13.
Ланге проваливался в небытие, в изначальную пустоту.
Ему было страшно, потому что здесь он был не один. Пустота — не как область пространства, где ничего нет , а пустота агрессивная, разнимающая сознание, дробящая его на бесчисленные элементы самой себя. Пустота, подменяющая разум и память, ибо здесь еще нечего осмысливать и нечего помнить…
Но здесь был еще кто-то .
Невидимый, могущественный.
Сквозь пелену, застилавшую его глаза, Ланге неясно видел колеблющееся пламя свечи, многократно отраженное в зеркалах. Одурманенный магическими снадобьями, он падал в бесконечный тоннель, в бездну. Свеча погасла; беспросветный мрак окружил его.
Потом он увидел звезды. Они мчались ему навстречу, снизу вверх, их было много, они сливались в головокружительные огненные спирали в темноте. Стремительность его падения соперничала со стремительностью восхождения звезд.
И все они погасли, как раньше свеча.
Он был в городе… И не был в нем. Какая-то часть его, разделенного, сознавала, что он находится невообразимо далеко от этого города, представшего перед ним смутными громадами домов-исполинов в туманном мареве. Но другая часть, отрешенная, была объята тоскливым ужасом необратимости происходящего. Он не вернется назад, отсюда нет дороги. Он обречен остаться в этом чуждом городе, которого не может быть.
Туман отступал. Ланге видел странные экипажи, плоские и быстрые, похожие на глубоководных рыб с ярко горящими глазами. Перед ним
/перед его внутренним взором? Нет, это было что-то другое/
торопливо проходили кричаще одетые люди. Но при всем этом разноцветье самодвижущихся экипажей, витрин и одеяний отнюдь не карнавальная атмосфера ощущалась в городе. Здесь царил страх. И в абсолютном безмолвии (Ланге не слышал звуков, он мог только смотреть) зловещая эманация страха становилась почти физически осязаемой.
Совсем рядом бесшумно вспыхнуло огненное облако взрыва. Люди падали, истекали кровью. Кто-то поднимался, пытался отбежать подальше, падал снова. В маленькую нишу в стене дома, возле которого полыхнул взрыв, забилась кошка. Рот ее раскрывался в неслышном крике, на белой шерсти расплывалось кровавое пятно.
Боль этих людей, и этой кошки, боль, разлитая над городом, переполняла Александра Ланге. Неодолимая сила выталкивала его прочь, снова в черную пустоту…
Которая стала горящей свечой, и зеркалами, и комнатой.
Он вернулся. Боль стучала в висках.
Над ним склонилась Зоя, нежно прижимая ладони к его голове.
— Что это было? — выдохнул он.
— Будущее.
— Я не хочу. Ты обманула меня. Ты обещала силу и власть… Там нет ни силы, ни власти. Там — только страх… Освободи меня. Не дай мне пропасть в этом ужасе. Я не хочу туда снова.
— Выпей, — Зоя поднесла ему стаканчик с какой-то золотистой жидкостью. — Я знаю, это больно. Тебе нужно отдохнуть.
Он отвел ее руку, но затем все же взял стаканчик и выпил.
— А то… Черное, пустое… И звезды?
— Тоже будущее, но самое близкое. Там, за черной завесой — то, что случится с нами самими. Завтра, через месяц, через год или годы. Никто не может увидеть этого.
— Почему?
— Потому что этого еще нет.
— Я не понимаю…
— Ты поймешь.
14.
Он видел .
Закрыв глаза, он грезил о Будущем — но это были не грезы, не порождение магических фантазий. Он видел Будущее таким, каким оно наступит, каким оно уже наступило , если смотреть издалека, из надмирной дали всеохватывающей протяженности Времени.
Уроки Зои давались ему нелегко. Он, граф Ланге, утонченный интеллектуал, образованнейший человек, порой мог с трудом усвоить то, что пыталась открыть ему девушка, выросшая в лесу. Они говорили на слишком разных языках. Он долго не мог понять, почему близкое тонет во мраке, а доступно лишь далекое, почему нельзя увидеть свою судьбу и судьбы его современников. Чтобы понять это, ему предстояло осознать самую сущность Времени, принять сложную концепцию многовариантности и единства Будущего. Ему было бы много легче, если бы Зоя могла изложить все это языком университетского профессора. Тут Ланге оказался бы в своей стихии. Но она не могла, ее уроки шли больше от сердца, чем от ума. Она сердилась, когда он жаловался на трудность очевидных, по ее мнению, вещей. Она не умела учить, но она учила его, и он продвигался упорно, как ползущий по травинке жук. Для нее это была просто магия. Он же поначалу старался найти объяснения, приемлемые для систематического ума… Но позже он смог уловить главное — то, что чистый рационализм беспомощен здесь, истина лежит ближе к глубинным пластам интуиции. И он перестал сопротивляться.
