Опавшие листья под ногами смягчали шаги, но левая нога все равно стала необыкновенно тяжелой. Наконечник трости глубоко погружался в землю каждый раз, когда он опирался на нее, что свидетельствовало о возраставшей зависимости. Когда Том заметил другое поваленное дерево, судя по всему спокойно лежавшее тут много лет, поскольку места, где обрубали ветки, поросли лишайником, он решил чуть-чуть отдохнуть. Пробравшись сквозь высокую траву, молодой человек направился прямо к естественной скамье.
Слабый голос кукушки донесся до него откуда-то из глубины леса, ветер прошуршал в листьях над головой. Что-то маленькое, вероятно желудь с ближайшего дуба, упало на землю. Звук падения был мягким, но явственно слышным в окружавшей его тишине. Затем раздался другой звук, который Том не смог опознать. Он казался таким же слабым, как голос кукушки, но прозвучал ближе. Молодой человек задержал дыхание и прислушался. Было ли это игрой его воображения? Это не зверь и не птица — но, абсолютно непонятный, звук тем не менее казался естественным в окружающей обстановке. Звук затих, а Киндред продолжал сдерживать дыхание; потом снова раздалось мягкое... да, посвистывание. Нежное звенящее посвистывание.
Растерянный, Том настороженно повернулся в сторону, откуда доносился звук, но ничего не увидел. Вернее, не увидел ничего необычного. Лес оставался абсолютно спокойным.
Подозрительный, но приятный звук не замолкал, однако невозможно было определить его источник: словно вдалеке на ветру слабо звенели колокольчики. Молодой человек никогда раньше не слышал ничего подобного. И все же... и все же звук казался смутно знакомым, как будто явился из забытых снов. Затем ему пришло в голову, что это вовсе не шум, а нечто вроде предзнаменования, и воображаемые колокольчики звучали в нем самом, а не в окружающем его лесу. Очевидно, таков еще один, более поздний, подарок, преподнесенный болезнью: пульсация крови в ушах порождает вибрацию, которая превращается в электрический импульс, известный нам как звук.
Том мысленно одернул себя: «Прекрати! Ты не можешь сваливать все на удар. Кое-какие странные вещи происходят на самом деле, и без всяких неприятных последствий». Сузив глаза, молодой человек всматривался в чащу, в которой что-то — он не имел представления, как оно называется, поэтому остановился на том наименовании, которое раньше пришло ему в голову — «шепчущий перезвон», — стало видимым. Возможно, это игра его воображения, или легкий ветерок именно сейчас коснулся листьев, но они трепетали. Оставаясь на бревне, Том наклонился вперед и обнаружил, что добиться этого не смог бы никакой поток воздуха, поскольку ничто другое вокруг не двигалось.
Один за другим в чаще появились крохотные огоньки. Естественно было бы посчитать их светлячками, но простая логика и знание природы подсказывали, что подобные создания появляются только в сумерках или ночью; к тому же они чаще встречались на континенте, а не в Англии, поэтому их появление должно быть обусловлено стечением двух необычных обстоятельств. В любом случае множество отсветов, отбрасываемых странными искорками, не походило на что-либо виденное им раньше. Казалось, они использовали весь спектр необычных оттенков — от серебристого до фиолетового, от белого до бледно-зеленого. Огоньки переливались и мерцали, словно не могли удержаться в одном образе, к тому же двигались не так, как насекомые, — их полет выглядел легким и плавным, но ни в коем случае не хаотичным.
Том обнаружил, что до сих пор задерживает дыхание, поэтому он одним изумленным вздохом выпустил воздух из легких. Даже на таком расстоянии и в лучах яркого солнца — заросли находились в самом центре прогалины — танцующие огоньки искрились. Их было как минимум пять, нет, шесть, нет, теперь их стало семь, и они пропадали и появлялись в поле зрения, крохотные блестки, яркие, как алмазы, и хрупкие, как снежинки. Забыв о больной ноге и немеющей руке, молодой человек начал медленно приподниматься, боясь резким движением спугнуть капризных созданий — или прогнать иллюзию, поскольку, скорее всего, это была именно она. Однако огоньки продолжали мелькать среди листьев, иногда случайно освещая один из них, когда, подобно насекомым, присаживались отдохнуть на ровной поверхности. Медленно, с массой предосторожностей, вновь сдерживая дыхание, Киндред приближался к этому явлению.
