Похоже, король точно знал, куда именно направляется. Время от времени сэр Стикки и сэр Чалико обменивались удивленными взглядами, однако ни тому, ни другому ничего вразумительного в голову не приходило.
Через некоторое время они доскакали до небольшой деревушки, приютившейся вокруг развалин храма. Тут рыцари подъехали друг к другу поближе.
— Король наверняка прослышал о каком-нибудь священнике, который скрывается здесь, — прошептал сэр Стикки на ухо своему товарищу. — Наверняка решил лично расправиться с преступником.
Лицо у рыцаря при этом побледнело как полотно и губы дрожали.
— Если он собрался его наказать, он мог сюда сам и не тащиться, — сердито пробурчал в ответ сэр Чалико. — Мог бы нас отправить, и все.
— Нас? Единственных из своих рыцарей, кто втайне верует в Бога? О, только не обижайся, Чалико. При дворе ходят такие слухи. Уверен, ты то же самое слыхал и обо мне.
— Ну... это верно... слыхал, — подтвердил Чалико. — Я все гадал, почему это король не убьет нас да еще и сохраняет за нами высокое положение?
— Наверное, он давно замыслил использовать нас для подобного дела. Что же нам теперь делать, Чалико? Он наверняка задумал испытать нас. Наверняка хочет пытать беднягу монаха до смерти, и чтобы мы смотрели!
— А когда увидит, что мы не в силах просто стоять рядом и смотреть, — подытожил сэр Чалико с угрюмым лицом, — когда поймет, что мы готовы броситься на помощь священнику и тем самым обнаружить себя, тогда-то он нас и уничтожит своим колдовским пламенем или еще чем-нибудь. — Тут рыцарь выпрямился в седле. — Он пробил, Стикки, — час нашего мученичества!
Глаза Стикки полыхнули страхом — животным страхом. Но тут же место страха занял острый восторг предстоящей битвы.
— Что ж! — сказал он. — Тогда встретим нашу смерть радостно, ибо нынче же ночью мы будем в Раю!
— Отправимся на Небеса, — согласился сэр Чалико. — Поплывем туда на лодке. А вот и наш лоцман, хотя сам он об этом ни капельки не догадывается.
Король остановил коня около бедной хижины. Она была еще беднее, еще ободранное, чем остальные, и с первого взгляда можно было подумать, что тут никто не живет. Но король приосанился, расправил плечи и проревел:
— Брат! Бритоголовый монах! Выходи и встреть своего короля!
Из домиков высунулись головы любопытных. Видно было, что все крестьяне так и трясутся от страха, однако у тех, которые решились выйти на улицу, вид был весьма угрожающий: лица угрюмые, кулаки сжаты, в руках серпы и цепы. Однако король не обратил на них никакого внимания. Он продолжал взывать к обитателю хижины:
— Церковник! Священник! Выходи!
В деревне стояла тишина. Король набрал полную грудь воздуха — тут из хижины вышел крестьянин, такой же грязный и оборванный, как остальные, с такими же перепачканными землей руками, вот только на голове у него была шляпа, в то время как остальные стояли с непокрытыми головами.
— Сними шляпу перед королем! — рявкнул Маледикто. Крестьянин дрожащей рукой стянул с головы шляпу. На макушке у него блестела круглая лысина — слишком правильной формы, чтобы быть естественной. То была тонзура.
— Будешь отрицать, что ты священник? — требовательно вопросил Маледикто.
И тут страх покинул крестьянина. Он гордо выпрямился.
— О нет! В этом я готов поклясться! Я священник, слуга Церкви и служу Господу Богу и ближним своим!
Но почему злобный король не дрогнул, заслышав святые имена? Почему он не занес над несчастным монахом хлыст, не обнажил меч?
Почему он спрыгнул с коня и упал на колени перед крестьянином, сложил руки и опустил голову и взмолился:
— Исповедуй меня, отец мой, ибо я согрешил!
Крестьяне, выпучив глаза, смотрели на эту сцену.
