В тот вечер обитатели ночлежки, лежа в своих четырехугольниках, ошеломленно смотрели, как Хьюги ловко укладывался на свое новое ложе, и с завистью слушали, как он вздыхал от избытка чувств и комфорта; в ту ночь он заснул первый, оповестив об этом соседей здоровым храпом.
На другой день Мак, отдуваясь, притащил по идущей в гору тропе пружинный матрац без обивки, который нашел на свалке. И тут ребят как прорвало. Один перед другим украшали они Королевскую ночлежку, так что, пожалуй, даже немного переборщили. Пол теперь устилали полысевшие ковры, появилось несколько стульев с сиденьями и без оных. Маку принадлежал плетеный шезлонг, выкрашенный им в красный цвет. Еще было два или три стола и напольные часы без механизма и циферблата. Побелили стены, и как будто сразу прибавилось света и воздуха. На стенах появились картины, по большей части листы календарей, изображавших умопомрачительных красавиц с бутылкой кока-колы в руке. Анри подарил две картины периода петушиных перьев. В одном углу красовался букет позолоченных камышей, а рядом с часами было прибито опахало из павлиньих перьев.
Очень долго искали плиту; наконец нашли, что хотели – монстра в серебряных завитушках с духовкой, увитой цветочными гирляндами, и передней стенкой в никелированных тюльпанах. Но пока стали ее счастливыми обладателями, сильно намучались. Такую громадину не украдешь, а хозяин наотрез отказался с ней расстаться; Мак стал просить ее для больной вдовы с восемью детьми, которую с ходу выдумал, представив себя ее опекуном. Хозяин назначил цену – полтора доллара. Убили три дня, чтобы сбавить цену до восьмидесяти центов. Наконец ударили по рукам и дали хозяину долговую расписку, которая, по-видимому, хранится у него и по сей день. Плита была куплена довольно далеко от дома, в Сисайде, а весила она чуть не сто пятьдесят килограммов. Десять дней Мак с Хьюги искали, кто бы отвез плиту в Королевскую ночлежку; убедившись, что охотников нет, взялись сами тащить ее. Тащили три дня – от Сисайда до Консервного Ряда как-никак пять миль, ночью стояли у плиты лагерем. Наконец водворили плиту на место, и она стала очагом, центром, славой их дома.
Никелированные цветы и листья весело блестели, поистине это была жемчужина Королевской ночлежки. Затопишь ее – в доме тепло. А на черных блестящих конфорках можно даже яичницу жарить.
С появлением чудо-плиты сердца наполнились гордостью, и с тех пор Королевская ночлежка стала родным кровом. Эдди посадил у самого входа ипомею, и она оплела цветущими побегами дверь, а Элен где-то раздобыл несколько фуксий, посадил их в пятигалонные банки и поставил по обе стороны двери, отчего вход стал немного тесноват и официален. Мак с ребятами полюбили свой дом, они даже изредка его убирали. И в душе слегка презирали бездомных, которым негде приклонить головы: гордые своим домом, они иной раз приглашали кого-нибудь погостить у них день-другой.
Эдди был подсменный бармена в «Ла Иде». Он подменял Уайти, когда тот болел. А болел Уайти ровно столько, сколько мог позволить себе. Всякий раз, как Эдди подменял его, исчезало куда-то две-три бутылки, и потому болел Уайти не так уж часто. И все-таки Уайти был рад, что его подменяет именно Эдди, ведь Эдди был единственный человек, не претендующий на его место. Да и урон по части бутылок был не очень велик. Эдди всегда держал под стойкой галлонный кувшин с узким горлышком, из которого торчала воронка. Перед тем как мыть бокалы, Эдди сливал из них в эту воронку остатки спиртного. Случалось, пойдет разговор по душам, начнется застольное пенье, засидится компания до позднего часа так, что сердца воспылают любовью к ближнему, тут уж Эдди своего не упустит, улучит минутку и сольет в кувшин полбокала, а то и две трети живительной влаги. В результате коктейль, приносимый в Королевскую ночлежку, всегда имел интересный и неожиданный букет. Постоянными ингредиентами были виски – ржаное, пшеничное, шотландское, – пиво, вино, ром, но, бывало, какой-нибудь чудак заказывал мятный ликер, анисовку или кюрасо; и эти мизерные добавки сообщали коктейлям Эдди ни с чем не сравнимый аромат. Тем более что Эдди взял за правило подмешивать в зелье немножко ангостуры. В особенно удачный вечер Эдди наполнял кувшин чуть не доверху. Эдди особенно гордился тем, что никто от этого не был в убытке. Он давно заметил, что если человек хочет захмелеть, то хмелеет от полбокала, как от целого.
