Даже упоминание о том, что в небольшой части этого Рая обитают существа недолговечные, но при этом очень этичные, укрепило бы веру Родителей и побудило бы их еще сильнее стремиться к совершенству разума и духа, потребному для совершения Исхода.
Геллишомар чувствовал себя в великом долгу перед Корпусом Мониторов и персоналом госпиталя за то, что он жив и здоров. Он был благодарен единственному работающему в госпитале тарланину, которому удалось разговорить его и в конце концов убедить дать согласие на операцию. Он чувствовал, что в долгу и перед другими гроалтеррийцами, вот только оба этих долга ему было не суждено оплатить. Федерация не могла обрести полного контакта с гроалтеррийцами по вышеуказанным причинам, а Лиорен не мог получить ответа на два волновавших его вопроса.
Во время всех своих бесед с пациентами Лиорен никогда не позволял себе как-то влиять на их религиозные убеждения, какими бы нелепыми и смешными они ему ни представлялись. Он отказался вмешиваться в чужие верования, хотя теперь уже и сам не верил, что ни во что не верует. В создавшихся обстоятельствах такое поведение Лиорена с этической стороны выглядело безупречно, и Геллишомар тоже не мог повести себя иначе. Он не мог сообщить своему другу-тарланину тонкостей продвинутой гроалтеррийской философской системы и азов тамошнего богословия, не мог сказать ему, во что ему следует верить. Отвечать на второй вопрос Геллишомару и нужды не было, потому что Лиорен собирался принять решение самостоятельно, предпринять нечто, совершенно противоречащее его природе.
Лиорен был обескуражен тем, как плотно протекало его телепатическое общение с Геллишомаром, и тем, что ответы поступали еще тогда, когда он не успевал толком сформулировать вопрос.
«Мне совестно напоминать тебе, что ты мне кое-что должен, – думал Лиорен, – и просить об уплате хоть малой части этого долга. Когда ты касаешься моего разума, я ощущаю безграничность знаний, какую-то неописуемую светлую область, но ты ее от меня скрываешь. Если бы ты наставил меня, я бы уверовал. Почему ты, кто знает так много, не скажешь мне правду о Боге?»
«Ты и сам знаешь о нем достаточно много, – отвечал ему мысленно Геллишомар. – Этими знаниями ты пользовался, когда утешал многих существ, включая и меня – несчастного, страдающего бывшего меня. Но до сих пор ты не готов уверовать. Я уже ответил на твой вопрос».
«Тогда я повторю старый вопрос, – ответил Лиорен. – Есть ли для меня хоть какая-то надежда обрести успокоение и избавиться от мук совести, терзающих меня после катастрофы на Кромзаге? То решение, к которому я так долго и мучительно шел, заставит меня прибегнуть к поведению, постыдному для тарланина моего былого ранга, но это не имеет значения. Я могу и погибнуть. Я хочу только спросить: верно ли принятое мною решение?»
«Неужели воспоминания о Кромзаге не отпускают тебя ни на минуту, – спросил Геллишомар, – и для того, чтобы освободиться от них, ты готов лишить себя жизни?»
«Нет, – решительно отозвался Лиорен и сам поразился собственной пылкости. – Но это – из-за того, что в последнее время мне приходилось думать о множестве разных других вещей. Смерть не порадовала бы меня, особенно если бы она наступила в результате несчастного случая или из-за того, что я приму глупое решение».
"И все же ты веришь, что это решение сопряжено с высоким риском для твоей жизни, – сказал Геллишомар, – а я не вижу никаких признаков того, что ты готов передумать. Я не скажу тебе ничего о твоем решении – не скажу, верное оно, неверное или глупое и что за ним может воспоследовать. Я только напомню тебе, что в нашем существовании нет места случайностям.
Одно-единственное дело я сделаю для тебя, – продолжал Геллишомар. – Но я ни в коей мере не повлияю на твои будущие действия. Поскольку ты уже принял решение, я предлагаю тебе отбросить сомнения и безотлагательно приступать к выполнению намеченного плана".
Лиорен не сразу сумел окунуться в привычную рабочую среду, где разговоры велись с помощью неуклюжих фраз, значение которых поначалу казалось ему туманным. О'Мара закончил наконец перечисление недостатков своего практиканта. Конвей оскалился и напомнил Главному психологу, что вряд ли во всем госпитале найдется хоть один сотрудник, которого бы О'Мара когда-либо похвалил. В особенности редко, по словам Конвея, О'Мара расточал похвалы диагностам. Лиорену показалось, что все в палате смотрят на него с ожиданием и пытаются подобраться к нему поближе.
