Это насторожило еще больше.
Название улицы возникло от ее основателя. По рассказам старожилов, в начале тридцатых годов на бывшей тогда окраине райцентра, возле крутого болотистого оврага, первым поселился китаец Ваня Сейфу, бойко торговавший кустарно изготовленными из пережженного сахара «петушками на палочке». Рядом с похожей на фанзу саманной избушкой первого поселенца вдоль овражного склона стали селиться в вырытых землянках бежавшие от коллективизации крестьяне и скрывающиеся от надзора правоохранительных органов уголовники-рецидивисты. Так и появилась глухая односторонняя улочка, на которую ночью осторожные люди в прежние времена не ходили, а те, кто рискнул заглянуть в темный угол, обычно оттуда не возвращались. Одному Богу известно, сколько неприкаянных душ сгинуло в болотистом овраге. С годами на месте землянок появились добротные избы и огороженные высокими заборами дома. Возвели их новые поселенцы. Однако дурная молва о «Шанхае» передавалась из поколения в поколение. Поддерживали ее живущие здесь отпрыски уголовных династий вроде Федьки Косого да Степки Лысого, известные в райцентре не столько криминальными деяниями, сколько беспросветным пьянством.
Недолго думая, Голубев отправился на Шанхайскую. Окольными разговорами с соседями Хрипуновой здесь Слава выяснил, что подрабатывающая вахтершей семидесятилетняя пенсионерка с уголовным миром никаких связей не имеет. Всю жизнь она проработала техничкой в разных организациях. Живет одиноко и получает минимальную пенсию, на которую при разгулявшейся рыночной стихии нелегко свести концы с концами. Со знакомыми людьми Агния Семеновна всегда в ладу. Услужлива и доброжелательна. На горькую судьбу не жалуется. Домик свой с гераньками в окошках содержит опрятно. Любит попариться в русской баньке, после этого выпить рюмочку и от души поговорить с соседками на лавочке возле дома. Лишь последнюю неделю она почему-то стала малоразговорчивой и, отдежурив в общежитии, на лавочку не выходит.
Получив такую информацию, Слава решил докопаться до причины, побудившей общительную старушку перестать общаться с соседками с того самого момента, когда Вика Солнышкина и Нино Кавазашвили «ушли в подполье». Учитывая, что Хрипунова сдает дежурство в восемь часов утра, Голубев на следующий день приготовился к работе пораньше. Вместо джинсового костюма, в котором обычно ходил, он облачился в темно-синее спортивное трико, на голову накинул пляжную кепочку с длинным пластмассовым козырьком, а для большей неузнаваемости надел еще и темные очки. Посмотрев в зеркало, усмехнулся. Такой наряд лучше подходил начинающему щипачу, чем оперативнику уголовного розыска. За пятнадцать минут до смены вахтеров Слава, изображая наслаждающегося запахом цветущей сирени бездельника, уже сидел на скамейке в сквере возле общежития медучилища.
Агния Семеновна сдала дежурство в девятом часу. Голубев рассчитывал, что она сразу пойдет домой, но старушка накинула на плечо ремень объемистой хозяйственной сумки и направилась к продуктовому магазину, расположенному на противоположной стороне улицы. Слава, поднявшись со скамейки, пошел за ней.
Ранних покупателей в магазине было мало. Хрипунова прежде, чем стать в очередь, прошлась вдоль прилавка, словно присматриваясь, чего бы такое купить. Сделанный ею выбор озадачил Славу. Агния Семеновна взяла две булки хлеба, большую банку растворимого кофе, две упаковки германского кекса, по нескольку банок сгущенного молока, рыбных консервов и мясной тушенки. После этого стала набирать продукты, продающиеся на разновес. В их числе оказались копченая колбаса, сосиски, сыр, шоколадные конфеты и импортная карамель в обертках. Все это бралось из расчета явно не на одного человека и по общей стоимости превышало, пожалуй, три или четыре минимальные пенсии. Столь роскошный выбор могла позволить лишь хозяйка из хорошо обеспеченной семьи.
