- Вот почему мы обязаны определиться нынче же, не дожидаясь, пока
Совет вынесет свое решение.
- Но что мы можем поделать? - Вид у Милона был окончательно
растерянный.
- Слушайте, - обратился Доггинз, - давайте рассудим все как есть. На
днях, когда Повелитель попытался покончить с Найлом, Хозяин отказался
заключить мир. Он заявил, что пауки в его глазах утратили всякое доверие и
миру не бывать. Поэтому я считаю: реально предположить, что он не переменит
своего решения и не отдаст Найла паукам. Однако он уже согласился
возвратить шары, из чего напрашивается, что он готов на компромисс. Теперь
остается единственный вопрос: пойдет ли он еще и на то, чтобы заставить нас
уничтожить жнецы? Ведь если он это сделает, мы снова окажемся в исходной
точке, с той лишь разницей, что теперь Повелитель будет рассматривать нас
как своих врагов. А вам известно так же прекрасно, как и мне, что пауки
никогда не прощают того, кто прикончил хотя бы одного из их сородичей. Мы
же виноваты в гибели сотен пауков. Поэтому я считаю, что вне зависимости от
того, заключит Совет мир или нет. Повелитель будет изыскивать возможности
отомстить.
- Ты предлагаешь напасть на пауков сейчас, - спросил Симеон, - даже
если они пытаются восстановить мир?
Доггинз кивнул.
- Я предлагаю, если получится, уничтожить СмертоносцаПовелителя
раньше, чем ему представится возможность разделаться с нами.
Симеон нахмурился, кустистые брови почти целиком завесили глаза.
- Но как, откуда можем мы быть уверены, что он желает нашей смерти? -
Глаза врачевателя уставились на Найла. - Из всех нас опасность больше всего
угрожает тебе. Что ты сам можешь сказать?
- Принцесса Мерлью пыталась меня убедить, - ответил Найл, - что
Смертоносец-Повелитель желает мира. Надо сказать, ей это почти удалось.
- Ей надо было убедить тебя, - перебил Доггинз. - Этого от нее
добивается Повелитель. - Было видно, что он с трудом сдерживается. -
Понятное дело, они хотят мира. И самый легкий способ его добиться -
разделаться со всеми своими врагами. - Он подался вперед. - Я считаю, что
Смертоносец-Повелитель просто не в силах не быть коварным. Вот почему мы
должны его опередить, пока у него не появилась возможность расквитаться.
У Симеона явно были какие-то свои соображения; он удрученно качал
головой.
- Ты говоришь. Повелитель не может не быть коварным. А между тем, так
ли это? Договор о примирении действует вот уж три столетия, и за все это
время не было ни единого случая, чтобы пауки или жуки как-то его нарушили.
Ты знаешь Договор о примирении ничуть не хуже меня. В нем сто восемнадцать
пунктов. Когда такие закоренелые враги скрупулезно соблюдают его вот уже
четвертое столетие, они едва ли смогут отрешиться от него так
наплевательски легко.
- Твоя правда, - кивнул Доггинз, - я так же знаю большую часть
договора наизусть. Но заключен он был триста лет назад, и с той поры многое
изменилось. Паукам испокон веков было известно, что люди - их злейшие
враги. Вот почему они извечно стремились нас закабалить, обратить в скот.
Но слуг жуков им поработить не удалось. Нам они были вынуждены оставить
определенную степень свободы. Но даже при всем при том, договор запрещает
нам учиться читать и писать, использовать какие-либо механизмы - далее
простой газовый фонарь, - он постучал по столу костяшками пальцев. -
Почему, думаешь, я с таким нетерпением отыскивал жнецы? Так вот, не для
того, чтобы напасть на пауков, а для того, чтобы вынудить их играть на
равных. Я стремился, чтобы мне дано было право жить своим умом, без оглядки
на пауков. Это ли не право каждого человека? Что ж, теперь у нас есть
жнецы. Иными словами, есть средства претендовать на жизнь по собственному
разумению. Пауки знают, что мы намерены добиваться свободы любой ценой и
что рано или поздно своего достигнем. Им известно, что в конце концов их
владычеству над нами придет конец. - Он повернулся к Симеону. - Вот почему
они должны нас уничтожить, едва у них появится такая возможность. И вот
почему мы не можем позволить себе доверяться им.
Он говорил с такой самозабвенной убежденностью, что все зачарованно
притихли. Найл чувствовал, что Доггинз, сам того не ведая, Прибегает к силе
медальона, отчего его аргументы облекаются дополнительной силой.
