Всё и Ничто, соприкасаясь в человеке, рождают искру. И эта искра-мысль!
Закрытое пространство материи есть в то же время открытое пространство духа — это знание должно превалировать в человеке дабы он осознал единство свое с Абсолютом.
Ты не можешь почувствовать себя Абсолютом, но Абсолют может почувствовать себя тобой так же, как может почувствовать себя любой частицей бытия и цельным полем небытия. Ты не можешь быть равным Абсолюту, но Абсолют может быть равен тебе так же, как может быть равен любому атому бытия и неделимому Космосу небытия.
Все источники всех времен утверждают одно и то же: Царство Небесное внутри нас. Царство! А оно не имеет ни границ, ни пределов. И оно, это царство, внутри тебя, в тебе. Так кто же ты, человек? Абсолют!"
Надеюсь, читателю понятно, почему я уделяю так много внимания встрече с Нараяной Рао. Эта встреча была для меня подлинным подарком судьбы. Я бы, пожалуй, затруднился ответить, чего было больше в нашем «сатсанге»: поэзии философии или философии поэзии? Наверное, того и другого поровну.
Кстати, именно от Рао я услышал впервые слово «дханьявад». Он произнес его, прощаясь, в ответ на мое, усвоенное здесь, в Индии, — «намаете». Примерно это соответствует нашему русскому «спасибо». Но, как мне объяснила Нина Степановна, если обратиться к глубинному, внутреннему смыслу выражения, то перевод будет выглядеть так: «Мы с вами обогатились общением друг с другом».
Дханьявад! Впоследствии этим словом, за которым, как видите, тянется целый философский пласт, я назвал свой первый очерк об Индии.
Следующий день — относительно спокойный — был целиком отдан организационным делам. С утра я был в посольстве. Как и следовало ожидать, моя инициатива, освобождающая руководство от лишних хлопот, получила полное одобрение. Сизов даже посо-жалел, что не может, воспользовавшись случаем, вместе со мной поехать к Рериху.
Потом я позвонил Юрловым, Мне сказали, что шофер с машиной будет у моего отеля в пять утра. Выезжать нужно как можно раньше, чтоб хоть на какое-то время опередить жаркое индийское солнце.
А вечером с Ниной Степановной — на этот раз на такси — мы опять отправились в старый Дели. Вопреки ожиданию Гуру еще не приехал. Нина Степановна оставила записку о том, что она уезжает — всего на несколько дней! — и надеется на встречу сразу по возвращении.
Ровно в пять утра шофер звонил в мою дверь. К тому времени я уже встал, побрился, уложил вещи. Мы поехали за Ниной Степановной.
Здесь наше терпение подверглось некоторому испытанию, а намечавшийся выигрыш во времени явно оказался под угрозой. Около часа нам пришлось ждать, пока Нина Степановна завершит свой туалет. Мы терпеливо сидели в машине, пытались объясняться с шофером при помощи жестов, потом бросили это занятие. Наконец появилась Нина Степановна в бело-зеленом сари с пластмассовой сумкой в руках.
И вот мы — за чертой города.
Дороги в Индии просыпаются рано, очень рано. Здесь дорожат каждым мгновением прохлады. Потому ранним утром на этих дорогах так же тесно и суетно, как у нас в часы «пик». В прозрачной дымке, веющей свежестью, снуют машины, спешат пешеходы; навстречу выворачивается автобус, на ветровом стекле которого красуется цветное изображение Кришны и священное слово «Ом».
Слово «Ом» — в старинной транскрипции «Аум» — нередко можно увидеть и на автобусах, и на фронтонах зданий. Оно очень почитаемо в Индии, и это связано с древними космогоническими представлениями индийцев. Им обозначается (естественно, в достаточной мере условно) тот первичный звук, вибрации которого, согласно древним источникам, образовали мироздание.
Аум есть радость, запечатленная в звуке.
Радость — начало миров и конец,
Ибо она не имеет конца и начала.
Но, конечно, центральная фигура шумных многоголосых индийских магистралей — велосипедист. Здешний велосипедист — явление особенное, уникальное. Это — фокусник, маг, чародей.
Если Индия страна чудес, то, на мой взгляд, один из главных феноменов ее — велосипедист. Более всего поражает то виртуозное искусство, с которым скромная машина превращается в многоместный экипаж. Вот типичная дорожная картина. Счастливый отец семейства бойко крутит педали. На багажнике, непринужденно свесив смуглые ноги, восседает его жена. В ее руках — сумка с овощами и фруктами. На жесткой раме — двое или трое мальчуганов.
С детства в Индии приучаются владеть своим телом, потому позы седоков естественны, не чувствуется никакой напряженности. Не обращая ни малейшего внимания на шум и движение, члены семейства ведут нескончаемую беседу, а если прерывают ее, то только для того, чтобы одарить встречного белозубыми улыбками.
