— Надеюсь узнать.
— Как?
— Не спрашивайте, станете соучастниками. Корабль наготове?
Престейн кивнул.
— Ждите. Фойл долго не выдержит.
— Где вы его держите? Дагенхем покачал головой.
— Это помещение ненадежно.
Дагенхем джантировал по курсу Цинциннати-Нью-Орлеан-Монтеррей-Мехико и появился в психиатрическом крыле гигантского госпиталя Объединенных Земных Университетов. Крыло — едва ли подходящее название для целого города в маленькой стране госпиталя. Дагенхем появился на сорок третьем этаже терапевтического отделения, где в изолированном баке плавал без сознания Гулливер Фойл. Рядом стоял солидный бородатый мужчина в халате.
— Привет, Фриц.
— Привет, Саул.
— Хороша картинка — главврач обхаживает для меня пациента.
— Мы у тебя в долгу, Саул.
— Хватит об этом, Фриц. Я не облучу тебе госпиталь?
— Здесь свинцовые стены.
— Готов к работе?
— Хотел бы я знать, за чем ты охотишься.
— За информацией.
— И собираешься для этого превратить терапевтическое отделение в камеру инквизиции? Почему бы не использовать наркотики?
— Все испробовано. Бесполезно. Он не обычный человек.
— Это запрещено, ты же знаешь.
— Передумал? За четверть миллиона я могу продублировать твое оборудование.
— Нет, Саул. Мы всегда будем у тебя в долгу.
— Тогда начнем с Театра Кошмаров.
Театр Кошмаров появился на свет в результате ранних попыток лечения шизофрении методом шока с целью заставить больного вернуться к реальности, превратив его воображаемый мир в пытку. Связанные с ним эмоциональные перегрузки пациента были очень жестокими.
Проекторы очистили от пыли и подготовили к работе. Фойла достали из бака, сделали ему стимулирующий укол и оставили на полу. Бак удалили. Выключили свет.
Каждый ребенок на свете считает, будто его воображаемый мир уникален. Психиатрам же известно: радости и ужасы личных фантазий — общее наследство всего человечества. Терапевтическое отделение Объединенного Госпиталя записало эмоции на тысячи километров пленки и создало всеобъемлющий сплав ужаса в Театре Кошмаров.
Фойл очнулся в холодном поту, так и не поняв, что он вышел из небытия. Его сжимали в клещах, кидали в пропасть, жарили на костре. С него содрали кожу и кислотой выжигали внутренности. Он закричал, побежал, но вязкое болото обхватило его ноги. Какофонию скрежета, визга, стонов, угроз, терзавшую его слух, перекрывал настойчивый голос.
— Где Номад, где Номад, где Номад, где Номад?
— Ворга, — хрипел Фойл. — Ворга. Его защищало собственное сумасшествие, и это придавало ему дополнительные силы.
— Где Номад? Где ты оставил Номад? Что случилось с Номадом? Где Номад?
— Ворга — не сдавался Фойл. — Ворга. Ворга. Ворга. В контрольном помещении Дагенхем выругался. Главврач, управляющий проекторами, взглянул на часы.
— Минута сорок пять, Саул. Ему, пожалуй, больше не выдержать.
— Его надо расколоть. Выжимай все до конца! Фойла хоронили заживо, медленно, неумолимо, безжалостно. Его засасывала глубина. Вонючая слизь обволакивала со всех сторон, отрезая от света и воздуха. Он мучительно долго задыхался, а вдали гремел голос: — ГДЕ НОМАД? ГДЕ ТЫ ОСТАВИЛ НОМАД? ТЫ МОЖЕШЬ СПАСТИСЬ, ЕСЛИ НАЙДЕШЬ НОМАД. ГДЕ НОМАД?
Но Фойл был на борту «Номада» в своем гробу, без света и воздуха. Он свернулся в зародышевый комок и приготовился спать. Он был доволен. Он выживет. Он найдет «Воргу».
— Толстокожая свинья! — выругался Дагенхем. — Кто-нибудь раньше выдерживал Театр Кошмаров, Фриц?
— Нет. Ты прав. Это поразительный человек, Саул.
— Мы должны из него вытянуть… Ну, хорошо, к черту с этой штукой. Попробуем Мегалан. Актеры готовы?
— Все готово.
— Начнем.
Мания величия может развиваться в шести направлениях. Мегалан является драматической попыткой диагностики конкретного течения мегаломании.
Фойл проснулся в громадной постели. Он находился в роскошной спальне, сплошь в парче и бархате. Фойл удивленно огляделся. Мягкий солнечный свет падал через решетчатые окна. В дальнем углу застыл лакей, поправляя сложенную одежду.
— Эй… — промычал Фойл.
Лакей повернулся. — Доброе утро, мистер Фойл.
— Что?
— Прекрасное утро, сэр. Я приготовил вам бежевую саржу и легкие кожаные туфли.
— В чем дело, эй, ты?
— Я?… — Лакей удивленно посмотрел на Фойла. — Вы чем-то недовольны, мистер Формайл?
