Борис включил мотор и стартовал так, что Олю отбросило на спинку сиденья. Машина летела сквозь яркий летний день, ни единой тучкой не омраченный, солнце сияло в витринах магазинов, в окнах домов. Но Борис не мог отделаться от ощущения тревоги, насквозь пронизавшей все вокруг. Песню тревоги пел встречный ветер, тревожно блестели фары машин на перекрестках, предупреждающе вспыхивали красные огни светофоров. Искоса Борис взглянул на Олю. Он увидел — не догадался, а именно увидел — что и она чувствует то же самое. И это не было их личным внутренним состоянием, только им принадлежавшим и тогда вполне понятным. И Борис, и Оля тонули в океанереальной тревоги, напряженного ожидания чего-то очень скверного и уже близкого. Их отличие от остальных заключалось в том, что они могли это воспринять.
Как только они оказались в квартире Бориса, он сразу поднял телефонную трубку и набрал номер.
— Альберт Игнатьевич, я хотел бы встретиться с вами, — сказал он без лишних вступлений.
— Где и когда? — в голосе Монка Борис уловил хорошо сдерживаемое и все же явное нетерпение.
— Где хотите… Назначайте вы.
— Борис, вы помните, как найти кафе «Палома»?
— Помню, конечно.
— Давайте там… Через два часа.
— Нет, завтра утром.
— Почему завтра? Почему не сейчас?
— Потому что я страшно устал, — раздраженно ответил Борис. — Завтра в десять в «Паломе».
Он положил трубку.
7.
В кафе «Палома» было так же безлюдно, как и во время первой встречи здесь Бориса и Монка. И одет Альберт Игнатьевич был так же, во все черное, и сиял на лацкане серебряный сфинкс.
Борис и Оля (пакет с книгой она держала в руках) уселись за столик Монка. С удивлением посмотрев на девушку, Монк перевел на Бориса вопрошающий взгляд.
— Я не рассчитывал, что нас будет трое, — сказал он холодно.
— Это Оля, — коротко ответил Борис.
— Очень рад познакомиться, но…
— Альберт Игнатьевич, не нужно притворяться, что вы ничего не знаете о ней. Зачем начинать нашу беседу с уверток?
Монк поднял брови, будто собирался вскипеть благородным негодованием, но затем только кивнул.
— Я вижу, вы принесли книгу, — произнес он, глядя на пакет. — Могу ли я заключить отсюда, что мое предложение принято?
— Нет, — сказал Борис.
— Нет? Но тогда…
— Я хотел с вами поговорить. Я хотел разобраться. Убедите меня, и я отдам вам книгу. Бесплатно.
Приподняв стоявшую перед ним бутылку, Монк жестом предложил вина Оле и Борису, получил от обоих безмолвный отказ и налил себе.
— Борис, вы не знаете, что это за книга…
— Я знаю.
— Вот как? — бокал в руке Монка дрогнул. — А откуда же? Кремин вам рассказал?
— Да, он, — подтвердил Борис.
— А кто же еще… И что конкретно он сказал вам?
— Много разного. Но главное в том, что в книге сокрыты тайны Власти и Времени, а власть — это и есть цель Серебряного Братства.
— Я так и думал, — сокрушенно пробормотал Монк.
— Что вы думали? Что Кремин раскроет мне ваши замыслы?
— Нет, что он извратит наши цели, чтобы получить книгу.
— Каковы же ваши цели? В неизвращенном виде…
— Серебряное Братство основано более двухсот лет назад, — сказал Монк с отсутствующим видом. — Оно возникло вскоре после появления «Зерцала магистериума». Эта книга — наиболее чистая концентрация Зла, существующая в мире. Мы знали о ней, но не могли выйти на ее след. Столетиями мы искали ее… Чтобы избавить от нее мир наконец.
— О, так вы готовы заплатить за книгу десять миллионов долларов лишь для того, чтобы тут же ее уничтожить?
— Борис, я ведь вам сказал, что Братству более двухсот лет. Позаботиться о деньгах времени хватало… Они нужны нам для нашей деятельности, не более того. Но с концом книги эта деятельность прекратится, цель будет достигнута. Десять миллионов? Потребуйте пятнадцать или двадцать, и вы их получите. Вы уже достаточно хорошо осознаете серьезность положения, чтобы понимать, что я не шучу.
— Да, вам очень нужна эта книга, — протянул Борис, прищурившись. — Отнять ее вы не можете, и денег не пожалеете… Но меня это не убеждает, разве что в обратном. Кремин…
— Не верьте ни единому слову Кремина. Он не отсюда. Он — агент Зла.
— Забавно, — улыбнулся Борис. — Почти то же самое он говорил мне о вас… Альберт Игнатьевич, давайте прекратим этот пинг-понг. Если у вас есть доказательства, я слушаю. Если нет, вы никогда не получите книги. Я хочу, чтобы вы уяснили это.