Эдди был общим любимцем ночлежки. Его никто никогда не просил помочь с уборкой. А один раз Элен даже выстирал для него четыре пары носков.
В тот день, когда Элен с Доком поехали за морскими звездами в бухту Большого прилива, парни собрались в ночлежке и, усевшись в кружок, потягивали очередную разновидность коктейля Эдди. Новый жилец Гай тоже был здесь. Эдди отпивал из стакана, сосредоточенно пощелкивая.
– Как странно иногда бывает, – сказал он. – Взять хотя бы вчера. Сразу человек десять заказали Манхеттен. Вообще-то его заказывают раза два в месяц. Чувствуете, отдает гвоздикой. Это Манхеттен.
Мак тоже сделал глоток, вернее сказать, одним глотком осушил стакан. И налил еще.
– Да-а, все дело в мелочах, – глубокомысленно изрек он и обвел всех взглядом – оценил ли кто-нибудь его перл. Оценил только Гай.
– Что верно, то верно, – сказал он, – а знаешь…
– Куда делся Элен? – перебил его Мак.
– Пошел с Доком собирать морских звезд, – ответил Джонс.
Мак кивнул.
– Док чертовски хороший парень, – улыбнулся Мак. – У него всегда можно стрельнуть монетку-другую. Надо что-то для него сделать, что-нибудь очень хорошее. Чтобы ему понравилось.
– Дамочка ему понравится, – сказал Хьюги.
– У него их три или четыре, – заметил Джонс. – Я точно знаю, когда у него дамочка – занавески задернуты и играет церковная музыка.
Мак укоризненно глянул на Хьюги.
– Раз Док не бегает по улице за голыми бабами, – так ты решил, что он целебал? – сказал он.
– Что это за зверь такой?
– Это когда дают обет не спать с бабами.
– А я всегда думал, это какой-то бал.
Помолчали. Мак зашевелился в шезлонге. Хьюги качнулся на стуле, передние ножки громко стукнули об пол. Он уставился в пространство, потом глянул на Мака.
– Г-м, – протянул Мак.
– А что если и правда устроить бал? Не бал, а просто угостить Дока, – сказал Эдди.
– Этим, что ли? – спросил Джонс, показывая на кувшин.
– Док из этого кувшина пить не станет, – задумчиво проговорил Мак.
– А ты откуда знаешь? – спросил Хьюги. – Ты что, угощал его?
– Я-то знаю, – ответил Мак. – Он учился в колледже. А один раз к нему приезжала мадам вся в мехах. И в тот день обратно от него не вышла. Во всяком случае, до двух часов ночи, и опять играла музыка, как в церкви. Нет, этим его угощать нельзя, – и Мак снова наполнил стакан.
– Очень даже ничего после третьего стакана, – примирительно заметил Хьюги.
– Только не для Дока, – не сдавался Мак. – Тут нужно виски, настоящее.
– Док любит пиво, – сказал Джонс. – То и дело гоняет за пивом к Ли Чонгу. Даже иногда в полночь.
– Я про пиво думаю вот что, – сказал Мак. – Глупо покупать пиво – слишком много платишь за всякую ерунду. Возьмите восьмипроцентное. За что там выкладывать свои денежки? Ведь что в нем – девяносто два процента воды, краски и хмеля. Эдди, – прибавил он, – ты не мог бы принести из «Ла Иды» четыре-пять бутылок виски, когда Уайти опять заболеет?
