Мне пришлось сдаться.
– Ты знаешь, принцесса, что я – старый человек со Старой Земли, а там, когда я был молод, кое-какие слова считались запретными. Ну, не совсем запретными; просто джентльмену не полагалось их употреблять. Я имею в виду то, что касается репродуктивных и каталитических функций организма – не научное их описание, а слова попроще и погрубей, бытующие в пролетарских массах. Если уж джентльмену доводилось затрагивать эту тематику, он использовал медицинские термины, метафоры, иносказания и эвфемизмы…
Я смолк, любуясь двумя розовыми бутончиками, что просвечивали сквозь ее рубашку. Тоже иносказание, клянусь Черной Дырой! Пусть потертое, избитое, старое, но полное дьявольского соблазна!
Шандра, шаловливо ерзая на моем животе, фыркнула.
– Репродуктивные функции и эвфемизмы! Иносказания и метафоры – для дел, которыми мы занимаемся днем и ночью! Мы с тобой и все джентльмены, все леди и все пролетарские массы! Бедный Грэм, чем же забита твоя голова?
– Тобою, – честно признался я, – сейчас исключительно тобою. В этом я не отличаюсь от остальных мужчин, употребляющих слово “дерьмо” вместо термина “экскременты”.
Я наконец изловчился и опрокинул ее на спину.
* * *
Мне удалось выиграть немного времени, но это было лишь передышкой. Мое прошлое притягивало Шандру, словно громоотвод – молнию, и я не мог запретить ей грядущих археологических раскопок. Конечно, шепни я словечко “Цирцее”, все файлы с моей биографией будут закрыты и запечатаны на сорок замков, но это решение я даже не желал рассматривать. Говоря словами Шандры, оно было бы “несправедливым” – ведь она имела полное право убедиться, что ей достался в мужья человек порядочный, хотя и не лишенный кое-каких недостатков.
Итак, мушкетеры – вперед! Смирившись с этим, я хотел теперь лишь одного: чтобы Шандра приступила к раскопкам в мое отсутствие. Я не труслив, не склонен к фарисейству и не пытаюсь выдать черное за белое, но, как говорилось, эти файлы были для меня чем-то вроде электронной совести. Вся моя жизнь – и жизни многих других людей – лежала на вечном депозите в бездонных банках “Цирцеи”, и только взрыв сверхновой, вселенский коллапс или фатальная оплошность с прокладкой курса могли разрушить это хранилище. Но и само по себе оно обладало разрушительной мощью; тот, кто познакомится с ним, мог карать или миловать Старого Кэпа Френчи, Друга Границы, Торговца со Звезд. А если не миловать и не карать, так судить, что тоже являлось не слишком приятной процедурой… Словом, я предпочел, чтоб Шандра перетряхивала мою совесть в одиночестве – или скорей на пару с бортовым компьютером. За день до последнего перехода, который должен был завершиться на подступах к Солярису, мне вдруг захотелось посетить зверинец и оранжерею. Это желание было отчасти иррациональным, отчасти продуманным; инстинкт подсказывал мне, что не стоит тянуть с раскопками, а разум намекал, куда можно скрыться, чтоб пересидеть тяжелые времена. Итак, я облачился в рабочий комбинезон, поцеловал Шандру за ушком и сказал:
– Наведаюсь в гидропонные отсеки, дорогая, а заодно взгляну на животных.
Временами они начинают беспокоиться… думают, что я оставил их с роботами и что на “Цирцее” нет ни единой живой души… Но они ошибаются, правда?
– Правда, – согласилась моя принцесса, – тут целых две живых души. Хочешь, я пойду с тобой?
