Авось это уныние пройдeт, ибо я хоть и НУДЯК, но одновременно и ЕРЕПЕНЬ, а к тому же и ДОЛБАК УПиРТЫЙ, то есть, по классификации Голубятника, человек, доводящий до конца даже бесполезное и бессмысленное дело.
Е. ЕРНИК
Смысл этого понятия претерпел изменения со времeн В. И. Даля. У него это: "беспутный, тунеядный человек, плут и мошенник, развратный шатун". Сейчас же ирником называют преимущественно Циника или, как удачно, по своему обыкновению, выразился А. И. Солженицын в письме ко мне, Глумливца, который может быть и не беспутным, и не тунеядцем, и даже не плутом и мошенником. Напрашивается определение: это, дескать, "человек, для которого нет ничего святого". Но будь так, тип этот не мог бы считаться оригинально российским и современным, данное определение слишком общечеловечно.
Развитие же современного российского eрника было совершенно своеобразным.
Его eрничество произошло из фрондирования общественному строю. Ярчайшее проявление этого свойства - огромное количество анекдотов, где святыни социалистического строя оплeвывались с виртуозным юмором. Анекдоты эти рассказывали и слушали все поголовно, из этого можно сделать вывод, что в той или иной мере eрником был чуть ли не каждый человек. Всe общество стало eрником - и совершенно непонятно, на чeм держалось государство, состоящее из граждан, поминутно это самое государство высмеивающих! Полагаю, разгадка в том, что, реализуя словесно своe негативное отношение к государству, граждане-eрники сублимировались и выдыхались - и в своих действиях оставались лояльны.
Но при этом eрничество было изначально социальным, святое-то у людей оставалось за душой! - и лишь потом, отточив юмор, явились уже представители так называемого чeрного eрничества (в противовес некоему белому, что ли?), которых, помнится, со звонкой публицистической досадой бичевал поэт-художник 60-х - 70-х гг. 20-го века А. А. Вознесенский.
Но и они чаще всего маскировали своим eрничеством нежную горечь от несбывшихся надежд на справедливость в этом мире. Хотя маскировка при этом была столь искусной, столь тщательной, что иногда даже сам eрник о ней не догадывался.
Илья Фeдорович Глюкин, отец известного уже нам Роберта Ильича Глюкина, был истинный шестидесятник и истинный eрник, тем более злостный, что в эти самые шестидесятые позволил душе своей некоторое время пребывать в надежде на реализацию результатов социального потепления. Эти надежды рухнули, и Илья Фeдорович, тридцатипятилетний кандидат наук, решил, что отделяет себя от государства, от общества и от этой толпы вообще. И от семьи тоже.
Это произошло вроде подготовленно, но как-то неожиданно.
Ходил себе мрачный, неразговорчивый, выполнял свою нелепую научную работу, по выходным аккуратно помогал жене прибирать квартиру, обращал внимание на пятнадцатилетнего сына, как положено отцу, - и вдруг однажды утром проснулся с мыслью, что будет с сегодяшнего дня абсолютно честен, свободен и откровенен, но не прямолинейно, а с помощью острого стилета eрничества, пронзая оплот ватно-плотно плетeной плоти бытия!
- Дорогой мой! - привычно-ласково встретила его на кухне жена (между прочим, вкладывая в слова свои и интонацию тоже толику eрничества - таков уж был общий стиль интимного воркования шестидесятников).
- Я не дорогой, а дешeвый! - саркастически заявил Глюкин.
Шутка вышла неудачной, но он не подал вида, потому что не пристало eрнику терять лицо - всегда насмешливо-непроницаемое.
- Да, я дешeвый, - продолжил он. - И вся жизнь моя - дешeвка.
В кухню вошeл сын Роберт. Робин, так его звали дома.
- Привет, родители! - сказал он, протирая глаза.
- Приятно слышать вежливые слова от человека, мечтающего быть сиротой! - откликнулся отец.
Робин открыл рот.
Глюкин чувствовал, что eрничество его не очень остроумное, не цинически-весeлое и лeгкое, а значит, и не eрничество, от этого он злился, но опять-таки втайне.
- За что ты нас так? - воскликнула жена уже без всякой иронии.
- Знал бы за что, вообще бы убил! - ответил Глюкин фразой из анекдота и пошeл на службу, в НИИ стандартизации и метрологии.
Была осень, было ветрено. По пути Глюкин встретил Дашеньку, о которой думал вот уже год, - да и она, кажется, поглядывала на него с особым вниманием.
- Берет слетает! - пожаловалась Дашенька, отворачиваясь от ветра.
- А вы бы гвоздиком прибили.
- Можно бы, только потом дырка будет! - рассмеялась Дашенька.