Расплатившись с продавщицей десятитысячными купюрами, Хрипунова уложила продукты в сумку, подсунула под ремень правое плечо и, скособочась от тяжести, вышла из магазина. Стараясь не привлекать внимание старушки, Голубев пошел следом. Неторопливо шагая, они через сквер миновали общежитие и по узкому переулочку свернули на улицу Шанхайскую.
Небольшой пятистенок Хрипуновой находился в самом начале улицы, где когда-то стояла китайская «фанза». Агния Семеновна отворила калитку и вошла в тесный чистенький дворик. Из-за угла тотчас выбежала мохнатая болонка. С веселым лаем она запрыгала вокруг хозяйки. Старушка поставила на крыльцо под продолговатым карнизом увесистую сумку. Поводив уставшим плечом, достала карамельку, освободила ее от обертки и бросила собачке. Та, мигом изжевав конфету, запрыгала вновь.
– Хватит, Жулька, не цыгань! – строго прикрикнула Агния Семеновна.
Болонка послушно скрылась за углом.
Когда Хрипунова, подслеповато щурясь, стала вставлять в замочную скважину ключ, Голубев решил, что дальнейший «маскарад» не имеет смысла. Он сдернул с головы кепочку и снял очки. Подойдя к калитке, громко поздоровался. Старушка, вздрогнув, обернулась:
– Кого еще Бог принес?..
– Все тот же сотрудник угрозыска в гости пожаловал, – с улыбкой сказал Слава.
– Устала я за ночь, не до гостей, – хмуро ответила Агния Семеновна. – Зайди, дружок, попозднее.
– Позднее мне нельзя. Боюсь, квартирантки ваши еще дальше скроются.
– Какие квартирантки?
– Вы же знаете, кого я ищу…
Хрипунова, придерживаясь за стену дома, словно у нее внезапно стали подкашиваться ноги, медленно села на крыльцо. Огорченно спросила:
– Ну что ты ко мне прилип как банный лист?
– Служба обязывает, извините.
– Я ж вчера русским языком тебе все объяснила.
– Не все, Агния Семеновна, – возразил Слава. – Вчера вы ни словом не обмолвились, что Кавазашвили и Солнышкина живут у вас.
– Чего бредишь?
– Это не бред. Своими глазами видел, как вы продукты закупали. Очень богато отоварились. Сколько своих пенсий и зарплат враз ухлопали?
– Чужие деньги грешно считать.
– И тратить их не жалко, да?..
– Я и своих не жалею, когда они есть.
– С чего так круто разбогатели?
– Не с воровства, конечно…
Краем глаза Голубев наблюдал за выходившим во дворик окном с горшочком пышной герани. Нижняя половина окна была прикрыта белой занавеской. Кончик занавески вдруг чуть-чуть приподнялся, будто из комнаты кто-то хотел увидеть, что за пришелец разговаривает во дворе. Заметив это, Слава заговорил громче:
– Короче, Агния Семеновна, скажите девушкам, чтобы они вышли ко мне. Если не выйдут добровольно, вызову оперативную машину и увезу их в милицию.
Хрипунова удивилась:
– Кто тебе такое право дал?
– Районный прокурор.
– Чего он против девок имеет?
– Хочет узнать, почему прячутся, как партизанки.
– Скажи ему, мол, не нашел…
– Прокурора запрещено обманывать. Можно в тюрьму за это сесть. – Голубев вздохнул и, словно рассуждая вслух, заговорил: – Не знаю, что лучше: сразу вызвать милицейскую машину или сначала в присутствии понятых провести обыск?..
– Угомонись, ретивый. Не позорь меня перед соседями… – Агния Семеновна с трудом поднялась на ноги, открыла дверь дома и вроде бы шутливо крикнула: – Девки, подъем! Выходите строиться!..
Первой на крыльце появилась в джинсах и в ажурной белой кофточке Вика Солнышкина. Шею ее прикрывала синяя газовая косынка, повязанная будто пионерский галстук. Лицо было бледным, глаза припухшие то ли от слез, то ли от бессонницы. Следом из двери выглянула в длинном розовом халате похожая на купчиху Нино Кавазашвили и уставилась на Голубева черными испуганными глазами.