– Нет, не стоит. Я собираюсь еще наведаться в гибернатор, осмотреть зародыши, проверить генофонд, а это неприятная процедура. Ты… – Я на секунду задумался, потом хлопнул себя ладонью по лбу. – Отчего бы тебе не развлечься? Иди на мостик и просмотри мои записи. “Цирцея” подскажет, где их искать. С этими словами я развернулся и зашагал к лифту. Дел в гидропонных отсеках было немного: главным образом продемонстрировать себя животным и убедиться, что они хорошо перенесли прыжок. Не знаю, что чудится им в поле Ремсдена, но иногда они испытывают беспокойство, словно понимая, что корабль уносит их в космическую пустоту, все дальше и дальше от привычных мест, от солнечного света и тепла. Однако все мои звери являлись опытными путешественниками, не исключая оран-“жевых обезьянок, купленных на Малакандре; никто из них не сошел с ума, не впал в бешенство или депрессию и не питал намерений угрожать мне бластером. В отличие от беспокойных двуногих пассажиров мои животные всегда дружелюбны и миролюбивы; они ценят заботу и ласку, не лезут на капитанский мостик и не забрасывают роботов всякой дрянью.
Я полюбовался на них, заглянул в гибернатор (там было все в порядке – лютый холод, стерильная чистота и мерцание зеленых огоньков), а затем устроился рядом с аквариумами и выпил рюмку бренди. Я чувствовал, что мне необходимо подкрепиться; я не спеша цедил свой золотистый бальзам, поглядывая на застывшие ленты водорослей, пестрые камешки и разноцветных рыбок, мельтешивших в подсвеченной лампами воде. Это зрелище обычно успокаивает меня; если зажмурить веки, то кажется, что слышишь мерный рокот волн и то негромкое умиротворяющее шипение, с которым волна покидает песчаный берег. Если подвернется случай, размышлял я, надо купить большой резервуар и врезать его между салоном и гимнастическим залом.’ Отличное будет приобретение; хватит места на пляж с золотым песочком, на пальмовую рощу и на целое озеро, раз в десять побольше моего бассейна. Чем не океан? Я представил, как Шандра плещется в его прозрачных водах, улыбнулся и раскрыл глаза. Прошло больше четырех часов; пожалуй, можно было возвращаться.
Моя прекрасная леди сидела в кресле, пребывая в глубокой задумчивости. Перед ней, на расстоянии двух метров от вогнутой чаши голопроектора, виднелось чье-то знакомое лицо, слегка полноватое, розовощекое, со строгими серыми глазами и выпуклым лбом в темных кудряшках. Жанна… Жанна Дюмо-рье, первая моя спутница в бесконечной космической эскападе… Несомненно, самая образованная из всех моих женщин; она была доктором психологии и почтила меня своим вниманием на Пенелопе девятнадцать тысячелетий тому назад. Ей очень хотелось написать мою биографию, и с этой целью меня исследовали круглые сутки: днем – на сеансах психоанализа, а ночью – в постели. Когда работа завершилась, я отвез ее на Эдем. Насколько помню, расстались мы друзьями.
– Ты не торопишься, – заметил я, поворачиваясь к Шандре. – Жанна была первой моей супругой, если не считать матери Пенни, и самой первой женщиной, рискнувшей связаться с космическим торговцем. Другие шли по ее стопам.
– Вот мне и любопытно, зачем она это сделала. Но я не нахожу причин!
Никаких оснований! – Шандра всплеснула руками. – Большое чувство? Пожалуй, нет… Попытка к бегству? Тоже не годится; на Пенелопе она занимала почетную должность, ее никто не преследовал, никто ей не угрожал… И в отличие от Дафни она была умна! – Шандра покосилась на голограмму и сквозь зубы буркнула:
– Пожалуй, довольно красива… если тебе нравятся женщины с отвисшими щеками…, – Она хотела написать мою биографию, детка.
– Да, я знаю! Но это следствие, а не причина. Причина в другом! В чем же?