15.
— Мне нечему больше тебя учить, — сказала Зоя. — Теперь ты владеешь древним знанием.
— Владею древним знанием, — мечтательно повторил он.
— Частью его.
Ланге глубоко поразили и уязвили ее слова. Разве она не говорила, что отдала ему все?
— Всего лишь частью? — ревниво спросил он. — Значит ли это, что ты владеешь целым, в отличие от меня?
— Никто не владеет целым. Целое — это весь мир. Мне дано больше, чем тебе, потому что я потомок ламаджи, а ты — нет.
Приподнявшись на подушках (он лежал на кровати в охотничьем домике), Ланге погрузил руку в шелковый поток ее густых волос.
— Почему ты не хочешь рассказать мне о ламаджи?
— Потому что одно ведет за собой другое.
Зоя мягко отстранила его руку, поднялась, присела перед очагом и начала разводить огонь.
— Я очень устала сегодня, — пожаловалась она. — И ты устал. Я сделаю бодрящий чай. Такого ты не пробовал.
— Я многого не пробовал, пока не встретился с тобой, — заметил Ланге, вставая. — Но я могу не только получать, но и дарить.
Она обернулась. Огонек радостного предвкушения засветился в ее глазах.
— Ты хочешь подарить мне что-то?
— Отвернись, — сказал он, и Зоя с готовностью подчинилась. — Теперь смотри!
На его ладони лежала раскрытая коробочка, и в ней сверкало тремя бриллиантами золотое кольцо.
— О, Александр… — только и смогла вымолвить Зоя.
Очарованная и счастливая, она надела кольцо на палец.
— Тебе нравится? — улыбнулся Ланге.
— Нравится ли мне?! О, любимый мой… Как жаль, что бедной девушке нечего подарить тебе в ответ!
— Твои подарки гораздо ценнее, — произнес он, целуя ее.
— Нет, нет… Я говорила о какой-то вещице, которая осталась бы у тебя, как залог нашей помолвки…
— Помолвки?
— Да, конечно… Я знаю, что это значит, когда мужчина дарит девушке кольцо… Ты просишь меня стать твоей женой, и я… Я согласна…
Безмерно удивленный, Ланге смотрел на Зою, точно не понимая смысла ее слов. Он и в самом деле не понимал, как ей могла прийти в голову подобная нелепая мысль. Лишь постепенно он осознал, что эта мысль действительно была высказана, и не в шутку, а совершенно серьезно. Отступив на шаг, он громко расхохотался.
Растерянная девушка не сводила с него глаз.
— Почему ты смеешься?
— Почему? Ха-ха-ха-ха-ха… Потому что… Ха-ха! Послушай девочка, что с тобой? Я бы решил, что ты начиталась бульварных романов, но пристрастие к чтению — вряд ли свойственный тебе порок…
— Александр…
— Что «Александр»? Нет, как ты могла даже подумать, что граф Александр Ланге способен жениться на дочери своего лесничего? Помилуй! Аристократы не женятся на дочерях своих слуг. Люди с университетским образованием не женятся на девушках, не закончивших и церковно-приходской школы… Дитя леса! Да что бы я делал с тобой в обществе, милая?! Графиня Ланге, ха-ха-ха…
Зоя медленно опустилась на скамью возле окна. За плывущей завесой слез она видела размытую фигуру Ланге, и эта фигура вдруг представилась ей невероятно далекой и чуждой. Полубог из высшего мира милостиво снизошел до нее, а она вознамерилась с ним сравняться… И этим не сумела даже прогневить его. Только рассмешила.
Но она знала, что все было не так. Она сама никогда не осмелилась бы и намекнуть ему, он никогда не узнал бы о ее потаенной, сокровенной мечте. Но он подарил ей кольцо, мечта соприкоснулась с реальностью… И Зоя раскрылась ему навстречу. Она жестоко ошиблась.
В свою очередь Ланге уже жалел о том, что не сдержался, обо всем, что он ей говорил. То же самое можно было выразить и тактичнее. В конце концов, в чем виновата эта безгранично наивная девушка, кроме самой наивности?
Он сел рядом с ней.
— Прости меня, Зоя. Я не должен был… Это просто… От неожиданности. Пойми, я не мог предугадать, что ты так воспримешь мой подарок! Я всего лишь хотел тебя порадовать. Ну… Не плачь. Носи это колечко, и пусть все между нами остается по-прежнему. Чтобы любить друг друга, не обязательно быть мужем и женой. Очень многие люди обходятся без этого, и не потому, что кто-то ниже, а кто-то выше. Ну, успокойся. У тебя будет еще много подарков, много красивых вещей. А хочешь, поедем в Санкт-Петербург? У меня там большой дом. Ты увидишь столицу…
Зоя оттолкнула его и встала. Грозные молнии блеснули в глубине ее темных глаз.
