Что
собственно и привело мышечные волокна в столь непонравившиеся
нам движение.
- Но откуда "извне", Холмс?
- Видно Володька работал не только с магнитной аурой,
создаваемой электрохимическими реакциями мозга, но и с некой
"жизненностью".
- Душой?
- Дружище, я не стал бы называть это величавым словом "душа".
Просто стоячая тонкоэнергетическая волна, которая отвечает за
развитие мозга и взаимодействие его частей. Трупу она,
конечно, не нужна, поэтому, приобретя самостоятельность,
группируется с другими подобными структурами. Не исключено, что
именно из этого сложения волн и получается пресловутый темный
астрал, известный по сочинениям господ теософов и способный на
многие гадости..."


На удивление и в галлюцинации водка осталась водкой. А портвейн
портвейном. Дамочка же подсела ко мне поближе, открыв глубины
выреза на своем платье. Я же простер свою руку в ее сторону
вдоль спинки дивана. Потом мы выпили на брудер(швестер)шафт. Я
затянул это дело и вдруг почувствовал - пора активничать, имею
же право воспользоваться своим личным миражом. Пока я
обрабатывал художницу Любу руками, она меня даже поощряла
изгибами и прочими страстными телодвижениями. Потом, правда,
оказала формальное, я бы даже сказал, подбадривающее
сопротивление. Это, когда ей снимали "налет культуры", то есть
одежку. Разок даже попробовала улизнуть в шутку.
Однако далеко дамочка не отбежала. Усевшись на мне сверху,
вовсе уже не сопротивлялась, а стала прилежно трудиться,
как крестьянка на строгом барине. И, кстати, проявила немало
трудолюбия. Потом она слезла и пошла в ванну, я же в
своем видении еще ухитрился вздремнуть.
До той поры, пока меня не пнули тапком с острым носком. Хоть и
видение, а ощущения неприятные. Еще мешали насморк в носу и
першение в горле, живот побаливал и в сортир хотелось... Это
мрака в галлюцинации не должно быть. Или получается
кошмарнавтика какая-то. А художница стоит передо мной почему-то
с очень злобным выражением лица. Хорек по сравнению с ней просто
дирижер Спиваков.
- Любаша, солнышко...
- Заткнись,- шипит она почище гюрзы.- Тебе, сволочь, слова не
давали.
- Милая,- пытаюсь успокоить ее вкрадчивым голосом,- какая ж из
меня сволочь? ведь ты сама пошла на половое сотрудничество.
- Насильник, насильник...,- ну и всякие такие слова, которые
при всем желании уменьшительно-ласкательными не назовешь.
- Разве не ты пыхтела на мне с энтузиазмом достойным лучшего
применения?- позанимался я еще психотерапией, хотя
моя спина уже увлажнилась от искреннего испуга. Кажется, я
спутал видение с явью!
- Ты принудил меня, гад-негодяй. Заставил вступить в
сношение на тридцатой минуте появления здесь, на шестидесятой
минуте нашего знакомства. Вот они твои малыши.
Оскорбленная дама торжественным жестом показала пакетик с
тщательно собранными живчиками.
- Восемь лет тебе, подонок, восемь лет петухом будешь в
зоне. Вместе с Петькой-дураком станете верзухами трудиться,
только он лет на пять пораньше тебя на пенсию выйдет.
Вот так влип. Ну, стервь. Грохнуть ее что ли? Но я ж никого еще
не убивал, даже не стукнул как следует. Если не считать моих
видений. Или это не видения были вовсе? А такие же
правды-реальности, как и та, что сейчас на меня навалилась. В
таком случае, с художницей пора кончать... Нет, я Любу даже
по-умелому взять за горло не смогу. А не сесть ли нам как-нибудь
за стол переговоров?
- Извини, я не хотел тебя обидеть-оскорбить. Все наоборот.
Может, нам как-нибудь уладить это дело полюбовно.
- И не надейся, зверь, твои полюбовные дела я уже испытала.
- А сто баксов не устроят ли тебя, Любовь? Сотенка ведь
кого угодно устроят.
- Ничтожный тип-козел-свинья, неужели ты думаешь, что мое
унижение оценивается в какие-то сто убогих баксов? Тем более и
в милицию я уже позвонила.
Мне стало так жарко, что влага принялась струями выходить из
кожи. Надо же, напела ментам.
- Но, может, унижение твое оценивается в двести? А милиции
заявишь, что пошутила, хотела постращать приятеля.
Люба полуотвернулась с умелой матерщиной на устах, а потом
все-таки пошла на попятную.