Шандра вопросительно взглянула на меня, так что волей-неволей пришлось пуститься в воспоминания. Жанна… Мой Бог, как давно это было! Горы времени разделяли нас, целая геологическая эпоха, столько лет, что Земля успела б оледенеть и оттаять вновь… Но это лишь гипербола, поэтическое преувеличение; земной климат стабилен и с давних пор находится под полным контролем. Жанна… Она была из первого поколения родившихся на Пенелопе и, как я думаю, едва ли разделяла мою тягу к странствиям и перемене мест. Но она была честолюбива, а честолюбие может подвигнуть людей на самые странные поступки. Ей хотелось прославиться, войти в историю – если не с парадного входа, так с черной лестницы; я был ее шансом, ее заявкой на бессмертие, ее неиссякаемым рудником. К тому же она мечтала стать профессором психологии, а еще лучше деканом в солидном университете, в одном из высокоразвитых миров, не дальше тридцати светолет от Земли. При всем том Жанна являлась вполне сносной партнершей: женщина не без юмора, с ровным характером, уверенная в себе, способная поддержать беседу. Были, само собой, и у нее недостатки: ей не хватало темперамента в постели, да еще эти психоаналитические опыты… Научное помешательство, я полагаю.
Выслушав мой комментарий, Шандра снова уставилась на Жанну. Взгляд зеленых и серых глаз скрестился, и на какой-то миг мне почудилось, что они будто играют в гляделки, прощупывают друг друга, как два фехтовальщика перед боем. Но вот Шандра улыбнулась, разрушив иллюзию; теперь она глядела на меня, а взор Жанны был все так же устремлен на спинку кресла. Темные кудри скрывали ее лоб, и я вспомнил о бороздивших его морщинках, отпечатке научных раздумий, так не вязавшихся с гладкой кожей и пухлыми щечками Жанны.
– Достойная женщина, – наконец проговорила Шандра. – Значит, она хотела сделаться профессором? Ну и как? Ей это удалось?
– Да, дорогая. Много столетий она трудилась на Эдеме не покладая рук, а потом бросила кафедру, распрощалась с университетом и открыла бар для деклассированных. Там, в столичных трущобах, я ее и нашел, завернув на Эдем. Рот Шандры округлился.
– Но почему? Почему она это сделала?
Я пожал плечами.
– Ей надоел университет, интриги, карьеризм, сплетни… Она сказала, что хочет изучить людей из низшего слоя общества – тех, кто обращается к психоаналитику, лишь угодив в тюрьму. Но ничего не вышло. Такие исследования требуют анонимности, а Жанну знали все, она считалась одной из старейших обитательниц Эдема. Когда я снова там побывал, она исчезла. Может быть, улетела куда-то, а может, покончила с собой… Такое случается с интеллектуалами. Стоит им обнаружить, что жизнь и наука – разные вещи, как они ударяются в панику, сходят с ума или глотают транквилизаторы. Жанна, правда, была крепким орешком…
– И все же ты думаешь, что она умерла?
– Жизнь сродни игре, но никто не выигрывает вечно – ни я, ни ты, ни Жанна… Она, во всяком случае, свой шанс не упустила. Когда мы покинули Пенелопу, это был довольно примитивный мир по нашим нынешним стандартам, хоть он и считался самой богатой и благополучной колонией после Лог-реса. Десяток городов, сотня поселений и один планетарный университет… Должность профессора психологии занимал учитель Жанны, и ей пришлось бы ждать, интриговать или надеяться на случай – фатальный для него, счастливый для нее. Это ей не подходило; при всем своем честолюбии она не собиралась строить карьеру на чужой беде. Я вовремя ей подвернулся…
– Ты и Эдем, так?
– Да, я и Эдем… Мир, открытый мною, прекрасный, будто сновидение детства… В те годы он считался Окраиной, но все понимали, что это одна из самых перспективных колоний. Жанна была там первым и единственным психологом, причем с немалыми заслугами – я говорю о биографии Кэпа Френчи, первооткрывателя и почетного колониста… И она была моей женой, самым близким мне человеком, а это на Эдеме являлось наилучшей из всех возможных рекомендаций. Кому же, как не ей, вручить профессорскую мантию?.. В конце концов, Жанна ее дождалась – когда открылся планетарный университет, а Эдем стал цивилизованным миром. Но не Раем, мысленно добавил я и вздохнул. Шандра бросила на меня быстрый взгляд.
