Рысь замедлилась, сменилась шагом, поскольку продираться приходилось с трудом; наконец Мордред резко натянул поводья.
Отсюда, скрытая глубокой тенью под кронами деревьев, ему была видна полоска вереска, тянувшаяся меж лесом и берегом, и рассекающий ее надвое белый от пыли тракт. В пыли лежал Ламорак — мертвый. Неподалеку стоял, опустив голову, конь, бока его тяжело вздымались. Возле тела, обнявшись, приплясывали, смеялись и хлопали друг друга по плечам Агравейн и Гахерис. Их кони, позабытые на время хозяевами, паслись поодаль.
В это мгновенье ветер принес топот лошадиных копыт. Братья застыли, отпустили друг друга и бросились к своим скакунам, чтобы поспешно запрыгнуть в седло. Мордреду показалось было, что они поскачут в укрытие под сенью леса, где стоял он сам, наблюдая за происходившим. Но было уже слишком поздно.
Из-за поворота дороги, ведшей на север, галопом вылетели четыре всадника. Вожак их был крупный мужчина, при оружии и на отличном скакуне. Напрягая в сумерках зрение, Мордред разглядел герб вожака: сам Друстан с парой воинов спешил навстречу долгожданному гостю.
А рядом с ним — кто бы мог подумать! — скакал Гарет, младший из сыновей Лота.
Друстан увидел тело. Крик его эхом разнесся по просеке, он выхватил из ножен меч и на полном скаку понесся на двух убийц.
Братья развернули лошадей ему навстречу, поспешно готовясь к бою, но Друстан, судя по всему, опознавший своих противников, дернул поводья так, что заставил лошадь встать на дыбы, прежде чем остановиться, и бросил меч назад в ножны. Мордред остался стоять в тени, выжидая. Он потерпел неудачу, и если он выедет теперь, ему нечего будет сказать, чтобы убедить новоприбывших в том, что он непричастен к убийству Ламорака, что он даже не знал о нем. Артуру известна правда, но Артур и его правый суд далеко.
Но, похоже, суд и справедливость Артура имели силу и здесь.
Друстан вновь тронул лошадь и подъехал к братьям, чтобы расспросить их. Его солдаты последовали за господином. Гарет спрыгнул с лошади и теперь стоял на коленях в пыли подле тела Ламорака. Потом он бегом вернулся к кучке всадников и схватил под уздцы лошадь Гахериса, неистово размахивая руками, пытаясь добиться от брата ответа на какой-то вопрос.
Братья перешли на крик. Отдельные слова и фразы с трудом удавалось разобрать за неустанным шумом ветра в ветвях. Гахерис стряхнул руку Гарета. Он и Агравейн, судя по всему, вызывали Друстана на поединок. А Друстан отказывался. Доносились обрывки его фраз, произносимых высоким и ясным, жестким голосом:
— Я не стану биться с вами. Королевский приказ вам известен. А теперь я заберу тело в свой замок и предам его земле… Будьте уверены, что со следующим же королевским курьером вести о сегодняшних делах отправятся в Камелот… А что до вас…
— Трус! Боится сразиться с нами! — Ветер принес вопли ярости братьев. — Мы не страшимся Верховного короля! Он наш родич!
— Позор вам, если в ваших жилах течет его кровь! — строго и напрямик отвечал им Друстан. — Пусть вы и молоды, но вы уже убийцы и истребители добрых людей. Человек, которого вы злодейски умертвили, был рыцарем лучшим, чем когда-либо доведется стать вам. Будь я здесь…
— И с тобой бы мы обошлись так же! — выкрикнул Гахерис. — Пусть даже ты привел с собой солдат, чтобы они защитили тебя…
— Даже не будь их здесь, потребовалось бы нечто побольше, чем пара юнцов, — с презрением отозвался Друстан.