– Мог-то бы мог, – ответил Эдди. – Но это уж будет все, кончатся наши золотые денечки. По-моему, они уже кое-что заподозрили. Я слышал, кто-то на днях сказал: «Чую мышку по имени Эдди». Сейчас бы лучше с бутылками повременить, обходиться пока кувшином.
– Какой разговор! –заволновался Джонс. – Упаси тебя бог потерять эту работу. Ведь случись что с Уайти, ты, может, целую неделю постоишь за стойкой. Пока не найдется другой бармен. Нет, если угощать Дока, виски надо купить. Интересно, сколько стоит галлон виски?
– Не знаю, – ответил Хьюги. – Больше полкварты никогда не покупал, то есть разом не покупал. Купишь кварту – друзья как мухи на мед. А полкварты успеваешь до них один выпить.
– Да, угощение влетит в копеечку, – сказал Мак. – Но уж угощать так угощать. Хорошо бы испечь большой пирог. Интересно, когда у него день рождения?
– Угощать можно и без дня рождения, – сказал Джонс.
– Можно. Но день рождения все-таки отметить приятно. Вечеринка обойдется, чтобы не было стыдно, думаю, долларов в десять-двенадцать.
Друзья переглянулись.
– Рыбзавод «Эдиондо» нанимает на работу, – сообщил Хьюги.
– Только не это, – поспешно возразил Мак. – У нас хорошая репутация, этим рисковать нельзя. Мы ведь как? Наймемся и работаем хоть месяц, хоть два. А сейчас нам работа нужна на день, другой, обманем – и плакала наша репутация. Припрет нас – на работу ведь никто больше не возьмет.
Все энергично закивали.
– Я вообще думаю, – сказал Джонс, – месячишко – полтора поработать: ноябрь и декабрь до Рождества. Хочется в этом году индейку зажарить.
– Было бы здорово, – подхватил Мак. – Я знаю одну ферму в долине Кармел, там сейчас индюков тысячи полторы гуляет.
– В долине Кармел? – навострил уши Хьюги. – Я там когда-то собирал для Дока черепах, раков и лягушек. Он платил за одну лягушку пять центов.
– И мне, – вспомнил Гай. – Я поймал за один раз пятьсот квакушек.
– Если Доку нужны лягушки, то дело в шляпе, – объявил Мак. – Пойдем вверх по реке Кармел, устроим привал. Доку не будем объяснять, что и зачем. Но угостим мы его чертовски здорово.
Благостное волнение воцарилось в Королевской ночлежке.
– Гай, – сказал Мак, – выгляни за дверь, стоит ли на месте его авто?
Гай поставил на стол стакан и выглянул.
– Нет еще.
– С минуты на минуту будет, – сказал Мак. – Вот как мы все это обстряпаем…
ГЛАВА VIII
В апреле 1932 года в котле на «Эдиондо» опять лопнула труба, третья за две недели, и совет директоров, состоявший из мистера Рандольфа и стенографистки, решил, что дешевле купить новый котел, чем то и дело останавливать старый.
Новый котел вскоре привезли, а старый выволокли на пустырь между лавкой Ли Чонга и «Ресторацией Медвежий стяг» и поставили на колоды дожидаться, пока мистера Рандольфа не осенит, что еще можно из него выжать. Постепенно заводской механик извлек из котла все его внутренности латать другое изношенное оборудование. Лежащий на колодах котел походил на старый локомотив без колес. Наверху у него была зачем-то большая дверь, а с одного конца маленькая дверца топки. Шло время, металл ржавел, краснел, трухлявел; вокруг котла буйно разрослись мальвы – осыпающаяся ржавчина служила хорошим удобрением. Цветущий мирт обвил бока, дикий анис приятно раздражал обоняние. Кто-то бросил рядом с котлом корневище дурмана, оно не погибло, скоро из него вырос мясистый стебель и над дверцей топки повисли огромные белые колокольчики, источающие по ночам томительный аромат любви, неправдоподобно сладкий и пьянящий.