Вместе с тем, судя по тому, как нахмурился Симеон, речь убеждала не до
конца.
- В таком случае, - подал голос Симеон, - у них меж собой, должно
быть, существуют какие-то еще более тесные узы, чем договор. Вероятно, они
связаны такой клятвой, которую никогда не посмеют нарушить.
Доггинз энергично мотнул головой.
- Я не верю, что такие клятвы существуют.
- А здесь ты ошибаешься, - возразил Симеон. - Мой шурин Пандион всю
жизнь провел за изучением пауков. Он много лет служил помощником начальника
порта и по роду занятий сталкивался с ними каждый день. Пандион утверждал,
что они верят в своих богов и богинь ничуть не меньше, чем мы в своих. Он
рассказал о случае, как однажды, проглотив ядовитую муху, взбесился
бойцовый паук и убил четверых матросов. Паука удалось запереть в
корабельном трюме, но когда судно причалило в порту, никто не осмеливался
его выпустить. Послали за Пандионом. Он заговорил с пауком и понял, что тот
ошалел от боли и находится при смерти. Но Пандион обещал его высвободить,
если тот поклянется богом тьмы Иблисом и богиней Дельты Нуадой. И паук,
даром что был вне себя от жгучей боли, сдержал слово и ни на кого не
набросился. Спустя полчаса он издох в судорогах. Это ли не доказательство,
что пауки тоже могут быть верны клятве?
- Простой паук-боец, может, и да, - согласился Доггинз. - Но неужто ты
веришь, что такими суевериями может связывать себя Повелитель?
- Да. Потому что они не считают это суевериями.
Доггинз пожал плечами.
- Что опять-таки не гарантирует нас от вероломства Повелителя. Боюсь,
мы сможем препираться в том же духе весь день и ни к чему не прийти. А мы
должны как-то определиться. - Он оглядел сидящих вокруг стола. - Какие
будут соображения?
Наступила тишина, которую прервал Найл, обратившись к Симеону.
- Ты упомянул богиню Дельты. Ты имел в виду Великую Дельту?
- Да, ее. Дельта у них - одно из священных мест.
От этой фразы в черепе у Найла легонько кольнуло.
- Ты не знаешь, почему?
Уголком глаза он заметил, как Доггинз нетерпеливо взмахнул рукой -
дескать: ну, что за ерунда! - но никак не отреагировал.
- Возможно, потому что Дельта так изобилует жизнью. Нуада еще зовется
рекой жизни.
Кожа будто бы ощутила на себе ледяные брызги.
- Рекой иди дарительницей?
- Рекой.
Найл обернулся к Доггинзу. Волнение было так велико, что приходилось
сдерживаться, иначе бы в голосе послышалась дрожь.
- Понял, нет? Дельта и есть центр силы. Доггинз сейчас же
насторожился:
- С чего ты взял?
- Помнишь, я как-то говорил, что сила напоминает расходящиеся по воде
круги? Если так, то у кругов должен иметься центр. Этот центр должен
находиться в Дельте. - Он повернулся к Симеону. - Ты там бывал. Тебе
никогда не доводилось чувствовать какой-нибудь подземной силы?
Симеон сосредоточенно нахмурился, затем покачал головой.
- Я ничего не чувствовал. У меня, видно, нет восприимчивости к такого
рода вещам. А вот у моей жены - наоборот. И она постоянно твердила, что в
Дельте чувствуется скрытое подземное биение. - Вопрос Найла, видимо, вызвал
у него замешательство. - Я всегда считал, что это у нее игра воображения.
- Почему? Симеон улыбнулся, припоминая.
- В Дельте для воображения приволье неописуемое. У меня постоянно
напрашивается сравнение с гнилым сыром, кишмя кишащим червяками. И все
время такое чувство, будто за тобой кто-то наблюдает. То восьмилапые крабы
идут по пятам, то вдруг слетаются и начинают докучать гигантские стрекозы.
Даже у меня, случалось, возникало подозрение чьего-то невидимого
присутствия...
- Тогда почему ты не прислушался к тому, что говорила насчет вибрации
твоя жена?
- Я люблю четкие факты, - сказал Симеон задумчиво. - Помнится,
был-таки один странный случай... Как раз на исходе дня мы вошли в Дельту -
ходили за соком ортиса, - и тут разразилась жуткая гроза. Мы даже
испугались - думали, смоет. И вот в самом ее разгаре над головой вдруг
полыхнуло, а гром шарахнул так, что уши заложило, - со мной такое было в
первый раз. И странно: буквально сразу мы оба почувствовали: что-то
произошло. Не могу сказать, что именно; просто стало по-иному, и все.
