После выписки будущий фельдфебель отметил в себе некоторые изменения, связанные как с категорическим неприятием всех видов и марок велосипедов, так и с паническим страхом перед самыми разнообразными медицинскими процедурами, коими во множестве пользовали его лечащие врачи...
Посему не стоит и удивляться, что рука фельдфебеля, помимо его воли, слегка отклонилась в сторону и игла, вместо затвердевших в ожидании болезненного укола бедренных мышц, вошла в мясистую ткань биокомпьютерного нервного волокна, возле которого возлежал раненый «солдат рейха»...
* * *
- Нет, ты посмотри, командир, что этот красавец сотворил! - Истерически хохочущий Окунь ткнул пальцем в сиротливо торчащий из белесого ствола пустой шприц-тюбик. - Решил облегчить нашему другу страдания и провел обезболивание по всем правилам военно-полевой медицины! Ой, не могу. - Лейтенант хлопнул по плечу испуганно сжавшегося и вконец обалдевшего Муделя. - Ну, звездец, чистое здоровье... Наследник Пирогова военный анестезиолог фельдфебель Мудель! Ну, че застыл-то? Давай, ампутируй теперь ему конечность, «гений, парадоксов друг»...
Московенко, мысли которого были весьма далеки от всех вместе взятых муделей, биокомпьютеров и растраченных не по назначению обезболивающих средств («хотя неплохо было бы, конечно, чтобы нашего телепата на омнопоне «повело»), сдержанно хмыкнул и вновь собрался было начать свой первый и последний сеанс связи с Городом, но...
Вызванная последней сказанной фразой ассоциация не дала ему нажать на кнопку вызова... Что-то очень-очень далекое, неоформившееся еще в полноценную мысль, слабый отзвук всего того, о чем говорила Хранительница... Некое слово, ключ к недоступному пока знанию... Эфемерный призрак возможного спасения...
- Окунь, - сдавленным голосом позвал майор, лейтенант с готовностью обернулся к командиру и вопросительно качнул головой. - Повтори, что ты только что сказал...
Если Окунева и удивила просьба майора, то вида он не подал:
- Ну... наследник Пирогова... анестезиолог... ампутация... Что именно-то?
- Дальше... - Напрягшийся, словно почуявшая дичь борзая, Московенко, затаив дыхание, вслушивался в самого себя, ожидая появления того самого отзвука. - Дальше, Андрюшка...
Тот факт, что командир назвал его именно «Андрюшкой», кое-что да значил, и Окунь, старательно наморщив лоб, продолжил:
- Ампутируй конечность... гений... парадоксов друг... э... все, кажется...-Лейтенант осекся, увидев в глазах майора короткую вспышку понимания... Вот только понимания чего?
- Последнюю, Андрюша, повтори еще раз последнюю фразу... - Голос Московенко стал пугающе тихим, теперь он говорил едва различимым шепотом...
- Гений, парадоксов друг... - неуверенно повторил тот. - Это Александр Сергеевич Пушкин, великий русский поэт с очень хитрой и запутанной эфиопской родословной - стыдно не знать, товарищ майор, школьную программу за пятый класс! - в обычной своей манере докончил он.
Впрочем, Московенко его уже не слышал, вновь и вновь повторяя про себя то самое, ключевое, слово: «парадокс... парадокс... ПАРАДОКС»!
- Все нормально, Саша? - неуверенно осведомился Окунев, несколько испуганно глядя на пребывающего в легкой прострации командира. - А?
Губы майора изогнулись в легкой улыбке, и он неожиданно сильно хлопнул товарища по плечу:
- Все о'кей, Окунь, все о'кей... Теперь все будет хорошо, солдат. Мы выполним свою задачу. Прикройте меня, пока я буду разговаривать с Обирой, и, что бы ни случилось, не подпускайте тварей слишком близко. И не спрашивай ни о чем - я и сам половины не понимаю. Давай, Андрюха, работай... - С этими словами майор поднес к уху черный прямоугольник радиостанции и нажал наконец кнопку...