— Граф Александр Ланге! Отвечать тебе — зачем? Для тебя ничего особенного не случилось. Но я отвечу, и это будет моим последним уроком. Я любила тебя… Теперь я знаю, кто ты есть. Я могла бы убить тебя, вышвырнуть из пространства и времени, и ты это знаешь. Но ты не отделаешься так легко. Нет, ты будешь страдать, граф Ланге. Мы не увидимся больше, но в минуты, когда будут рушиться стены дворцов твоей гордыни, ты вспомнишь бедную девушку, дитя леса, ты вспомнишь ее слезы. Прощай.
Она сорвала кольцо с пальца и бросила к ногам Ланге. Он с ужасом увидел, как вслед за кольцом метнулось с ее руки голубое пламя. Он смотрел на кольцо и не мог оторваться от сверкающего бриллиантового треугольника на полу… А когда он поднял взгляд, Зои уже не было в доме.
16.
Поздно вечером, в одиночестве, в своей богатейшей библиотеке, граф Александр Ланге пил коньяк. Его брат и Аркадий Горский уехали в Нимандштайн; Ланге остался, ссылаясь на плохое самочувствие.
В Нимандштайне между Кординым и его сестрой воцарился мир. Кордину понадобилось всего несколько дней, чтобы прийти в себя и успокоиться после того, как Ланге сообщил ему ошеломляющую новость о Елене. Казалось, он смирился. Более того, он как будто нашел общий язык с отцом Павлом, они стали если не приятелями, то частыми собеседниками. Графа Ланге радовало такое развитие событий, но сейчас, конечно, он думал не об этом. Он не мог думать ни о каких других событиях, кроме произошедших утром в охотничьем домике.
В дверь негромко постучали. Ланге пьяно откликнулся, и в библиотеку шагнул камердинер.
— Ваше сиятельство… Здесь лесничий, Иван Савельевич… Он просит его принять.
Граф Ланге молча воззрился на камердинера. Отец Зои здесь… Зачем? Он колебался, а камердинер истолковал его молчание по-своему и добавил.
— Я сказал ему, что вы нездоровы, ваше сиятельство, но он настаивает на встрече с вами. Говорит, что-то очень важное…
— Вот черт! Что у него может быть важного, лес горит? Ну хорошо, проси…
Иван Савельевич вошел в библиотеку робко, бочком, он не привык бывать в господском доме.
— Что случилось? — осведомился Ланге весьма нелюбезно.
— Ваше сиятельство… Тысяча извинений…
— Девятьсот девяносто девять оставьте себе, но чтобы я принял последнее, ваше дело должно быть действительно очень важным. Мне не до вас, друг мой.
— Еще раз простите, ваше сиятельство… Осмелюсь ли я спросить вас…
— Ну, ну! Смелее. Не отнимайте время.
Набравшись храбрости, Иван Савельевич выпалил.
— Вы видели сегодня мою дочь?
В ответ Ланге сделал неопределенный жест.
— Видел, не видел… Я что, должен перед вами отчитываться?
— Она пропала, ваше сиятельство.
— Как это пропала? — Ланге отставил бутылку и стакан. — Куда пропала?
Лесничий вынул из кармана серую бумажку, сложенную квадратиком.
— Оставила вот эту записку.
— Ах, она еще и писать умеет? Похвально… Дайте сюда.
Выхватив записку из пальцев Ивана Савельевича, Ланге развернул ее и вслух прочел карандашные строки, нацарапанные трогательным, крупным детским почерком.
— «Отец, не ищи меня. Найти меня нельзя. Я нигде. Прости. Зоя», — он осоловело уставился на бумагу. — Что это за бред?
— Я везде искал, ваше сиятельство. И в охотничьем домике… И в беседке у истоков ручья… И на озере… И в других ее любимых местах… Ее нигде нет.
— Гм… Вот так история… Но чего же вы от меня хотите? Я ее не прячу.
— Ваше сиятельство, я осмелился подумать… Если вы виделись, и может быть, поссорились… Она могла…
— Что могла? Ну, договаривайте! Наложить на себя руки, да? Вы обвиняете меня в том, что я довел вашу дочь до самоубийства?
— Ваше сиятельство! Я бы никогда…
Ланге остановил его движением руки.
— Помолчите, — поморщился он. — А этот ее урод… Карлик?
— Он тоже исчез.
— Вот видите… Не могли же они оба покончить с собой, обидевшись на графа Ланге!
Иван Савельевич, которому это соображение показалось убедительным, вздохнул с облегчением.
— Но где же они тогда?
— Не знаю, друг мой, не знаю…. Да, мы виделись утром, в охотничьем домике.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42