Убрав в ножны меч, он повернулся спиной к братьям. По его приказу стражники подняли тело Ламорака и вместе с ним двинулись в обратный путь. Потом, придержав коня, Друстан остановился переговорить с Гаретом, который уже успел сесть в седло, но медлил, переводя взгляд с Друстана на братьев. Даже на таком расстоянии Мордреду было видно, что все тело его словно окостенело от горя. Кивнув ему и не удостоив Гахериса и Агравейна и взглядом, Друстан повернул коня, чтобы последовать за своими людьми.
Мордред потихоньку повернул свою лошадь назад в лес. Все было кончено. Агравейн, по всей видимости, отрезвевший, поймал брата за руку и, казалось, пытался образумить его. Длинные и все удлиняющиеся тени ложились на дорогу. Стражники скрылись из виду за поворотом. Гарет подъехал так, чтобы стать по другую руку Гахериса, и говорил что-то Агравейну.
Потом Гахерис внезапно резким движеньем сбросил удерживавшую его руку брата, дал шпоры коню и во весь опор понесся вслед удалявшемуся Друстану. Блеснул его всегда готовый на недоброе дело меч. После минутного промедленья и Агравейн, пришпорив вдруг лошадь, поскакал вслед за братом, на скаку выхватывая из ножен клинок.
Гарет попытался схватить узду Агравейновой лошади, но промахнулся. И в вечерней тиши четко и ясно прозвенел его предостерегающий крик:
— Милорд, берегись! Милорд Друстан, сзади!
Не успел он выкрикнуть этих слов, а Друстан уже развернул коня. Двоих нападавших он встретил разом. Агравейн нанес удар первым. Старший рыцарь отвел удар своим мечом, а потом его клинок полоснул Агравейна по голове. Лезвие прорезало кожу, погнуло металл и вошло в шею меж плечом и горлом. Обливаясь кровью, Агравейн упал на седло. Прокричав проклятье, Гахерис подал лошадь вперед и, когда Друстан наклонился с седла, чтобы высвободить свой меч, нанес сверху вниз рубящий удар. Но конь Друстана подался назад и взвился на дыбы. Его окованные железом копыта ударили в грудь Гахерисовой лошади. Взвизгнув, лошадь ушла в сторону, и удар Гахериса пришелся мимо. Тут Друстан послал коня вперед, нанес удар прямо в щит Гахерису, отчего тот, и без того уже потерявший равновесие, рухнул наземь, где и остался лежать без движения.
Галопом примчался Гарет. Друстан развернулся было яро в сторону нового противника, но увидев, что меч младшего брата так и не покидал ножен, поднял свой клинок.
Тут поспешно вернулись и стражники, оставившие на дороге свою печальную ношу. По приказу своего господина они, не церемонясь особо с раненым, перевязали Агравейну голову, помогли подняться на ноги Гахерису, который хотя и пошатывался, но в остальном был невредим, а потом поймали лошадей братьев. Друстан с холодной учтивостью предложил им гостеприимство в своем замке “до тех пор, пока рана твоего брата не исцелится”, но Гахерис, выказав себя рыцарем столь же неучтивым, сколь явил он себя предателем и убийцей ранее, только выругался и отвернулся. Друстан подал знак стражникам, которые сомкнули ряды. Гахерис принялся кричать о “своем родиче Верховном короле” и пытался сопротивляться, но его пересилили. Приглашение превратилось в арест. Наконец стражники уехали шагом, ведя между собой лошадей братьев, причем тело потерявшего сознание Агравейна оперли, чтоб не упало с седла, о Гахериса.
Гарет глядел, как они уезжают, но не сделал попытки последовать за ними. Он даже не шевельнулся, чтобы помочь Гахерису.
— Гарет? — окликнул его Друстан, который уже почистил свой меч и снова вернул его в ножны. — Гарет, какой у меня был выбор?
— Никакого, — отозвался Гарет.
Подобрав поводья, он развернул лошадь так, чтобы она стала вровень с конем Друстана. Они вместе двинулись по дороге на Каэр Морд и вскоре скрылись за поворотом.