— Доказательства! — Монк всплеснул руками. — Кремин излагал вам свои теории?
— О созидательной роли агрессивности? Да, об этом он говорил. Но он говорил еще и о том, что…
Монк не дослушал.
— Так какие же доказательства вам еще нужны?! Сохранить и умножить Зло — вот чего он хочет! Для нашего мира этот путь гибелен, но какое дело ему и тем силам, что стоят за ним, до нашего мира?
— Это по-прежнему только слова, — заметил Борис.
— Слова! — воскликнул Монк. — Если бы вы могли заглянуть в пылающие красным огнем глаза Хогорта, Стража Врат! Если бы вас приковал к месту гипноз его зрачков, неземных, нездешних, вытянутых как два веретена…
Он осекся, увидев внезапную перемену в лице Бориса. Тот сидел бледный, как белая бумага, совершенно неподвижный, глядя прямо перед собой.
— Два веретена, — повторил Борис, как завороженный. — Два веретена, красный огонь…
Он вскочил и бросился к выходу, увлекая за собой Олю. Когда чуть замешкавшийся в изумлении Монк добежал до двери, он увидел лишь сворачивающую за угол на огромной скорости машину Бориса.
8.
Риск попасть в аварию был вполне реальным — Борис не соблюдал даже элементарных правил уличного движения. Один раз он едва не врезался в стоявший на обочине грузовик, потом чудом не столкнулся с трамваем на перекрестке.
— Куда ты гонишь! — взмолилась Оля, судорожно вцепившаяся в ручку дверцы. — Что все это значит?!
— Хогорт, — Борис едва разомкнул губы.
— Что — Хогорт?!
— Я видел Хогорта… Там, в подвале старика Верстовского, еще когда все это только начиналось… Это был Хогорт!
— Хогорт, — выдохнула Оля в ужасе. — И мы едем…
— К Верстовскому. Он в опасности, его нужно предупредить, увезти его оттуда… А, черт!
Это восклицание относилось к ярко-желтому новенькому «Форду», едва увернувшемуся от машины Бориса, несущейся как гоночный болид.
— Но, послушай, — произнесла Оля, — раньше Хогорт не причинил старику вреда…
— Раньше! Многое изменилось… Очень многое!
У дома Верстовского Борис ударил по тормозам. Машина пошла юзом, задела боком дерево и остановилась. Борис распахнул дверцу.
— Стой! — Оля схватила его за руку. — Я пойду с тобой.
— С ума сошла?! В лапы Хогорта?!
— Ну уж, и в лапы… Мы уже были там. И никакого Хогорта…
— Я повторяю, это было раньше !
— А что же, — отчеканила она яростно, — я должна всю жизнь провести в страхе? Трястись каждый день и ждать, когда он придет за мной? Нет, Борис. Я — ламаджи, и я иду.
Борис вдруг как-то обмяк, откинулся на спинку сиденья.
— Может быть, ты и права, — обессиленно выговорил он. — А если и нет, мне тебя не удержать…
Эти слова перевели какую-то стрелку. Решимость Бориса, энергия его порыва достались Оле, как по щелчку невидимого переключателя.
— Бери книгу, — сказала она.
— Зачем? — вяло возразил Борис. — Никуда она не денется, и Кремин, и Монк сходятся в этом.
— Мало ли кто в чем сходится. Спокойнее, если она с нами.
Покачав головой, Борис молча взял пакет с книгой.
На крыльцо он поднялся первым и дернул медную ручку звонка. Она подалась легко, без прежнего сопротивления, и никаких звуков в доме слышно не было. Тогда Борис взялся за дверную ручку и открыл дверь. Засов был сорван, обивка на внутренней стороне ободрана, в доски глубоко врезались борозды, похожие на следы огромных когтей.
— Мы… Опоздали?
С этим полувопросом Борис шагнул в коридор. Здесь было довольно темно, закрытая дверь подвала скорее угадывалась, чем виделась после яркого света дня. Но на лестницу, ведущую на второй этаж, свет просачивался через два узких, давно не мытых окошка, и в этом свете Борис и Оля увидели то, что бросило обоих в холодную дрожь.
Широкая влажная полоса поперек ступеней… Борис наклонился и коснулся ступеньки рукой. Его пальцы окрасились в красный цвет.
В два прыжка Борис преодолел всю лестницу. Дверь в комнату Верстовского была сшиблена с петель и расщеплена надвое страшным ударом. На косяках повисли клочья серой шерсти.
Ужасающий разгром царил в комнате. Не уцелело ни одного предмета жалкой, ветхой мебели, стулья были сломаны, шкафчики разбиты в щепки. Повсюду валялись осколки графина, и красная домашняя настойка Верстовского растеклась лужицей на полу, едва отличимой от свежих пятен крови.