– Ты жалеешь, что расстался с ней?
– Нет, милая. Мы заключили временный брак, и я знал, что когда-нибудь она меня покинет. Но мне было приятно с ней. Мы смогли ужиться; она оказалась женщиной здравомыслящей и спокойной, а к тому же помогала мне в коммерческих делах. В ту эпоху начальной колонизации в заселенных мирах не слишком интересовались нарядами, книгами или редкостными животными; им нужна была технология, и я продавал чертежи. За пару веков я успевал посетить все планеты… Я был тогда один – один-единственный спейстрейдер на всю обитаемую Галактику! Но все изменилось с тех пор, даже “Цирцея”… Вот, посмотри! Я отдал приказ, и пухлое розовощекое личико Жанны сменилось изображением корабля. Он был почти вдвое меньше, чем теперь; исчезли часть топливных резервуаров, главный салон и несколько блоков системы жизнеобеспечения, а технические и гидропонные отсеки казались двумя неширокими кольцами, втиснутыми между жилой зоной и грузовым трюмом. Повинуясь моей команде, картинка мигнула и стала чуть-чуть иной: теперь к техническому отс&ку добавился еще один модуль, помеченный красным. Галерея роботов с ремонтными мастерскими… Их оборудовали на Логресе за пару лет до того, как я распрощался с Жанной… Черные Дыры Космоса! Как давно это было!
Шандра, с непривычной робостью погладив мое плечо, шепнула:
– Грэм, скажи… ты любил ее? Любил? Можешь не отвечать, если не хочешь…
– Ну, отчего же… Любил, разумеется, хоть ее психологические фокусы бывали утомительны. Но и я не оставался в долгу! Я ведь тоже хороший фокусник… Так что она исследовала меня, а я – ее, и трудно сказать, кто из нас получал большее удовольствие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
– Ты знаешь, принцесса, что я – старый человек со Старой Земли, а там, когда я был молод, кое-какие слова считались запретными. Ну, не совсем запретными; просто джентльмену не полагалось их употреблять. Я имею в виду то, что касается репродуктивных и каталитических функций организма – не научное их описание, а слова попроще и погрубей, бытующие в пролетарских массах. Если уж джентльмену доводилось затрагивать эту тематику, он использовал медицинские термины, метафоры, иносказания и эвфемизмы…
Я смолк, любуясь двумя розовыми бутончиками, что просвечивали сквозь ее рубашку. Тоже иносказание, клянусь Черной Дырой! Пусть потертое, избитое, старое, но полное дьявольского соблазна!
Шандра, шаловливо ерзая на моем животе, фыркнула.
– Репродуктивные функции и эвфемизмы! Иносказания и метафоры – для дел, которыми мы занимаемся днем и ночью! Мы с тобой и все джентльмены, все леди и все пролетарские массы! Бедный Грэм, чем же забита твоя голова?
– Тобою, – честно признался я, – сейчас исключительно тобою. В этом я не отличаюсь от остальных мужчин, употребляющих слово “дерьмо” вместо термина “экскременты”.
Я наконец изловчился и опрокинул ее на спину.
* * *
Мне удалось выиграть немного времени, но это было лишь передышкой. Мое прошлое притягивало Шандру, словно громоотвод – молнию, и я не мог запретить ей грядущих археологических раскопок. Конечно, шепни я словечко “Цирцее”, все файлы с моей биографией будут закрыты и запечатаны на сорок замков, но это решение я даже не желал рассматривать. Говоря словами Шандры, оно было бы “несправедливым” – ведь она имела полное право убедиться, что ей достался в мужья человек порядочный, хотя и не лишенный кое-каких недостатков.
