Лавдел взвел курок и приставил ствол к уху Бернардо.
– Чего я хочу, макаронник, – можешь назвать меня сентиментальным, мне плевать. – Лавдел придвинул лицо совсем близко, как любовник, собирающийся шептать милую чепуху. – Почему я не прокомпостировал твой говенный череп тут же на месте, так это потому, что у меня есть план, и ты в нем участвуешь.
Бернардо пожал плечами:
– Ниггер рассуждает о планах, будто он может что-то интересное придумать.
Лавдел сильнее надавил стволом в ухо итальянца.
– У тебя не то положение, чтобы трепаться насчет интереса.
Бернардо ничего не сказал.
– Есть предложение, – наконец сказал Лавдел. – Мне надо, чтобы ты со мной поехал.
Бернардо окинул его долгим взглядом, перед тем как небрежно пожать плечами:
– А почему бы и нет?

* * *
Джо сидел в пустой галерее свиданий, ожидая таинственного гостя. В узкой комнате, разделенной посередине плексигласовой стеной, по разные стороны этой стены стояли скамьи в два ряда лицом друг к другу, разделенные перегородками на маленькие ячейки. В каждой ячейке на уровне плеча висела телефонная трубка и древняя поцарапанная подставка для блокнота. Джо занял ближайшую к двери ячейку. За его спиной было стекло с односторонней видимостью.
Джо проглотил последние капли тепловатого кофе, которым угостили его охранники, и вытаскивал из кармана смятую пачку сигарет, когда с другой стороны комнаты раздался щелчок электронного замка. Джо поднял голову. Дверь открылась, и он увидел своего гостя.
В глотке у него стало так сухо, что он еле смог выдавить из себя:
– О Господи! Мэйзи?
У нее был усталый вид, щеки покраснели от ветра, волосы она откинула назад. Джинсовая куртка была застегнута до горла, в глазах блестели слезы. Вид был такой, будто у "нее температура.
Она не могла слышать его слов, но видела движение губ и видела его глаза. Она бросилась в ячейку напротив и схватила трубку.
Джо сел и взял трубку, со своей стороны.
– Как дела, детка?
– И ты еще спрашиваешь, как дела! – Ее голос звенел в наушнике, жестяной и возбужденный. Она посмотрела вокруг, потом опять на Джо. Глаза ее были мокрыми. – Перевернул мне жизнь вверх тормашками, а теперь сидишь здесь и спрашиваешь, как дела?
– Я черт знает чего натворил. Прости меня.
– В последний раз, когда я тебя видела... – Мэйзи вытерла лицо, сверля его глазами. – Ты отпихнул меня на зеркало в гримерной. Не слишком стильный уход, Джо.
Джо кивнул и ничего не сказал. Он пытался ощутить сквозь стекло ее запах, но его заглушала свежая краска. Его тянуло снова ощутить этот чудесный аромат перечной мяты, сквозь плексиглас он ощущал в воображении тепло ее тела. Его поразило, насколько ему нужно быть с этой женщиной, как сильно он хочет лежать с ней рядом, уткнувшись лицом в ее волосы. От этого порыва закружилась голова, мышцы живота свело, и с такой силой возникла в нем злость, что он даже удивился. Как он мог так тщательно разрушить свое будущее с этой женщиной? Как мог не заметить совершенной красоты этого круглого лица?
– Мне сообщили, что ты... как это называется... выставил на себя открытый контракт, – сказала Мэйзи, обводя глазами голые цементные стены-комнаты.
Джо кивнул:
– Так и было, детка.
Она посмотрела на него.
– Зачем ты это сделал, Джо? Людям каждый день ставят смертельные диагнозы.
Джо подумал, что бы ответить такое глубокомысленное, но смог только сказать:
– Тогда мне это показалось хорошей идеей.
– Господи, Джо. – Мэйзи закрыла глаза. – Я все никак не могу с этим хоть как-то разобраться. – Она открыла глаза и посмотрела на него сквозь окно. – Я вот что хочу сказать: я еду куда-то к черту на рога и ищу тебя, понимаешь? У меня заднее сиденье завалено двадцатками. Даже не знаю, сколько там – десять кусков или пятнадцать. Я торможу возле придорожных торговцев, возле «квик мартсов» и «7-11» и набираю барахла вроде густой черной краски, дорогих бутылок бренди, орехов рассыпных...
– Мэйзи, послушай...
– Нет! Не перебивай меня, мне надо это сказать, а то, если я сейчас остановлюсь, то никогда не скажу. Понимаешь, где-то на полпути сюда я остановилась и поняла, что на всех этих деньгах кровь. Понимаешь? Кровь на этих деньгах, а я вот она, сука из латиноамериканского квартала в Гумбольдт-парке, покупаю на них бренди с орехами.
Джо прижал ладонь к стеклу.
– Ты в этих делах не замешана, Мэйзи.
