— Не бойся, — поспешно сказал Элен. — Все знают — я тупой.
— Ну и что мне за радость от этого?
— Я — тупой! — счастливо повторил Элен, словно не знал большей добродетели. — Док любит со мной разговаривать. Потому что я все слышу, а ничего не понимаю…
Несколько времени они шли молча. Потом Элен заговорил робко и воодушевленно:
— Док для меня столько сделал! Раз меня судили, его и спрашивают: какой у Элена облик, маральный или нет, замарать, значит, хотели. А он судье отвечает: к Элену такие слова отношения не имеют. Вот как заступился! В Другой раз у меня ногу разнесло — чуть не отняли, — а он ее разрезал, посыпал каким-то порошком — теперь хожу с ногой.
Сюзи молчала. Шаги, и без того гулкие, дробно отдавались в железных кровлях мертвых консервных цехов.
— Док в беде, — сказал Элен.
Шаги заполнили улицу.
— У кого беда, все идут к Доку. А как он в беде — так помочь некому.
Шаги грохотали.
— Я должен ему помочь, — сказал Элен. — А как — не знаю…
— От меня-то ты чего хочешь?
— Пойди к нему и живи с ним.
— Нет уж!
— Если б с тобой что-нибудь случилось, он бы тебе помог!
— Как видишь, ничего со мной не случилось… И с ним ничего не случилось, ты все выдумываешь.
— Нет, не выдумываю! Неужели ты не можешь сделать для него доброе дело?
— Могу. Если бы с ним приключилась настоящая беда — заболел бы, или ногу сломал, — я бы ему носила суп.
— Если он сломает ногу, он не сможет поехать в Ла-Джоллу, — мрачно заметил Элен.
— Не волнуйся, ничего он пока не сломал, — сказала Сюзи.
Поравнялись с заведением Могучей Иды.
— Хочешь пива? — спросил Элен.
— Спасибо, не хочу. Ты куда, разве не в Ночлежку?
— Нет, мне надо еще к одному человеку.
— Послушай, что я тебе скажу. Однажды, когда я была маленькая, я сделала родителям в подарок пепельницу…
— Ну и как, им понравилось?
— Она им просто была не нужна.
— Они что, не курили?
— Угадал. Спокойной ночи…
Элен был близок к нервному истощению. За всю свою предыдущую жизнь он ни разу не напрягал извилин дольше двух минут кряду. Теперь же, на исходе четвертого часа умственных усилий, запас психической прочности стал стремительно иссякать. А ведь поход не кончился! Предстояло повидать еще двух человек, а потом удалиться под сень черного кипариса, чтобы просеять песок в поисках золотых крупинок. Пока ничто не предвещало удачи. В сознании Элена, как в калейдоскопе, возникал пестрый узор; но только он пробовал повернуть его так, чтобы увидеть смысл, узор неузнаваемо менялся. В голове стоял легкий звон.
Ночь выдалась кошачья. Мимо Элена то и дело крался какой-нибудь здоровенный кот, искавший соперника; кругом сидели и невинно охорашивались кошки, как бы ни о чем таком и не ведая. В свете уличных фонарей серебристо мерцали безмолвные корпуса консервного завода. На прибрежных скалах — напротив океанологической станции — заливисто лаяли морские львы. И тихо плыла в поднебесье щемящая мелодия «Мемфисского блюза», рожденная где-то на берегу трубой Какахуэте…
Элен помедлил, вкушая тайну ночи… Потом случайно бросил взгляд в сторону жилища Сюзи — как раз в этот миг какая-то фигура отделилась от бойлера, мелькнула под тусклым фонарем и скрылась в темноте. По общему виду и повадке Элен без труда опознал Патрона. Ладно, меня это не касается, подумал Элен. Подошел к Западной биологической, поднялся на крыльцо, постучал в дверь.

Док, расположившись на кровати, проверял зоологическую амуницию: сетки, ведра и стеклянные банки, склянки с формальдегидом, горькой солью и ментолом, резиновые сапоги и перчатки, стеклянные пластинки и леску. На столе — новый небольшой походный аквариум, оснащенный маленьким насосом для продувки и электромоторчиком на двух батареях. Док хмуро смотрел, как бегут кверху белые струйки мельчайших пузырьков воздуха.
— Входи, гостем будешь, — приветствовал он Элена.
— Вот, шел мимо, вижу свет, дай, думаю, зайду, — объяснил Элен.
— Молодец, — сказал Док. — Я уже устал сам с собой разговаривать — дурацкое ощущение. Изливать душу другим тоже не тянет. Ты для меня — находка.
— Слушай, вспомнил! Что такое ос… острофизика?
— Тебе это очень надо знать?
— Нет, я просто так спросил, из интереса… Я ее хотел учить.
Док поморщился.
— Давай лучше про астрофизику не будем. Ты уж извини.
— Я принес тебе пинту виски.
— Спасибо, ты настоящий друг. Давай выпьем.
