Всегда, встречая людей, оказывая им помощь или передавая им знания, умейте приготовить в их душах почву, на которой может быть понято передаваемое вами.
Первая забота о человеке, если он поручен вам, — суметь стать в его положение и не превысить его возможностей в передаваемом ему деле.
Твердо помните не как теорию, а как практику ежедневного труда: «Может — не значит будет». Каждый раз, когда вы подумали сначала о себе, то есть сказа ли себе: «Как трудно продвинуть в массы эти понимания», вы уже раскрыли щель в своей защитной сети и наполовину уменьшили успех предпринятого дела.
Нельзя врываться в чужую жизнь, предлагая свою помощь, если сам не обладаешь достаточными знаниями, помимо отваги и храбрости. Редко встречается в людях бесстрашие правды. Оно очень ценно не только потому, что охраняет самого человека от множества горестей, но и других защищает, помогая им сбрасывать с себя налет лжи. Но для того, чтобы это качество могло творчески помогать людям, сам человек должен точно, бдительно распознавать, насколько отвечают истине его собственные представления о делах и людях.
Нельзя иметь в сердце божественную доброту и при ней не развить до такого же масштаба в себе приспособления такта. Нельзя владеть огненной силой духа и не развить в себе полного понимания сил и характера встречного, чтобы всегда знать точно, в какой мере вы можете и должны вовлечь его в свой огонь.
Нельзя прикасаться к жерновам Единой Жизни иначе, как пронося в перемолотом виде все дары Истины людям. Если подать непонимающему самое заветное сокровище, он может умереть от неумелого обращения с ним, не принеся пользы ни своему окружению, ни себе.
Ничьи глаза нельзя раскрыть насильно. На земле очи каждого раскрываются тогда, когда он долго и много трудится.
Доброта личная в духовных отношениях, ложно понятое сострадание, то есть желание ввести неготового человека в мир новых идей и духовного творчества, в те высоты, где требуются уже вся мощь и вся гармония организма, приводят всегда к катастрофе. Как бутон цветка, насильственно пересаженный на чересчур яркое солнце, засыхает, вместо того чтобы распуститься, так и дух человеческий, введенный в более высокий план ранее, чем гармонично развитые силы всего его организма сами притянут вибрации и частоту волн высшего плана, не дает не только плодов огненного творчества, но идет в искривление.
Вступая в новую орбиту движения творческих сил, сохраняйте в памяти начало своего пути, начало своих исканий. Вспоминайте, что не всегда вы были сильными. Не всегда побеждала в вас любовь без раздражения и горечи. И вам будет легче покрывать своей любовью, своим милосердием и миром ту духовную пропасть, что лежит между вами и теми людьми, кому несете свои новые знания".
Дни перед отъездом выдались суматошными. Но в памяти ничего особенного не отложилось. Очевидно, самое значительное уже произошло.
Нина Степановна — мы с ней виделись постоянно — ходила как в воду опущенная. Оказывается, на другой день после нашего отъезда появился Гуру. Он очень досадовал на Нину Степановну за ее исчезновение. Ждал ее несколько дней в Дели, затем уехал, правда, обещал скоро вернуться. Но в пути схватил лихорадку. Слег. Об этом сообщил в телеграмме его чела.
Все это время мы жили в ожидании приезда Рерихов. Мы осведомлялись о них в отеле «Империал». В Дели — об этом мы знали от Святослава Николаевича — они всегда останавливаются именно там.
Седьмого июня, как раз накануне моего возвращения домой — восьмого я улетал, — мы наконец дозвонились до Святослава Николаевича. Было радостно услышать в трубке его приветливый голос. Он позвал нас к себе. Ровно в двенадцать, как условились, мы с Ниной Степановной были у него в номере.
Рерихи — они приехали вчера — успели отдохнуть с дороги. Вид у них был свежий, бодрый, но несколько озабоченный. Здесь они сразу оказались вовлеченными в круговорот столичной суеты. Их атаковали журналисты; им нужно было готовиться к официальным приемам. На сегодня, например, им назначил встречу министр иностранных дел. Они должны были обсудить с ним вопрос о транспортировке картин Николая и Святослава Рерихов в Советский Союз на юбилейную выставку. Поэтому одеты были Рерихи по-праздничному: Святослав Николаевич — в белоснежном кителе, застегнутом наглухо на все пуговицы, Девика — в шелковом красном сари. На руках у нее вспыхивали белыми, желтыми и голубыми лучами бриллианты.
