особенно рассыпались они в извинениях, когда признались ей, что, не зная номера (который она не смогла запомнить), им будет очень трудно найти автомобиль, не говоря уже о водителе. Донна с понимающим видом кивала, озабоченная теперь лишь одним — чтобы они как можно скорее ушли.
Оставшись одна, она тотчас же разделась донага и приняла ванну, чтобы смыть пот и успокоиться после перенесенного потрясения.
Когда она обдумывала то, что случилось, ее мозг работал с быстротой компьютера.
Теперь она была убеждена, что ее муж работал над книгой о клубе Адского Пекла и...
И что?
Да ничего больше. Дальше шли только догадки и предположения.
Возможно, он открыл какую-то современную организацию наподобие клуба Адского Пекла.
Возможно также, что они убили его (хотя английская полиция и уверяет, будто это просто несчастный случай).
Гордон Махоуни за одну ночь превратился из человека любезного и обходительного в самого откровенного грубияна. Почему?
Кто-то хотел ее убить сегодня утром. Почему?
Кто-то забрался к ней в дом, видимо, желая что-то там найти. Почему?
Одни вопросы. И никаких ответов.
Донна закрыла глаза.
Твердо она знала лишь одно — что у ее мужа был роман со Сьюзан Риган. Любопытно, какую роль играла эта женщина в происходивших событиях? Была ли она во всех этих местах вместе с Крисом? Делился ли он с ней сведениями, которые утаивал от своей собственной жены?
Донна стиснула зубы под струей воды. Измена мужа продолжала ее угнетать, и самое для нее мучительное заключалось в том, что она никогда уже не сможет расспросить своего мужа о его измене.
Это вызывало у нее не столько даже боль, сколько гнев.
Умерев, он тем самым избавился от заслуженного возмездия. И он, и эта женщина. Их стерли с лица земли, прежде чем она смогла излить на них свою ярость. Вот с этим-то она никак не могла смириться.
Донна села, споласкивая лицо водой и глядя на себя в затуманенное зеркало, которое искажало ее отражение. Затем она вылезла из ванны, надела халат и вышла в гостиную. Сняв трубку, она позвонила администратору и попросила сообщить ей номер Дублинской национальной галереи.
Может, если она опять поговорит с Махоуни, расскажет ему о том, что случилось сегодня утром у домика в Маунтпелье, он сможет что-нибудь ей объяснить.
Узнав номер, она поблагодарила администратора и стала набирать номер, тщательно вычитывая цифры из своего блокнота.
На другом конце провода послышался чей-то голос.
— Могу я поговорить с Гордоном Махоуни? — сказала она. Ее попросили подождать минутку.
Донна поднесла трубку к другому уху, машинально чертя что-то в своем блокноте.
Другой голос сообщил ей, что час назад Махоуни ушел домой.
— Не скажете ли вы мне его домашний номер?
Узнав номер телефона, она набрала его.
Услышала гудки,
Подождала.
Наконец трубку сняли.
— Гордона Махоуни, пожалуйста.
Последовало молчание.
— Алло.
По-прежнему молчание.
— Гордон, это Донна Уорд.
Она услышала щелчок, трубку опустили.
— Гад, — тихо выругалась она и набрала тот же номер.
На этот раз никто не снял трубку. Слышались лишь бесконечные гудки.
* * *
К тому времени, когда она выписалась из «Шелбурна», уже смеркалось, быстро приближалась ночь. Оставив за собой багровый след, солнце опустилось за горизонт.
Такси отвезло ее в аэропорт. Когда самолет поднялся в воздух, было уже совсем темно.
Пока самолет набирал высоту, Донна сидела с закрытыми глазами. Меньше чем через час она должна быть в Эдинбурге.
Глава 47
Пистолет уперся в его щеку с такой силой, что едва не разорвал кожу.
Это пробудило его, но когда Мартин Коннелли попытался сесть, холодное дуло вновь уложило его на кровать — сопротивляться было невозможно.
В темноте, все еще полупроснувшийся, он не мог ясно различить фигуры, стоявшие вокруг его кровати.
И ощущал только смертельный холод, исходивший от дула пистолета.
На какой-то миг он подумал, что ему снится кошмар, но кошмар был наяву.
Коннелли близоруко заморгал, пытаясь разглядеть, что, собственно, происходит. Когда он увидел лицо одного из окружавших его людей, того, что держал пистолет, у него зашевелились волоски на шее и на руках.
— Вставай, — прошипел Питер Фаррелл, отступая назад. Он продолжал целиться в голову Коннелли, все время держа
пистолет в нескольких дюймах от его лица. Мартину казалось, будто дуло расширяется, превращаясь у него на глазах в широкий черный тоннель.