В сгущающихся сумерках дорога была пуста. Узкий серп луны встал над морем. Мордред вышел наконец из лесу и поехал на юг.
Ту ночь он провел в лесу. Ночь выдалась промозглой, но для тепла он завернулся в плащ и поужинал остатками хлеба и мяса, что дала ему в дорогу Бригита. Его стреноженная лошадь на длинной привязи паслась на прогалине. На следующий день, проснувшись, он поехал на юго-запад. Артур должен прибыть в Каэрлеон, и он встретит короля там. Спешить некуда. Друстан уже послал курьера с известием об убийстве Ламорака. Поскольку Мордреда на месте не было, король, без сомнения, предположит правду, а именно, что братья сумели, прибегнув к обману, сбежать от него. Его уделом было не сберечь Ламорака; безопасность этого рыцаря была его собственным делом, и он заплатил за риск, на который пошел; задачей Мордреда было найти Гахериса и привезти его на юг. Теперь же, как только заживут раны близнецов, об этом позаботится Друстан. Мордред мог по-прежнему держаться в стороне от этих пренеприятных событий, и он был уверен, что король это одобрит. Даже если братья не переживут гнева короля, остальные смутьяны среди “младокельтов”, сочтя Мордреда достаточно честолюбивым и жаждущим любой власти, какую он может заполучить для себя, возможно, обратятся к нему и пригласят вступить в их ряды. Что, как он подозревал, король вскоре попросит его сделать. “И если я сделаю это, — бормотал другой, холодный как лед голос в его мыслях, — и будет кампания по смещению и уничтожению Бедуира, кому занять место в доверии у короля и в любви у королевы, как не тебе, собственному сыну Артура?”
Стоял золотой октябрь с прохладными ночами и ясными бодряще свежими днями. По утрам на траве серебрилась изморозь, а по вечерам эхо полнилось криком улетавших домой грачей. Он не спешил: щадил лошадь и, где мог, ночевал в мелких селеньях, избегая городов. Одиночество и опадающая листвой осенняя грусть вполне соответствовали его настроению. Он проезжал через пологие холмы и поросшие травой долины, золотые леса и крутые каменистые перевалы в предгорьях, где уже обнажились деревья. Для компании ему вполне хватало его доброй гнедой. Хотя ночи были холодными и становились все холоднее, он всегда находил какое-нибудь укрытие — овчарню, пещеру, даже лесистый взгорок, — а дождя все эти дни не было. Расседлав и стреножив гнедую, он отпускал ее пастись, съедал те припасы, что вез с собой, и заворачивался на ночь в плащ, а потом просыпался серым, поблескивающим изморозью утром, умывался в ледяном ручье и снова отправлялся в путь.
Постепенно простота, безмолвие, превратности дороги умиротворили его; он снова был Медраутом, сыном рыбака, и жизнь вновь была простой и чистой.
Так он выехал наконец к холмам Уэльса и Вирокониуму, где встречались четыре дороги. И здесь, словно приветствие из дому, высился стоячий камень и лежала у его подножия алтарная плита.
Ту ночь он провел в зарослях орешника и остролиста у распутья дорог, под укрытием упавшего ствола. Ночь выдалась теплее предыдущих, и на небе высыпали звезды. Он спал, и ему снилось, что он снова в лодке с Брудом, ловит сетью макрель, которую Сула станет чистить и вялить на зиму. Сети выходили полные подпрыгивающего серебра, и над водной гладью разносилась песня Сулы. Проснулся он в густой молочной дымке. Потеплело; внезапная перемена температуры ночью принесла с собой туман. Он стряхнул капли росы с плаща, съел завтрак, а потом, повинуясь внезапному порыву, положил остатки еды на алтарь у подножия стоячего камня. Потом, повинуясь другому порыву, который не мог даже распознать, вынул из кошеля серебряную монету и положил ее подле провизии. Только тут он сообразил, что наяву, как и во сне, слышит пенье.