16
- Вот так... - удовлетворенно крякнул Монгол, примотав последнюю ручную гранату к корпусу заполненной соляркой нестандартной, на двенадцать литров, канистры. - Игра с осколочной гранатой - частая причина бытовых пожаров. Уважаемые родители, держите гранаты в недоступных для детей местах!
Он со скрежетом придвинул «снаряженную» канистру к трем двадцатилитровым товаркам и подмигнул помогающему ему немцу: «Вот так, фриц».
Не знакомый, видимо, с русской традицией называть всех немцев «фрицами», тот вежливо поправил:
- Меня зовут Курт, господин Мелофф. Монгол пожал плечами: «А какая разница?» и, видя непонимание в глазах солдата, усмехнулся:
- Ладно, ладно - пусть будет Курт. А что, камерад, любишь жареные персики? - Он похлопал по отозвавшемуся негромким гулом жестяному боку импровизированного зажигательного фугаса. - Вот и я не пробовал. Ну, ничего, скоро попробуем...
Этот исполненный глубочайшего смысла разговор мог бы продолжаться до бесконечности, однако в следующий момент неожиданно ожила радиостанция, и сквозь извечный эфирный шум прорвался на удивление четко слышимый голос майора:
- Город, я Станция, прием...
Не ожидавший услышать именно этот голос, Музыкальный чуть ли не подскочил на месте и, дотянувшись до передней панели РДС, довернул верньер громкости почти до отказа: что бы ни сказал сейчас майор, это имели право слышать все защитники Города...
А в заставленном сложными приборами подземном зале точно так же метнулась к лежащей на столе портативной рации разом побледневшая Хранительница... Схватив пластиковую коробочку, она переключила ее в режим передачи и, стараясь говорить своим обычным голосом (удавалось плохо - голос предательски дрожал и срывался), ответила - почти что выкрикнула:
- Станция, я Город, слышу вас, прием...
Словно отделяя прошлое от будущего, то, что она уже знала, от того, что еще только предстояло узнать, щелкнул тумблер переключения режима, и в уши ударил, опережая новое сердечное сокращение, успевший стать таким родным голос:
- Станция на связи. Обира, ты? Прием... Щелчок. «Я». Щелчок.
- Обира, девочка, у меня очень мало времени. Слушай внимательно и, главное, не спорь. Отвечай кратко, только «да» или «нет» - и, может быть, у нас останется несколько лишних минут. Слушай, если ты отключишь щит вокруг станции прямо сейчас, до того, как мы отсюда уйдем, - возникнет временной парадокс, правильно? Прием...
Щелчок («Что он задумал, что он хочет сделать? Неужели?!»). «Да». Щелчок.
- И станция погибнет, так? Она разрушится, потому что на ней будут находиться люди из двух разных времен, верно? Прием...
Щелчок («Пусть я ошибаюсь, пусть там останется не он сам!»). «Да». Щелчок.
- Хорошо. Тогда слушай дальше. Только не спорь, прошу тебя, пожалуйста, девочка, не спорь. Сейчас ты откроешь портал и заберешь отсюда людей. Останемся мы с капитаном Зельцем. Как только они уйдут, отключай щит - в общем, ты сама знаешь, что сделать. Поняла? Прием...
Щелчок («Сердце, кажется, вовсе перестало биться... Да, он прав, это можно сделать. Даже странно, что такое простое решение не пришло в голову раньше. Это же так элементарно - два временных слоя слиты воедино в пределах окружающего станцию временного экрана. Отключи его - и разделяющие два эти времени годы уничтожат станцию... и всех оставшихся на ее борту. И конечно, остаться должен именно командир - в такой ситуации он не вправе приказывать. Это дело чести. Офицерской чести. Чести ее Саши...»). «Я поняла, Саша. Я сделаю это. Портал будет открыт через две минуты пятьдесят секунд». Щелчок.