— Отвернитесь! — рявкнул сэр Стикки. — Вы что, никогда не слыхали о тайне исповеди?
Крестьяне тут же пришли в себя и вернулись по домам. За секунду деревня как бы вымерла.
А из уст короля полились слова. Рассказ о прегрешениях длиной в столетие. Священник еле успел вытащить из кармана ветхую домотканую епитрахиль и набросить ее на шею. Плечи его поникли: он слушал ужасные вещи, — и глаза его наполнялись испугом. Минуло несколько минут, и священник опустился на колени рядом с королем, потом взял старика за руки. Он слушал исповедь, кивал головой и, как мог, подбадривал кающегося.
Не отводя глаз от исповедующегося злодея, сэр Стикки выдавил:
— Похоже, мученичества нам не видать как своих ушей.
— Не верь глазам своим, — посоветовал ему сэр Чалико. — Не сомневаюсь: как только Дьявол услыхал: «Исповедуй меня», — он тут же послал сюда беса, и тот мигом очутился рядом, когда король не успел еще и произнести слова «согрешил». Расстанемся же с жизнью радостно, брат Стикки, умрем за короля и за королевство! Мы заплатим своей жизнью, но мы должны дать королю время...
Тут меньше чем в десяти ярдах от них из земли вырвалось пламя.
Священник вскричал и пополз на коленях в сторону, но король Маледикто сжал его руки железной хваткой и удержал рядом с собой, продолжая скороговоркой выкладывать все свои прегрешения.
Из пламени явился не бес, но жуткое существо, похожее на змея. Тело змеи покоилось на дюжине когтистых лап, и еще четыре лапы хватали воздух. Между этими четырьмя лапами к спине змея было приторочено седло, а в седле сидел человек в ярко-алом балахоне с капюшоном, из-под которого сверкали только глаза. В руке всадник сжимал боевой топор. Топорище было шириной фута в два простому смертному такой топор ни за что бы не удержать. Сэр Стикки прокричал:
— Именем Господа и Святого Марка! — и пустил своего скакуна в галоп.
— Именем всех святых и Господа нашего! — эхом ответил сэр Чалико и помчал коня следом.
Они набросились на чудище, когда то не успело еще и двух шагов сделать. Чудище взвизгнуло и нацелилось на рыцарей стальными когтями, а всадник гневно крикнул таким ужасным голосом, что вся деревня буквально сотряслась, и замахнулся мечом. Сэр Стикки вскричал от боли: лезвие меча разрубило его доспехи и коснулось плеча. Но и он успел-таки нанести удар — его меч пронзил грудь страшного змея. Чудище злобно и испуганно закричало и обожгло рыцаря своим дыханием. Шлем у сэра Стикки почернел и обуглился, его лошадь испуганно заржала, но рыцарь удержал ее. Он продолжал колоть и рубить чудище мечом, при этом отчаянно распевая боевой гимн. Сэр Чалико присоединился к товарищу, ударив с другого бока. И чудище, и всадник ревели от ярости и боли. Стучали когти, звенела сталь. Сэр Стикки упал, из горла его фонтаном забила кровь. Его лошадь дико заржала и в страхе бежала. Сэра Чалико объял столб пламени. Он взвыл от боли и упал, и тогда чудище ступило на его тело и продавило лапами доспехи. И вторая лошадь, тоже насмерть перепугавшаяся, ускакала бы, но лезвие меча достало и ее. Чудище зашагало через валявшиеся на земле тела рыцарей, намереваясь добраться до Маледикто.
— Отпускаю тебе грехи твои! — вскричал священник за миг до того, как огромный боевой топор взметнулся и снес голову короля и она покатилась по земле. А еще через секунду туда же покатилась и голова священника.
Но тут чудище взвыло как бы от страшной боли, и отчаянно завопил всадник. Да, король был умерщвлен, мертв был и священник, что исповедовал его, но сразу три души отправились на Небеса, а одна — не в Ад, а в Чистилище. Сатану обвели вокруг пальца, и его слуга пострадал больше, чем его жертвы. Взметнулось пламя, объяло чудище и всадника, и они исчезли. Но крестьяне еще долго сидели по домам и вышли похоронить павших, только когда окончательно развеялся запах серы.