Пел женский голос, высокий и нежный, и песня была в точности такой, какую пела в его сне Сула. По коже у него побежали мурашки. Он подумал о волшебстве, о снах наяву. Из тумана, всего в дюжине шагов от него, вышел мужчина, ведя в поводу мула, на котором боком сидела девушка. Поначалу он принял их за крестьянина и его жену, направлявшихся к месту работ, но потом увидел, что мужчина облачен в одеянье паломника, а девушка, столь же просто, — в мешковину и покрывало на голове; ее изящные ножки, покачивавшиеся в такт шагу мула, были босы. По виду они были христиане; с пояса мужчины свисал деревянный крест, другой, поменьше, лежал на груди девушки. Серебряный колокольчик на шее мула позвякивал при каждом шаге терпеливого животного.
Завидев вооруженного человека подле крупной лошади, мужчина остановился, а потом, когда Мордред приветствовал его, улыбнулся и сделал еще шаг вперед.
— Маридунум? — повторил он вопрос Мордреда, а потом указал дорогу, которая вела на запад. — Эта лучше всего. Она труднопроходимая, но везде проезжая и много короче, чем главный тракт на юг через Каэрлеон. Ты издалека приехал, господин?
Мордред учтиво ответил ему и пересказал все новости, какие мог. Выговор мужчины не походил на то, как говорят простолюдины. Он был, вероятно, знатного рода или воспитания, возможно, даже придворный. Девушка, как успел разглядеть теперь Мордред, была настоящая красавица. Даже голые ножки были чистыми и белыми, хорошей формы и с тонкими голубыми венами. Она молча наблюдала за ним и слушала их разговор, нимало не смущаясь взглядов незнакомого воина. Мордред поймал взгляд, который священник бросил на алтарь, где подле остатков трапезы поблескивала серебряная монета.
— Тебе известно, чей это алтарь? Или чей это камень у перепутья дорог?
Мужчина улыбнулся.
— Не мой, господин. Это все, что я знаю. А это твое приношенье?
— Да.
— Тогда Господь знает и примет его, — мягко ответил мужчина, — но если ты нуждаешься в благословении, господин, то мой Бог через меня может даровать его тебе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
Отсюда, скрытая глубокой тенью под кронами деревьев, ему была видна полоска вереска, тянувшаяся меж лесом и берегом, и рассекающий ее надвое белый от пыли тракт. В пыли лежал Ламорак — мертвый. Неподалеку стоял, опустив голову, конь, бока его тяжело вздымались. Возле тела, обнявшись, приплясывали, смеялись и хлопали друг друга по плечам Агравейн и Гахерис. Их кони, позабытые на время хозяевами, паслись поодаль.
В это мгновенье ветер принес топот лошадиных копыт. Братья застыли, отпустили друг друга и бросились к своим скакунам, чтобы поспешно запрыгнуть в седло. Мордреду показалось было, что они поскачут в укрытие под сенью леса, где стоял он сам, наблюдая за происходившим. Но было уже слишком поздно.
Из-за поворота дороги, ведшей на север, галопом вылетели четыре всадника. Вожак их был крупный мужчина, при оружии и на отличном скакуне. Напрягая в сумерках зрение, Мордред разглядел герб вожака: сам Друстан с парой воинов спешил навстречу долгожданному гостю.
А рядом с ним — кто бы мог подумать! — скакал Гарет, младший из сыновей Лота.
Друстан увидел тело. Крик его эхом разнесся по просеке, он выхватил из ножен меч и на полном скаку понесся на двух убийц.
Братья развернули лошадей ему навстречу, поспешно готовясь к бою, но Друстан, судя по всему, опознавший своих противников, дернул поводья так, что заставил лошадь встать на дыбы, прежде чем остановиться, и бросил меч назад в ножны. Мордред остался стоять в тени, выжидая. Он потерпел неудачу, и если он выедет теперь, ему нечего будет сказать, чтобы убедить новоприбывших в том, что он непричастен к убийству Ламорака, что он даже не знал о нем. Артуру известна правда, но Артур и его правый суд далеко.