— Бедный старик, — Борис ощутил ком в горле, — что ему довелось испытать в последние минуты жизни…
— Может быть, не в последние, — сказала Оля.
Борис непонимающе взглянул на нее.
— Может быть, — взволнованно продолжила она, — Хогорт утащил его живым, только раненым, и мы успеем спасти его! Мы должны спуститься в подвал!
— У нас нет никакого оружия…
— Против Хогорта? А какое оружие тебе нравится? Пистолет, автомат? Волшебный меч?! Идем же скорее! Каждая секунда может стоить жизни старику!
Бегом они спустились вниз, в коридор. Борис принялся нашаривать выключатель на стене, да так и застыл с поднятой рукой.
Из-за неплотно прикрытой двери подвала сиял ослепительный голубой свет.
Борис опустил руку, медленно подошел к этой двери и широко открыл ее.
Голубой свет затопил их обоих, с головы до ног.
9.
Они прошли сквозь полотно голубого света, как сквозь полотно киноэкрана…
Но оказались не в подвале дома Верстовского. Они стояли на высоком холме где-то под иными небесами, и далеко внизу простирался город. Восставали из океана мерцающей мглы дворцы и статуи, мосты и башни, белоснежные арки и шпили обелисков. Могучий, величественный город, стремящийся вверх, грозящий небу… Грозивший когда-то, ибо запустение владычествовало в роскошных дворцах с рухнувшими колоннами и распахнутыми настежь воротами, и многие башни были полуразрушены. На безлюдных дорогах ржавели остовы великолепных экипажей, и вой страдания несся под погибшим городом. Все здесь, от стен до мостов, от руин до мертвых деревьев, опутывали тенета чьего-то чужого, слепого Зла.
По склону холма, поросшему чахлой красноватой травой, были разбросаны полукруглые могильные стелы. Некоторые из них сплошь увивали побеги какого-то растения, похожего издали на плющ. Но когда Борис и Оля подошли к первой стеле, они увидели треугольные листья, просеченные ромбовидными отверстиями. Тяжелый миндальный запах поднимался от этих листьев.
Оля раздвинула побеги руками, чтобы прочесть надпись.
— Смотри! — воскликнула она.
Борис наклонился. Краткая надпись гласила:
ШЕСТОВ СЕРГЕЙ СЕРГЕЕВИЧ
РОДИЛСЯ 23 НОЯБРЯ 1897 ГОДА
БЫЛ ВЗЯТ 19 ДЕКАБРЯ 1901 ГОДА
Они перешли к следующей стеле. Другое имя, еще одна могила ребенка, и снова это немыслимое «был взят». И дальше… И снова.
— Здесь только дети, — сказала Оля. — Никто не умер. Все были взяты…
Ее слова точно послужили сигналом или паролем. Вновь разгорался голубой свет, он пылал, ослепляя, а когда они снова смогли видеть, они были в подвале. Может быть, и не в доме Верстовского — тот подвал Борис помнил как будто не таким. Клочья светящегося голубого тумана, ползущие у самого пола, рассеивали тьму, но подробностей рассмотреть не позволяли.
Над головами Бориса и Оли нависали каменные своды, а впереди в нише виднелась сколоченная из толстых досок массивная дверь. Открывать ее не пришлось — она рассыпалась в пыль от единственного прикосновения. Борис и Оля шагнули на крутую винтовую лестницу, уходящую в каменный колодец, вниз, вниз… Ступени были скользкими, выщербленными, крошились под ногами. Пахло крысиным пометом, гарью, болотными испарениями и еще какой-то неведомой едкой дрянью. Стены были покрыты омерзительными осклизлыми лишайниками, тускло отсвечивающими в голубом тумане.
У подножия лестницы начинался расширяющийся коридор. Оля и Борис шли посередине, и стены отступали от них все дальше. Коридор оказался коротким, он оканчивался глухой стеной. Нигде никаких дверей.
Озадаченный Борис остановился. Тупик, нет дороги? Он положил ладонь на камень стены, преграждавшей путь… Точнее, попытался положить, потому что рука утонула в стене, без всякого сопротивления. Это была иллюзорная стена. Или всего лишь неощутимая? А если это какое-то поле, через которое можно пройти и даже остаться внешне прежними, но…
Они прошли; и ничего не почувствовали. Если что-то изменилось в них, они узнают об этом позже… Коридор продолжался, только теперь стены не расходились, а сходились, и потолок становился ниже с каждым шагом. В бледном туманном мареве Борис и Оля увидели, как из стен вырастают какие-то суставчатые крюки. Когда Борис разглядел их лучше, он содрогнулся.
На самом деле это были нечеловеческие руки с множеством судорожно сжимающихся и снова распускающихся в жуткие соцветия пальцев, с ошметьями гниющей плоти на темно-серых костях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42