- Спасибо, милая. Я рад, что ты все поняла. Прости меня, но я, кажется, не смогу выполнить своего обещания и вернуться к тебе... Прости... Я не могу поступить иначе, никак не могу - надеюсь, ты поймешь почему. Есть вещи, поступки, которые можем выполнить только мы. Должны выполнить, понимаешь? Это мой долг - и как офицера, и как человека, и как мужчины. Капитан Зельц думает так же. И... - Голос потонул в сумасшедшем грохоте выстрелов. - Ну вот и все, опять началось. Полезли, твари... Прием...
Щелчок («Как бы не так, Саша, как бы не так. Я вытащу тебя оттуда, живого или мертвого - но вытащу! Я слишком долго тебя ждала, чтобы вот так потерять, ясно?»). «Слушай внимательно, Саша, теперь слушай ты. Я все сделаю, как ты сказал, но постараюсь забрать и вас с Зельцем. Я уже все обдумала не хватит энергии на то, чтобы продержать портал открытым до момента, когда парадокс станет необратимым. И тогда я заберу вас обоих. У меня нет времени на расчеты, но, надеюсь, все получится именно так. Запомни: когда исчезнет щит, вам с Зельцем надо будет постоянно находиться рядом, держаться друг за друга - иначе парадоксальные силы противодействия... Впрочем, ладно, нет времени объяснять. Короче, я думаю, ты понял». Щелчок.
- Я понял, милая (грохот близкой автоматной очереди и чуть запыхавшийся голос майора продолжает), понял. Не думаю, что у тебя получится, но попробуй. Все, больше не могу говорить, эти твари взбесились окончательно (выстрелы, рокочущий раскат взрыва, крики). Прощай, милая! Я люблю тебя! Прием...
Щелчок. Холодный пластик скользнул по мокрой щеке. «И я люблю тебя». Щелчок. Тишина. Ключ отдал всю свою энергию, радиостанция мертва. Щелчок... Еще один... И еще...
Хранительница еще несколько мгновений смотрела на замолчавшую рацию в своей руке - и вдруг, словно опомнившись, рванулась к приборам. За оставшиеся секунды ей предстояло еще слишком многое успеть. Слишком многое. Например, спасти Землю... и своего любимого... Сверкнул в волосах серебристый обруч, тонкие пальцы коснулись клавиш на панели одного из приборов - пусть только он продержится еще немного, а уж она не подведет. У него свой бой, у нее - свой, но войну они выиграют вместе. Смахнув предательские слезы, Обира начала работать...
* * *
- Молодец, Сашка, - тихонько шепнул генерал, отключая РДС, - я знал, что ты найдешь выход. Ты ведь никогда не проигрывал, никогда и нигде. Молодец. Прощай, майор...
Юрий Сергеевич замолчал, молчали и остальные - в такой момент все разговоры ни к чему. Все ясно и так - точки над «i» расставлены, роли - кому жить, а кому умереть - распределены... К чему еще какие -то слова?
Стараясь не встречаться взглядом ни с кем из своих бойцов, генерал поднял бинокль и с удвоенным усердием принялся обозревать знакомую до боли панораму окружающей пустыни. Больше ему теперь все равно ничего не оставалось делать. Только ждать...
* * *
Отряд выполнил приказ майора, не подпустив к нему ни одну из атакующих тварей. Увы, это стоило ему еще двух жизней - последнего из зельцевских солдат и бросившегося ему на помощь Глаза: сказался недостаток боекомплекта. Люди уже не могли встретить нападавших массированным заградительным огнем, а прицельная стрельба больше не приносила желанного результата. Конечно, и твари дорого заплатили за свой успех - четыре или пять из них остались лежать на подступах к обороняемому участку, однако воскресить погибших товарищей это не могло...