– Ну, девочки, вы даете дрозда! – с упреком сказал Слава. – Так круто запрятались, что, разыскивая вас, ботинки вдребезги разбил. От кого прячетесь?
– От Абасова, – тихо ответила Вика.
– Абасов давно в следственном изоляторе сидит. Пересидеть его вам не удастся.
– Без шуток говорю.
– Я тоже не затейник, чтобы шутки шутить. – Голубев встретился взглядом с Кавазашвили. – А ты, Нино, от кого ушла в подполье? Тебе ведь Абасов не угрожал.
– Я… Я – за компанию…
– Почему не передала Вике мою просьбу, что ее милиция бережет?
– Забыла.
– Ох, не сносить тебе, дева, головы за такую забывчивость. Собирайтесь быстренько обе. Провожу вас к прокурору.
– Мы еще не завтракали, – растерянно проговорила Кавазашвили.
Слава глянул на часы:
– Даю тридцать минут на прием пищи и наведение дамского камуфляжа. Устраивает такой срок?
Солнышкина миловидно улыбнулась:
– Я уже готова.
Кавазашвили уставилась на нее:
– Вика, не гони лошадей! Давай хоть по чашке кофе выпьем. Да и собраться мне надо. Не могу же я в таком виде, как лохмотница, в люди выходить.
– Иди собирайся и пей свой кофе.
– А ты?..
– Не хочу.
Глава XXIII
От просмотра только что поступившей корреспонденции Бирюкова оторвал следователь Лимакин. Войдя к прокурору, он доложил:
– Разыскал, Антон Игнатьевич, наконец Голубев Солнышкину и Кавазашвили. Сейчас балагурит с ними в моем кабинете.
– Как девушки себя чувствуют? – спросил Бирюков.
– Вика вроде бы невыспавшаяся, чуть заторможена, но совершенно спокойна, а Нино – как на иголках.
– Вот с нее и начнем. Возьми все материалы следствия и заходите ко мне. Голубев пусть «побалагурит» с Солнышкиной на отвлеченную тему.
Разговор Бирюкова с Кавазашвили в присутствии следователя начался с того, что на школьном языке называется «повторением пройденного». Прикрывая сплетенными в пальцах руками плотно сжатые колени и смущенно опустив глаза, Нино рассказывала о своей связи с Теплоуховым даже меньше, чем от нее узнал после экзамена Слава Голубев. Основной упор ее монотонного повествования свелся к тому, что ни у Теплоухова к ней, ни у нее к Теплоухову никаких серьезных чувств не было и встречались они только ради того, чтобы убить свободное время. В райцентр Теплоухов ей ни разу не звонил и приезжать сюда не собирался. О смерти Николая Валентиновича Нино узнала от Вики и абсолютно ничего по этому поводу сказать не может.
– Ну, а что Вика об этом говорит? – спросил Бирюков.
Кавазашвили, вскинув на секунду глаза, опять потупилась:
– Ничего. Который день с ней вместе соображаем и сообразить не можем, кто устроил такой жуткий кошмар. Вика уже извелась от отчаяния.
– Ей вроде бы нечего отчаиваться.
– Вы не знаете Вику. Она пока до сути не доскребется, спать не может. А тут еще маньяк Азер… простите, Абасов на нее буром наехал. Совсем у девчонки жизнь невмоготу стала. Чтобы хоть маленько ее успокоить, я договорилась с вахтершей Хрипуновой насчет укромной квартиры и сама во время ее дежурства тайком из общежития с чемоданом ушла. Всячески уговариваю Вику – бесполезно. Как от стенки горох мои уговоры отскакивают. Сегодня ночью, сумасшедшая, вообще чуть не… – Нино внезапно осеклась.
– Чуть не отравилась? – сразу спросил Бирюков.
– Нет.
– А что?..
– Ну, в общем, это… Повеситься хотела. Если бы упавшая из-под нее табуретка не разбудила меня, кончилась бы Викина жизнь. На шее такая ссадина от веревки осталась, что пришлось косынку повязать, чтобы не видно было.