— Иди, — приказал Фаррелл, схватив Коннелли за одну руку и таща его в сторону двери.
Его сообщник схватил домашний халат, лежавший в изножье кровати, и швырнул его Коннелли. Тот посмотрел на Фаррелла, как бы испрашивая позволения надеть его, прикрыть свою наготу, хотя в этот момент ему было не до приличий. Однако он надел халат и прошел на лестничную площадку. Фаррелл следовал за ним по пятам с пистолетом в руке.
— Я уже вам говорил, что ничего не знаю, — спокойно, но надтреснутым голосом произнес Коннелли. Во рту у него было так сухо, будто кто-то набил ему рот песком.
Фаррелл схватил его за волосы, дернул голову назад и приставил пистолет к виску.
— Я не поверил тебе тогда и сейчас не верю. Отвечай, мать твою, — прошипел он.
— Ради Бога...
Его с такой силой ударили по спине, что он чуть не свалился с лестницы.
И свалился бы, если бы не успел вцепиться в перила. На дрожащих ногах он спустился с лестницы.
Фаррелл и его компаньон последовали за ним.
— Ты разговаривал с этой женщиной? — спросил Фаррелл.
— С какой женщиной?
— Со вдовой Уорда, с кем же еще.
— Почему я должен был с ней разговаривать?
Фаррелл ударил ногой Коннелли по самому низу спины; тот повалился ничком и покатился вниз по лестнице. Ударился о стену и прокатился последние несколько ступенек.
Фаррелл тут же схватил его, поднял на ноги и сунул пистолет ему под челюсть.
— Так ты разговаривал с ней? — повторил он.
— Нет, — сказал Коннелли, превозмогая сильную боль от падения. — Послушайте, клянусь вам, я ничего не знаю.
Фаррелл толкнул литературного агента так, что его голова с глухим стуком ударилась о стену. На какой-то миг Коннелли подумал, что он сейчас вырубится, но тяжелая пощечина привела его в себя. Фаррелл схватил его за плечо и поволок к закрытой двери, ведущей в холл.
— Что вы делаете? — спросил Коннелли, осознав, куда его тащат.
— Иди, — рявкнул Фаррелл.
Коннелли ткнулся в дверь, но ее тут же открыл изнутри третий их сообщник.
Литературного агента впихнули внутрь.
Все четверо стояли в комнате, и Фаррелл снова наставил пистолет на голову Коннелли.
— Что это за дурацкие шутки? — робко промямлил он.
— Это не шутки, — ответил Фаррелл и потащил его через комнату.
Кухня была большая, воздух здесь теплый и сухой.
Коннелли не знал, давно ли включена электрическая плита, но одна из конфорок была раскалена почти добела.
Глава 48
— Нет! — выкрикнул Коннелли, увидев разогретые конфорки и почувствовав их жар.
Фаррелл сделал шаг вперед и шарахнул его по лбу рукояткой тяжелого пистолета.
Литературный агент рухнул на пол, по его лицу потекла обильная струя крови. Перевернувшись, он застонал, и Фаррелл кивнул одному из своих сообщников.
— Успокой его! — сказал он.
Тот вытащил из кармана что-то похожее на длинную ленту. Обмотал ее вокруг подбородка Коннелли, одновременно закрыв ему рот, и поставил его на ноги. Затем к ним подошел третий и поднял его правую руку так, что она повисла в воздухе. Фаррелл по-прежнему не отводил от него пистолета.
— Я буду задавать свои вопросы только по одному разу, — сказал он, сверля глазами литературного агента — Так что слушай внимательно. Когда я буду задавать вопрос, рот тебе будут открывать. Если ты позовешь на помощь, я тебя пристрелю. Понял?
Коннелли кивнул, ощутив сильную боль в голове. Кровь заливала один его глаз, и он моргал, пытаясь как-то очистить его.
От плиты исходил сильный жар, и на его лице крупными каплями стоял пот.
— Где книга? — спросил Фаррелл.
Ленту сняли со рта.
— Не знаю, — ответил Коннелли, и его глаза наполнились слезами ужаса. — Не...
Рот вновь замотали.
Фаррелл кивнул.
Его сообщник, который держал руку Коннелли, прижал ее к самой большой конфорке.
Невыносимо мучительная боль распространилась сперва по руке, а затем и по всему телу. Вскрик Коннелли был приглушен лентой, он прозвучал не громче, чем всхлип ребенка в запертой комнате.
Кухню наполнил запах горящей плоти.
Когда наконец руку отдернули, часть плоти с нее прилипла к раскаленной конфорке. Небольшие кусочки кожи сморщились и поджарились, над конфоркой поднялись струйки дыма.