Последнее из атаковавших отряд майора существ уничтожила, сама того не зная, Обира - сфокусированный ею портал открылся на пути прыгнувшей твари и попросту разметал посторонний объект на разрозненные молекулы. Еще один отчаянный, на пределе возможностей бой закончился в пользу людей, но это был еще не конец: из глубины заброшенных коридоров уже приближался совершенно иной враг - бестелесный, не облеченный ни в одну из привычных форм, не способный размышлять... Враг, против которого бесполезно самое совершенное оружие и самые изощренные боевые навыки, враг, убивающий одним только своим присутствием... Враг, имя которому - вакуум, великое космическое Ничто...
Воздух стремительно покидал агонизирующую станцию. Вырываясь через раскрытые шлюзы, он мгновенно замерзал, окружая искусственную планету хрупкой ледяной оболочкой, удерживаемой силами притяжения, - казалось, боевая станция вдруг обрела собственную атмосферу. В многокилометровых коридорах, впервые за миллион лет, господствовал порожденный разностью давлений ветер - самый настоящий ветер, не имеющий ничего общего с работой обычных вентиляционных систем...
Воздух в гигантской оранжерее тоже пришел в движение, будто стремясь как можно скорее покинуть это надоевшее ему место, освободиться от намертво въевшегося в его эфемерную плоть порохового дыма и резко пахнущей какой-то чужой химией гари...
Дождавшись, пока окно входа засветится ровным жемчужным светом, майор отдал свой последний приказ...
Окунь, которому предстояло первому шагнуть в зыбкое телепортационное ничто, пожалуй, впервые в жизни отказался подчиниться командиру:
- Ты не прав, Саша. - Глубоко посаженные, покрасневшие от усталости и дыма глаза в упор смотрели на майора. - Почему именно ты? Давай я останусь, а? Прошу тебя, Сашка, разреши мне... - О серьезности намерений старлея говорило уже то, что он даже не добавил к сказанному своего обычного «чистое здоровье». - А, командир?
- Нет, Андрюша, извини - нет! - твердо ответил майор. - Это моя идея, и выполнить ее должен тоже я...
- Да что вы спорите? И так ясно - остаться надо мне! - морщась от боли в раненой руке (последний «привет» от подобравшейся слишком близко твари - теперь уже, конечно, дохлой), встрял в разговор Анаболик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Посему не стоит и удивляться, что рука фельдфебеля, помимо его воли, слегка отклонилась в сторону и игла, вместо затвердевших в ожидании болезненного укола бедренных мышц, вошла в мясистую ткань биокомпьютерного нервного волокна, возле которого возлежал раненый «солдат рейха»...
* * *
- Нет, ты посмотри, командир, что этот красавец сотворил! - Истерически хохочущий Окунь ткнул пальцем в сиротливо торчащий из белесого ствола пустой шприц-тюбик. - Решил облегчить нашему другу страдания и провел обезболивание по всем правилам военно-полевой медицины! Ой, не могу. - Лейтенант хлопнул по плечу испуганно сжавшегося и вконец обалдевшего Муделя. - Ну, звездец, чистое здоровье... Наследник Пирогова военный анестезиолог фельдфебель Мудель! Ну, че застыл-то? Давай, ампутируй теперь ему конечность, «гений, парадоксов друг»...
Московенко, мысли которого были весьма далеки от всех вместе взятых муделей, биокомпьютеров и растраченных не по назначению обезболивающих средств («хотя неплохо было бы, конечно, чтобы нашего телепата на омнопоне «повело»), сдержанно хмыкнул и вновь собрался было начать свой первый и последний сеанс связи с Городом, но...
Вызванная последней сказанной фразой ассоциация не дала ему нажать на кнопку вызова... Что-то очень-очень далекое, неоформившееся еще в полноценную мысль, слабый отзвук всего того, о чем говорила Хранительница... Некое слово, ключ к недоступному пока знанию... Эфемерный призрак возможного спасения...
- Окунь, - сдавленным голосом позвал майор, лейтенант с готовностью обернулся к командиру и вопросительно качнул головой. - Повтори, что ты только что сказал...