* * *
— О, как радостно видеть вас вновь, лорд-канцлер! — Гарчи занес было руку, намереваясь по-приятельски хлопнуть канцлера по спине, но вовремя одумался и отдернул руку. — Парнишка просто молодцом, право слово!
— Значит, вы все делали, как я велел?
— Это да, это да, да только толку-то никакого, — вздохнул Гарчи. — О, у него есть возможность развлекаться с самыми лучшими женщинами, да только он не хочет. То есть, может, и хочет, но нечасто. Если зовет на ночь к себе, так только по одной женщине, и то не каждую ночь. Правду сказать, никто из них на его обращение не жаловался.
Ребозо подумал, что его-то как раз куда больше бы устроило, если бы женщины жаловались на Бонкорро, но у него хватило такта промолчать.
— Прискорбно это слышать. Мальчику в его возрасте нужно бы побольше развлечений. Вернее сказать — нужно было. Время его пребывания у вас подошло к концу.
— Вот как? — встревоженно воскликнул Гарчи, правда, в его волнении не было ни печали, ни радости. — Значит, вы его от нас увозите?
— Боюсь, что так. Ему пора начинать трудиться. Пришлите его ко мне, лорд Гарчи.
— Ну, это... когда бы того... освободится, конечно?
— Конечно.
Барон не стал уточнять, чем именно сейчас занят Бонкорро. А тот был занят чтением написанной по-латыни книги — истории древних императоров. Почему-то старому Гарчи показалось, что Ребозо такое сообщение не порадует.
Ну и конечно, Ребозо очень удивился, когда спустя всего лишь пятнадцать минут слуга доложил ему о приходе сэра Бонкорро. И тут же вошел принц.
— Прошу прощения, что не оделся более изысканно, лорд-канцлер, но мне не хотелось заставлять тебя ждать... Что это значит?
Канцлер опустился на одно колено, склонил голову.
— Да здравствует король! — смиренно проговорил он.
Минуту Бонкорро не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, осмысливая фразу канцлера. Затем он как-то подтянулся, как бы даже вырос.
— Итак, это случилось, — пробормотал он. — Дьявол устал от моего деда, отобрал у него колдовство, дававшее ему жизнь, и теперь король мертв.
— Да здравствует король! — повторил Ребозо.
Бонкорро еще какое-то мгновение не двигался, справляясь с испугом и привыкая к неожиданности, а потом на него напала удивительная, искрящаяся веселость: дед мертв, а он, Бонкорро, еще жив!
И тогда он шагнул к Ребозо, обнял старого канцлера за плечи и поднял его на ноги.
— Не надо стоять передо мной на коленях, дружище. Ты был мне опорой в самые трудные дни, ты был моим щитом, когда мне грозила опасность. В моем присутствии ты всегда будешь стоять, а когда я сижу — и ты будешь сидеть.
— Благодарю ваше величество, за столь высокую честь, — пробормотал Ребозо.
— Ты это заслужил, — просто сказал Бонкорро.
Канцлер мгновение смотрел в глаза молодого короля. Принц Бонкорро очень вырос и превратился в красавца мужчину — широкоплечего, мускулистого, с красивым носом, пухлыми губами, большими голубыми глазами и золотистой шевелюрой. Лицо Бонкорро производило впечатление дружелюбия и открытости, но Ребозо-то хорошо знал, как порой обманчива внешность. Кроме того, он знал и о том, что мало кто из тех женщин, что делили ложе с Бонкорро, делали это неохотно.
— Вы не скорбите о происшедшем, ваше величество?
Бонкорро позволил себе насмешливо улыбнуться:
— На людях я появлюсь, как подобает, убитый горем, лорд-канцлер, но ты-то знаешь, как я рад смерти моего деда. Я его боялся, я его ненавидел так же сильно, как любил моего отца, как восторгался им. И я не сомневаюсь, что именно дед отдал приказ убить собственного сына. А тебя, лорд-канцлер, я прошу разыскать того человека, что нанес отцу смертельный удар!