Бирюков переглянулся с Лимакиным и опять спросил Кавазашвили:
– Что так сильно на Вику подействовало?
– Все вместе. Она очень впечатлительная. И характер имеет экстремистский. Середины не знает. Бросается в крайности. А мысль о самоубийстве втемяшилась Вике с того времени, когда Абасов пытался ее изнасиловать. Я, например, давно бы про это забыла.
– Значит, ты не такая, как Вика?
Нино, покраснев, усмехнулась:
– Нет, не такая. По мнению Вики, я – заурядная телка. Звезд с неба не хватаю. Живу, как получится.
– Ну и как получается?
– По-разному. Иногда – ничего, а иногда – вспоминать стыдно. Если бы все принимала к сердцу так близко, как Вика, давно бы десять раз можно было повеситься.
Бирюков покачал головой:
– Так много неприятностей?
– Хватает. Хотя плохого людям никогда не делаю.
– А люди тебе?..
– Бывает, пакостят. Сплетни грязные плетут. Я на все разговоры смотрю сквозь пальцы. И ни о чем не жалею. Жизнь такая короткая, что не успеешь оглянуться и – старуха.
– О старости тебе еще рано думать.
– Я и не думаю. К слову сказала.
По мере разговора Кавазашвили успокоилась, стала даже чуточку кокетничать. Теперь можно было приступать к серьезным вопросам. Бирюков отыскал в материалах следствия расписку о получении от Теплоухова пяти миллионов. Показав ее Нино, попросил:
– Посмотри внимательно. Это твой почерк?
Реакция Кавазашвили была странной. Будто удивившись, она тут же усмехнулась и ответила флегматично:
– По глупости написала. Могла бы и не писать. Эти деньги Теплоухов дал мне без возврата.
– Объясни подробнее.
– Когда Вика стала меня сговаривать поступить в медучилище, я сказала, что родители категорически отказались финансировать мою учебу и заставляют устраиваться на работу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
Название улицы возникло от ее основателя. По рассказам старожилов, в начале тридцатых годов на бывшей тогда окраине райцентра, возле крутого болотистого оврага, первым поселился китаец Ваня Сейфу, бойко торговавший кустарно изготовленными из пережженного сахара «петушками на палочке». Рядом с похожей на фанзу саманной избушкой первого поселенца вдоль овражного склона стали селиться в вырытых землянках бежавшие от коллективизации крестьяне и скрывающиеся от надзора правоохранительных органов уголовники-рецидивисты. Так и появилась глухая односторонняя улочка, на которую ночью осторожные люди в прежние времена не ходили, а те, кто рискнул заглянуть в темный угол, обычно оттуда не возвращались. Одному Богу известно, сколько неприкаянных душ сгинуло в болотистом овраге. С годами на месте землянок появились добротные избы и огороженные высокими заборами дома. Возвели их новые поселенцы. Однако дурная молва о «Шанхае» передавалась из поколения в поколение. Поддерживали ее живущие здесь отпрыски уголовных династий вроде Федьки Косого да Степки Лысого, известные в райцентре не столько криминальными деяниями, сколько беспросветным пьянством.
Недолго думая, Голубев отправился на Шанхайскую. Окольными разговорами с соседями Хрипуновой здесь Слава выяснил, что подрабатывающая вахтершей семидесятилетняя пенсионерка с уголовным миром никаких связей не имеет. Всю жизнь она проработала техничкой в разных организациях. Живет одиноко и получает минимальную пенсию, на которую при разгулявшейся рыночной стихии нелегко свести концы с концами. Со знакомыми людьми Агния Семеновна всегда в ладу. Услужлива и доброжелательна. На горькую судьбу не жалуется. Домик свой с гераньками в окошках содержит опрятно. Любит попариться в русской баньке, после этого выпить рюмочку и от души поговорить с соседками на лавочке возле дома. Лишь последнюю неделю она почему-то стала малоразговорчивой и, отдежурив в общежитии, на лавочку не выходит.