Звуки (он внезапно сообразил, что это было щебетание множества звенящих голосов) напоминали жужжание пчелиного роя, а цвета, ставшие еще более разнообразными, — голубые, желтые, зеленые, лиловые и красные — слепили глаза.
Возможно, что перед ним малоизвестная порода микроскопических светящихся бабочек, но их силуэты казались слишком подвижными и неотчетливыми для подобного утверждения. Шум, издаваемый этими созданиями, отдавался легким, но непрерывным гулом у него в голове. Он напряженно всматривался, шаги стали более сбивчивыми...
Том не заметил торчащего корня, совсем чуть-чуть приподнимавшегося над землей, но этого оказалось достаточно, чтобы зацепить его левую ногу, которую и так тяжело было отрывать от земли без сознательных усилий, а трость не смогла помочь ему удержать равновесие. Киндред упал, приземлился на локти и колени на мягкую подстилку из опавших листьев, почти не ушибся, но от неожиданности из груди его вырвался крик.
Когда молодой человек вновь поднял голову, чаща была как чаща, листья — гладкими и неподвижными в лучах солнца. Видение исчезло. Смолк также и странный звук.
4
Малый Брейкен
Колокольчики оказались сюрпризом. Обычно они цвели с конца апреля до начала июня, но здесь сохранились до конца июля и теперь покачивались над дорожкой, которая, расширяясь, превратилась в залитую солнцем поляну.
Том вряд ли удивился позднему цветению, он не мог отвести взгляд от возникшего перед ним дома. Малый Брейкен стоял в центре поляны и был в точности таким, каким он его запомнил: восьмиугольное двухэтажное здание из песчаника Башенка, также восьмиугольная, поднимавшаяся над ним, венчалась колокольней, похожей на раскрытый зонтик под ясным голубым небом. Подобную башню можно было счесть нелепым дополнением, но она весьма искусно вписывалась в структуру небольшого строения. Ее сложили из точно такого же красного песчаника, а квадратные окна с рамами из серого камня в точности копировали такие же в главной части коттеджа Казалось, что архитектор, чувствуя свою вину за мрачный вид главного здания, решил создать полную его противоположность — чудесный летний домик (или каприз), напоминающий миниатюрный замок из волшебных сказок. К концу шестнадцатого столетия подобные сооружения, построенные в некотором отдалении от главного здания, приобрели необыкновенную популярность среди богатых землевладельцев, и сэр Эдвард Брейкен не стал исключением из общего правила Он предназначал Малый Брейкен для угощения гостей после главной трапезы в Замке, предлагая им проехать к летнему павильону в экипажах или, если погода позволяла, прогуляться туда пешком (что возбуждает аппетит лучше хорошей прогулки?). В павильоне подавался десерт, обычно включавший в себя засахаренные фрукты, причудливой формы леденцы, свежие плоды и вина со специями. Одновременно гости могли любоваться прекрасным видом на лес, открывавшимся с огороженной парапетом крыши.
Ходили слухи, что позднее некоторые владельцы поместья поселяли в Малый Брейкен своих любовниц — подальше от глаз терпеливых, почти смирившихся жен, не на виду у всей округи, но достаточно близко для частых посещений. Затем коттедж: использовался как жилье для работников поместья, но потом он много, очень много лет простоял пустым, прежде чем Бетан Киндред, гувернантка слегка туповатого младшего сына сэра Рассела Блита, вселилась туда, со временем родив там собственного сына.
Поток воспоминаний затопил Тома, стоящего перед домиком, и вырвался из-под контроля: вот он со смехом скачет впереди Бетан между маленькими клумбами, расположенными по обе стороны короткой, вымощенной плитками дорожки, а она зовет его и просит подождать, ведь он может потеряться. (Хотя мать прекрасно знает, что мальчик никогда не заблудится в любимом лесу, который ему так хорошо известен.) Киндред вспомнил животных — оленей, белок, кроликов и даже пугливого ежика, — которые ждали перед дверью или под окнами, пока им вынесут остатки завтрака или просто уделят внимание; птиц, рассевшихся на подоконниках и ступеньках, щебетанием выпрашивающих крошки печенья или хлеба.