Нас они пригласили разделить с ними ленч. Мы спустились вниз и миновав киоски и ювелирные магазины, очутились в огромном, прохладном, полусумрачном зале ресторана. Горели приглушенным матовым светом лампы. Оркестр играл вальс Штрауса.
Как всегда, у меня случилось недоразумение с едой. На первое нам подали холодную желеобразную массу. Это был замороженный мясной бульон. Я попробовал. Увидев мое вытянувшееся лицо, Святослав Николаевич сжалился надо мною. Он подозвал официанта, и вот мне принесли тарелку горячего, дымящегося китайского супа. В нем плавали останки то ли черепах, то ли змей. Делать нечего. Ел, стараясь не смотреть в тарелку.
Вернувшись в номер, мы подвели итоги наших встреч. Условились на будущее. А потом за журнальным столиком я составил письмо Индире Ганди по поводу юбилея Рериха. Святослав Николаевич тут же перевел его на английский, отдал секретарю отпечатать на машинке. Он взялся передать письмо Индире Ганди, когда она возвратится из своего кратковременного отпуска, это должно было произойти не сегодня-завтра.
"Уважаемая госпожа Премьер-Министр!
В связи с празднованием столетнего юбилея великого русского художника Николая Рериха, чье имя стало символом духовного и культурного единства народов Индии и Советского Союза, я хотел бы задать Вам несколько вопросов, которые интересуют нашу общественность. Не могли бы Вы, уважаемая госпожа Премьер-министр, рассказать нам о Ваших впечатлениях об искусстве Николая Рериха? Мы были бы очень благодарны, если бы Вы поделились с нами Вашими личными впечатлениями от встреч с Николаем
Рерихом. Если обстоятельства Вам позволят, не хотели бы Вы посетить выставки Николая Рериха и Святослава Рериха? С глубоким восхищением и уважением
В. Сидоров".
По совету Святослава Николаевича присоединил к письму свой последний сборник стихов. Я полагал, что имею некоторое мораль-вое право на такой подарок: в книге были напечатаны мои первые «индийские» вещи — баллады о Сакья-Муни и Акбаре, а также цикл «Голубые холмы Индостана».

Письмо Индиры Ганди Валентину Сидорову
Вскоре по приезде в Москву я получил ответное письмо. Оно было датировано одиннадцатым июня. Вот его текст:
"Дорогой господин Сидоров!
Благодарю Вас за Вашу книгу стихов. Я сожалею, что не знаю русского языка.
Николай Рерих действительно был великим художником и выдающимся человеком. Его картины, изображающие наши горы, красочны и полны глубокого чувства. В них схвачен дух Гималаев и дух самой Индии. Я встречала господина Рериха только однажды, когда мой отец и я были гостями в его доме в течение нескольких дней в 1942 году. Я была под впечатлением его личности. Действительно, вся семья была очень талантлива. С добрыми пожеланиями.
Искренне Ваша Индира Ганди".
Письмо было опубликовано в журнале «Огонек» и, конечно, сыграло свою конструктивную роль в подготовке юбилея художника.
И вот я опять прощаюсь с Рерихом. Теперь уже надолго. Святослав Николаевич обнял меня за плечи, сказал — это, пожалуй, прозвучало как напутствие: "Старайтесь всегда идти верхним путем. Когда будет трудно, вспоминайте слова Николая Константиновича: «Чем выше идеал, тем больше псов его облаивает». И добавил — внушительно и серьезно, — что отныне своими мыслями будет поддерживать и защищать меня.
А мне предстояло в этот день еще одно необходимое, но весьма хлопотливое мероприятие. У меня оставались деньги, и в предельно короткий срок мне нужно было обязательно обежать магазины, чтобы купить подарки для родных и пополнить запас сувениров Для знакомых. В сопровождении Нины Степановны я отправился на тибетский базар. И здесь произошла следующая история. Только мы вошли в тибетскую лавочку, только уселись, а перед нами хозяин высыпал на прилавок безделушки, как вдруг на пороге магазинчика выросла фигура человека в шляпе и с перекошенным от изумления и ужаса лицом. Это был мой однокашник по университету, а ныне переводчик арабской и индийской поэзии (он, в частности, перевел на русский язык книгу лирики Назрула Ислама) Михаил Курганцев.