Получив такую информацию, Слава решил докопаться до причины, побудившей общительную старушку перестать общаться с соседками с того самого момента, когда Вика Солнышкина и Нино Кавазашвили «ушли в подполье». Учитывая, что Хрипунова сдает дежурство в восемь часов утра, Голубев на следующий день приготовился к работе пораньше. Вместо джинсового костюма, в котором обычно ходил, он облачился в темно-синее спортивное трико, на голову накинул пляжную кепочку с длинным пластмассовым козырьком, а для большей неузнаваемости надел еще и темные очки. Посмотрев в зеркало, усмехнулся. Такой наряд лучше подходил начинающему щипачу, чем оперативнику уголовного розыска. За пятнадцать минут до смены вахтеров Слава, изображая наслаждающегося запахом цветущей сирени бездельника, уже сидел на скамейке в сквере возле общежития медучилища.
Агния Семеновна сдала дежурство в девятом часу. Голубев рассчитывал, что она сразу пойдет домой, но старушка накинула на плечо ремень объемистой хозяйственной сумки и направилась к продуктовому магазину, расположенному на противоположной стороне улицы. Слава, поднявшись со скамейки, пошел за ней.
Ранних покупателей в магазине было мало. Хрипунова прежде, чем стать в очередь, прошлась вдоль прилавка, словно присматриваясь, чего бы такое купить. Сделанный ею выбор озадачил Славу. Агния Семеновна взяла две булки хлеба, большую банку растворимого кофе, две упаковки германского кекса, по нескольку банок сгущенного молока, рыбных консервов и мясной тушенки. После этого стала набирать продукты, продающиеся на разновес. В их числе оказались копченая колбаса, сосиски, сыр, шоколадные конфеты и импортная карамель в обертках. Все это бралось из расчета явно не на одного человека и по общей стоимости превышало, пожалуй, три или четыре минимальные пенсии. Столь роскошный выбор могла позволить лишь хозяйка из хорошо обеспеченной семьи.
Расплатившись с продавщицей десятитысячными купюрами, Хрипунова уложила продукты в сумку, подсунула под ремень правое плечо и, скособочась от тяжести, вышла из магазина. Стараясь не привлекать внимание старушки, Голубев пошел следом. Неторопливо шагая, они через сквер миновали общежитие и по узкому переулочку свернули на улицу Шанхайскую.
Небольшой пятистенок Хрипуновой находился в самом начале улицы, где когда-то стояла китайская «фанза». Агния Семеновна отворила калитку и вошла в тесный чистенький дворик. Из-за угла тотчас выбежала мохнатая болонка. С веселым лаем она запрыгала вокруг хозяйки. Старушка поставила на крыльцо под продолговатым карнизом увесистую сумку. Поводив уставшим плечом, достала карамельку, освободила ее от обертки и бросила собачке. Та, мигом изжевав конфету, запрыгала вновь.
– Хватит, Жулька, не цыгань! – строго прикрикнула Агния Семеновна.
Болонка послушно скрылась за углом.
Когда Хрипунова, подслеповато щурясь, стала вставлять в замочную скважину ключ, Голубев решил, что дальнейший «маскарад» не имеет смысла. Он сдернул с головы кепочку и снял очки. Подойдя к калитке, громко поздоровался. Старушка, вздрогнув, обернулась:
– Кого еще Бог принес?..
– Все тот же сотрудник угрозыска в гости пожаловал, – с улыбкой сказал Слава.
– Устала я за ночь, не до гостей, – хмуро ответила Агния Семеновна. – Зайди, дружок, попозднее.
– Позднее мне нельзя. Боюсь, квартирантки ваши еще дальше скроются.
– Какие квартирантки?
– Вы же знаете, кого я ищу…
Хрипунова, придерживаясь за стену дома, словно у нее внезапно стали подкашиваться ноги, медленно села на крыльцо. Огорченно спросила:
– Ну что ты ко мне прилип как банный лист?
– Служба обязывает, извините.
– Я ж вчера русским языком тебе все объяснила.