Ребозо выпучил глаза.
— Но ведь... но ведь... то был конюх! Тот самый мужлан, что нашел труп вашего отца!
Бонкорро отмахнулся:
— Он всего-навсего нашел труп, вот и все. Нет причины верить в то, что он и убил отца.
— Но он признался!
— Под пытками такое признание означает лишь, что он хотел, чтобы его перестали мучить.
Ребозо почувствовал, как по спине у него бегут мурашки. Принц — о нет, теперь уже король — выказывал мудрость не по летам.
— Но... кто же тогда мог это сделать?
— А кому была выгодна смерть отца? — Король Бонкорро пригвоздил канцлера к полу ледяным взглядом. — Только мне и темным силам. А я точно знаю, что я этого не делал. Кстати, а как умер мой дед?
— Он был найден рядом с двумя убитыми рыцарями. Еще был убит крестьянин...
— Как был убит дед? Каким оружием?
— Его... его голова... ему отрубили голову, ваше величество.
— Отрубили голову? — нахмурился Бонкорро. — А других ран не было?
Определенно, для двадцатилетнего юноши он слишком многое понимал.
— Был найден кинжал. Он торчал у него в спине, между лопатками.
Лицо Бонкорро просияло.
— Опиши кинжал!
— Он... он был... — Канцлер Ребозо помедлил, воскрешая в памяти кинжал. — Он был... обоюдоострый, с тонким лезвием, с овальной рукояткой... И рукоятка...
— Ну, говорите же!
— Не могу! — Ребозо отвел глаза. — Она была резная... и такая странная... плохая рукоятка, ваше величество.
— Словом, таким же клинком закололи и моего отца.
— Очень похожим, — неохотно подтвердил Ребозо. — Они, можно сказать, близнецы.
— Значит, это сделал один и тот же человек или два наемника, что служат одному и тому же господину. Найди мне убийцу деда, Ребозо, и тогда — не сомневаюсь — ты найдешь и убийцу отца!
Канцлер, не мигая, смотрел на молодого короля.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
Через некоторое время они доскакали до небольшой деревушки, приютившейся вокруг развалин храма. Тут рыцари подъехали друг к другу поближе.
— Король наверняка прослышал о каком-нибудь священнике, который скрывается здесь, — прошептал сэр Стикки на ухо своему товарищу. — Наверняка решил лично расправиться с преступником.
Лицо у рыцаря при этом побледнело как полотно и губы дрожали.
— Если он собрался его наказать, он мог сюда сам и не тащиться, — сердито пробурчал в ответ сэр Чалико. — Мог бы нас отправить, и все.
— Нас? Единственных из своих рыцарей, кто втайне верует в Бога? О, только не обижайся, Чалико. При дворе ходят такие слухи. Уверен, ты то же самое слыхал и обо мне.
— Ну... это верно... слыхал, — подтвердил Чалико. — Я все гадал, почему это король не убьет нас да еще и сохраняет за нами высокое положение?
— Наверное, он давно замыслил использовать нас для подобного дела. Что же нам теперь делать, Чалико? Он наверняка задумал испытать нас. Наверняка хочет пытать беднягу монаха до смерти, и чтобы мы смотрели!
— А когда увидит, что мы не в силах просто стоять рядом и смотреть, — подытожил сэр Чалико с угрюмым лицом, — когда поймет, что мы готовы броситься на помощь священнику и тем самым обнаружить себя, тогда-то он нас и уничтожит своим колдовским пламенем или еще чем-нибудь. — Тут рыцарь выпрямился в седле. — Он пробил, Стикки, — час нашего мученичества!
Глаза Стикки полыхнули страхом — животным страхом. Но тут же место страха занял острый восторг предстоящей битвы.
— Что ж! — сказал он. — Тогда встретим нашу смерть радостно, ибо нынче же ночью мы будем в Раю!
— Отправимся на Небеса, — согласился сэр Чалико. — Поплывем туда на лодке. А вот и наш лоцман, хотя сам он об этом ни капельки не догадывается.