– Пациент чувствует себя хорошо, – торопливо проговорил Лиорен. – Он не испытывает никаких отрицательных ощущений и говорит о том, что его мыслительные процессы протекают все продуктивнее. Он хочет прибегнуть к помощи открытого канала, чтобы поблагодарить каждого здесь присутствующего лично.
Все были слишком взволнованны и рады, чтобы заметить, как тарланин ушел. А Лиорен продумал для себя самый короткий путь к палате кромзагарцев и пытался выбросить из головы все лишние мысли.
Он уже успел свериться с графиком работы персонала и установить, что в палате сейчас работают только две медсестры. Да это и понятно, ведь в палате лежат пациенты, полностью выздоровевшие и находящиеся под наблюдением перед выпиской. Вот только наличие охранника в форме Корпуса Мониторов как-то выбивалось из общепринятой картины.
Охранник оказался землянином-ДБДГ. У него было по паре рук и ног, и ростом он почти вдвое уступал Лиорену. Вооружен он был только парализатором, а парализатор мог обездвижить, но не убить.
– Лиорен, Отделение Психологии, – быстро представился тарланин. – Я здесь для того, чтобы опросить пациентов.
– А я здесь для того, чтобы не пускать вас в палату, – заявил охранник. – Майор О'Мара сказал, что вы, вероятно, попытаетесь проникнуть к пациентам-кромзагарцам и что в целях вашей же безопасности вход в палату вам должен быть воспрещен. Прошу вас, немедленно уходите, сэр.
Охранник выказывал участие и уважение к прежнему высокому рангу Лиорена, но никакая доброта, никакое сочувствие не смогли бы заставить его нарушить приказ. С одной стороны, О'Мара достаточно неплохо знал тарланскую психологию, чтобы понимать, что Лиорен не станет пытаться уйти от справедливого наказания путем самоубийства. Вероятно, Главный психолог на всякий случай решил перестраховаться – а вдруг один, отдельно взятый тарланин все же пошлет куда подальше свой моральный кодекс?
«Да, – подумал Лиорен, – это непредвиденное препятствие. Или все же предвиденное?»
– Рад, что вам понятна моя точка зрения, – добавил охранник. – Всего хорошего, сэр.
Через несколько секунд он потопал ногами и совершенно неожиданно, как бы для того, чтобы немного размяться, зашагал по коридору. Если бы Лиорен не отскочил в сторону, охранник бы напоролся на него.
«Спасибо тебе, Геллишомар», – подумал Лиорен и вошел в палату.
Палата представляла собой длинное помещение с высоким потолком. Кровати стояли вдоль стен. Посередине наподобие острова со стеклянными стенками возвышался сестринский пост. Техники-эксплуатационники воспроизвели в палате грязно-желтый свет кромзагарского солнца, загородили выступы в стенах растениями-эндемиками и увешали все вокруг картинами. Растения смотрелись вполне реально. Пациенты сидели или стояли небольшими группами около четырех кроватей. Несколько кромзагарцев собрались у экрана монитора. Специалист Корпуса Мониторов по Культурным Контактам растолковывал им, каковы долгосрочные планы Федерации по восстановлению техники на Кромзаге и реабилитации самих кромзагарцев. Одна из медсестер-орлигианок говорила с кем-то по переговорному устройству, другая, покачивая головой из стороны в сторону, рассеянно смотрела вдаль. Они явно не заметили Лиорена. Ведь медсестры были уверены, что за дверью стоит охранник, поэтому в некотором роде были слепы.
Геллишомар сказал Лиорену, что вне зависимости от того, верное или неверное решение принял Лиорен, выполнить его он должен был немедленно.
Стараясь не выказывать ни поспешности, ни растерянности, Лиорен зашагал по палате. По мере его продвижения воцарялась тишина. Он бросал быстрые взгляды на стоящих и сидящих пациентов. Они смотрели ему вслед. Тарланин не умел читать чувств кромзагарцев по выражению их лиц и не представлял, о чем они думают. Добравшись до самой многочисленной группы пациентов, тарланин остановился.
– Я Лиорен, – медленно проговорил он. Кромзагарцы, похоже, уже давно поняли, кто он такой и как его зовут. Пациенты, до того лежавшие и сидевшие на ближайших кроватях, быстро поднялись и подошли поближе. Со всех сторон к ним спешили другие Кромзагарцы. В конце концов они окружили Лиорена плотной стеной.