Итак, мушкетеры – вперед! Смирившись с этим, я хотел теперь лишь одного: чтобы Шандра приступила к раскопкам в мое отсутствие. Я не труслив, не склонен к фарисейству и не пытаюсь выдать черное за белое, но, как говорилось, эти файлы были для меня чем-то вроде электронной совести. Вся моя жизнь – и жизни многих других людей – лежала на вечном депозите в бездонных банках “Цирцеи”, и только взрыв сверхновой, вселенский коллапс или фатальная оплошность с прокладкой курса могли разрушить это хранилище. Но и само по себе оно обладало разрушительной мощью; тот, кто познакомится с ним, мог карать или миловать Старого Кэпа Френчи, Друга Границы, Торговца со Звезд. А если не миловать и не карать, так судить, что тоже являлось не слишком приятной процедурой… Словом, я предпочел, чтоб Шандра перетряхивала мою совесть в одиночестве – или скорей на пару с бортовым компьютером. За день до последнего перехода, который должен был завершиться на подступах к Солярису, мне вдруг захотелось посетить зверинец и оранжерею. Это желание было отчасти иррациональным, отчасти продуманным; инстинкт подсказывал мне, что не стоит тянуть с раскопками, а разум намекал, куда можно скрыться, чтоб пересидеть тяжелые времена. Итак, я облачился в рабочий комбинезон, поцеловал Шандру за ушком и сказал:
– Наведаюсь в гидропонные отсеки, дорогая, а заодно взгляну на животных.
Временами они начинают беспокоиться… думают, что я оставил их с роботами и что на “Цирцее” нет ни единой живой души… Но они ошибаются, правда?
– Правда, – согласилась моя принцесса, – тут целых две живых души. Хочешь, я пойду с тобой?
– Нет, не стоит. Я собираюсь еще наведаться в гибернатор, осмотреть зародыши, проверить генофонд, а это неприятная процедура. Ты… – Я на секунду задумался, потом хлопнул себя ладонью по лбу. – Отчего бы тебе не развлечься? Иди на мостик и просмотри мои записи. “Цирцея” подскажет, где их искать. С этими словами я развернулся и зашагал к лифту. Дел в гидропонных отсеках было немного: главным образом продемонстрировать себя животным и убедиться, что они хорошо перенесли прыжок. Не знаю, что чудится им в поле Ремсдена, но иногда они испытывают беспокойство, словно понимая, что корабль уносит их в космическую пустоту, все дальше и дальше от привычных мест, от солнечного света и тепла. Однако все мои звери являлись опытными путешественниками, не исключая оран-“жевых обезьянок, купленных на Малакандре; никто из них не сошел с ума, не впал в бешенство или депрессию и не питал намерений угрожать мне бластером. В отличие от беспокойных двуногих пассажиров мои животные всегда дружелюбны и миролюбивы; они ценят заботу и ласку, не лезут на капитанский мостик и не забрасывают роботов всякой дрянью.
Я полюбовался на них, заглянул в гибернатор (там было все в порядке – лютый холод, стерильная чистота и мерцание зеленых огоньков), а затем устроился рядом с аквариумами и выпил рюмку бренди. Я чувствовал, что мне необходимо подкрепиться; я не спеша цедил свой золотистый бальзам, поглядывая на застывшие ленты водорослей, пестрые камешки и разноцветных рыбок, мельтешивших в подсвеченной лампами воде. Это зрелище обычно успокаивает меня; если зажмурить веки, то кажется, что слышишь мерный рокот волн и то негромкое умиротворяющее шипение, с которым волна покидает песчаный берег. Если подвернется случай, размышлял я, надо купить большой резервуар и врезать его между салоном и гимнастическим залом.’ Отличное будет приобретение; хватит места на пляж с золотым песочком, на пальмовую рощу и на целое озеро, раз в десять побольше моего бассейна. Чем не океан? Я представил, как Шандра плещется в его прозрачных водах, улыбнулся и раскрыл глаза. Прошло больше четырех часов; пожалуй, можно было возвращаться.