Если Окунева и удивила просьба майора, то вида он не подал:
- Ну... наследник Пирогова... анестезиолог... ампутация... Что именно-то?
- Дальше... - Напрягшийся, словно почуявшая дичь борзая, Московенко, затаив дыхание, вслушивался в самого себя, ожидая появления того самого отзвука. - Дальше, Андрюшка...
Тот факт, что командир назвал его именно «Андрюшкой», кое-что да значил, и Окунь, старательно наморщив лоб, продолжил:
- Ампутируй конечность... гений... парадоксов друг... э... все, кажется...-Лейтенант осекся, увидев в глазах майора короткую вспышку понимания... Вот только понимания чего?
- Последнюю, Андрюша, повтори еще раз последнюю фразу... - Голос Московенко стал пугающе тихим, теперь он говорил едва различимым шепотом...
- Гений, парадоксов друг... - неуверенно повторил тот. - Это Александр Сергеевич Пушкин, великий русский поэт с очень хитрой и запутанной эфиопской родословной - стыдно не знать, товарищ майор, школьную программу за пятый класс! - в обычной своей манере докончил он.
Впрочем, Московенко его уже не слышал, вновь и вновь повторяя про себя то самое, ключевое, слово: «парадокс... парадокс... ПАРАДОКС»!
- Все нормально, Саша? - неуверенно осведомился Окунев, несколько испуганно глядя на пребывающего в легкой прострации командира. - А?
Губы майора изогнулись в легкой улыбке, и он неожиданно сильно хлопнул товарища по плечу:
- Все о'кей, Окунь, все о'кей... Теперь все будет хорошо, солдат. Мы выполним свою задачу. Прикройте меня, пока я буду разговаривать с Обирой, и, что бы ни случилось, не подпускайте тварей слишком близко. И не спрашивай ни о чем - я и сам половины не понимаю. Давай, Андрюха, работай... - С этими словами майор поднес к уху черный прямоугольник радиостанции и нажал наконец кнопку...
16
- Вот так... - удовлетворенно крякнул Монгол, примотав последнюю ручную гранату к корпусу заполненной соляркой нестандартной, на двенадцать литров, канистры. - Игра с осколочной гранатой - частая причина бытовых пожаров. Уважаемые родители, держите гранаты в недоступных для детей местах!
Он со скрежетом придвинул «снаряженную» канистру к трем двадцатилитровым товаркам и подмигнул помогающему ему немцу: «Вот так, фриц».
Не знакомый, видимо, с русской традицией называть всех немцев «фрицами», тот вежливо поправил:
- Меня зовут Курт, господин Мелофф. Монгол пожал плечами: «А какая разница?» и, видя непонимание в глазах солдата, усмехнулся:
- Ладно, ладно - пусть будет Курт. А что, камерад, любишь жареные персики? - Он похлопал по отозвавшемуся негромким гулом жестяному боку импровизированного зажигательного фугаса. - Вот и я не пробовал. Ну, ничего, скоро попробуем...
Этот исполненный глубочайшего смысла разговор мог бы продолжаться до бесконечности, однако в следующий момент неожиданно ожила радиостанция, и сквозь извечный эфирный шум прорвался на удивление четко слышимый голос майора:
- Город, я Станция, прием...
Не ожидавший услышать именно этот голос, Музыкальный чуть ли не подскочил на месте и, дотянувшись до передней панели РДС, довернул верньер громкости почти до отказа: что бы ни сказал сейчас майор, это имели право слышать все защитники Города...
А в заставленном сложными приборами подземном зале точно так же метнулась к лежащей на столе портативной рации разом побледневшая Хранительница... Схватив пластиковую коробочку, она переключила ее в режим передачи и, стараясь говорить своим обычным голосом (удавалось плохо - голос предательски дрожал и срывался), ответила - почти что выкрикнула:
- Станция, я Город, слышу вас, прием...