Лиорена охватили острые, яркие воспоминания о том, как он увидел первого в своей жизни кромзагарца. То была женщина. Она напала на него, думая, что он хочет сделать что-то плохое с ее детишками, спавшими в соседней комнате. Ее тело было сильно обезображено белесыми бляшками, мышцы были вялыми и слабыми от истощения, но все же она сумела нанести Лиорену весьма значительные повреждения. А теперь его окружало около тридцати кромзагарцев, пребывавших в полном здравии и хорошей физической форме. Лиорен понимал, на что способны их руки, усаженные шипами и оснащенные длинными когтями, – он сам много раз видел, как они забивали друг дружку чуть не до смерти.
На Кромзаге они дрались пылко, но полностью владели собой. Они старались нанести как можно больше вреда противнику, но ни в коем случае не забить его до смерти. Цель у этих драк была одна: возбудить почти атрофировавшуюся эндокринную систему и осуществить совокупление и тем самым – продлить род, обреченный на вымирание. Но Лиорен не был ни кромзагарцем, ни их потенциальным соперником на сексуальной ниве. Он был чужаком, повинным в бессчетном количестве смертей, повинным в том, что чуть было напрочь не уничтожил весь кромзагарский народ. Вероятно, Кромзагарцы не станут держать в узде свою ненависть к нему, свое желание разодрать его на мелкие кусочки.
Лиорен гадал, оказывает ли Геллишомар дистанционное влияние на разум охранника и двух медсестер – в обычных обстоятельствах они бы уже давно проявили интерес к собравшейся толпе и попытались бы спасти глупого тарланина, искавшего приключений на собственную голову. Лиорену вдруг захотелось, чтобы Геллишомар не был таким умельцем воздействовать на чужие умы. Тарланину страстно расхотелось умирать, но внезапно он понял, что мысли его лежат перед Геллишомаром как на ладони, и ему стало ужасно стыдно.
Он и так собирался совершить поступок, противный его чести и гордости. Лиорен медленно обвел взглядом лица стоявших вокруг него кромзагарцев и заговорил.
– Я Лиорен, – повторил он. – Вы знаете, что я – тот, кто повинен в смерти множества ваших соотечественников. Преступление это слишком тяжко, чтобы оправдываться, и наказать меня должны именно вы. Но прежде чем вы меня накажете, я хочу сказать, что очень стыжусь того, что натворил, и прошу вас простить меня.
«А мне вовсе не так стыдно, как я думал», – удивился Лиорен, ожидая расплаты. Вместо стыда он чувствовал облегчение и радость.
Глава 27
– Охранник утверждает, что видел, как вы вошли в палату, – тихо, но грозно проговорил Главный психолог. – Медсестры не догадывались о вашем присутствии до тех пор, пока вокруг вас не собралась толпа и не поднялся крик. Когда появился охранник, вы заявили ему, что волноваться не о чем, что идет богословский спор, к которому и он может присоединиться. Охранник утверждает, что все же был обеспокоен, так как видывал бунты, протекавшие куда спокойнее. Тарланам неведомо чувство юмора, поэтому, по всей вероятности, вы сказали правду. Что произошло в палате, отвечайте, черт бы вас побрал! Или вы снова сковали свои уста обетом молчания?
– Нет, сэр, – спокойно отозвался Лиорен. – Разговор протекал открыто, и никто от меня не требовал сохранить его в тайне. Когда вы меня вызвали, я занимался подготовкой подробнейшего отчета для вас обо всех...
– Изложите его вкратце, – резко прервал Лиорена О'Мара.
– Хорошо, сэр, – послушно ответил Лиорен и, стараясь удержать в равновесии точность и краткость, продолжал:
– Когда я представился, извинился и попросил прощения за то тяжкое преступление, в котором я повинен перед кромзагарцами...
– Вы? Попросили прощения? – вмешался О'Мара. – Вот уж... Вот уж неожиданность, так неожиданность!
– Полной неожиданностью для меня оказалось и поведение кромзагарцев, – откликнулся Лиорен. – Учитывая тяжесть моего преступления, я ожидал с их стороны крайней жестокости, а они вместо этого...
– Вы надеялись, что они убьют вас? – снова встрял О'Мара. – Вы поэтому пошли к ним?