В 1935 году в котел этот въехала семья – мистер и миссис Сэм Мэллой. Жилье оказалось надежное, просторное и сухое – котел уже давно был пустой. Правда, входить приходилось на четвереньках, через дверцу топки, но внутри можно было вытянуться и ходить по средней линии во весь рост. Словом, квартирка вышла отличная, сухая и теплая, пойди-ка поищи такую. Втиснули сквозь дверцу топки матрац и зажили припеваючи. Мистер Мэллой был доволен и счастлив, миссис Мэллой тоже – до поры до времени.
Ниже котла по склону валялись большие трубы, выброшенные тем же заводиком. Конец 1937-го ознаменовался богатейшим уловом сардин, рыбзаводы работали на полную мощность, и скоро сезонным рабочим стало негде жить. Тогда-то мистер Мэллой и начал сдавать трубы, что пошире, одиноким мужчинам по сходной цене. Одно отверстие заделал толем, другое завесил дерюжкой, и получились удобные спальни; правда, парням, привыкшим спать, поджав ноги, приходилось либо менять привычку, либо расстаться с мыслью о ночлеге под крышей. Были и такие, что не могли спать в трубе – будил собственный храп, отдававшийся гулким эхом. Как бы то ни было, мистер Мэллой получил хоть и маленький, но верный доходец и был теперь вдвойне счастлив.
Миссис Мэллой, как сказано, тоже была счастлива, – пока муж ее не стал домохозяином. Тут ее как подменили. Сначала ей захотелось коврик, потом ванну, потом шелковый цветастый абажур. А в один прекрасный день она вошла в котел, выпрямилась во весь рост и, переведя дух, сказала:
– У Холмана продаются шикарные шторы. Тюлевые с голубой и розовой каемкой. И стоят вместе с карнизом доллар девяносто восемь центов.
Мистер Мэллой сел на матраце.
– Шторы? – переспросил он. – Во имя всего святого, зачем тебе шторы?
– Мне нравятся красивые вещи, – ответила миссис Мэллой. – Я так хочу, чтобы тебе в нашем доме было уютно.
И у нее задрожала нижняя губка.
– Солнышко! – воскликнул Сэм Мэллой. – Я не против штор. И мне нравятся шторы. – Всего один доллар девяносто восемь центов, – дрожащим голосом проговорила миссис Мэллой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
На другой день Мак, отдуваясь, притащил по идущей в гору тропе пружинный матрац без обивки, который нашел на свалке. И тут ребят как прорвало. Один перед другим украшали они Королевскую ночлежку, так что, пожалуй, даже немного переборщили. Пол теперь устилали полысевшие ковры, появилось несколько стульев с сиденьями и без оных. Маку принадлежал плетеный шезлонг, выкрашенный им в красный цвет. Еще было два или три стола и напольные часы без механизма и циферблата. Побелили стены, и как будто сразу прибавилось света и воздуха. На стенах появились картины, по большей части листы календарей, изображавших умопомрачительных красавиц с бутылкой кока-колы в руке. Анри подарил две картины периода петушиных перьев. В одном углу красовался букет позолоченных камышей, а рядом с часами было прибито опахало из павлиньих перьев.
Очень долго искали плиту; наконец нашли, что хотели – монстра в серебряных завитушках с духовкой, увитой цветочными гирляндами, и передней стенкой в никелированных тюльпанах. Но пока стали ее счастливыми обладателями, сильно намучались. Такую громадину не украдешь, а хозяин наотрез отказался с ней расстаться; Мак стал просить ее для больной вдовы с восемью детьми, которую с ходу выдумал, представив себя ее опекуном. Хозяин назначил цену – полтора доллара. Убили три дня, чтобы сбавить цену до восьмидесяти центов. Наконец ударили по рукам и дали хозяину долговую расписку, которая, по-видимому, хранится у него и по сей день. Плита была куплена довольно далеко от дома, в Сисайде, а весила она чуть не сто пятьдесят килограммов. Десять дней Мак с Хьюги искали, кто бы отвез плиту в Королевскую ночлежку; убедившись, что охотников нет, взялись сами тащить ее. Тащили три дня – от Сисайда до Консервного Ряда как-никак пять миль, ночью стояли у плиты лагерем. Наконец водворили плиту на место, и она стала очагом, центром, славой их дома.