— Давай, — согласился Элен. — Ты правда едешь в Ла-Джоллу?
— Правда. Что мне еще остается. Не зря же я столько про это болтал.
— Многие думают, что ты не поедешь.
— Тогда тем более надо ехать, — вздохнул Док.
— А ты разве не хочешь?
— Не знаю… — блекло сказал Док. Он встал с койки и отсоединил проводок электромоторчика от батареи. Нечего зря тратить энергию… — Знаешь, разобрал я себя по винтикам, как сломанный «форд». Разложил на траве все части, а где неисправность, не пойму. И сумею ли снова собрать, не знаю…
— Не бойся, я тебе помогу, — сказал Элен. — Я в «фордах» разбираюсь.
— Может, ты и в людях разбираешься? — насмешливо спросил Док.
Элен испуганно потупился: неужто его раскусили?
Но Док добродушно сказал:
— Эх ты, механик…
Тогда Элен, сам пугаясь своей дерзости, спросил:
— Как ты думаешь, Док, что с тобой?
Док, к счастью, посчитал вопрос разумным и естественным.
— Бог меня знает, — ответил он. — Скорее всего я пустился искать оправдание своему существованию. Решил внести вклад в науку, выпестовать теорию. Детей-то пестовать не пришлось… А теперь мне кажется, эта теория, даже если я ее и создам, — хилая плата за никчемную жизнь. Но раз уж за дело взялся, отступать не годится.
Элен порылся в осколках своих мыслей.
— Мак говорит, что он с Фауной виноват. Говорит, из-за него на маскараде плохо вышло.
— Нет, — сказал Дож, — он тут ни при чем. Я сам все испортил.
— Думаешь, надо было тебе Сюзи ловить?
— Ловить? Пожалуй. Я с тех пор много думал и многое понял. Те два дня, что она была рядом, я чувствовал себя другим человеком. Никогда в жизни мне так хорошо не было. Постоянная боль ушла, в душе точно оконце распахнулось.
— И все из-за Сюзи?
— Да. Знаешь, я всегда гордился, что у меня широкий ум, свободный от всяких предрассудков. И какова же оказалась мне цена? Я стал самым гнусным образом взвешивать! Задатки Сюзи. Воспитание. Жизненный опыт. Кругозор. Даже стал прикидывать, какая у нее может быть наследственность… А между тем многие мои знакомые, у которых безупречный набор перечисленных свойств, премерзкие люди!.. Вот говорю это и только яснее понимаю, какого дал маху…
— А исправить нельзя?
— Каким образом?
— Возьми букет гвоздик да и постучись к ней.
— Начать сначала? Довольно глупо.
— А чем иначе бабу проймешь?
— Гм, может, ты и прав: все гениальное просто. Ты видел Сюзи?
— Да. Она живет в бойлере, у ней там очень красиво. Работает в «Золотом маке».
— Ну и как она? Что хорошего оказала?
Опять покопавшись в осколках мыслей, Элен вспомнил последние грустные слова Сюзи:
— Когда она была маленькая, сделала родителям в подарок пепельницу… — тут Элен остановился: речь явно звучала нелепо.
— Ну и что?
— А пепельница-то им не нужна…
— Это Сюзи сама тебе рассказала?
— Ага.
— Давай-ка выпьем.
— Не могу. У меня важное дело. Одного человека повидать надо.
— В такую-то поздноту?
Элен кивнул. Потом сказал покаянно:
— Эх, Док, ты для меня столько добра сделал, а я…
— Что ты?
— Виноват я перед тобой…
— Виноват? В чем?
— Помнишь, ты говорил, я хороший, потому что ничего не вижу и не знаю?
— Помню. И что?
Элен взглянул на Дока со страхом и стыдом.
— А я нечаянно увидел.
— Что увидел?
— Ты только не сердись, ладно?
— Да что такое?
— Джозеф-Мария ошивается у бойлера…

Сроду еще Элен не испытывал такой усталости. И что самое обидное, результат всех этих небывалых умственных усилий был именно такой, какого он больше всего боялся — то есть никакой. Отправляясь в поход, Элен надеялся узреть свет истины. Вместо этого он узрел совершенно непонятную картину — вроде тех, что Анри Художник делал из ореховых скорлупок. Элену хотелось надолго уснуть, а лучше и вовсе не просыпаться в этом чуждом, неприветливом мире. Эх, не справился с делом, только напортил!.. Как же тогда в Вашингтоне?!
Он устало пересек пустырь и поднялся по тропинке к Королевской ночлежке. Он хотел незаметно проскользнуть в темноте к своей постели и спрятать свое поражение под покровом сна.
Но не тут-то было: Мак и ребята не спали — ждали его.
— Где тебя черти носят? — сердито спросил Мак. — Мы уж обыскались!
— Я гулял, с людьми разговаривал, — сказал Элен уныло.
Мак попытался сесть поудобнее и тут же издал стон.
— Ну, ты мне и врезал! Как я еще жив, не знаю…
— Прости! — сказал Элен. — Хочешь потру?