– Вовсе нет! – резко возразил Лиорен. – Я пошел к ним, чтобы принести свои извинения. Для тарланина это постыдное деяние, поскольку считается трусостью и бесчестием, попыткой сбросить вину и избежать справедливого наказания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Геллишомар чувствовал себя в великом долгу перед Корпусом Мониторов и персоналом госпиталя за то, что он жив и здоров. Он был благодарен единственному работающему в госпитале тарланину, которому удалось разговорить его и в конце концов убедить дать согласие на операцию. Он чувствовал, что в долгу и перед другими гроалтеррийцами, вот только оба этих долга ему было не суждено оплатить. Федерация не могла обрести полного контакта с гроалтеррийцами по вышеуказанным причинам, а Лиорен не мог получить ответа на два волновавших его вопроса.
Во время всех своих бесед с пациентами Лиорен никогда не позволял себе как-то влиять на их религиозные убеждения, какими бы нелепыми и смешными они ему ни представлялись. Он отказался вмешиваться в чужие верования, хотя теперь уже и сам не верил, что ни во что не верует. В создавшихся обстоятельствах такое поведение Лиорена с этической стороны выглядело безупречно, и Геллишомар тоже не мог повести себя иначе. Он не мог сообщить своему другу-тарланину тонкостей продвинутой гроалтеррийской философской системы и азов тамошнего богословия, не мог сказать ему, во что ему следует верить. Отвечать на второй вопрос Геллишомару и нужды не было, потому что Лиорен собирался принять решение самостоятельно, предпринять нечто, совершенно противоречащее его природе.
Лиорен был обескуражен тем, как плотно протекало его телепатическое общение с Геллишомаром, и тем, что ответы поступали еще тогда, когда он не успевал толком сформулировать вопрос.
«Мне совестно напоминать тебе, что ты мне кое-что должен, – думал Лиорен, – и просить об уплате хоть малой части этого долга. Когда ты касаешься моего разума, я ощущаю безграничность знаний, какую-то неописуемую светлую область, но ты ее от меня скрываешь. Если бы ты наставил меня, я бы уверовал. Почему ты, кто знает так много, не скажешь мне правду о Боге?»
«Ты и сам знаешь о нем достаточно много, – отвечал ему мысленно Геллишомар. – Этими знаниями ты пользовался, когда утешал многих существ, включая и меня – несчастного, страдающего бывшего меня. Но до сих пор ты не готов уверовать. Я уже ответил на твой вопрос».
«Тогда я повторю старый вопрос, – ответил Лиорен. – Есть ли для меня хоть какая-то надежда обрести успокоение и избавиться от мук совести, терзающих меня после катастрофы на Кромзаге? То решение, к которому я так долго и мучительно шел, заставит меня прибегнуть к поведению, постыдному для тарланина моего былого ранга, но это не имеет значения. Я могу и погибнуть. Я хочу только спросить: верно ли принятое мною решение?»
«Неужели воспоминания о Кромзаге не отпускают тебя ни на минуту, – спросил Геллишомар, – и для того, чтобы освободиться от них, ты готов лишить себя жизни?»
«Нет, – решительно отозвался Лиорен и сам поразился собственной пылкости. – Но это – из-за того, что в последнее время мне приходилось думать о множестве разных других вещей. Смерть не порадовала бы меня, особенно если бы она наступила в результате несчастного случая или из-за того, что я приму глупое решение».
"И все же ты веришь, что это решение сопряжено с высоким риском для твоей жизни, – сказал Геллишомар, – а я не вижу никаких признаков того, что ты готов передумать. Я не скажу тебе ничего о твоем решении – не скажу, верное оно, неверное или глупое и что за ним может воспоследовать. Я только напомню тебе, что в нашем существовании нет места случайностям.
Одно-единственное дело я сделаю для тебя, – продолжал Геллишомар. – Но я ни в коей мере не повлияю на твои будущие действия. Поскольку ты уже принял решение, я предлагаю тебе отбросить сомнения и безотлагательно приступать к выполнению намеченного плана".
Лиорен не сразу сумел окунуться в привычную рабочую среду, где разговоры велись с помощью неуклюжих фраз, значение которых поначалу казалось ему туманным. О'Мара закончил наконец перечисление недостатков своего практиканта. Конвей оскалился и напомнил Главному психологу, что вряд ли во всем госпитале найдется хоть один сотрудник, которого бы О'Мара когда-либо похвалил. В особенности редко, по словам Конвея, О'Мара расточал похвалы диагностам. Лиорену показалось, что все в палате смотрят на него с ожиданием и пытаются подобраться к нему поближе.