Словно отделяя прошлое от будущего, то, что она уже знала, от того, что еще только предстояло узнать, щелкнул тумблер переключения режима, и в уши ударил, опережая новое сердечное сокращение, успевший стать таким родным голос:
- Станция на связи. Обира, ты? Прием... Щелчок. «Я». Щелчок.
- Обира, девочка, у меня очень мало времени. Слушай внимательно и, главное, не спорь. Отвечай кратко, только «да» или «нет» - и, может быть, у нас останется несколько лишних минут. Слушай, если ты отключишь щит вокруг станции прямо сейчас, до того, как мы отсюда уйдем, - возникнет временной парадокс, правильно? Прием...
Щелчок («Что он задумал, что он хочет сделать? Неужели?!»). «Да». Щелчок.
- И станция погибнет, так? Она разрушится, потому что на ней будут находиться люди из двух разных времен, верно? Прием...
Щелчок («Пусть я ошибаюсь, пусть там останется не он сам!»). «Да». Щелчок.
- Хорошо. Тогда слушай дальше. Только не спорь, прошу тебя, пожалуйста, девочка, не спорь. Сейчас ты откроешь портал и заберешь отсюда людей. Останемся мы с капитаном Зельцем. Как только они уйдут, отключай щит - в общем, ты сама знаешь, что сделать. Поняла? Прием...
Щелчок («Сердце, кажется, вовсе перестало биться... Да, он прав, это можно сделать. Даже странно, что такое простое решение не пришло в голову раньше. Это же так элементарно - два временных слоя слиты воедино в пределах окружающего станцию временного экрана. Отключи его - и разделяющие два эти времени годы уничтожат станцию... и всех оставшихся на ее борту. И конечно, остаться должен именно командир - в такой ситуации он не вправе приказывать. Это дело чести. Офицерской чести. Чести ее Саши...»). «Я поняла, Саша. Я сделаю это. Портал будет открыт через две минуты пятьдесят секунд». Щелчок.
- Спасибо, милая. Я рад, что ты все поняла. Прости меня, но я, кажется, не смогу выполнить своего обещания и вернуться к тебе... Прости... Я не могу поступить иначе, никак не могу - надеюсь, ты поймешь почему. Есть вещи, поступки, которые можем выполнить только мы. Должны выполнить, понимаешь? Это мой долг - и как офицера, и как человека, и как мужчины. Капитан Зельц думает так же. И... - Голос потонул в сумасшедшем грохоте выстрелов. - Ну вот и все, опять началось. Полезли, твари... Прием...
Щелчок («Как бы не так, Саша, как бы не так. Я вытащу тебя оттуда, живого или мертвого - но вытащу! Я слишком долго тебя ждала, чтобы вот так потерять, ясно?»). «Слушай внимательно, Саша, теперь слушай ты. Я все сделаю, как ты сказал, но постараюсь забрать и вас с Зельцем. Я уже все обдумала не хватит энергии на то, чтобы продержать портал открытым до момента, когда парадокс станет необратимым. И тогда я заберу вас обоих. У меня нет времени на расчеты, но, надеюсь, все получится именно так. Запомни: когда исчезнет щит, вам с Зельцем надо будет постоянно находиться рядом, держаться друг за друга - иначе парадоксальные силы противодействия... Впрочем, ладно, нет времени объяснять. Короче, я думаю, ты понял». Щелчок.
- Я понял, милая (грохот близкой автоматной очереди и чуть запыхавшийся голос майора продолжает), понял. Не думаю, что у тебя получится, но попробуй. Все, больше не могу говорить, эти твари взбесились окончательно (выстрелы, рокочущий раскат взрыва, крики). Прощай, милая! Я люблю тебя! Прием...
Щелчок. Холодный пластик скользнул по мокрой щеке. «И я люблю тебя». Щелчок. Тишина. Ключ отдал всю свою энергию, радиостанция мертва. Щелчок... Еще один... И еще...