– Не все, Агния Семеновна, – возразил Слава. – Вчера вы ни словом не обмолвились, что Кавазашвили и Солнышкина живут у вас.
– Чего бредишь?
– Это не бред. Своими глазами видел, как вы продукты закупали. Очень богато отоварились. Сколько своих пенсий и зарплат враз ухлопали?
– Чужие деньги грешно считать.
– И тратить их не жалко, да?..
– Я и своих не жалею, когда они есть.
– С чего так круто разбогатели?
– Не с воровства, конечно…
Краем глаза Голубев наблюдал за выходившим во дворик окном с горшочком пышной герани. Нижняя половина окна была прикрыта белой занавеской. Кончик занавески вдруг чуть-чуть приподнялся, будто из комнаты кто-то хотел увидеть, что за пришелец разговаривает во дворе. Заметив это, Слава заговорил громче:
– Короче, Агния Семеновна, скажите девушкам, чтобы они вышли ко мне. Если не выйдут добровольно, вызову оперативную машину и увезу их в милицию.
Хрипунова удивилась:
– Кто тебе такое право дал?
– Районный прокурор.
– Чего он против девок имеет?
– Хочет узнать, почему прячутся, как партизанки.
– Скажи ему, мол, не нашел…
– Прокурора запрещено обманывать. Можно в тюрьму за это сесть. – Голубев вздохнул и, словно рассуждая вслух, заговорил: – Не знаю, что лучше: сразу вызвать милицейскую машину или сначала в присутствии понятых провести обыск?..
– Угомонись, ретивый. Не позорь меня перед соседями… – Агния Семеновна с трудом поднялась на ноги, открыла дверь дома и вроде бы шутливо крикнула: – Девки, подъем! Выходите строиться!..
Первой на крыльце появилась в джинсах и в ажурной белой кофточке Вика Солнышкина. Шею ее прикрывала синяя газовая косынка, повязанная будто пионерский галстук. Лицо было бледным, глаза припухшие то ли от слез, то ли от бессонницы. Следом из двери выглянула в длинном розовом халате похожая на купчиху Нино Кавазашвили и уставилась на Голубева черными испуганными глазами.
– Ну, девочки, вы даете дрозда! – с упреком сказал Слава. – Так круто запрятались, что, разыскивая вас, ботинки вдребезги разбил. От кого прячетесь?
– От Абасова, – тихо ответила Вика.
– Абасов давно в следственном изоляторе сидит. Пересидеть его вам не удастся.
– Без шуток говорю.
– Я тоже не затейник, чтобы шутки шутить. – Голубев встретился взглядом с Кавазашвили. – А ты, Нино, от кого ушла в подполье? Тебе ведь Абасов не угрожал.
– Я… Я – за компанию…
– Почему не передала Вике мою просьбу, что ее милиция бережет?
– Забыла.
– Ох, не сносить тебе, дева, головы за такую забывчивость. Собирайтесь быстренько обе. Провожу вас к прокурору.
– Мы еще не завтракали, – растерянно проговорила Кавазашвили.
Слава глянул на часы:
– Даю тридцать минут на прием пищи и наведение дамского камуфляжа. Устраивает такой срок?
Солнышкина миловидно улыбнулась:
– Я уже готова.
Кавазашвили уставилась на нее:
– Вика, не гони лошадей! Давай хоть по чашке кофе выпьем. Да и собраться мне надо. Не могу же я в таком виде, как лохмотница, в люди выходить.
– Иди собирайся и пей свой кофе.
– А ты?..
– Не хочу.
Глава XXIII
От просмотра только что поступившей корреспонденции Бирюкова оторвал следователь Лимакин. Войдя к прокурору, он доложил:
– Разыскал, Антон Игнатьевич, наконец Голубев Солнышкину и Кавазашвили. Сейчас балагурит с ними в моем кабинете.
– Как девушки себя чувствуют? – спросил Бирюков.
– Вика вроде бы невыспавшаяся, чуть заторможена, но совершенно спокойна, а Нино – как на иголках.