Тут надо дать небольшое объяснение. От Миши Курганцева я знал, что он включен в состав писательской группы, которая направляется в Индию. Я же готовился к поездке в Индию по другой «линии» — от журнала «Огонек», — но держал это в тайне от своего приятеля. Лелеял мысль поразить его впоследствии сюрпризом: сроки наших поездок примерно совпадали. Но случилось так, что писательская делегация опередила меня на целую неделю. Они выехали столь неожиданно, что я не успел предупредить друга о своих планах. Поэтому можно представить степень его удивления.
Он увидел меня со спины и последовал за мною («посмотреть на человека, который так похож на тебя»). Вначале не поверил своим глазам. «Подумал: мираж, призрак. Залететь за столько тысяч километров от Москвы и вдруг увидеть тебя здесь, в Дели, спокойно восседающего в тибетской лавочке. Я решил, что у меня от индийской жары просто-напросто свихнулись мозги».
Но мгновения растерянности и удивления прошли. Я представил Курганцева своей спутнице. Та чрезвычайно обрадовалась, что я встретил знакомого: она получила возможность, так сказать, сдать меня с рук на руки, а сама могла отправиться к друзьям-индийцам, чтобы навести справки о своем Гуру.
А я — теперь уже вместе с Курганцевым — продолжил рейд по торговому центру столицы.
Однако не успели мы сделать и нескольких шагов, как — новая встреча. Нас остановил возглас; «Товарищ Сидоров!» Кричал индиец в белом полотняном костюме. Я не сразу даже сообразил, что это доктор Синха. В посольстве он узнал мой адрес. Звонил несколько раз мне по телефону, но не заставал меня. Мне потом передавали от его имени записки. Но я возвращался к себе столь поздно, что считал неудобным ему звонить. И вот теперь он сам передо мною, сияющий, возбужденный. «Какой я счастливый!» — восклицал он, выражая бурный восторг по поводу встречи.
Втроем — цель все та же: покупки — мы помчались, ускоряя темп шагов, по магазинам. Времени было в обрез: в половине седьмого они закрывались. Но появление Синхи упростило задачу. С его помощью я почти моментально истратил все деньги. Единственная покупка, на которую он наложил решительное вето, — чай. «Ни в коем случае не покупайте, товарищ Сидоров. Я презентую вам чай особого рода».
Он пригласил нас к себе в гости. Дом — здесь живут члены парламента, сообщил нам Синха, — был неподалеку от торгового квартала. После ходьбы и уличной сутолоки мы с удовольствием вытянулись в креслах. Доктор Синха громко хлопнул в ладоши:
«Кришна!» Слуга, носящий имя великого бога, безмолвно и почтительно вырос на пороге комнаты. Достал из холодильника кока-колу, содовую. Пока мы утоляли жажду и наслаждались отдыхом, доктор Синха пересказывал свою биографию. Она произвела на моего товарища такое же оглушительное впечатление, как и на меня.
Курганцев возвращался в Москву ночным рейсом, я — утренним. Распрощались. Он направился к себе в гостиницу, а я — к себе, сопровождаемый, конечно, доктором Синха. Кстати, он преподнес мне обещанный дар: большую пачку чая полукилограммового веса. На ней крупными английскими буквами было напечатано: «Только для членов парламента». Могу признаться, что более вкусного и более ароматного чая я не пробовал. В Москве я берег его для торжественных случаев, для гостей.
В свою очередь, когда мы очутились у меня в номере, я отдал ему все оставшиеся московские сувениры: деревянные грибы, расписные матрешки, бутылку водки. Так как я общался с непьющим народом, то она без толку пролежала у меня в чемодане.
— Я не пью, — сказал доктор Синха, — но подарю ее своему знакомому летчику, летающему в Непал, в Катманду. Он большой любитель русской водки.
— Товарищ Сидоров, — обратился ко мне Синха, — а не хотите ли вы вместе со мною сходить в ашрам Вивекананды? Он не так Далеко отсюда. Правда, встать надо очень рано, чтоб успеть вам попасть к самолету.
Я поблагодарил, но отказался.
— Нет сил, да и времени тоже, — признался я.
— Я вас завтра обязательно приду провожать, — заявил доктор Синха, когда уходил.
Он действительно пришел меня провожать. Пришел первым. Потом уже появились Нина Степановна, Юрлов. Сделал трогательный подарок.
— Так как вы не попали в ашрам Вивекананды, — сказал доктор Синха, — то возьмите вот эту книжечку.
Он протянул мне маленькую брошюру, испещренную карандашными пометками:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64