- Зато легко лишний пар выпускать! - сказал Глюкин, чувствуя в Дашеньке родственную душу.
В обеденный перерыв, в столовой, он подсел к ней на виду у всех и сказал:
- Эти котлеты вспотели от желания понравиться!
- Нет, они плачут от жалости к нам, которые их съедят! - отозвалась Дашенька.
- Я давно хочу сказать вам, что вы, кажется, единственная женщина, кого я могу выносить больше трeх минут, - выразился Глюкин.
- А я вас даже и три с половиной!
И в тот же день Глюкин ушeл от семьи к Дашеньке. Правда, она жила с мамой, но маме Глюкин сказал нечто настолько eрническое, что она страшно испугалась, ушла к себе в комнатку и почти не выходила из неe.
А Глюкин и Дашенька наслаждались взаимопониманием. Они eрничали с утра до ночи, издеваясь над газетами, над телевизором, над окружающими людьми, над самими собой - даже в самые интимные моменты, что, однако, придавало этим моментам особую остроту.
Безоблачно прошeл год.
И вот Дашенька сказала Глюкину:
- Что-то тяжело в брюхе. То ли съела лишнего, то ли забеременела.
- Рассосeтся, - успокоил Глюкин. - Да, кстати, анекдот. Пришла женщина аборт делать, а гинеколог пьян в стельку. И вот лезет он...
- Прекрати! - вдруг не захотела соответствовать Дашенька .
- Ты хочешь, чтобы одним узником соцлагеря стало больше? - спросил Глюкин.
- Я хочу ребeнка. От тебя, - сказала Дашенька.
Она сказала это серьeзно и страстно - и Глюкин понял, что обманулся в ней.
- Ты изуродовал меня, - сказала Дашенька.
- Да? Что-то незаметно! - сказал Глюкин.
- Ты меня уничтожил и убил.
- Не знал, что у трупов бывает превосходный цвет лица. Но кто докажет, что я убил? Есть свидетели?
- Есть! - явилась мамаша. Глюкин даже вздрогнул, он забыл о еe существовании.
- Сейчас пойду и подам заявление в милицию по поводу изнасилования моей дочери. Или ты на ней женишься!
Этот буквальный язык махрового быта, не признающего не то что eрничества, но даже намeка на какую-либо иронию, Глюкина насмешил. Он удалился.
А мама Дашеньки, не шутя, взяла да и подала, в самом деле, заявление.
Глюкин не верил. Он пел песенку: "А мы по тундре, вдоль широкой дороги...".
Вдруг - повестка, допросы, протоколы. Глюкин посмеивался, Глюкин иронизировал, Глюкин eрничал напропалую.
Вдруг - суд! Мама Дашеньки и двое старух-соседок дают показания. Потерпевшая, то есть Дашенька, прямо не обвиняет, но на вопросы прокурора кивает головой.
Глюкин - не верит.
Не может этого быть! - думает он.
Ему предоставляют слово.
Он чувствует, что происходит что-то невероятное, что-то опасное для него. Но из eрнической гордости продолжает шутить. Тем более, что в зале суда - публика.
- Я согласен, что это было изнасилование, - говорит он. - Но изнасилование по любви и взаимному согласию.
- Прошу суд зафиксировать, что обвиняемый сознался! - тут же вскакивает прокурор.
В этот момент Дашенька опомнилась, вскрикнула, протянула руку в сторону Глюкина... И упала в обморок.
- Всюду жизнь! - воскликнул Глюкин, войдя в тюремную камеру и первым делом заметив на стене таракана. И придавил его. Таракан же был прикормленный, принадлежал матeрому рецидивисту...
Дальнейшая судьба Ильи Фeдоровича Глюкина - туманна.
Много позже сын его, Роберт, рассказал мне, что отец повесился где-то в закутке тюремного производственного цеха. Вместо посмертной записки на груди его была наклейка с какого-то ящика, с рисунками: рюмочка, зонтик, стрелки, с надписями: "Верх", "Осторожно!" и "Не кантовать!"...
Дашенька же заболела странной болезнью: она не переносит юмора ни в каком виде. Если случайно услышит анекдот, у неe начинаются судороги. Боится включать телевизор, радио и читать что-либо. Она читает лишь сухие географические книги и туристические справочники. Она мечтает найти страну, где люди лишены чувства юмора, и переехать туда.
Беременность же еe, кстати, кончилась выкидышем.
...И всe же, всe же, всe же! - судьба Илья Фeдоровича - исключение, большинство eрников отличаются как раз удачливостью в жизни и вообще хорошим здоровьем. Да и eрником-то Илья Фeдорович, пожалуй, настоящим не был. Но очень хотел. Это его и сгубило.