– Вот с нее и начнем. Возьми все материалы следствия и заходите ко мне. Голубев пусть «побалагурит» с Солнышкиной на отвлеченную тему.
Разговор Бирюкова с Кавазашвили в присутствии следователя начался с того, что на школьном языке называется «повторением пройденного». Прикрывая сплетенными в пальцах руками плотно сжатые колени и смущенно опустив глаза, Нино рассказывала о своей связи с Теплоуховым даже меньше, чем от нее узнал после экзамена Слава Голубев. Основной упор ее монотонного повествования свелся к тому, что ни у Теплоухова к ней, ни у нее к Теплоухову никаких серьезных чувств не было и встречались они только ради того, чтобы убить свободное время. В райцентр Теплоухов ей ни разу не звонил и приезжать сюда не собирался. О смерти Николая Валентиновича Нино узнала от Вики и абсолютно ничего по этому поводу сказать не может.
– Ну, а что Вика об этом говорит? – спросил Бирюков.
Кавазашвили, вскинув на секунду глаза, опять потупилась:
– Ничего. Который день с ней вместе соображаем и сообразить не можем, кто устроил такой жуткий кошмар. Вика уже извелась от отчаяния.
– Ей вроде бы нечего отчаиваться.
– Вы не знаете Вику. Она пока до сути не доскребется, спать не может. А тут еще маньяк Азер… простите, Абасов на нее буром наехал. Совсем у девчонки жизнь невмоготу стала. Чтобы хоть маленько ее успокоить, я договорилась с вахтершей Хрипуновой насчет укромной квартиры и сама во время ее дежурства тайком из общежития с чемоданом ушла. Всячески уговариваю Вику – бесполезно. Как от стенки горох мои уговоры отскакивают. Сегодня ночью, сумасшедшая, вообще чуть не… – Нино внезапно осеклась.
– Чуть не отравилась? – сразу спросил Бирюков.
– Нет.
– А что?..
– Ну, в общем, это… Повеситься хотела. Если бы упавшая из-под нее табуретка не разбудила меня, кончилась бы Викина жизнь. На шее такая ссадина от веревки осталась, что пришлось косынку повязать, чтобы не видно было.
Бирюков переглянулся с Лимакиным и опять спросил Кавазашвили:
– Что так сильно на Вику подействовало?
– Все вместе. Она очень впечатлительная. И характер имеет экстремистский. Середины не знает. Бросается в крайности. А мысль о самоубийстве втемяшилась Вике с того времени, когда Абасов пытался ее изнасиловать. Я, например, давно бы про это забыла.
– Значит, ты не такая, как Вика?
Нино, покраснев, усмехнулась:
– Нет, не такая. По мнению Вики, я – заурядная телка. Звезд с неба не хватаю. Живу, как получится.
– Ну и как получается?
– По-разному. Иногда – ничего, а иногда – вспоминать стыдно. Если бы все принимала к сердцу так близко, как Вика, давно бы десять раз можно было повеситься.
Бирюков покачал головой:
– Так много неприятностей?
– Хватает. Хотя плохого людям никогда не делаю.
– А люди тебе?..
– Бывает, пакостят. Сплетни грязные плетут. Я на все разговоры смотрю сквозь пальцы. И ни о чем не жалею. Жизнь такая короткая, что не успеешь оглянуться и – старуха.
– О старости тебе еще рано думать.
– Я и не думаю. К слову сказала.
По мере разговора Кавазашвили успокоилась, стала даже чуточку кокетничать. Теперь можно было приступать к серьезным вопросам. Бирюков отыскал в материалах следствия расписку о получении от Теплоухова пяти миллионов. Показав ее Нино, попросил:
– Посмотри внимательно. Это твой почерк?
Реакция Кавазашвили была странной. Будто удивившись, она тут же усмехнулась и ответила флегматично:
– По глупости написала. Могла бы и не писать. Эти деньги Теплоухов дал мне без возврата.
– Объясни подробнее.
– Когда Вика стала меня сговаривать поступить в медучилище, я сказала, что родители категорически отказались финансировать мою учебу и заставляют устраиваться на работу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30