— Как ты меня зовешь, паря?
— По имени, сэр.
— Мое имя… Формайл? — Фойл приподнялся на локтях. — Нет, мое имя Фойл. Гулли Фойл. Так меня зовут.
Лакей прикусил губу. — Простите, сэр.
Он вышел. Через минуту в комнату вбежала прелестная девушка в белом. Она села на край постели. Взяла Фойла за руки и заглянула ему в глаза. Ее лицо выражало страдание.
— Милый, милый, милый, — прошептала она, — пожалуйста, не надо начинать все сначала. Доктор клянется, что ты пошел на поправку.
— Что начинать?
— Всю эту чепуху про Гулливера Фойла, будто бы ты простой…
— Я Гулли Фойл. Мое имя — Гулли Фойл.
— Любимый, нет. Это болезнь. Ты, наверное, чересчур много работал.
— Я Гулли Фойл всю мою жизнь.
— Дорогой, тебе так кажется. На самом же деле ты Джеффри Формайл. Ты… о, к чему это я рассказываю? Одевайся, любовь моя. Тебя ждут внизу.
Фойл позволил лакею одеть себя и, как в тумане, спустился по лестнице.
Прелестная девушка, очевидно обожавшая его, повсюду шла за ним. Они пересекли колоссальную судию, заставленную мольбертами и незаконченными картинами, миновали зал со шкафами, столами, посыльными и секретаршами и вошли в громадную лабораторию с высокими потолками, загроможденную стеклом и хромом. Там колыхалось и шипело пламя горелок, бурлили и пенились разноцветные жидкости, пахло странными химикалиями. По всему чувствовалось: здесь проводятся необычные эксперименты.
— Что все это значит? — поинтересовался Фойл. Девушка усадила его в плюшевое кресло у необъятного стола, заваленного бумагами. На некоторых из них красовалась оставленная небрежным взмахом пера внушительная подпись: Джеффри Формайл.
— Все свихнулись, все… — забормотал Фойл.
Девушка остановила его.
— Вот доктор Реган. Он объяснит.
Импозантный джентльмен со спокойными уверенными манерами приблизился к Фойлу, пощупал пульс, осмотрел глаза и удовлетворенно хмыкнул.
— Прекрасно. — констатировал он. — Превосходно. Вы близки к полному выздоровлению, мистер Формайл. Можете уделить мне одну минуту?
Фойл кивнул.
— Вы ничего не помните. Случается — перетрудились, к чему скрывать — чрезмерно увлеклись спиртным и не выдержали нагрузок. Вы утратили связь с реальностью.
— Я…
— Вы убедили себя в собственном ничтожестве — инфантильная попытка уйти от ответственности. Вбили себе в голову, будто вы простой космонавт по имени Фойл. — Гулливер Фойл, верно?
Со странным номером….
— Гулли Фойл. АС 128/127.006. Но это действительно я! Про…
— Это не вы. Вот вы. — Доктор Реган махнул рукой в сторону необычных помещений, виднеющихся через прозрачную перегородку. — Обрести настоящую память, всю эту великолепную реальность можно лишь избавившись от фальшивой.
— Доктор Реган подался вперед, сверкнув стеклами очков. — Восстановите детально вашу старую память, и я уничтожу ее без следа. Где, по-вашему, вы оставили воображаемый корабль «Номад»? Как вам удалось спастись? Куда делся ваш воображаемый «Номад»?
Фойл заколебался.
— Мне кажется, я оставил «Номад»… — Он замолчал. Из блестящих очков доктора Регана на него уставилось дьявольское лицо… кошмарная тигриная маска с выжженной надписью «Номад» через перекошенные брови. Фойл вскочил.
— Врете! — взревел он. Я Фойл!
В лабораторию вошел Саул Дагенхем.
— Ну, хорошо, — сказал он. — Все свободны.
Кипучая жизнь в соседних комнатах прекратилась. Актеры исчезли быстро и тихо, не глядя в сторону Фойла. Дагенхем обратил к Фойлу свою смертельную улыбку.
— Ты крепкий орешек, не правда ли? Ты воистину уникален. Меня зовут Саул Дагенхем. У нас есть пять минут для разговора. Выйдем в сад.
Сад Успокоения на крыше Терапевтического Здания был венцом лечебного планирования. Каждая перспектива, каждый цвет, каждый контур умиротворяли страсти, гасили раздражение, смягчали злость, убирали истерию, наводили меланхолию.
— Садись. — Дагенхем указал на скамейку рядом с кристально чистым бассейном, — Мне придется ходить вокруг тебя. — Я облучен. Ты понимаешь, что это значит?
Фойл угрюмо мотнул головой. Дагенхем сорвал орхидею и обхватил ее ладонями. — Следи за цветком, увидишь.
Он прошелся перед скамейкой и неожиданно остановился.
— Ты прав, разумеется. Все, что с тобой случилось, — правда. Только… что с тобой случилось?
— Проваливай, — прорычал Фойл.
— Знаешь, Фойл, я восхищаюсь тобой.
