Она всходила, как гневный глаз. Несколько мгновений темнота была насыщена
лишь ее мрачными лучами.
Но уже по всему непроглядному небу начали высыпать звезды, сияющие,
зеленоватые созвездия, - ледяные лучи их кололи глаза. Мрачная звезда,
восходя, разгоралась.
Добежав до берега, Лось остановился и, указывая рукой на красную
звезду, сказал:
- Земля.
Гусев снял картуз, вытер пот со лба. Закинув голову, глядел на
плывущую между созвездиями далекую родину. Его лицо было печально и
побледневшее.
Так, они долго стояли на белеющем в звездном свету древнем берегу
канала.
Но вот, из-за темной и резкой черты горизонта появился светлый серп,
меньше лунного, и стал подниматься над кактусовым полем. Длинные тени
легли от лапчатых растений.
Гусев локтем толкнул Лося.
- Позади-то нас, поглядите.
Позади них над холмистой равниной, над рощами и развалинами, стоял
второй спутник Марса. Круглый, желтоватый диск его, так же меньший луны,
клонился за зубчатые горы. Отблескивали на холмах металлические диски.
- Ну и ночь, - прошептал Гусев, - как во сне.
Они осторожно спустились с берега в темные заросли кактусов. Из-под
ног шарахнулась чья-то тень. Мохнатый клубок побежал по лунным пятнам.
Заскрежетало. Пискнуло - пронзительно, нестерпимо тонко. Шевелились,
поблескивающие в мертвом свету листья кактусов. Липла к лицу паутина,
упругая, как сеть.
Вдруг, вкрадчивым, ужасным, раздирающим воем огласилась ночь.
Оборвало. Все стихло. Гусев и Лось большими прыжками, содрогаясь от
отвращения и ужаса бежали по полю, перескакивали через ожившие растения.
Наконец, в свету восходящего серпа блеснула стальная обшивка
аппарата. Добежали. Присели, отпыхиваясь.
- Ну, нет, по ночам в эти паучиные места я не ходок, - сказал Гусев,
отвинтил люк и полез в аппарат.
Лось еще медлил. Прислушивался, поглядывал. И вот, он увидел - между
звезд черным фантастическим силуэтом плыла крылатая тень корабля.

ЛОСЬ ГЛЯДИТ НА ЗЕМЛЮ

Тень воздушного корабля исчезла. Лось влез на обшивку аппарата,
закурил трубочку и поглядывал на звезды. Тонкий холодок слегка знобил
тело.
Внутри аппарата возился, бормотал Гусев, рассматривал, прятал
найденные вещицы. Потом голова его высунулась из люка:
- Что вы ни говорите, Мстислав Сергеевич, а это все золото, а
камушкам - цены нет. Эти вещи в Петербурге продать - десять вагонов денег.
Вот дуреха-то моя обрадуется.
Голова скрылась, и вскоре он совсем затих. Счастливый был человек,
Гусев.
Но Лось спать не мог, - сидел, помаргивал на звезды, посасывал
трубочку. Чорт знает что такое! Откуда на Марс могли попасть африканские
маски с этим отличительным, третьим глазом в виде сот в междубровной
впадине? А мозаика? Погибающие в море, летящие между звезд великаны?
Изображение головы сфинкса на щитах? А знак параболы: - рубиновый шарик, -
земля и кирпичный, - Марс? Знак власти над двумя мирами. Непостижимо. А
поющая книга? А странный город, появившийся в туманном зеркале? Затем, -
почему весь этот край покинут, заброшен?
Лось выколотил трубку о каблук и снова набил ее табаком. Скорее бы
настал день. Очевидно, что марсианин-летчик даст знать куда-нибудь в
населенный центр. Быть может, их уже и сейчас разыскивают, и проплывший
перед звездами корабль, именно, послан за ними.
Лось оглянул небо. Свет красноватой звезды-земли бледнел, она
приближалась к зениту, лучик от нее шел в самое сердце.
Бессонной ночью, стоя в воротах сарая, Лось, точно так же, с холодной
печалью глядел на восходивший Марс. Это было позапрошлой ночью. Лишь одна
ночь отделяла его от земли, от мучительных теней. Но какая ночь!
Земля, земля, зеленая, то в облаках, то в прорывах света, пышная,
многоводная, так расточительно жестокая к своим детям, политая горячей
кровью, и - все же любимая, - родина...
Ледяным ужасом сжало мозг: Лось ясно увидел себя, сидящего среди
чужой пустыни на железной коробке, как дьявол одинокого, покинутого Духом
земли. Тысячелетия прошлого и тысячелетия грядущего - не одна ли это
непрерывная жизнь одного тела, освобождающегося от хаоса? Быть может, этот
красноватый шарик земли, плывущий в звездной пустыне, - лишь живое,
плотское сердце великого Духа, раскинутого в тысячелетиях? Человек,
эфемерида, пробуждающийся на мгновение к жизни, он - Лось, один, своей
безумной волей оторвался от великого Духа, и вот, как унылый бес,
презренный и проклятый, один сидит на пустыре.
Было от чего замерзнуть сердцу. Вот оно, вот оно - одиночество. Лось
соскочил с аппарата и влез в люк, лег рядом с похрапывающим Гусевым. Так,
стало легче. Этот простой человек не предал родины, прилетел за тридевять
земель, на девятое небо, и только и смотрит, что бы ему захватить,
привезти домой, Маше. Спит покойно, совесть чиста.
От тепла, от усталости Лось понемногу задремал. Во сне сошло на него
утешение. Он увидел берег земной реки, березы, шумящие от ветра, облака,
искры солнца и воде, и на той стороне кто-то в белом машет ему, зовет,
манит.
Лося и Гусева разбудил сильный шум воздушных винтов.