Никелированные цветы и листья весело блестели, поистине это была жемчужина Королевской ночлежки. Затопишь ее – в доме тепло. А на черных блестящих конфорках можно даже яичницу жарить.
С появлением чудо-плиты сердца наполнились гордостью, и с тех пор Королевская ночлежка стала родным кровом. Эдди посадил у самого входа ипомею, и она оплела цветущими побегами дверь, а Элен где-то раздобыл несколько фуксий, посадил их в пятигалонные банки и поставил по обе стороны двери, отчего вход стал немного тесноват и официален. Мак с ребятами полюбили свой дом, они даже изредка его убирали. И в душе слегка презирали бездомных, которым негде приклонить головы: гордые своим домом, они иной раз приглашали кого-нибудь погостить у них день-другой.
Эдди был подсменный бармена в «Ла Иде». Он подменял Уайти, когда тот болел. А болел Уайти ровно столько, сколько мог позволить себе. Всякий раз, как Эдди подменял его, исчезало куда-то две-три бутылки, и потому болел Уайти не так уж часто. И все-таки Уайти был рад, что его подменяет именно Эдди, ведь Эдди был единственный человек, не претендующий на его место. Да и урон по части бутылок был не очень велик. Эдди всегда держал под стойкой галлонный кувшин с узким горлышком, из которого торчала воронка. Перед тем как мыть бокалы, Эдди сливал из них в эту воронку остатки спиртного. Случалось, пойдет разговор по душам, начнется застольное пенье, засидится компания до позднего часа так, что сердца воспылают любовью к ближнему, тут уж Эдди своего не упустит, улучит минутку и сольет в кувшин полбокала, а то и две трети живительной влаги. В результате коктейль, приносимый в Королевскую ночлежку, всегда имел интересный и неожиданный букет. Постоянными ингредиентами были виски – ржаное, пшеничное, шотландское, – пиво, вино, ром, но, бывало, какой-нибудь чудак заказывал мятный ликер, анисовку или кюрасо; и эти мизерные добавки сообщали коктейлям Эдди ни с чем не сравнимый аромат. Тем более что Эдди взял за правило подмешивать в зелье немножко ангостуры. В особенно удачный вечер Эдди наполнял кувшин чуть не доверху. Эдди особенно гордился тем, что никто от этого не был в убытке. Он давно заметил, что если человек хочет захмелеть, то хмелеет от полбокала, как от целого.
Эдди был общим любимцем ночлежки. Его никто никогда не просил помочь с уборкой. А один раз Элен даже выстирал для него четыре пары носков.
В тот день, когда Элен с Доком поехали за морскими звездами в бухту Большого прилива, парни собрались в ночлежке и, усевшись в кружок, потягивали очередную разновидность коктейля Эдди. Новый жилец Гай тоже был здесь. Эдди отпивал из стакана, сосредоточенно пощелкивая.
– Как странно иногда бывает, – сказал он. – Взять хотя бы вчера. Сразу человек десять заказали Манхеттен. Вообще-то его заказывают раза два в месяц. Чувствуете, отдает гвоздикой. Это Манхеттен.
Мак тоже сделал глоток, вернее сказать, одним глотком осушил стакан. И налил еще.
– Да-а, все дело в мелочах, – глубокомысленно изрек он и обвел всех взглядом – оценил ли кто-нибудь его перл. Оценил только Гай.
– Что верно, то верно, – сказал он, – а знаешь…
– Куда делся Элен? – перебил его Мак.
– Пошел с Доком собирать морских звезд, – ответил Джонс.
Мак кивнул.
– Док чертовски хороший парень, – улыбнулся Мак. – У него всегда можно стрельнуть монетку-другую. Надо что-то для него сделать, что-нибудь очень хорошее. Чтобы ему понравилось.
– Дамочка ему понравится, – сказал Хьюги.
– У него их три или четыре, – заметил Джонс. – Я точно знаю, когда у него дамочка – занавески задернуты и играет церковная музыка.