– Ты меня не слушаешь, – сказала она напряженным голосом, затрещавшим в наушнике. – Я знаю, что ты убивая людей. За деньги, ради политики, чего там еще...
– Мэйзи, я никогда не убивал людей только за...
– Перестань, Джо! – Мэйзи дрожала, как от холода. – Твои самооправдания я слышать не хочу. Просто не хочу, и все.
– Мэйзи, я не могу винить тебя за твой гнев. Видит Бог, ты имеешь на это право. Но ты должна знать одно: я убивал только тех, кто это заслужил.
– Неужели? Ты кто – Бог?
– Бог – тоже киллер, детка. Не обманывай себя.
Мэйзи закрыла глаза.
– Ты не понял, ты просто не понял. – Она снова посмотрела на него. – Я пытаюсь втолковать тебе, что это не важно, потому что я по-прежнему люблю тебя, гребаного идиота. Несмотря на все это дерьмо, я все еще тебя люблю. А ты этого даже не понимаешь.
Джо уставился на стол, и прошла минута, и он тихо сказал:
– Никогда не знал, что ты любишь орехи.
Мэйзи вскинула глаза и чуть склонила голову, на губах ее играла горькая, ироническая улыбка. У нее был вид человека, которому сказали очень мерзкую шутку, и он не знает, как реагировать – плакать или смеяться.
– Знаешь, Джо, похоже, что мы чертову уйму вещей друг о друге не знаем.
Джо посмотрел ей в глаза.
– Слушай, Мэйзи. Я не знаю, как это точно выразить. Когда живешь этой жизнью, играешь в эту Игру, к ней прикипаешь. Как химическая зависимость. Я пристрастился к ней, когда мне было восемнадцать лет, на каком-то очередном задании, не знаю. Но единственное умиротворение, которое я знал, которое не вырывалось из ствола моего оружия, – это были часы, проведенные с тобой.
Мэйзи снова склонила голову набок.
– Что ты хочешь этим сказать? Что ты любишь меня, так, что ли?
– Именно это я и говорил.
– Ты опять лжешь, Джо?
– Нет, мэм.
– Ты уверен, что это не утешительное вранье последней минуты узника на пороге смерти? Или ты действительно любишь меня?
Джо повторил, что определенно любит ее.
– Тогда почему ты сдаешься?
– То есть?
Мэйзи оглядела комнату, серые шлакоблочные стены и видеокамеры наблюдения.
– Ты сидишь здесь как Жанна д'Арк и ждешь, пока эти мудаки не придут и не поджарят тебя на электрическом стуле? Что я должна думать?
– Если у тебя есть какие-нибудь идеи, я рад их выслушать.
– Адвокат... что-нибудь такое... не знаю. Должен быть выход.
Джо ощутил приступ грусти, глубокой, как черный колодец у него внутри.
– Горькая правда, Мэйзи, в том, что Игра закончена. Старик Джо идет на мыловарню. А такая девушка, как ты... у которой есть будущее... должна повернуться, уйти и никогда не оглядываться.
– Пошел ты... Джо усмехнулся:
– Упряма, как всегда.
– Дело в том, Джо, что ты очень многого обо мне не знаешь, помимо любви к орехам. – Мэйзи потерла ладони, будто составляя в уме список таких вещей, и он видел, что ее глаза переполняются, уголки глаз блестят и набухают от слез. Губы ее дрожали, краска сбежала с лица. У нее вдруг стал больной вид, как у человека, который проглотил целый ящик боли.
– Давай посмотрим. Во-первых, я фанатка Элвиса Пресли. Ты это знал, Джоуи?
– Мэйзи, прости, но...
– Спорить могу, ты этого не знал... Да, есть еще одна вещь. – Она щелкнула пальцами, как будто припомнив какую-то тривиальную мелочь. – Я беременна.
Джо молча смотрел на Мэйзи.
Она кивнула.
– Ты не ослышался, Джо. Я беременна. Уже почти три месяца.
Джо попытался заговорить, но слова убежали от него куда-то далеко-далеко.
15
От внезапного звука глухого удара Мэйзи слегка подпрыгнула и чуть не выронила трубку, но та приклеилась к потной зажатой руке, и Мэйзи держала ее возле уха, ожидая ответа Джо. Сквозь захватанное стекло она видела устремленные на нее поблескивающие глаза Джо, но не могла понять их выражение, и это пугало ее до смерти. У нее в голове пронеслись все типичные вопросы: обрадовался ли он? Испугался? Сквозь стекло он казался сердитым, испуганным и грустным одновременно. Тогда Мэйзи опустила глаза и увидела, что он хлопнул по стеклу ладонью.
Этот жест был почти непроизвольным, будто Джо потерял контроль над рукой, но чем больше смотрела Мэйзи на большую мозолистую ладонь, плотно прижатую к стеклу, тем больше она понимала, что этот жест был выражением чего-то более глубокого, чего-то невысказанного, чего-то чудесного.