- Через два часа, дрянь-мерзавец-зараза, ты должен мне выложить
две тысячи долларов. Тогда я тебя прощу. Менты появятся минут
через семь и я скажу им, что от потрясения забыла твои приметы,
кто ты и откуда. Но если ты, падло-урод-скотина, захочешь
схохмить и не рассчитаешься, я быстренько все вспомню. А теперь
кругом, марш!
Я, похватав свои вещи и бумаги, скатился с лестницы как
Тунгусский метеорит, едрить его налево.
Как же меня угораздило так влипнуть? Мысли мелькали, я метался
как броуновская частица в поисках такси. Если б знал, что
нахожусь в яви, разве сотворил бы плотскую любовь с такой
плотоядной Любовью. И как мне теперь распознать правду в том,
что случилось со мной раньше?.. Однако, доктор-наркоман
все-таки убег в леса - значит, было от чего. Или мы с ним
сообщники, и я тоже нарком? В этом случае оба мы "хуже".
Возможно, я планировал операцию, он претворял. А раз доктор
сейчас в отлучке, случилось короткое замыкание: сцеволин меня не
усыпил, а напротив, взнуздал и толкнул на насилие.
Когда я схватил две тысячи баксов трясущимися руками и
помчался к подлюке-стерве-Любке, плохо мне было. Так хреново,
что даже полегчало. Глаза, а затем мозги заволокло мутью, отчего
я слегка впал в прострацию. Поэтому не сразу понял, что около
Любиного подъезда собралась толпа. Подчиняясь роевому инстинкту,
стал протискиваться, напирать, и неожиданно вник в суть
скопления народа. Интерес толпы был возбужден тем, что женщина
покинула квартиру на восьмом этаже через окно кухни. Восьмой
этаж - Любин этаж! Я проник еще дальше в бухтящую людскую гущу
и пустил взгляд из-под чьей-то мышки. Лицо у трупа я не
разглядел. И правильно - там мало что осталось. Но волосы,
платье, отлетевшие туфли - все принадлежало художнице.
Две тысячи "зеленых" уже больше не пригодятся Любе, мне же пора
сматываться отсюда. Потому что автор очередного злодейства, а
именно доктор-душегубец, скорее всего, где-то рядом и возможно
сопит мне сейчас в затылок. Он, как верный вассал, сохраняет мои
денежки в целости, лишь потому, что однажды собирается придти,
сгрести все и опустить занавес. Он опасен. А я нет. Судя по
свиданию с художницей, накуролесить я, пожалуй, могу, но насчет
мокрухи слабоват.
Удар может быть пропущен в любой момент, мои натянутые нервы
звенят, чуть ли не лопаются, и только поезд принесет мне
облегчение.
5.
Все время, оставшееся до отъезда, я таился по темным углам,
как змея подколодная и таракан запечный. На звонки не отвечал, к
двери ближе чем на три метра не подходил. Спал с топором, мылся
в хоккейном шлеме, в туалет ходил с самодельным копьем. На
вокзал ехал на попутном грузовике с двумя складными ножами в
карманах.
И вот, наконец, я в поезде. Спальном вагоне, двухместном купе. В
компании с упитанным пожилым дядькой, у которого щеки чуть ли не
на плечах болтаются. В Бологом его не станет. И тогда надо снова
быть начеку и на взводе. А пока я из купе никуда - перед
поездкой целый день тщательно сторонился пива и даже чая, чтобы
затем не потянуло в вагонный сортир.
Через полчасика, когда проводник заглянул в билеты и выдал сырое
бельишко, я был готов к сновидениям. Расчленил влажную кучку,
расстелил и случайно скользнул взглядом по дядьке.
Вначале показалось, что померещилось. А потом. Боже ж мой!
Передо мной сидел доктор Лапеко, который выложил на столик
накладной нос, "лысый" парик, защечные прокладки и чему-то
радовался. Потом еще показал мои складные ножи и тогда его
улыбка доплыла до ушей. Можно, конечно, сейчас рвануть по
проходу с воем: "Рятуйте, люди добры". Но, во-первых, проклятый
доктор запросто опередит меня, прыснув газом или просто ударив
для "иммобилизации" по затылку. А во-вторых, как я стану
доказывать проводнику вредность своего попутчика. Изменением
его физиономии? Только вот, когда полутрезвый проводник наши
билеты проверял, разглядывать какую-либо рожу он и не собирался.
Он и так стошнить боялся.
- Ну как самочувствие, больной?- поинтересовался доктор Лапеко.
- Что ж вы раньше-то не спросили про самочувствие, когда я
только в поезд сел? Личину, понимаешь, чужую напялили. Не
солидно.
- Я берег вашу психику, Борис. Даже сейчас вы имеете довольно
бледный вид.
- Слушайте, доктор, или как вас там, пропишите мне витамины
и отойдите от поезда. Именно ваше присутствие портит мою
нервную систему.