Но, похоже, суд и справедливость Артура имели силу и здесь.
Друстан вновь тронул лошадь и подъехал к братьям, чтобы расспросить их. Его солдаты последовали за господином. Гарет спрыгнул с лошади и теперь стоял на коленях в пыли подле тела Ламорака. Потом он бегом вернулся к кучке всадников и схватил под уздцы лошадь Гахериса, неистово размахивая руками, пытаясь добиться от брата ответа на какой-то вопрос.
Братья перешли на крик. Отдельные слова и фразы с трудом удавалось разобрать за неустанным шумом ветра в ветвях. Гахерис стряхнул руку Гарета. Он и Агравейн, судя по всему, вызывали Друстана на поединок. А Друстан отказывался. Доносились обрывки его фраз, произносимых высоким и ясным, жестким голосом:
— Я не стану биться с вами. Королевский приказ вам известен. А теперь я заберу тело в свой замок и предам его земле… Будьте уверены, что со следующим же королевским курьером вести о сегодняшних делах отправятся в Камелот… А что до вас…
— Трус! Боится сразиться с нами! — Ветер принес вопли ярости братьев. — Мы не страшимся Верховного короля! Он наш родич!
— Позор вам, если в ваших жилах течет его кровь! — строго и напрямик отвечал им Друстан. — Пусть вы и молоды, но вы уже убийцы и истребители добрых людей. Человек, которого вы злодейски умертвили, был рыцарем лучшим, чем когда-либо доведется стать вам. Будь я здесь…
— И с тобой бы мы обошлись так же! — выкрикнул Гахерис. — Пусть даже ты привел с собой солдат, чтобы они защитили тебя…
— Даже не будь их здесь, потребовалось бы нечто побольше, чем пара юнцов, — с презрением отозвался Друстан.
Убрав в ножны меч, он повернулся спиной к братьям. По его приказу стражники подняли тело Ламорака и вместе с ним двинулись в обратный путь. Потом, придержав коня, Друстан остановился переговорить с Гаретом, который уже успел сесть в седло, но медлил, переводя взгляд с Друстана на братьев. Даже на таком расстоянии Мордреду было видно, что все тело его словно окостенело от горя. Кивнув ему и не удостоив Гахериса и Агравейна и взглядом, Друстан повернул коня, чтобы последовать за своими людьми.
Мордред потихоньку повернул свою лошадь назад в лес. Все было кончено. Агравейн, по всей видимости, отрезвевший, поймал брата за руку и, казалось, пытался образумить его. Длинные и все удлиняющиеся тени ложились на дорогу. Стражники скрылись из виду за поворотом. Гарет подъехал так, чтобы стать по другую руку Гахериса, и говорил что-то Агравейну.
Потом Гахерис внезапно резким движеньем сбросил удерживавшую его руку брата, дал шпоры коню и во весь опор понесся вслед удалявшемуся Друстану. Блеснул его всегда готовый на недоброе дело меч. После минутного промедленья и Агравейн, пришпорив вдруг лошадь, поскакал вслед за братом, на скаку выхватывая из ножен клинок.
Гарет попытался схватить узду Агравейновой лошади, но промахнулся. И в вечерней тиши четко и ясно прозвенел его предостерегающий крик:
— Милорд, берегись! Милорд Друстан, сзади!
Не успел он выкрикнуть этих слов, а Друстан уже развернул коня. Двоих нападавших он встретил разом. Агравейн нанес удар первым. Старший рыцарь отвел удар своим мечом, а потом его клинок полоснул Агравейна по голове. Лезвие прорезало кожу, погнуло металл и вошло в шею меж плечом и горлом. Обливаясь кровью, Агравейн упал на седло. Прокричав проклятье, Гахерис подал лошадь вперед и, когда Друстан наклонился с седла, чтобы высвободить свой меч, нанес сверху вниз рубящий удар. Но конь Друстана подался назад и взвился на дыбы. Его окованные железом копыта ударили в грудь Гахерисовой лошади. Взвизгнув, лошадь ушла в сторону, и удар Гахериса пришелся мимо. Тут Друстан послал коня вперед, нанес удар прямо в щит Гахерису, отчего тот, и без того уже потерявший равновесие, рухнул наземь, где и остался лежать без движения.