– Пациент чувствует себя хорошо, – торопливо проговорил Лиорен. – Он не испытывает никаких отрицательных ощущений и говорит о том, что его мыслительные процессы протекают все продуктивнее. Он хочет прибегнуть к помощи открытого канала, чтобы поблагодарить каждого здесь присутствующего лично.
Все были слишком взволнованны и рады, чтобы заметить, как тарланин ушел. А Лиорен продумал для себя самый короткий путь к палате кромзагарцев и пытался выбросить из головы все лишние мысли.
Он уже успел свериться с графиком работы персонала и установить, что в палате сейчас работают только две медсестры. Да это и понятно, ведь в палате лежат пациенты, полностью выздоровевшие и находящиеся под наблюдением перед выпиской. Вот только наличие охранника в форме Корпуса Мониторов как-то выбивалось из общепринятой картины.
Охранник оказался землянином-ДБДГ. У него было по паре рук и ног, и ростом он почти вдвое уступал Лиорену. Вооружен он был только парализатором, а парализатор мог обездвижить, но не убить.
– Лиорен, Отделение Психологии, – быстро представился тарланин. – Я здесь для того, чтобы опросить пациентов.
– А я здесь для того, чтобы не пускать вас в палату, – заявил охранник. – Майор О'Мара сказал, что вы, вероятно, попытаетесь проникнуть к пациентам-кромзагарцам и что в целях вашей же безопасности вход в палату вам должен быть воспрещен. Прошу вас, немедленно уходите, сэр.
Охранник выказывал участие и уважение к прежнему высокому рангу Лиорена, но никакая доброта, никакое сочувствие не смогли бы заставить его нарушить приказ. С одной стороны, О'Мара достаточно неплохо знал тарланскую психологию, чтобы понимать, что Лиорен не станет пытаться уйти от справедливого наказания путем самоубийства. Вероятно, Главный психолог на всякий случай решил перестраховаться – а вдруг один, отдельно взятый тарланин все же пошлет куда подальше свой моральный кодекс?
«Да, – подумал Лиорен, – это непредвиденное препятствие. Или все же предвиденное?»
– Рад, что вам понятна моя точка зрения, – добавил охранник. – Всего хорошего, сэр.
Через несколько секунд он потопал ногами и совершенно неожиданно, как бы для того, чтобы немного размяться, зашагал по коридору. Если бы Лиорен не отскочил в сторону, охранник бы напоролся на него.
«Спасибо тебе, Геллишомар», – подумал Лиорен и вошел в палату.
Палата представляла собой длинное помещение с высоким потолком. Кровати стояли вдоль стен. Посередине наподобие острова со стеклянными стенками возвышался сестринский пост. Техники-эксплуатационники воспроизвели в палате грязно-желтый свет кромзагарского солнца, загородили выступы в стенах растениями-эндемиками и увешали все вокруг картинами. Растения смотрелись вполне реально. Пациенты сидели или стояли небольшими группами около четырех кроватей. Несколько кромзагарцев собрались у экрана монитора. Специалист Корпуса Мониторов по Культурным Контактам растолковывал им, каковы долгосрочные планы Федерации по восстановлению техники на Кромзаге и реабилитации самих кромзагарцев. Одна из медсестер-орлигианок говорила с кем-то по переговорному устройству, другая, покачивая головой из стороны в сторону, рассеянно смотрела вдаль. Они явно не заметили Лиорена. Ведь медсестры были уверены, что за дверью стоит охранник, поэтому в некотором роде были слепы.
Геллишомар сказал Лиорену, что вне зависимости от того, верное или неверное решение принял Лиорен, выполнить его он должен был немедленно.
Стараясь не выказывать ни поспешности, ни растерянности, Лиорен зашагал по палате. По мере его продвижения воцарялась тишина. Он бросал быстрые взгляды на стоящих и сидящих пациентов. Они смотрели ему вслед. Тарланин не умел читать чувств кромзагарцев по выражению их лиц и не представлял, о чем они думают. Добравшись до самой многочисленной группы пациентов, тарланин остановился.
– Я Лиорен, – медленно проговорил он. Кромзагарцы, похоже, уже давно поняли, кто он такой и как его зовут. Пациенты, до того лежавшие и сидевшие на ближайших кроватях, быстро поднялись и подошли поближе. Со всех сторон к ним спешили другие Кромзагарцы. В конце концов они окружили Лиорена плотной стеной.