- А то, что надо вернуть денежки за три лишние ампулы, вас
не беспокоит, больной?
- Пожалуй, вы могли бы, неуважаемый айболит, забрать вашу отраву
в самый первый день, хоть три ампулы, хоть все тринадцать.
- Но они же, Борис, принесли вам столько пользы. Четыре
тысячи баксов в подарок получить - от нашего стола вашему!
Неблагодарный вы. Остается вам только повторить слова вождя:
"Благодарность - собачье чувство". А не боитесь, что потом
стыдно будет?.. Я же могу спасти вас от неизбывного стыда. Надо
только уплатить за три лишние ампулы две тысячи "зеленых". Мне
по силам было просто изъять эту наличность у вас, например,
возле Любашиного дома, но я ведь стремлюсь к идеалу.
- Хороший у вас идеал, полезный - половина собранной чужими
руками суммы!
- Именно что половина, именно что моими руками. Я реализую свое
право на справедливое вознаграждение.
Половину хочет взять гад. И дело мое издательское порушить, и
превратить меня в соучастника. Надо бы потянуть время.
- Вы лучше, доктор, скажите, как узнавали обстоятельства моих
поездок. В первый раз вы позвонили и случайно для себя услышали
мое ценное бормотание? Угадал ведь я. А во второй и третий разы?
- Точно так же. Звонил в нужный момент. Вы, прежде чем сделать
инъекцию, задергивали шторы - я же все видел, не сходя с
кресла. Ваши мозги были так чудесно расторможены благодаря
сцеволину. Вы были по-настоящему раскрепощенной личностью...
Кстати, чтобы помочь вам разобраться с Любой, я унизился до
заурядной слежки - хотелось оградить вас от превратностей
судьбы. Ладно, давайте делиться. Ведь я сейчас проявляю лучшие
гражданские свойства: стремление к равенству и социальной
справедливости.
- Когда это касается чужих накоплений. Вы, я смотрю, верный
ленинец... Значит так, делиться я с вами не буду и
соответственно не тороплюсь стать соучастником мокрых дел. Но
даю вам возможность унести ногти, доносительство не относится
к числу моих хобби.
Почему я так отважно высказался? Это произошло автоматически,
что-то изнутри воспротивилось предложению доктора. Впечатление
было такое, что меня скрепила невесть откуда взявшаяся стальная
арматура.
- Вы, Борис, действительно полноценный соучастник. Разве вы не
желали скорой кончины всем четверым свежеупокоившимся особам? Так
что мой лавровый венец вполне делится пополам.
- Даже если так, то желания уголовно ненаказуемы, господин
Лапеко.
Не имея разумных доводов, доктор стал выступать в роли духовной
оппозиции.
- Но желания - уже грех. Я, как добрый волшебник,
материализовал ваш грех - искупляйте на здоровье... Ага, мы не
способны к нравственному очищению. У нас только страх и ужас за
убогую писательскую карьерку. Неужели нам неведомо, что Толстого
с Булгаковым мы не будем напоминать даже в темное время суток?
Хотя первый гений уже никому не интересен, а второго лет через
десять станут любить только авторы учебников. Мы же выскользнем
из памяти читателя, как только перестанем раздражать его
зрительные рецепторы... Да, вы все-таки очень приземленный тип,
Лямин.
- А вы очень утонченный. Особенно, когда ножом под ребрами
ковыряете.- огрызнулся я.
- Тогда поговорим на земном языке, но без всяких грубостей.-
доктор достал из кармана пистолет системы "ПБ", тот, который
сейчас можно приобрести на любом углу за триста долларов. Затем,
посвистывая, насадил глушак на ствол.
- Ну и...
- Сами понимаете, пациент, что ваш уход с игрового поля будет
классически чистым. Ведь вашими денежками, по идее, может
заинтересоваться любой попутчик, в том числе и щекастый дедуля из
Бологого, который собрался купить себе мотоцикл с коляской и
хрюшку. Ну, так будем делиться?
- Не будем.- рьяно возразил я. Ответ на уровне "всех не
перекусаешь". С чего я так откликнулся, пойди пойми. Казалось,
на секунду я стал микрофоном, через который заговорил кто-то
сильный и смелый. Может, это лечение сцеволином на меня
подействовало, обеззаразив мой вечный страх?
- Ну, ты сам этого хотел. Топай в тамбур.- распорядился
"добрый" доктор.
И вот я, оставив чемоданчик с денежками в купе, марширую под
конвоем в тамбур. Крик о спасении, шаг влево, шаг вправо
считаются побегом - будет стрелять без предупреждения. Впрочем,
этот конвоир выстрелит в любом случае.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10