— Проваливай.
— Надо признать, у тебя есть характер и изобретательность. Ты кроманьонец, Фойл. Бомба, брошенная на верфи Престейна, замечательна. Ты разграбил чуть ли ни весь Объединенный Госпиталь, добывая деньги и материалы. — Дагенхем стал считать по пальцам. — Обокрал слепую сиделку, очистил шкафчики, украл химикалии, украл приборы.
— Проваливай.
— Но откуда такая ненависть к Престейну? Зачем ты пытался взорвать его корабль? Чего ты хотел?
— Проваливай.
Дагенхем улыбнулся.
— Если мы собираемся беседовать, тебе придется выдумать что-нибудь новое. Твои ответы становятся однообразными. Что произошло с «Номадом»?
— Я не знаю никакого «Номада», ничего не знаю.
— Последнее сообщение с корабля пришло семь месяцев назад. Потом… Что ты делал все это время? Украшал лицо?
— Я не знаю никакого «Номада», ничего не знаю.
— Нет, Фойл, так не пойдет. У тебя на лбу татуировка — «НОМАД». Свежая татуировка. Гулливер Фойл» АС 128/127.006, помощник механика, находился на борту «Номада». Разведку залихорадило от одного лишь факта, что ты возвращаешься на частной яхте, которую считали пропавшей более пятидесяти лет. Послушай, да ты просто напрашиваешься на неприятности. Знаешь, как в разведке выбивают ответы из людей?
Фойл выпрямился. Дагенхем кивнул, увидев: его слова попали в цель. — Подумай хорошенько. Нам нужна правда, Фойл. Я пытался выманить ее у тебя хитростью. Ничего не получилось, признаю. Теперь я предлагаю тебе честную сделку. Если пойдешь на нее, мы защитим тебя. Если нет, проведешь пять лет в застенках разведки или в ее лабораториях.
Фойла испугали не пытки, он боялся потерять свободу. Ему нужна свобода, чтобы набрать денег и снова найти «Воргу», чтобы убить «Воргу».
— Какую сделку? — спросил он.
— Скажи нам, что произошло с «Номадом», и где он сейчас?
— Зачем, ты, паря?
— Зачем? Спасти груз, ты, паря.
— Там нечего спасать. Чтоб за миллион миль да ради обломков?! Не крути, ты.
— Ну, хорошо, — сдался Дагенхем. — «Номад» нес груз, о котором ты не подозревал, — платиновые слитки. Престейн покрывал свой долг Банку Марса — двадцать миллионов кредиток.
— Двадцать миллионов… — прошептал Фойл.
— Плюс-минус пара тысяч. Тебя бы ждало вознаграждение. Ну, скажем, тридцать тысяч кредиток.
— Двадцать миллионов, — снова прошептал Фойл.
— Мы предполагаем, что с «Номадом» расправился крейсер Внешних Спутников. Тем не менее они не поднимались на борт и не грабили, иначе тебя бы уже не было в живых. Значит в сейфе в каюте капитана… Ты слушаешь, Фойл?
Но Фойл не слушал. Перед его глазами стояли двадцать миллионов… не двадцать тысяч… двадцать миллионов в платиновых слитках, как сияющая дорога к «Ворге». Не надо больше никакого воровства. Двадцать миллионов. Этого вполне хватит стереть с лица земли «Воргу».
— Фойл!
Фойл очнулся и посмотрел на Дагенхема.
— Не знаю никакого «Номада», ничего не знаю.
— Я предлагаю щедрое вознаграждение. На тридцать тысяч космонавт может кутить, ни о чем не думая, целый год… Чего тебе еще?
— Ничего не знаю.
— Либо мы, либо разведка, Фойл.
— Больно вам надо, чтобы я попал им в лапы, иначе к чему эти разговоры? Все это пустой треп. Я не знаю никакого «Номада», ничего не знаю.
— Ты!.. — Дагенхем пытался подавить бешенство. Он слишком много открыл этому хитрому примитивному созданию. — Да, мы не стремимся выдать тебя разведке. У нас есть свои собственные средства. — Его голос окреп. — Ты думаешь, сумеешь надуть нас. Ты думаешь, мы станем ждать, пока рак на горе свистнет. Ты думаешь даже, что раньше нас доберешься до «Номада».
— Нет, — сказал Фойл.
— Так вот слушай. На тебя заготовлено дело. Наш адвокат в Нью-Йорке только ждет знака, чтобы обвинить тебя в саботаже, пиратстве в космосе, грабеже и убийстве. Престейн добьется твоего осуждения в двадцать четыре часа. Если у тебя раньше было знакомство с полицией, это означает лоботомию. Они вскроют твой череп и выжгут половину мозгов. После чего ты никогда не сможешь джантировать.
Дагенхем замолчал и пристально посмотрел на Фойла. когда тот покачал головой, Дагенхем продолжил.
— Что ж, тебя присудят к десяти годам того, что в насмешку называют лечением. В нашу просвещенную эпоху преступников не наказывают.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27