Галопом примчался Гарет. Друстан развернулся было яро в сторону нового противника, но увидев, что меч младшего брата так и не покидал ножен, поднял свой клинок.
Тут поспешно вернулись и стражники, оставившие на дороге свою печальную ношу. По приказу своего господина они, не церемонясь особо с раненым, перевязали Агравейну голову, помогли подняться на ноги Гахерису, который хотя и пошатывался, но в остальном был невредим, а потом поймали лошадей братьев. Друстан с холодной учтивостью предложил им гостеприимство в своем замке “до тех пор, пока рана твоего брата не исцелится”, но Гахерис, выказав себя рыцарем столь же неучтивым, сколь явил он себя предателем и убийцей ранее, только выругался и отвернулся. Друстан подал знак стражникам, которые сомкнули ряды. Гахерис принялся кричать о “своем родиче Верховном короле” и пытался сопротивляться, но его пересилили. Приглашение превратилось в арест. Наконец стражники уехали шагом, ведя между собой лошадей братьев, причем тело потерявшего сознание Агравейна оперли, чтоб не упало с седла, о Гахериса.
Гарет глядел, как они уезжают, но не сделал попытки последовать за ними. Он даже не шевельнулся, чтобы помочь Гахерису.
— Гарет? — окликнул его Друстан, который уже почистил свой меч и снова вернул его в ножны. — Гарет, какой у меня был выбор?
— Никакого, — отозвался Гарет.
Подобрав поводья, он развернул лошадь так, чтобы она стала вровень с конем Друстана. Они вместе двинулись по дороге на Каэр Морд и вскоре скрылись за поворотом.
В сгущающихся сумерках дорога была пуста. Узкий серп луны встал над морем. Мордред вышел наконец из лесу и поехал на юг.
Ту ночь он провел в лесу. Ночь выдалась промозглой, но для тепла он завернулся в плащ и поужинал остатками хлеба и мяса, что дала ему в дорогу Бригита. Его стреноженная лошадь на длинной привязи паслась на прогалине. На следующий день, проснувшись, он поехал на юго-запад. Артур должен прибыть в Каэрлеон, и он встретит короля там. Спешить некуда. Друстан уже послал курьера с известием об убийстве Ламорака. Поскольку Мордреда на месте не было, король, без сомнения, предположит правду, а именно, что братья сумели, прибегнув к обману, сбежать от него. Его уделом было не сберечь Ламорака; безопасность этого рыцаря была его собственным делом, и он заплатил за риск, на который пошел; задачей Мордреда было найти Гахериса и привезти его на юг. Теперь же, как только заживут раны близнецов, об этом позаботится Друстан. Мордред мог по-прежнему держаться в стороне от этих пренеприятных событий, и он был уверен, что король это одобрит. Даже если братья не переживут гнева короля, остальные смутьяны среди “младокельтов”, сочтя Мордреда достаточно честолюбивым и жаждущим любой власти, какую он может заполучить для себя, возможно, обратятся к нему и пригласят вступить в их ряды. Что, как он подозревал, король вскоре попросит его сделать. “И если я сделаю это, — бормотал другой, холодный как лед голос в его мыслях, — и будет кампания по смещению и уничтожению Бедуира, кому занять место в доверии у короля и в любви у королевы, как не тебе, собственному сыну Артура?”