Из трубки донесся потрескивающий голос Джо:
– Это самая лучшая новость за весь сегодняшний день.
Мэйзи улыбнулась сквозь слезы и прижала свою ладонь к стеклу напротив его руки. Сперва это было так трогательно, эта тюремная мизансцена – две прижатые друг к другу ладони, разделенные холодным, бесстрастным, захватанным плексигласом. Мэйзи столько раз видела это в кино. Но сейчас чувства завладели ею, и она медленно подняла глаза, встретив взгляд Джо сквозь стекло, и между ними вспыхнула невидимая искра, спускаясь к ладоням по сухожилиям, и руки их ответили.
– Я люблю тебя, детка.
Шепот Джо в телефоне прозвучал как заключительные слова молитвы.
Теперь ладонь Мэйзи прилипла к плексигласу.
– Я не хотела вот так это на тебя вываливать, Джо, – шепнула она. Глаза ее жгло слезами, голос стал хриплый от эмоций, гормоны заплясали в крови. Она подходила ко второй трети беременности, и хотя еще это не было особенно заметно – только живот "тал чуть толще, но приливы эмоций уже бушевали вовсю. Настроение ее металось покруче тасманийского дьявола, а испытания, которым подверг ее роман с Джо, поднялись до вагнеровских масштабов. Но все это больше ничего не значило, потому что теперь Джо был на ее стороне.
Он обрадовался ее вести.
Мэйзи ощутила идущую от грязного стекла и вливающуюся в нее энергию, близость и тепло, и закрыла глаза, и впивала этот поток.
Звук дверного замка на той стороне комнаты разорвал это ощущение.
– Ох!
Мэйзи дернулась назад, оторвав руку от окна.
За спиной Джо с кольцом ключей в руке возник молодой охранник, и в наушнике был слышен его приглушенный голос:
– Извините, мистер Флад...
У Мэйзи было такое чувство, будто с нее сорвали кислородную маску, и теперь вернулась засушливая атмосфера тюрьмы. Она огляделась вокруг, пытаясь овладеть собой в пустынной комнате со шлакоблочными стенами, где пахло немытым телом и приглушенными разговорами. На стекле с двух сторон виднелись отпечатки рук друг напротив друга.
– Извините, что прерываю. – Молодой охранник подходил к Джо, неловко потирая руки. – Но вас приказали доставить обратно в камеру.
Джо поднялся, но трубка будто прилипла к его уху.
– Мы что-нибудь придумаем, лапонька, не волнуйся. И береги себя получше.
– Погоди! – Мэйзи вскочила на ноги. – А как насчет адвоката? Джо? Погоди! Я же могу часть денег потратить на адвоката!
Джо положил трубку на рычаг, не отрывая взгляда от Мэйзи. Потом поцеловал кончики пальцев и прикоснулся ими к стеклу. Подмигнул Мэйзи, потом повернулся к охраннику и кивнул.
У Мэйзи сердце колотилось в горле, страх растекался по жилам, как холодная жидкая ртуть. Она сообразила, что, быть может, в последний раз взгляд ее касается Джо. Отец ее нерожденного ребенка. Ее любимый Джо... Глядя, как охранник ведет Джо через пустую комнату и выводит из угловой двери, Мэйзи поняла, что, может быть, было бы легче, если бы Джо ее отверг. А теперь, после этого безмолвного разговора любви через угрюмый плексиглас, Мэйзи нерасторжимо связана с мертвецом. Джо был отмечен печатью, отныне и навеки. Даже если ему дадут пожизненное одиночное, эти хищники найдут способ до него добраться...
– Джоуи! – Мэйзи прижалась к стеклу, ее мучительное дыхание оставило на перегородке туманный след.
– Джоуи, подожди... послушай... Джоуи!
С той стороны стекла, у дальней стены комнаты, Джо выводили из дверей. В последнюю минуту, когда охранник закрывал за ним дверь, Джо остановился и оглянулся. Его пронзительный взгляд коснулся глаз Мэйзи, и она внезапно поняла, что, быть может, все не так плохо, как кажется. Это было во взгляде Джо, в странном проблеске в его глазах, в незаметном кивке.
У него был план.

* * *
Дождь начался поздно вечером, ворвавшись в округ Макаупин с запада, как армия вторжения.
На северной окраине Карлинвилля возле старой части колледжа Блэкберн узкая гравийная дорога петляла между старыми вязами, рядами грошовых лавок, продуктовыми магазинчиками, гаражами и грязными закусочными. В конце этой дороги гремела под густым косым ливнем жестяная крыша бара «Бад и Хэнк», и булькала вода в водостоках. Перед входом затормозил потрепанный зеленый «кадиллак», и из него вышли два джентльмена – один белый и тучный, другой черный и тощий, – поднимая на ходу воротники, и побежали к входной двери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43