Мак укоризненно глянул на Хьюги.
– Раз Док не бегает по улице за голыми бабами, – так ты решил, что он целебал? – сказал он.
– Что это за зверь такой?
– Это когда дают обет не спать с бабами.
– А я всегда думал, это какой-то бал.
Помолчали. Мак зашевелился в шезлонге. Хьюги качнулся на стуле, передние ножки громко стукнули об пол. Он уставился в пространство, потом глянул на Мака.
– Г-м, – протянул Мак.
– А что если и правда устроить бал? Не бал, а просто угостить Дока, – сказал Эдди.
– Этим, что ли? – спросил Джонс, показывая на кувшин.
– Док из этого кувшина пить не станет, – задумчиво проговорил Мак.
– А ты откуда знаешь? – спросил Хьюги. – Ты что, угощал его?
– Я-то знаю, – ответил Мак. – Он учился в колледже. А один раз к нему приезжала мадам вся в мехах. И в тот день обратно от него не вышла. Во всяком случае, до двух часов ночи, и опять играла музыка, как в церкви. Нет, этим его угощать нельзя, – и Мак снова наполнил стакан.
– Очень даже ничего после третьего стакана, – примирительно заметил Хьюги.
– Только не для Дока, – не сдавался Мак. – Тут нужно виски, настоящее.
– Док любит пиво, – сказал Джонс. – То и дело гоняет за пивом к Ли Чонгу. Даже иногда в полночь.
– Я про пиво думаю вот что, – сказал Мак. – Глупо покупать пиво – слишком много платишь за всякую ерунду. Возьмите восьмипроцентное. За что там выкладывать свои денежки? Ведь что в нем – девяносто два процента воды, краски и хмеля. Эдди, – прибавил он, – ты не мог бы принести из «Ла Иды» четыре-пять бутылок виски, когда Уайти опять заболеет?
– Мог-то бы мог, – ответил Эдди. – Но это уж будет все, кончатся наши золотые денечки. По-моему, они уже кое-что заподозрили. Я слышал, кто-то на днях сказал: «Чую мышку по имени Эдди». Сейчас бы лучше с бутылками повременить, обходиться пока кувшином.
– Какой разговор! –заволновался Джонс. – Упаси тебя бог потерять эту работу. Ведь случись что с Уайти, ты, может, целую неделю постоишь за стойкой. Пока не найдется другой бармен. Нет, если угощать Дока, виски надо купить. Интересно, сколько стоит галлон виски?
– Не знаю, – ответил Хьюги. – Больше полкварты никогда не покупал, то есть разом не покупал. Купишь кварту – друзья как мухи на мед. А полкварты успеваешь до них один выпить.
– Да, угощение влетит в копеечку, – сказал Мак. – Но уж угощать так угощать. Хорошо бы испечь большой пирог. Интересно, когда у него день рождения?
– Угощать можно и без дня рождения, – сказал Джонс.
– Можно. Но день рождения все-таки отметить приятно. Вечеринка обойдется, чтобы не было стыдно, думаю, долларов в десять-двенадцать.
Друзья переглянулись.
– Рыбзавод «Эдиондо» нанимает на работу, – сообщил Хьюги.
– Только не это, – поспешно возразил Мак. – У нас хорошая репутация, этим рисковать нельзя. Мы ведь как? Наймемся и работаем хоть месяц, хоть два. А сейчас нам работа нужна на день, другой, обманем – и плакала наша репутация. Припрет нас – на работу ведь никто больше не возьмет.
Все энергично закивали.
– Я вообще думаю, – сказал Джонс, – месячишко – полтора поработать: ноябрь и декабрь до Рождества. Хочется в этом году индейку зажарить.
– Было бы здорово, – подхватил Мак. – Я знаю одну ферму в долине Кармел, там сейчас индюков тысячи полторы гуляет.
– В долине Кармел? – навострил уши Хьюги. – Я там когда-то собирал для Дока черепах, раков и лягушек. Он платил за одну лягушку пять центов.
– И мне, – вспомнил Гай. – Я поймал за один раз пятьсот квакушек.
