Солнце скрылось за горизонтом, и от реки, несшей талые воды с заснеженных горных вершин сквозь разогретые солнцем бетонные и каменные набережные Мэдисона, стал подниматься туман. Тепло, излучаемое камнем, соприкасалось с холодной водой, и туман становился все гуще и гуще. Это напоминало Кафари школьные уроки истории, где учителя рассказывали о древних земных городах Лондоне и Сан-Франциско, постоянно окутанных пеленой тумана, душившей огни светильников, загадочно именуемых «газовыми фонарями».
Кожи девушки касались серые хлопья тумана, холодные и влажные, как щупальца дохлой медузы. Кафари поежилась. Ей внезапно захотелось оказаться там, где тепло, светло и весело. Там, где она знала бы всех в лицо и где никто не назвал бы ее «вонючей свиноводкой» и не спросил бы, что она здесь делает. Кафари продрогла и хотела есть, а идти ей было еще очень далеко…
— Эй, ты! — раздался у нее за спиной чей-то голос. — Я тебя где-то видел!
Кафари оглянулась и напряглась в ожидании самого худшего.
На нее исподлобья смотрел здоровенный детина с растрепанной светлой бородой и кулаками, как мельничные жернова. Это был явно не студент. На вид ему было лет сорок, он был одет в комбинезон из грубой ткани, похожий на робу фабричных рабочих. Приятели-громилы мало чем от него отличались. У Кафари засосало под ложечкой, и она приготовилась к драке или бегству.
— Да это жома из новостей! — рявкнул какой-то верзила, обозвав Кафари обидной городской кличкой фермеров.
Кафари рассвирепела, хотя у нее от страха и подгибались колени.
— Эй, жома! — ухмыльнулся громила, поглаживая себе промежность. — Сделай мне то же, что сделала президенту!
Пару недель назад Кафари бы не сомневалась, что кто-нибудь из огромной массы людей обязательно за нее вступится, но сейчас на помощь толпы, слившейся перед глазами девушки в одну искаженную ненавистью рожу, рассчитывать не приходилось.
Кафари плюнула на гордость и бросилась бежать.
Этого от нее не ожидали. Толпа у нее за спиной взревела от ярости. Девушка чувствовала себя совсем разбитой, но у нее были длинные ноги, и она вырвалась вперед. Толпа бросилась за ней, раздавались вопли: «Куда! Стой, жома!»
Еще чего!
На границе университетской территории рычание двигателей машин стало сливаться с ревом толпы за спиной у Кафари. Она вылетела на проезжую часть и стала лавировать между автомобилей. Толпа хлынула за ней. Завизжали тормоза, послышалась ругань водителей. Девушка бежала куда глаза глядят. В каморке ей будет не забаррикадироваться, и вряд ли ей помогут посетители ярко освещенных ресторанов вокруг университета. Что могут сделать несколько официанток и поварят против рассвирепевшей толпы фабричных рабочих?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101