Хранительница еще несколько мгновений смотрела на замолчавшую рацию в своей руке - и вдруг, словно опомнившись, рванулась к приборам. За оставшиеся секунды ей предстояло еще слишком многое успеть. Слишком многое. Например, спасти Землю... и своего любимого... Сверкнул в волосах серебристый обруч, тонкие пальцы коснулись клавиш на панели одного из приборов - пусть только он продержится еще немного, а уж она не подведет. У него свой бой, у нее - свой, но войну они выиграют вместе. Смахнув предательские слезы, Обира начала работать...
* * *
- Молодец, Сашка, - тихонько шепнул генерал, отключая РДС, - я знал, что ты найдешь выход. Ты ведь никогда не проигрывал, никогда и нигде. Молодец. Прощай, майор...
Юрий Сергеевич замолчал, молчали и остальные - в такой момент все разговоры ни к чему. Все ясно и так - точки над «i» расставлены, роли - кому жить, а кому умереть - распределены... К чему еще какие -то слова?
Стараясь не встречаться взглядом ни с кем из своих бойцов, генерал поднял бинокль и с удвоенным усердием принялся обозревать знакомую до боли панораму окружающей пустыни. Больше ему теперь все равно ничего не оставалось делать. Только ждать...
* * *
Отряд выполнил приказ майора, не подпустив к нему ни одну из атакующих тварей. Увы, это стоило ему еще двух жизней - последнего из зельцевских солдат и бросившегося ему на помощь Глаза: сказался недостаток боекомплекта. Люди уже не могли встретить нападавших массированным заградительным огнем, а прицельная стрельба больше не приносила желанного результата. Конечно, и твари дорого заплатили за свой успех - четыре или пять из них остались лежать на подступах к обороняемому участку, однако воскресить погибших товарищей это не могло...
Последнее из атаковавших отряд майора существ уничтожила, сама того не зная, Обира - сфокусированный ею портал открылся на пути прыгнувшей твари и попросту разметал посторонний объект на разрозненные молекулы. Еще один отчаянный, на пределе возможностей бой закончился в пользу людей, но это был еще не конец: из глубины заброшенных коридоров уже приближался совершенно иной враг - бестелесный, не облеченный ни в одну из привычных форм, не способный размышлять... Враг, против которого бесполезно самое совершенное оружие и самые изощренные боевые навыки, враг, убивающий одним только своим присутствием... Враг, имя которому - вакуум, великое космическое Ничто...
Воздух стремительно покидал агонизирующую станцию. Вырываясь через раскрытые шлюзы, он мгновенно замерзал, окружая искусственную планету хрупкой ледяной оболочкой, удерживаемой силами притяжения, - казалось, боевая станция вдруг обрела собственную атмосферу. В многокилометровых коридорах, впервые за миллион лет, господствовал порожденный разностью давлений ветер - самый настоящий ветер, не имеющий ничего общего с работой обычных вентиляционных систем...
Воздух в гигантской оранжерее тоже пришел в движение, будто стремясь как можно скорее покинуть это надоевшее ему место, освободиться от намертво въевшегося в его эфемерную плоть порохового дыма и резко пахнущей какой-то чужой химией гари...
Дождавшись, пока окно входа засветится ровным жемчужным светом, майор отдал свой последний приказ...
Окунь, которому предстояло первому шагнуть в зыбкое телепортационное ничто, пожалуй, впервые в жизни отказался подчиниться командиру:
- Ты не прав, Саша. - Глубоко посаженные, покрасневшие от усталости и дыма глаза в упор смотрели на майора. - Почему именно ты? Давай я останусь, а? Прошу тебя, Сашка, разреши мне... - О серьезности намерений старлея говорило уже то, что он даже не добавил к сказанному своего обычного «чистое здоровье». - А, командир?
- Нет, Андрюша, извини - нет! - твердо ответил майор. - Это моя идея, и выполнить ее должен тоже я...
- Да что вы спорите? И так ясно - остаться надо мне! - морщась от боли в раненой руке (последний «привет» от подобравшейся слишком близко твари - теперь уже, конечно, дохлой), встрял в разговор Анаболик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38