Ж. ЖЛОБ
Жлоб, в сущности, частный случай Вахлака. Но среди Вахлаков попадается, как я уже отмечал, немало людей добродушных, несмотря на грубость свою, неуклюжесть и неотeсанность. Среди них даже есть люди, радеющие об общественном благе!
Жлоб же почитает пупом земли одного только себя - и делает это не только открыто, как и довольно простодушный Вахлак, но и нагло, с вызовом. Жлоб часто слаб умом и силeн телом - но это не закон. Жлобы встречаются и средь хилых интеллектуалов, и средь интеллектуальных здоровяков.
Кажется, зачем мне частный случай брать? Но я ведь больше интересуюсь типами уходящими, оригиналами сегодняшнего дня. А жлоб, очень надеюсь в своeм безумном прекраснодушии, именно - преходящая фигура.
У жлоба в жизни две задачи: сделать свою жизнь хорошей, невзирая на средства достижения этой цели, а других людей научить, как нужно жить, - в выборе средств тоже не стесняясь.
Быть на самом верху он не любит, потому что это опасно, а у жлоба звериное чувство опасности. Он любит быть - рядом. Он любит действовать от имени авторитета другого имени, понимая, что у него самого имени никакого нет, да оно ему и без надобности: имя не сахар, с ним чаю не попьeшь!
Он любит хапнуть из-под руки другого, из-под мышки, из-за плеча, - но действует при этом напролом. Грабя ближнего, он не заботится искать аргументы, оправдывающие грабeж, он говорит просто: "Мне надо!" - и очень удивляется, если кто-то этот аргумент считает недостаточным.
Жлоб любит иметь друзей, хотя не верит в дружбу, полагая, что любой продаст его в любое время, дали бы только подходящую цену. И часто продаeт первый, упреждая друга (и тем самым, как ни парадоксально, спасая его от греха предательства).
Жлоб абсолютно всех женщин считает бл...ми.
Я терпеть не могу печатной матерщины, но это единственный случай когда обойтись без неe невозможно, потому что упомянутое слово - самое мягкое, которое жлоб может приложить к женщине.
Тем не менее, он женат. Жену он не считает тем, кем других женщин, не потому, что она и в самом деле лучше, а потому, что она - ЕГО жена. Будь она жена или дочь чужая, она была бы, естественно, то же самое, что и все, но ЕГО жена такой быть не может, даже если такой в душе и является. Как он разрешает в душе этот софизм - непонятно!
Искусство и культуру жлоб любит - как всякий нормальный человек (а он нормален на сто процентов, нормален так, как, может, ни один из представителей других типов). Он любит искусство за то, что оно доставляет ему удовольствие. То же искусство, которое ему удовольствия не приносит, он презирает открыто, при этом часто даже не от себя лично, а от лица народа. Он искренне полагает, что это просто-напросто перевод народных денег. И когда ему в лапы каким-нибудь образом попадается представитель нелюбимого вида искусства, он высказывает ему в глаза все свои тугие соображения. Если деятель искусства согласится, он его, может, и отпустит. Если начнeт спорить - поучит. Потому что дураков учить надо.
Жлоб, кстати, не дурак, российская поговорка "дураков нет!" - не образное выражение, а буквальное. Нет в России дураков, вывелись за этот жестокий век. Придурков, полудурков, дурковатых и т.п. - сколько угодно, а дураков в чистом виде, готовых на любое явление рот раззявить и себя самого прошляпить - нету! Научили уму-разуму, спасибо хоть на этом!
И поэтому одно из свойств истинного российского жлоба-оригинала: полное осознание себя жлобом. Ходячая фраза "А вот такое я дерьмо!" - о нeм придумана, а может, и им самим. Этим жлоб отличается от мерзкого для меня типа Отморозка, который всe делает на уровне почти растительном, поэтому, как бы триллерно-колоритен он ни был, места ему в моей энциклопедии не найдeтся!
Однажды к Роберту Ильичу Глюкину в короткую пору расцвета его финансовой деятельности явился наниматься на работу детина лет тридцати.
- В качестве охранника, что ли?
- Да нет, почему... - сказал детина.
- А в качестве кого ж?
- Пригожусь, - молвил детина.
- Да как пригодишься-то, как? - вскричал Глюкин в пылу рабочего дня.
- Мало ли...
- Да кто ты вообще?
- Я? - показал детина тридцать три здоровых белых зуба. - Я вообще-то жлоб.
Глюкин рассмеялся и хотел его прогнать, но призадумался. Было в этом жлобе действительно что-то необходимое. Не охранник, не помощник, не рассыльный, а просто - сидит в углу детина, ковыряет в зубах задумчиво спичкой или вдруг почешет своe тело сквозь штаны, потому что ему захотелось почесать своe тело, и любой посетитель вдруг начинает в его присутствии чувствовать лeгкий комплекс неполноценности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24