МАРСИАНЕ

Ослепительно розовые гряды облаков, как жгуты пряжи, висевшей с
востока на запад, покрывали утреннее небо. То появляясь в густо синих
просветах, то исчезая за розовыми грядами, опускался, залитый солнцем,
летучий корабль. Очертание его трехмачтового остова напоминало
карфагенскую галеру. Три пары острых, гибких крыльев простирались с боков
его.
Корабль прорезал облака, и, весь влажный, серебристый, сверкающий,
повис над кактусами. На крайних его коротких мачтах мощно ревели
вертикальные винты, не давая ему опуститься. С бортов откинулись лесенки,
и корабль сел на них. Винты остановились.
По лесенкам вниз побежали щуплые фигуры марсиан. Они были в
одинаковых, яйцевидных шлемах, в серебристых, широких куртках, с толстыми
воротниками, закрывающими шею и низ лица. В руках у каждого было оружие, в
виде короткого, с диском посредине, автоматического ружья.
Гусев, насупившись, стоял около аппарата. Держа руку на маузере,
поглядывал, как марсиане выстроились в два ряда. Их ружья лежали дулом на
согнутой руке.
- Оружие, сволочи, как бабы держат, - проворчал он. Лось стоял,
сложив руки на груди, улыбаясь. Последним с корабля спустился марсианин,
одетый в черный, падающий большими складками, халат. Открытая голова его
была лысая, в шишках. Безбородое, узкое лицо - голубоватого цвета.
Увязая в рыхлой почве, он прошел мимо двойного ряда солдат. Выпуклые,
светлые, ледяные глаза его остановились на Гусеве. Затем, он глядел только
на Лося. Приблизился к людям, поднял крошечную руку в широком рукаве, и
сказал тонким, стеклянным, медленным голосом птичье слово:
- Талцетл.
Еще более расширились его глаза, осветились холодным возбуждением. Он
повторил птичье слово и повелительно указал на небо. Лось сказал:
- Земля.
- Земля, - с трудом повторил марсианин, поднял кожу на лбу. Шишки его
потемнели. Гусев выставил ногу, кашлянул и сказал сердито:
- Из России, мы - русские. Мы, значит, к вам, здрасте, - он
дотронулся до козырька, - мы вас не обижаем, вы нас не обижайте... Он,
Мстислав Сергеевич, ни чорта по-нашему не понимает.
Голубоватое, умное лицо марсианина было неподвижно, лишь на покатом
лбу его, между бровей, стало вздуваться от напряжения красноватое пятно.
Легким движением руки он указал на солнце и проговорил знакомый звук,
прозвучавший странно:
- Соацр.
Он указал на почву, развел руками, как бы обхватывая шар:
- Тума
Указал на одного из солдат, стоявших полукругом позади него, указал
на Гусева, на себя, на Лося:
- Шохо.
Так, он назвал словами несколько предметов, выслушал их значение на
языке земли. Приблизился к Лосю и важно коснулся безымянным пальцем его
лба, впадины между бровями. Лось нагнул голову в знак приветствия. Гусев,
после того, как его коснулись, дернул на лоб козырек:
- Как с дикарями обращаются.
Марсианин подошел к аппарату и долго, со сдержанным удивлением,
затем, поняв, видимо, его принцип, - с восхищением рассматривал огромное,
стальное яйцо, покрытое коркой нагара. Вдруг, всплеснул руками, обернулся
к солдатам и быстро, быстро стал говорить им, подняв к небу стиснутые
руки.
- Аиу, - ответили солдаты завывающими голосами.
Он же положил ладонь на лоб, вздохнул глубоко, - овладел волнением и,
повернувшись к Лосю, уже без холода, потемневшими, увлаженными глазами
взглянул ему в глаза:
- Аиу, - сказал он, - аиу утара шохо, дациа тума ра гео талцетл.
Вслед за этим он рукою закрыл глаза и поклонился низко. Выпрямился,
подозвал солдата, взял у него узкий нож и стал царапать по обшивке
аппарата: начертил яйцо, над ним крышу, сбоку - фигурку солдата. Гусев,
смотревший ему через плечо, сказал:
- Предлагает кругом аппарата палатку поставить и охрану, только,
Мстислав Сергеевич, как бы они у нас вещи не растаскали, люки-то без
замков.
- Бросьте, в самом деле, дурака валять, Алексей Иванович.
- Так ведь там золото. А я с одним, вот с тем, солдатешком
переглянулся, - рожа у него самая ненадежная.
Марсианин слушал этот разговор с вниманием и почтением. Лось знаками
показал ему, что согласен оставить аппарат под охраной. Марсианин поднес к
большому, тонкому рту свисток, свистнул. С корабля ответили таким же
пронзительным свистом. Тогда марсианин стал высвистывать какие-то сигналы.
На верхушке средней, более высокой, мачты поднялись, как волосы, отрезки
тонких проволок, раздалось потрескиванье искр.
Марсианин указал Лосю и Гусеву на корабль. Солдаты придвинулись,
стали кругом. Гусев оглянулся на них, усмехнулся криво, пошел к аппарату,
вынул из него два мешка с бельишком и мелочами, крепко завинтил люк, и,
указывая на него солдатам, - хлопнул по маузеру, погрозил пальцем,
скосоротился ужасно. Марсиане с изумлением наблюдали за этими движениями.
- Ну, Алексей Иванович, пленники мы, или гости - податься нам некуда,
- сказал Лось, засмеялся, вскинул мешок на плечо, и они пошли к кораблю.
На мачтах его с сильным шумом закрутились вертикальные винты. Крылья
опустились. Завыли пропеллеры. Гости, быть может пленники, взошли по
хрупкой лесенке на борт.