Стоял золотой октябрь с прохладными ночами и ясными бодряще свежими днями. По утрам на траве серебрилась изморозь, а по вечерам эхо полнилось криком улетавших домой грачей. Он не спешил: щадил лошадь и, где мог, ночевал в мелких селеньях, избегая городов. Одиночество и опадающая листвой осенняя грусть вполне соответствовали его настроению. Он проезжал через пологие холмы и поросшие травой долины, золотые леса и крутые каменистые перевалы в предгорьях, где уже обнажились деревья. Для компании ему вполне хватало его доброй гнедой. Хотя ночи были холодными и становились все холоднее, он всегда находил какое-нибудь укрытие — овчарню, пещеру, даже лесистый взгорок, — а дождя все эти дни не было. Расседлав и стреножив гнедую, он отпускал ее пастись, съедал те припасы, что вез с собой, и заворачивался на ночь в плащ, а потом просыпался серым, поблескивающим изморозью утром, умывался в ледяном ручье и снова отправлялся в путь.
Постепенно простота, безмолвие, превратности дороги умиротворили его; он снова был Медраутом, сыном рыбака, и жизнь вновь была простой и чистой.
Так он выехал наконец к холмам Уэльса и Вирокониуму, где встречались четыре дороги. И здесь, словно приветствие из дому, высился стоячий камень и лежала у его подножия алтарная плита.
Ту ночь он провел в зарослях орешника и остролиста у распутья дорог, под укрытием упавшего ствола. Ночь выдалась теплее предыдущих, и на небе высыпали звезды. Он спал, и ему снилось, что он снова в лодке с Брудом, ловит сетью макрель, которую Сула станет чистить и вялить на зиму. Сети выходили полные подпрыгивающего серебра, и над водной гладью разносилась песня Сулы. Проснулся он в густой молочной дымке. Потеплело; внезапная перемена температуры ночью принесла с собой туман. Он стряхнул капли росы с плаща, съел завтрак, а потом, повинуясь внезапному порыву, положил остатки еды на алтарь у подножия стоячего камня. Потом, повинуясь другому порыву, который не мог даже распознать, вынул из кошеля серебряную монету и положил ее подле провизии. Только тут он сообразил, что наяву, как и во сне, слышит пенье.
Пел женский голос, высокий и нежный, и песня была в точности такой, какую пела в его сне Сула. По коже у него побежали мурашки. Он подумал о волшебстве, о снах наяву. Из тумана, всего в дюжине шагов от него, вышел мужчина, ведя в поводу мула, на котором боком сидела девушка. Поначалу он принял их за крестьянина и его жену, направлявшихся к месту работ, но потом увидел, что мужчина облачен в одеянье паломника, а девушка, столь же просто, — в мешковину и покрывало на голове; ее изящные ножки, покачивавшиеся в такт шагу мула, были босы. По виду они были христиане; с пояса мужчины свисал деревянный крест, другой, поменьше, лежал на груди девушки. Серебряный колокольчик на шее мула позвякивал при каждом шаге терпеливого животного.
Завидев вооруженного человека подле крупной лошади, мужчина остановился, а потом, когда Мордред приветствовал его, улыбнулся и сделал еще шаг вперед.
— Маридунум? — повторил он вопрос Мордреда, а потом указал дорогу, которая вела на запад. — Эта лучше всего. Она труднопроходимая, но везде проезжая и много короче, чем главный тракт на юг через Каэрлеон. Ты издалека приехал, господин?
Мордред учтиво ответил ему и пересказал все новости, какие мог. Выговор мужчины не походил на то, как говорят простолюдины. Он был, вероятно, знатного рода или воспитания, возможно, даже придворный. Девушка, как успел разглядеть теперь Мордред, была настоящая красавица. Даже голые ножки были чистыми и белыми, хорошей формы и с тонкими голубыми венами. Она молча наблюдала за ним и слушала их разговор, нимало не смущаясь взглядов незнакомого воина. Мордред поймал взгляд, который священник бросил на алтарь, где подле остатков трапезы поблескивала серебряная монета.
— Тебе известно, чей это алтарь? Или чей это камень у перепутья дорог?
Мужчина улыбнулся.
— Не мой, господин. Это все, что я знаю. А это твое приношенье?
— Да.
— Тогда Господь знает и примет его, — мягко ответил мужчина, — но если ты нуждаешься в благословении, господин, то мой Бог через меня может даровать его тебе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63