Король остановил коня около бедной хижины. Она была еще беднее, еще ободранное, чем остальные, и с первого взгляда можно было подумать, что тут никто не живет. Но король приосанился, расправил плечи и проревел:
— Брат! Бритоголовый монах! Выходи и встреть своего короля!
Из домиков высунулись головы любопытных. Видно было, что все крестьяне так и трясутся от страха, однако у тех, которые решились выйти на улицу, вид был весьма угрожающий: лица угрюмые, кулаки сжаты, в руках серпы и цепы. Однако король не обратил на них никакого внимания. Он продолжал взывать к обитателю хижины:
— Церковник! Священник! Выходи!
В деревне стояла тишина. Король набрал полную грудь воздуха — тут из хижины вышел крестьянин, такой же грязный и оборванный, как остальные, с такими же перепачканными землей руками, вот только на голове у него была шляпа, в то время как остальные стояли с непокрытыми головами.
— Сними шляпу перед королем! — рявкнул Маледикто. Крестьянин дрожащей рукой стянул с головы шляпу. На макушке у него блестела круглая лысина — слишком правильной формы, чтобы быть естественной. То была тонзура.
— Будешь отрицать, что ты священник? — требовательно вопросил Маледикто.
И тут страх покинул крестьянина. Он гордо выпрямился.
— О нет! В этом я готов поклясться! Я священник, слуга Церкви и служу Господу Богу и ближним своим!
Но почему злобный король не дрогнул, заслышав святые имена? Почему он не занес над несчастным монахом хлыст, не обнажил меч?
Почему он спрыгнул с коня и упал на колени перед крестьянином, сложил руки и опустил голову и взмолился:
— Исповедуй меня, отец мой, ибо я согрешил!
Крестьяне, выпучив глаза, смотрели на эту сцену.
— Отвернитесь! — рявкнул сэр Стикки. — Вы что, никогда не слыхали о тайне исповеди?
Крестьяне тут же пришли в себя и вернулись по домам. За секунду деревня как бы вымерла.
А из уст короля полились слова. Рассказ о прегрешениях длиной в столетие. Священник еле успел вытащить из кармана ветхую домотканую епитрахиль и набросить ее на шею. Плечи его поникли: он слушал ужасные вещи, — и глаза его наполнялись испугом. Минуло несколько минут, и священник опустился на колени рядом с королем, потом взял старика за руки. Он слушал исповедь, кивал головой и, как мог, подбадривал кающегося.
Не отводя глаз от исповедующегося злодея, сэр Стикки выдавил:
— Похоже, мученичества нам не видать как своих ушей.
— Не верь глазам своим, — посоветовал ему сэр Чалико. — Не сомневаюсь: как только Дьявол услыхал: «Исповедуй меня», — он тут же послал сюда беса, и тот мигом очутился рядом, когда король не успел еще и произнести слова «согрешил». Расстанемся же с жизнью радостно, брат Стикки, умрем за короля и за королевство! Мы заплатим своей жизнью, но мы должны дать королю время...
Тут меньше чем в десяти ярдах от них из земли вырвалось пламя.
Священник вскричал и пополз на коленях в сторону, но король Маледикто сжал его руки железной хваткой и удержал рядом с собой, продолжая скороговоркой выкладывать все свои прегрешения.
Из пламени явился не бес, но жуткое существо, похожее на змея. Тело змеи покоилось на дюжине когтистых лап, и еще четыре лапы хватали воздух. Между этими четырьмя лапами к спине змея было приторочено седло, а в седле сидел человек в ярко-алом балахоне с капюшоном, из-под которого сверкали только глаза. В руке всадник сжимал боевой топор. Топорище было шириной фута в два простому смертному такой топор ни за что бы не удержать. Сэр Стикки прокричал:
— Именем Господа и Святого Марка! — и пустил своего скакуна в галоп.
— Именем всех святых и Господа нашего! — эхом ответил сэр Чалико и помчал коня следом.