ПО ТУ СТОРОНУ ЗУБЧАТЫХ ГОР

Корабль летел невысоко над Марсом в северо-западном направлении. Лось
и лысый марсианин остались на палубе. Гусев сошел во внутрь корабля к
солдатам.
В светлой, соломенного цвета, рубке, он сел в плетеное кресло и
некоторое время глядел на востроносых, щуплых солдатиков, помаргивающих,
как птицы, рыжими глазами. Затем вынул жестяной, с тисненной на нем
царь-пушкой, заветный портсигар, - с ним он семь лет не расставался на
всех фронтах, - хлопнул по царь-пушке, - "покурим, товарищи", - и
предложил папирос.
Марсиане с испугом затрясли головами. Один, все-таки, взял папироску,
рассмотрел, понюхал и спрятал в карман белых штанов. Когда же Гусев
закурил, солдаты в величайшем страхе попятились от него, зашептали
птичьими голосами:
- Шохо тао хавра, шохо-ом.
Красноватые, востренькие лица их с ужасом следили, как "шохо" глотает
дым. Но понемногу они принюхались и успокоились, и снова подсели к
человеку.
Гусев, не особенно затрудняясь незнанием марсианского языка, стал
рассказывать новым приятелям про Россию, про войну, революцию, про свои
подвиги, - хвастался чрезвычайно:
- Гусев - это моя фамилия. Гусев - от гусей: здоровенные у нас такие
птицы на земле, вы таких птиц сроду и не видали. А зовут меня - Алексей
Иваныч. Я не только полком - я конной дивизией командовал. Страшный герой,
ужасный. У меня тактика: пулеметы, не пулеметы, - шашки на голо, - "даешь,
сукин сын, позицию". - И рубить. И я весь сам изрубленный, мне наплевать.
У нас в военной академии даже особый курс читают: "Рубка Алексея Гусева",
ей-Богу, - не верите? Корпус мне предлагали. - Гусев ногтем сдвинул
картуз, почесал за ухом. - Надоело, нет, извините. Семь лет воевал, хоть
кому очертеет. А тут Мстислав Сергеевич меня зовет, умоляет: "Алексей
Иванович, без вас хоть на Марс не лети". Вот, значит, - здрасте. Так-то.
Марсиане слушали, дивились. Один принес фляжку с коричневой,
мускатного цвета, жидкостью. Другой открыл консервы. Гусев вынул из мешка
полбутылки спирту, захваченному с земли. Марсиане выпили и залопотали.
Гусев стал целоваться, хлопал их по спинам, шумел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24