Лиорена охватили острые, яркие воспоминания о том, как он увидел первого в своей жизни кромзагарца. То была женщина. Она напала на него, думая, что он хочет сделать что-то плохое с ее детишками, спавшими в соседней комнате. Ее тело было сильно обезображено белесыми бляшками, мышцы были вялыми и слабыми от истощения, но все же она сумела нанести Лиорену весьма значительные повреждения. А теперь его окружало около тридцати кромзагарцев, пребывавших в полном здравии и хорошей физической форме. Лиорен понимал, на что способны их руки, усаженные шипами и оснащенные длинными когтями, – он сам много раз видел, как они забивали друг дружку чуть не до смерти.
На Кромзаге они дрались пылко, но полностью владели собой. Они старались нанести как можно больше вреда противнику, но ни в коем случае не забить его до смерти. Цель у этих драк была одна: возбудить почти атрофировавшуюся эндокринную систему и осуществить совокупление и тем самым – продлить род, обреченный на вымирание. Но Лиорен не был ни кромзагарцем, ни их потенциальным соперником на сексуальной ниве. Он был чужаком, повинным в бессчетном количестве смертей, повинным в том, что чуть было напрочь не уничтожил весь кромзагарский народ. Вероятно, Кромзагарцы не станут держать в узде свою ненависть к нему, свое желание разодрать его на мелкие кусочки.
Лиорен гадал, оказывает ли Геллишомар дистанционное влияние на разум охранника и двух медсестер – в обычных обстоятельствах они бы уже давно проявили интерес к собравшейся толпе и попытались бы спасти глупого тарланина, искавшего приключений на собственную голову. Лиорену вдруг захотелось, чтобы Геллишомар не был таким умельцем воздействовать на чужие умы. Тарланину страстно расхотелось умирать, но внезапно он понял, что мысли его лежат перед Геллишомаром как на ладони, и ему стало ужасно стыдно.
Он и так собирался совершить поступок, противный его чести и гордости. Лиорен медленно обвел взглядом лица стоявших вокруг него кромзагарцев и заговорил.
– Я Лиорен, – повторил он. – Вы знаете, что я – тот, кто повинен в смерти множества ваших соотечественников. Преступление это слишком тяжко, чтобы оправдываться, и наказать меня должны именно вы. Но прежде чем вы меня накажете, я хочу сказать, что очень стыжусь того, что натворил, и прошу вас простить меня.
«А мне вовсе не так стыдно, как я думал», – удивился Лиорен, ожидая расплаты. Вместо стыда он чувствовал облегчение и радость.
Глава 27
– Охранник утверждает, что видел, как вы вошли в палату, – тихо, но грозно проговорил Главный психолог. – Медсестры не догадывались о вашем присутствии до тех пор, пока вокруг вас не собралась толпа и не поднялся крик. Когда появился охранник, вы заявили ему, что волноваться не о чем, что идет богословский спор, к которому и он может присоединиться. Охранник утверждает, что все же был обеспокоен, так как видывал бунты, протекавшие куда спокойнее. Тарланам неведомо чувство юмора, поэтому, по всей вероятности, вы сказали правду. Что произошло в палате, отвечайте, черт бы вас побрал! Или вы снова сковали свои уста обетом молчания?
– Нет, сэр, – спокойно отозвался Лиорен. – Разговор протекал открыто, и никто от меня не требовал сохранить его в тайне. Когда вы меня вызвали, я занимался подготовкой подробнейшего отчета для вас обо всех...
– Изложите его вкратце, – резко прервал Лиорена О'Мара.
– Хорошо, сэр, – послушно ответил Лиорен и, стараясь удержать в равновесии точность и краткость, продолжал:
– Когда я представился, извинился и попросил прощения за то тяжкое преступление, в котором я повинен перед кромзагарцами...
– Вы? Попросили прощения? – вмешался О'Мара. – Вот уж... Вот уж неожиданность, так неожиданность!
– Полной неожиданностью для меня оказалось и поведение кромзагарцев, – откликнулся Лиорен. – Учитывая тяжесть моего преступления, я ожидал с их стороны крайней жестокости, а они вместо этого...
– Вы надеялись, что они убьют вас? – снова встрял О'Мара. – Вы поэтому пошли к ним?
– Вовсе нет! – резко возразил Лиорен. – Я пошел к ним, чтобы принести свои извинения. Для тарланина это постыдное деяние, поскольку считается трусостью и бесчестием, попыткой сбросить вину и избежать справедливого наказания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42