Моя прекрасная леди сидела в кресле, пребывая в глубокой задумчивости. Перед ней, на расстоянии двух метров от вогнутой чаши голопроектора, виднелось чье-то знакомое лицо, слегка полноватое, розовощекое, со строгими серыми глазами и выпуклым лбом в темных кудряшках. Жанна… Жанна Дюмо-рье, первая моя спутница в бесконечной космической эскападе… Несомненно, самая образованная из всех моих женщин; она была доктором психологии и почтила меня своим вниманием на Пенелопе девятнадцать тысячелетий тому назад. Ей очень хотелось написать мою биографию, и с этой целью меня исследовали круглые сутки: днем – на сеансах психоанализа, а ночью – в постели. Когда работа завершилась, я отвез ее на Эдем. Насколько помню, расстались мы друзьями.
– Ты не торопишься, – заметил я, поворачиваясь к Шандре. – Жанна была первой моей супругой, если не считать матери Пенни, и самой первой женщиной, рискнувшей связаться с космическим торговцем. Другие шли по ее стопам.
– Вот мне и любопытно, зачем она это сделала. Но я не нахожу причин!
Никаких оснований! – Шандра всплеснула руками. – Большое чувство? Пожалуй, нет… Попытка к бегству? Тоже не годится; на Пенелопе она занимала почетную должность, ее никто не преследовал, никто ей не угрожал… И в отличие от Дафни она была умна! – Шандра покосилась на голограмму и сквозь зубы буркнула:
– Пожалуй, довольно красива… если тебе нравятся женщины с отвисшими щеками…, – Она хотела написать мою биографию, детка.
– Да, я знаю! Но это следствие, а не причина. Причина в другом! В чем же?
Шандра вопросительно взглянула на меня, так что волей-неволей пришлось пуститься в воспоминания. Жанна… Мой Бог, как давно это было! Горы времени разделяли нас, целая геологическая эпоха, столько лет, что Земля успела б оледенеть и оттаять вновь… Но это лишь гипербола, поэтическое преувеличение; земной климат стабилен и с давних пор находится под полным контролем. Жанна… Она была из первого поколения родившихся на Пенелопе и, как я думаю, едва ли разделяла мою тягу к странствиям и перемене мест. Но она была честолюбива, а честолюбие может подвигнуть людей на самые странные поступки. Ей хотелось прославиться, войти в историю – если не с парадного входа, так с черной лестницы; я был ее шансом, ее заявкой на бессмертие, ее неиссякаемым рудником. К тому же она мечтала стать профессором психологии, а еще лучше деканом в солидном университете, в одном из высокоразвитых миров, не дальше тридцати светолет от Земли. При всем том Жанна являлась вполне сносной партнершей: женщина не без юмора, с ровным характером, уверенная в себе, способная поддержать беседу. Были, само собой, и у нее недостатки: ей не хватало темперамента в постели, да еще эти психоаналитические опыты… Научное помешательство, я полагаю.
Выслушав мой комментарий, Шандра снова уставилась на Жанну. Взгляд зеленых и серых глаз скрестился, и на какой-то миг мне почудилось, что они будто играют в гляделки, прощупывают друг друга, как два фехтовальщика перед боем. Но вот Шандра улыбнулась, разрушив иллюзию; теперь она глядела на меня, а взор Жанны был все так же устремлен на спинку кресла. Темные кудри скрывали ее лоб, и я вспомнил о бороздивших его морщинках, отпечатке научных раздумий, так не вязавшихся с гладкой кожей и пухлыми щечками Жанны.
– Достойная женщина, – наконец проговорила Шандра. – Значит, она хотела сделаться профессором? Ну и как? Ей это удалось?
– Да, дорогая. Много столетий она трудилась на Эдеме не покладая рук, а потом бросила кафедру, распрощалась с университетом и открыла бар для деклассированных. Там, в столичных трущобах, я ее и нашел, завернув на Эдем. Рот Шандры округлился.
– Но почему? Почему она это сделала?