Они набросились на чудище, когда то не успело еще и двух шагов сделать. Чудище взвизгнуло и нацелилось на рыцарей стальными когтями, а всадник гневно крикнул таким ужасным голосом, что вся деревня буквально сотряслась, и замахнулся мечом. Сэр Стикки вскричал от боли: лезвие меча разрубило его доспехи и коснулось плеча. Но и он успел-таки нанести удар — его меч пронзил грудь страшного змея. Чудище злобно и испуганно закричало и обожгло рыцаря своим дыханием. Шлем у сэра Стикки почернел и обуглился, его лошадь испуганно заржала, но рыцарь удержал ее. Он продолжал колоть и рубить чудище мечом, при этом отчаянно распевая боевой гимн. Сэр Чалико присоединился к товарищу, ударив с другого бока. И чудище, и всадник ревели от ярости и боли. Стучали когти, звенела сталь. Сэр Стикки упал, из горла его фонтаном забила кровь. Его лошадь дико заржала и в страхе бежала. Сэра Чалико объял столб пламени. Он взвыл от боли и упал, и тогда чудище ступило на его тело и продавило лапами доспехи. И вторая лошадь, тоже насмерть перепугавшаяся, ускакала бы, но лезвие меча достало и ее. Чудище зашагало через валявшиеся на земле тела рыцарей, намереваясь добраться до Маледикто.
— Отпускаю тебе грехи твои! — вскричал священник за миг до того, как огромный боевой топор взметнулся и снес голову короля и она покатилась по земле. А еще через секунду туда же покатилась и голова священника.
Но тут чудище взвыло как бы от страшной боли, и отчаянно завопил всадник. Да, король был умерщвлен, мертв был и священник, что исповедовал его, но сразу три души отправились на Небеса, а одна — не в Ад, а в Чистилище. Сатану обвели вокруг пальца, и его слуга пострадал больше, чем его жертвы. Взметнулось пламя, объяло чудище и всадника, и они исчезли. Но крестьяне еще долго сидели по домам и вышли похоронить павших, только когда окончательно развеялся запах серы.
* * *
— О, как радостно видеть вас вновь, лорд-канцлер! — Гарчи занес было руку, намереваясь по-приятельски хлопнуть канцлера по спине, но вовремя одумался и отдернул руку. — Парнишка просто молодцом, право слово!
— Значит, вы все делали, как я велел?
— Это да, это да, да только толку-то никакого, — вздохнул Гарчи. — О, у него есть возможность развлекаться с самыми лучшими женщинами, да только он не хочет. То есть, может, и хочет, но нечасто. Если зовет на ночь к себе, так только по одной женщине, и то не каждую ночь. Правду сказать, никто из них на его обращение не жаловался.
Ребозо подумал, что его-то как раз куда больше бы устроило, если бы женщины жаловались на Бонкорро, но у него хватило такта промолчать.
— Прискорбно это слышать. Мальчику в его возрасте нужно бы побольше развлечений. Вернее сказать — нужно было. Время его пребывания у вас подошло к концу.
— Вот как? — встревоженно воскликнул Гарчи, правда, в его волнении не было ни печали, ни радости. — Значит, вы его от нас увозите?
— Боюсь, что так. Ему пора начинать трудиться. Пришлите его ко мне, лорд Гарчи.
— Ну, это... когда бы того... освободится, конечно?
— Конечно.
Барон не стал уточнять, чем именно сейчас занят Бонкорро. А тот был занят чтением написанной по-латыни книги — истории древних императоров. Почему-то старому Гарчи показалось, что Ребозо такое сообщение не порадует.
Ну и конечно, Ребозо очень удивился, когда спустя всего лишь пятнадцать минут слуга доложил ему о приходе сэра Бонкорро. И тут же вошел принц.
— Прошу прощения, что не оделся более изысканно, лорд-канцлер, но мне не хотелось заставлять тебя ждать... Что это значит?
Канцлер опустился на одно колено, склонил голову.
— Да здравствует король! — смиренно проговорил он.