— Спасибо, не надо! Так что там у тебя на уме, горе луковое? Я же вижу по лицу — что-то задумал.
— И с кем же ты, интересно, разговаривал? — спросил Уайти II.
— Со всеми.
— Нет, правда, с кем?
— Ну, с Джо Элегантом. Потом с Фауной. С Сюзи. С Доком.
— С Сюзи? Где же ты ее видел? — спросил Мак.
— В «Золотом маке». Зашел выпить кофе.
— Смотри, ребята, какой богатый — кофе пьет!
— Мне Сюзи подала даром.
— Ну и что же она тебе сказала?
— Сказала, что в детстве сделала пепельницу…
Мак хохотнул.
— Ценные сведения. А насчет Дока что-нибудь говорила?
— Да, что-то говорила.
— Что? Это же самое главное, дурья твоя башка!
— Не надо на меня злиться. А то я сам разозлюсь.
Мак осторожно перенес вес тела на другую ягодицу.
— Пойду спать под кипарис, — сказал Элен тоскливо: со всех сторон окружает вражда!
— Постой, так что она говорит насчет Дока?
— Говорит, не нужен он ей. Вот разве только… Все, я пошел.
— Что «разве только»?
— Вот разве он заболеет, или сломает ногу…
— Тьфу ты! — сплюнул Мак. — Я думал, чего дельное скажешь. И я тоже дурак, нашел кого спрашивать… И зачем я тебя одного отпустил?
— Я же никому плохого не сделал.
— Но и хорошего, поди, не сделал. Могу спорить, ты сейчас думаешь, какого микроба наслать, чтоб Док заболел. Ну, сознавайся!
— Ничего я не думаю. Я устал. Спать хочу.
— Кто ж тебе не дает. Иди спи.
Элен поспешно, не раздеваясь, улегся на кровать, однако не спалось; мозг все сильнее накалялся; пришпоренная совестью, неслась куда-то душа… И лишь когда стал наспевать рассвет, Элен забылся.
33. СУДЬБА СТУЧИТСЯ В ДВЕРЬ
После того как Элен ушел. Док долго сидел в оцепенении. В горле было сухо, в груди свербило… Верхний голос наставлял: «Не забывай, ты ученый с умом деятельным, методическим и точным. Допускать можно лишь то, что поддается измерению, что зримо, слышимо, осязаемо. Законы науки, вот твои законы — им и подчиняйся. Их преступая, ты не только совершаешь грех, но и навлекаешь на себя беду: безначалие, анархия воцарятся в твоей душе!» Дик невольно ежился…
Средний голос злорадствовал: «Сколько лет, сколько лет я тебе говорю, что ты сам себя обманываешь! Попробуй-ка, примени свой хваленый аналитический ум…»
Нижний голос, в самом нутре, тоже не молчал, мучал своей всегдашней заунывной песней, но замешивалась в нее новая нотка, почему-то уверявшая, что мука — на пользу.
Под влиянием среднего голоса Док стал думать: «Что ж, проанализируем положение. С одной стороны, я — мужчина, которого ждет научная работа, с другой — эта девушка. Даже если предположить, что первое время нам будет хорошо вместе, все равно, наш союз не может быть удачным, ни за что на свете! Мало того, что Сюзи малограмотна, она еще обладает буйным нравом. И, как полагается невежде, смело берется судить о вещах, о которых не имеет понятия; и других берется учить. Через пару месяцев она нахватается разных ужимок и примется изображать из себя светскую даму… А я только зря лишусь свободы. И весь мой ум окажется ни к чему — я буду все равно что за шахматной доской с заведомо слабым партнером. Надо одуматься, пока не поздно. Сюзи мне совершенно не подходит. И совершенно мне не нужна!»
Однако средний голос и на это возражал глумливо: «Ну вот, опять себя обманываешь! Ты ведь прекрасно знаешь, что она тебе нужна. Больше всего на свете! Пощупай, как мчится твой пульс, послушай, как оглушительно бьется сердце. А все почему? Потому что лязгнула дверца бойлера. Ты еще не успел понять, что это значит, а уже екнуло, закололо в груди. И то, зачем бы это дверце хлопать в три часа утра?..»
Тут нижний голос сказал: «Нет на свете только плохого. Хорошее и плохое всегда едины. В мужчине и женщине — даже в самых близких — есть друг для друга и хорошее, и плохое… Дай мне волю! Или, клянусь, я буду терзать и мучать тебя до конца дней твоих! Выпусти меня! Чувствуешь красные сполохи в глазах? Это ярость! Дай же ей волю, иначе она сгложет тебя, сведет с ума! Ты слышал лязг дверцы? Посмотри на часы!»
Док посмотрел на часы — семнадцать минут четвертого. «Ах он, сукин кот!» — произнес Док с расстановкой. Резко щелкнул выключателем — погасил свет, приблизился к окну, глянул на пустырь, на тусклое обширное пятно света от уличного фонаря.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32