Темные зимние ночи, мальчик жмется к огню в камине. Мать читает ему приключенческие повести, или рассказывает о природе, раскрывая перед ребенком удивительные тайны окружающего мира, или поет простые песни своим нежным мягким голосом. Она отвечала на все его вопросы, за исключением одного — тайны его отсутствующего отца. Они разыгрывали маленькие пьески и шарады, смеялись над наивными стишками и шутками. Воспоминания прибывали все быстрее и быстрее, крохотные кусочки, обрывки картин, каждый из которых был полон прелести, но не задерживался в голове надолго. Лица в памяти мелькали так быстро, что он не мог сосредоточиться и запомнить их. Это были прекрасные времена, наполненные веселыми и забавными событиями; по телу Тома разлилась теплая волна, постепенно добравшаяся до сердца.
Дотянувшись до ветки, он схватился за нее, чтобы удержаться на ногах, поток мыслей грозил затопить его, а голова начала предательски кружиться. Странное ощущение скоро прошло, оставив изумление ментальным барьером в памяти и его воздействием, — возможно, физическая усталость помешала мозгу справиться с перегрузкой. Ему требовалось отдохнуть и успокоиться.
Тяжело опершись на трость, Том приближался к Малому Брейкену, по дороге окидывая его взглядом досамой крыши. У него возникло чувство, что за ним наблюдают, поэтому молодой человек не удивился, заметив сороку, выглядывавшую из-за массивного каменного парапета. Том не очень тепло относился ко всему вороньему племени, но по некоторым причинам особенно он не любил сорок, несмотря на их лоснящиеся тела, красивое черно-белое оперение и глянцевые хвосты, иногда блестевшие в лучах солнца подобно радуге. Сельские жители издавна считали, что сороки приносят несчастье, по мнению некоторых: «одна — к несчастью, две — к радости». При виде ее крестьяне три раза сплевывают через левое плечо и произносят: «Дьявол, дьявол, я тебе не поддамся». «Все это чепуха», — твердил горожанин внутри Тома, однако он все же почувствовал себя неуютно под взглядом черных бусинок-глаз.
Молодой человек приблизился к большой зеленой двери коттеджа, обшарпанной и покрытой пятнами (даже в его детстве дверь редко сдвигали с места, поскольку днем она всегда была открыта). На стене висел колокольчик. Том достал из кармана куртки длинный ключ, который ему отдал Хьюго и который тяжело лег в ладонь, согревшись от прикосновения, как будто тепло дня проникло через материю и забрало холод металла. Зажав в пальцах головку в виде трилистника, Том вставил ключ в замочную скважину и повернул вправо.
Ничего не случилось. Казалось, ключ провалился в вакуум, в пустоту, которая никак не реагировала на него. Он поворачивался легко, но абсолютно безрезультатно. Поворот, еще поворот — дверь не отпиралась.
Том вытащил ключ и некоторое время разглядывал его, как будто это могло решить проблему, затем попробовал отпереть дверь еще раз. Вдруг от теплого металла к пальцам пробежала горячая искорка, затем поднялась к запястью. Ключ, попав в скважину, щелкнул. Дверь отворилась.
* * *
Она открылась плавно — ни скрипа, ни ожидаемого визга проржавевших петель. Чудесное легкое движение, как будто крашеная дубовая дверь лишилась веса и скользила как по маслу.
Волна затхлого воздуха ударила в Тома — казалось, она ждала несколько веков, чтобы вырваться на свободу. Том отшатнулся. Запах разложения и плесени быстро исчез, благодаря свежему воздуху, ворвавшемуся в открытую дверь. И опять нахлынули воспоминания о давно минувших днях, ведь всевозможные запахи были частью его детства: нежный аромат кожи и волос Бетан, запахи нагретых солнцем каменных плит дома и полевых цветов... Но сейчас, памятуя о недавнем головокружении, он не позволил столь смятенным мыслям завладеть его сознанием.
Помедлив чуть-чуть на пороге Малого Брейкена, Том шагнул вперед и быстро огляделся. Вот большой сосновый кухонный шкаф, установленный возле выбеленной стены слева. Изящно расписанная посуда, которую он так хорошо помнил на его полках, исчезла. Ее заменили незамысловатые повседневные тарелки и подходящие к ним чашки с блюдцами. Посреди комнаты стоял дубовый стол. Его крепкие ножки и круглая столешница были испещрены записями, которые Бетан позволяла делать мальчику. Теперь все это — нацарапанные имена, даты, даже следы игр, таких как в виселицу и крестики-нолики, вместе со смешными и трогательными рисунками — придавало дереву особое значение, превращая его в хранилище первых опытов мальчика, создавая своеобразный деревянный альбом ранних представлений об окружающем мире.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53