– Если Доку нужны лягушки, то дело в шляпе, – объявил Мак. – Пойдем вверх по реке Кармел, устроим привал. Доку не будем объяснять, что и зачем. Но угостим мы его чертовски здорово.
Благостное волнение воцарилось в Королевской ночлежке.
– Гай, – сказал Мак, – выгляни за дверь, стоит ли на месте его авто?
Гай поставил на стол стакан и выглянул.
– Нет еще.
– С минуты на минуту будет, – сказал Мак. – Вот как мы все это обстряпаем…
ГЛАВА VIII
В апреле 1932 года в котле на «Эдиондо» опять лопнула труба, третья за две недели, и совет директоров, состоявший из мистера Рандольфа и стенографистки, решил, что дешевле купить новый котел, чем то и дело останавливать старый.
Новый котел вскоре привезли, а старый выволокли на пустырь между лавкой Ли Чонга и «Ресторацией Медвежий стяг» и поставили на колоды дожидаться, пока мистера Рандольфа не осенит, что еще можно из него выжать. Постепенно заводской механик извлек из котла все его внутренности латать другое изношенное оборудование. Лежащий на колодах котел походил на старый локомотив без колес. Наверху у него была зачем-то большая дверь, а с одного конца маленькая дверца топки. Шло время, металл ржавел, краснел, трухлявел; вокруг котла буйно разрослись мальвы – осыпающаяся ржавчина служила хорошим удобрением. Цветущий мирт обвил бока, дикий анис приятно раздражал обоняние. Кто-то бросил рядом с котлом корневище дурмана, оно не погибло, скоро из него вырос мясистый стебель и над дверцей топки повисли огромные белые колокольчики, источающие по ночам томительный аромат любви, неправдоподобно сладкий и пьянящий.
В 1935 году в котел этот въехала семья – мистер и миссис Сэм Мэллой. Жилье оказалось надежное, просторное и сухое – котел уже давно был пустой. Правда, входить приходилось на четвереньках, через дверцу топки, но внутри можно было вытянуться и ходить по средней линии во весь рост. Словом, квартирка вышла отличная, сухая и теплая, пойди-ка поищи такую. Втиснули сквозь дверцу топки матрац и зажили припеваючи. Мистер Мэллой был доволен и счастлив, миссис Мэллой тоже – до поры до времени.
Ниже котла по склону валялись большие трубы, выброшенные тем же заводиком. Конец 1937-го ознаменовался богатейшим уловом сардин, рыбзаводы работали на полную мощность, и скоро сезонным рабочим стало негде жить. Тогда-то мистер Мэллой и начал сдавать трубы, что пошире, одиноким мужчинам по сходной цене. Одно отверстие заделал толем, другое завесил дерюжкой, и получились удобные спальни; правда, парням, привыкшим спать, поджав ноги, приходилось либо менять привычку, либо расстаться с мыслью о ночлеге под крышей. Были и такие, что не могли спать в трубе – будил собственный храп, отдававшийся гулким эхом. Как бы то ни было, мистер Мэллой получил хоть и маленький, но верный доходец и был теперь вдвойне счастлив.
Миссис Мэллой, как сказано, тоже была счастлива, – пока муж ее не стал домохозяином. Тут ее как подменили. Сначала ей захотелось коврик, потом ванну, потом шелковый цветастый абажур. А в один прекрасный день она вошла в котел, выпрямилась во весь рост и, переведя дух, сказала:
– У Холмана продаются шикарные шторы. Тюлевые с голубой и розовой каемкой. И стоят вместе с карнизом доллар девяносто восемь центов.
Мистер Мэллой сел на матраце.
– Шторы? – переспросил он. – Во имя всего святого, зачем тебе шторы?
– Мне нравятся красивые вещи, – ответила миссис Мэллой. – Я так хочу, чтобы тебе в нашем доме было уютно.
И у нее задрожала нижняя губка.
– Солнышко! – воскликнул Сэм Мэллой. – Я не против штор. И мне нравятся шторы. – Всего один доллар девяносто восемь центов, – дрожащим голосом проговорила миссис Мэллой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22