Я пожал плечами.
– Ей надоел университет, интриги, карьеризм, сплетни… Она сказала, что хочет изучить людей из низшего слоя общества – тех, кто обращается к психоаналитику, лишь угодив в тюрьму. Но ничего не вышло. Такие исследования требуют анонимности, а Жанну знали все, она считалась одной из старейших обитательниц Эдема. Когда я снова там побывал, она исчезла. Может быть, улетела куда-то, а может, покончила с собой… Такое случается с интеллектуалами. Стоит им обнаружить, что жизнь и наука – разные вещи, как они ударяются в панику, сходят с ума или глотают транквилизаторы. Жанна, правда, была крепким орешком…
– И все же ты думаешь, что она умерла?
– Жизнь сродни игре, но никто не выигрывает вечно – ни я, ни ты, ни Жанна… Она, во всяком случае, свой шанс не упустила. Когда мы покинули Пенелопу, это был довольно примитивный мир по нашим нынешним стандартам, хоть он и считался самой богатой и благополучной колонией после Лог-реса. Десяток городов, сотня поселений и один планетарный университет… Должность профессора психологии занимал учитель Жанны, и ей пришлось бы ждать, интриговать или надеяться на случай – фатальный для него, счастливый для нее. Это ей не подходило; при всем своем честолюбии она не собиралась строить карьеру на чужой беде. Я вовремя ей подвернулся…
– Ты и Эдем, так?
– Да, я и Эдем… Мир, открытый мною, прекрасный, будто сновидение детства… В те годы он считался Окраиной, но все понимали, что это одна из самых перспективных колоний. Жанна была там первым и единственным психологом, причем с немалыми заслугами – я говорю о биографии Кэпа Френчи, первооткрывателя и почетного колониста… И она была моей женой, самым близким мне человеком, а это на Эдеме являлось наилучшей из всех возможных рекомендаций. Кому же, как не ей, вручить профессорскую мантию?.. В конце концов, Жанна ее дождалась – когда открылся планетарный университет, а Эдем стал цивилизованным миром. Но не Раем, мысленно добавил я и вздохнул. Шандра бросила на меня быстрый взгляд.
– Ты жалеешь, что расстался с ней?
– Нет, милая. Мы заключили временный брак, и я знал, что когда-нибудь она меня покинет. Но мне было приятно с ней. Мы смогли ужиться; она оказалась женщиной здравомыслящей и спокойной, а к тому же помогала мне в коммерческих делах. В ту эпоху начальной колонизации в заселенных мирах не слишком интересовались нарядами, книгами или редкостными животными; им нужна была технология, и я продавал чертежи. За пару веков я успевал посетить все планеты… Я был тогда один – один-единственный спейстрейдер на всю обитаемую Галактику! Но все изменилось с тех пор, даже “Цирцея”… Вот, посмотри! Я отдал приказ, и пухлое розовощекое личико Жанны сменилось изображением корабля. Он был почти вдвое меньше, чем теперь; исчезли часть топливных резервуаров, главный салон и несколько блоков системы жизнеобеспечения, а технические и гидропонные отсеки казались двумя неширокими кольцами, втиснутыми между жилой зоной и грузовым трюмом. Повинуясь моей команде, картинка мигнула и стала чуть-чуть иной: теперь к техническому отс&ку добавился еще один модуль, помеченный красным. Галерея роботов с ремонтными мастерскими… Их оборудовали на Логресе за пару лет до того, как я распрощался с Жанной… Черные Дыры Космоса! Как давно это было!
Шандра, с непривычной робостью погладив мое плечо, шепнула:
– Грэм, скажи… ты любил ее? Любил? Можешь не отвечать, если не хочешь…
– Ну, отчего же… Любил, разумеется, хоть ее психологические фокусы бывали утомительны. Но и я не оставался в долгу! Я ведь тоже хороший фокусник… Так что она исследовала меня, а я – ее, и трудно сказать, кто из нас получал большее удовольствие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55