Чтобы Коннелли не потерял сознания, его все время били по лицу; боль от этих ударов не шла ни в какое сравнение с той дикой болью, которую он ощущал в обожженной руке, но все же не давала ему провалиться в забытье. На руке тотчас же вздулись волдыри, некоторые в форме конфорки. У него было такое чувство, будто кто-то обжег его руку паяльной лампой.
— Где эта чертова книга? — проревел Фаррелл, придвигаясь ближе. — Что с ней сделал Уорд?
— Не знаю, — прорыдал Коннелли; на его лице слезы смешивались с кровью и потом. На халате темнело большое пятно, а по ноге струилась — уже не сдерживаемая — моча.
— Говори! — требовал Фаррелл, злобно выкатив глаза.
— Он никогда не рассказывал мне о своей работе. Клянусь жизнью, я не знаю, где его книга. — Его безумно выпученные глаза походили на наполненные кровью шарики пинг-понга; казалось, они вот-вот лопнут. — Я ничего не знаю о книге, не знаю даже, начал ли он ее писать.
Фаррелл был явно озадачен, но только кивнул своим сообщникам.
Ленту водворили на место, прервав мольбы Коннелли о пощаде. Когда он почувствовал, что руку вновь подносят к накаленным конфоркам, из его горла вырвался приглушенный крик.
Три дюйма.
Казалось, лучше умереть, чем выносить опять эту пытку.
Два дюйма.
Сообщник Фаррелла с неимоверной силой тащил руку Коннелли.
Один дюйм.
— Где книга? — в который уже раз спросил Фаррелл.
Когда руку опять притиснули к конфорке, Коннелли задергался в таких ужасающих конвульсиях, что едва не сбил с ног державшего его палача, но тот все же удержался от падения, а второй палач нажал сверху на руку.
Вздувшиеся уже волдыри прорвались, из них потекла светлая жидкость, и конфорка зашипела, как разозленная змея. Вся рука приобрела темно-багровый цвет, казалось, сама плоть раскалилась. У близкого к беспамятству Коннелли было такое чувство, будто вся его кровь кипит, а кости расплавляются от нестерпимого жара. Боль захлестнула его такой могучей волной, что он лишился наконец сознания.
Но блаженное забытье было не для него; один из палачей бил его, другой обливал водой и изо всех сил Дергал за волосы, чтобы привести в чувство.
Очнувшись, он почувствовал пронзительную боль в висевшей как плеть руке. Ладонь и большая часть кисти были обожжены дочерна, лишь местами проглядывала алая плоть. И снова в нос ему бил тошнотворный сладковатый запах горелого мяса. Когда его голова откинулась, его снова ухватили за волосы.
— Это твой последний шанс, — решительно сказал Фаррелл. — Где книга?
— Прекратите, ну прекратите, пожалуйста, — рыдая взахлеб, взмолился Коннелли. — Да не знаю же я ни черта. О Боже!
Его резко дернули за волосы, так что голова его откинулась назад.
— Да не писал Уорд никакой чертовой книги. Клянусь Богом!
Фаррелл оттолкнул своего сообщника и схватил литературного агента за горло, почти оторвав его от пола, глядя в его выпученные глаза.
— Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что он не писал этой книги?
— Он только готовился ее написать.
— Он украл у нас книгу.
— Что украл? — в полной растерянности пролепетал Коннелли.
— Повторяю, он украл у нас книгу.
— Я не знаю, о чем идет речь.
— Врешь, — прокричал Фаррелл. И потащил за голову Коннелли к плите, намереваясь прижать его лицо к раскаленной конфорке. От нее несло запахом его собственной обгорелой плоти, и он даже видел черные полоски кожи, прилипшие к металлу.
— Уорд украл у нас книгу, — сказал Фаррелл. — Где он ее спрятал?
От конфорки исходил нестерпимый жар. Коннелли прилагал все свои силы, сколько их было, чтобы оттолкнуться от плиты, но Фаррелл был дьявольски силен и, преодолевая сопротивление, приближал его лицо к конфорке. Еще два дюйма — и лицо окажется прижатым к раскаленному металлу.
— Скажи мне, где он ее спрятал, — настаивал Фаррелл.
Один дюйм.
— Он не знает, — наблюдая, как борется литературный агент, со слабой улыбкой сказал один из палачей.
Коннелли продолжал как мог сопротивляться, но это было бесполезно. Жар лишал его последних сил; он чувствовал, как этот жар выжигает ему глаз.
Но все было уже кончено.
Фаррелл внезапно оттащил его от плиты и ударил кулаком так, что он перелетел через кухню, стукнулся головой о штукатурку и упал вперед.
— Поднимите его, — сказал Фаррелл и кивком указал на дверь. — Мы заберем его с собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36