Минуту Бонкорро не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, осмысливая фразу канцлера. Затем он как-то подтянулся, как бы даже вырос.
— Итак, это случилось, — пробормотал он. — Дьявол устал от моего деда, отобрал у него колдовство, дававшее ему жизнь, и теперь король мертв.
— Да здравствует король! — повторил Ребозо.
Бонкорро еще какое-то мгновение не двигался, справляясь с испугом и привыкая к неожиданности, а потом на него напала удивительная, искрящаяся веселость: дед мертв, а он, Бонкорро, еще жив!
И тогда он шагнул к Ребозо, обнял старого канцлера за плечи и поднял его на ноги.
— Не надо стоять передо мной на коленях, дружище. Ты был мне опорой в самые трудные дни, ты был моим щитом, когда мне грозила опасность. В моем присутствии ты всегда будешь стоять, а когда я сижу — и ты будешь сидеть.
— Благодарю ваше величество, за столь высокую честь, — пробормотал Ребозо.
— Ты это заслужил, — просто сказал Бонкорро.
Канцлер мгновение смотрел в глаза молодого короля. Принц Бонкорро очень вырос и превратился в красавца мужчину — широкоплечего, мускулистого, с красивым носом, пухлыми губами, большими голубыми глазами и золотистой шевелюрой. Лицо Бонкорро производило впечатление дружелюбия и открытости, но Ребозо-то хорошо знал, как порой обманчива внешность. Кроме того, он знал и о том, что мало кто из тех женщин, что делили ложе с Бонкорро, делали это неохотно.
— Вы не скорбите о происшедшем, ваше величество?
Бонкорро позволил себе насмешливо улыбнуться:
— На людях я появлюсь, как подобает, убитый горем, лорд-канцлер, но ты-то знаешь, как я рад смерти моего деда. Я его боялся, я его ненавидел так же сильно, как любил моего отца, как восторгался им. И я не сомневаюсь, что именно дед отдал приказ убить собственного сына. А тебя, лорд-канцлер, я прошу разыскать того человека, что нанес отцу смертельный удар!
Ребозо выпучил глаза.
— Но ведь... но ведь... то был конюх! Тот самый мужлан, что нашел труп вашего отца!
Бонкорро отмахнулся:
— Он всего-навсего нашел труп, вот и все. Нет причины верить в то, что он и убил отца.
— Но он признался!
— Под пытками такое признание означает лишь, что он хотел, чтобы его перестали мучить.
Ребозо почувствовал, как по спине у него бегут мурашки. Принц — о нет, теперь уже король — выказывал мудрость не по летам.
— Но... кто же тогда мог это сделать?
— А кому была выгодна смерть отца? — Король Бонкорро пригвоздил канцлера к полу ледяным взглядом. — Только мне и темным силам. А я точно знаю, что я этого не делал. Кстати, а как умер мой дед?
— Он был найден рядом с двумя убитыми рыцарями. Еще был убит крестьянин...
— Как был убит дед? Каким оружием?
— Его... его голова... ему отрубили голову, ваше величество.
— Отрубили голову? — нахмурился Бонкорро. — А других ран не было?
Определенно, для двадцатилетнего юноши он слишком многое понимал.
— Был найден кинжал. Он торчал у него в спине, между лопатками.
Лицо Бонкорро просияло.
— Опиши кинжал!
— Он... он был... — Канцлер Ребозо помедлил, воскрешая в памяти кинжал. — Он был... обоюдоострый, с тонким лезвием, с овальной рукояткой... И рукоятка...
— Ну, говорите же!
— Не могу! — Ребозо отвел глаза. — Она была резная... и такая странная... плохая рукоятка, ваше величество.
— Словом, таким же клинком закололи и моего отца.
— Очень похожим, — неохотно подтвердил Ребозо. — Они, можно сказать, близнецы.
— Значит, это сделал один и тот же человек или два наемника, что служат одному и тому же господину. Найди мне убийцу деда, Ребозо, и тогда — не сомневаюсь — ты найдешь и убийцу отца!
Канцлер, не мигая, смотрел на молодого короля.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67