Ощущение, что за тобой наблюдают, исчезло. А когда, гроза закончилась,
стало заметно, что попадающиеся навстречу насекомые бродят; будто
ошарашенные. Даже растения стали себя вести как-то по-иному. У нас на
глазах стрекоза села прямо на ловушку Венеры. Ну, думаю, тут тебе и крышка.
Растение же стало сводить створки так медленно, что насекомое успело
улизнуть.
- А что, по-твоему, послужило тому причиной? - спросил Доггинз.
- Наверное, что-нибудь, связанное с молнией. Но молния не могла
подействовать на каждое растение и насекомое. Эффект длился несколько
часов, и мы тогда набрали сока ортиса вообще безо всяких сложностей.
Растения даже не пытались нас одурманить, и никто не пытался напасть, даром
что Валда наступила на клешненогого скорпиона. А на завтра все уже было,
как прежде, и опять чувствовалось, что за нами следят.
Манефон кивнул.
- И у меня было то же самое ощущение, когда мы раз причалили к Дельте
набрать воды - что за нами следят. Шею сзади словно покалывало.
- Ты ощутил подземную вибрацию? - поинтересовался Доггинз.
Милон, сосредоточенно насупясь, подумал.
- Видимо, да, хотя прежде я над этим не задумывался.
- А ты кому-нибудь рассказывал о своих ощущениях в Дельте? - спросил
Доггинз у Симеона. Тот в ответ покачал головой. - Почему же?
Симеон пожал плечами.
- Я не придавал этому особого значения. Дельта - странное место, там
что угодно может приключиться.
Доггинз поднял брови повыше.
- А вот я бы сразу придал тому значение. Симеон лишь отмахнулся от
такой неразумной критики.
- Одна из первых заповедей науки: никогда не строй теорию на зыбких
доводах.
- Но сегодня утром, - напомнил Найл, - ты мне сказал, что змейтрава в
Дельте вымахивает гораздо выше. Это разве не довод?
- Довод в пользу чего? Это может быть и из-за почвы, и из-за тепла, и
из-за влаги, и по причине всех трех обстоятельств вместе взятых. Хотя я и
вынужден признать, - добавил он нехотя, - что твоя подземная сила могла бы
объяснить великое множество сбивающих с толку явлений.
- Например, - предложил Найл, - сила, что увеличивает в размерах
растения, могла бы способствовать и росту насекомых.
Симеон покачал головой.
- У насекомых нет корней.
- Почему ты считаешь, - вклинился Доггинз, - что непременно нужны
корни? У грибов-головоногов тоже нет корней.
- У головоногов-то? - судя по глазам, Симеон был сбит с толку.
- Тебе известно, что со смертью пауки превращаются в головоногов? -
спросил лекаря Доггинз.
- Это что еще за сказки? - строгим голосом спросил Симеон.
- Никакие не сказки. Если не веришь, сходи полюбуйся на паучьи трупы -
там, возле карьера.
Симеон задумался.
- Может статься, это просто головоноги сползаются на мертвечину?
- Нет, - убежденно сказал Доггинз. - Пауки действительно превращаются
в грибы. Мы наблюдали нынче днем.
Слушая разговор, Найл сунулся под тунику и вынул медальон.
Покой и облегчение не заставили ждать;
почти болезненное возбуждение внезапно угасло, сменившись полной
собранностью и самообладанием.
Он повернулся к Симеону.
- Неужели ты не догадываешься, что это значит? Ты на днях говорил, не
можешь представить, что пауки когда-то были крохотных размеров. Вот и
ответ. Сила, стимулирующая рост всего живого в Дельте, действовала так же и
на пауков. Вот почему они почитают Дельту как святыню. Вот почему называют
богиню Дельты <рекой жизни>. Это и вправду река жизни. Она заставляет все
расти.
- Тогда почему она не превращает в великанов людей?
-Ответ, мне кажется, ясен. Потому что мы неспособны улавливать эту
вибрацию. Мы утратили связь с инстинктами. Мы чересчур активно используем
мозг.
- А откуда, по-твоему, исходит эта сила? - спросил Мидон.
-Не знаю. Возможно, она присутствовала на Земле всегда. Может быть,
это та сила, что заставляет расти все живое, только сосредоточена она в
области Дельты.
- Может, она прискакала на хвосте кометы, - сказал с улыбкой Уллик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12