Утренний воздух хорошо нас взбодрил. Нина Степановна оживилась и прочла мне целую лекцию о Калидасе. Рассказ ее изобиловал занимательными подробностями, которые, к сожалению, ныне начисто забылись. Единственное, что осталось в памяти — и то только потому, что я сразу записал это в блокнот, — стихотворный афоризм великого поэта Древней Индии. В подстрочном переводе он выглядит так: когда ты вошел в мир, ты горько плакал, а все вокруг тебя радостно смеялись. Сделай жизнь такой, чтобы, покидая мир, ты радостно смеялся, а все вокруг тебя плакали.
В каком-то патетическом месте рассказа Нина Степановна вдруг испуганно вскрикнула и забилась в угол машины. В окно влетело странное насекомое — помесь гигантской мухи с ядовито-зеленой гусеницей — и, прочертив траекторию, с деревянным треском упало на сиденье рядом с нами. Я выхватил носовой платок, поймал крылатое чудище, — «только не убивайте!» — закричала Нина Степановна, — выбросил его в окошко. Подхваченное ветром, оно улетело.
— Что это такое? — спросил я у Нины Степановны.
— Понятия не имею. Но гадость, по-моему, ужасная. Я таких насекомых боюсь больше, чем змей, — призналась она.
Над деревьями выкатилось солнце. С каждой минутой оно припекало все сильнее. Мы мчались мимо глинобитных хижин, бензоколонок, куполообразных храмов, базаров, где высились горы полосатых арбузов и желто-зеленых манго.
Миновали Чандигарх, город, построенный по проекту Корбюзье. Дома современной планировки нам не понравились. И, как выяснилось, не зря; нам рассказывали потом индийцы, что они возводились без учета климата. Поэтому днем в них жарко, ночью холодно. Древние строители были, пожалуй, в чем-то мудрее современных. Обычная хижина с глиняными полами существенно облегчает жизнь в жаркие дни. Глина хорошо сохраняет прохладу, и потому, когда пол зальют водой, в доме надолго воцаряется свежесть и влажность.
Наш шофер — он был родом из Непала, из потомственной семьи водителей, — оказался настоящим лихачом. Мы летели по автостраде с бешеной скоростью, практически без остановок. А если останавливались, то лишь для того, чтобы распить по бутылке запотевшей от холода кока-колы.
Первый привал сделали уже в Гималаях. Мы остановились в небольшом Рест-Хаузе — домике отдыха для туристов. Было безлюдно. С трудом нам удалось разыскать хозяина горной базы. Позевывая — очевидно, мы прервали его сон, — он провел нас в комнаты, уютные и меблированные. Кухня не работала. Приходилось рассчитывать на собственные запасы. Их оказалось немного. Помидоры, хлеб, фрукты. Нина Степановна применительно к ситуации напомнила наказ индийских Махатм о том, что в пути надо стараться есть мало. Они вообще считают, говорила Нина Степановна, что, если человек действительно ищет ученичества, он должен приучить свой организм питаться так, чтобы не чувствовать постоянной и несносной потребности в пище.
— Нельзя думать, что, не умея подчинить определенной дисциплине свой аппарат, можно достичь духовного совершенства или психического самообладания. Человек, поддающийся соблазну постоянного ощущения голода, ищущий каждую минуту, чем бы набить свой желудок, ничем не отличается от обжоры, жиреющего на изысканных яствах.
Но, с другой стороны, Махатмы заявляют, что в ученичестве нет особых строгостей в пище, как, предположим, у монахов. И воздержание в ученичестве не может составлять одного из ограничений для человека, стремящегося обрести тот высокий путь, где можно встретить Учителя. Путь к У.чителю до тех пор не может быть найден, пока в понятиях человека живут представления: ограничить себя из принципа, отказать себе из принципа.
До тех пор пока у человека живет мысль об отказе в чем-то себе он не выше тех, кто ищет наживы для себя.
Мысли его вертятся вокруг себя точно так же, как и мысли ищущих наживы. Подвигами, как такоизыми, не движутся вперед ученики. Вот почему не следует видеть подвиг в своем ограничении в пище. Но в памяти, конечно, следует неукуюнно держать: в пути надо есть мало.
Этим и пришлось нам утешиться.
Небольшая передышка — и снова в путь.
Дороги в Гималаях отличшые. Их в свое время строили англичане. Ведущие на север, в счгорону нашей границы, дороги имели военно-стратегическое назначение: колониальные власти загипнотизировали и запугали самих себя мифической советской угрозой. Англичане ушли, а дороги остались.
Правда, эти вьющиеся узким серпантином магистрали таят в себе и определенные трудности, и опасности. Может случиться обвал (это здесь не редкость), и тогда застрянешь на несколько дней. Бывают и трагические исходы. У нас, по счастью, особых происшествий не было. Лишь один раз на крутом повороте мы чуть не столкнулись с автобусом. Шофер так резко затормозил, что нас могло сбросить в пропасть. А так все шло без сучка и задоринки.
В Нагар — конечный пуйкт нашего маршрута — мы прибыли поздним вечером, когда уже было темным-темно. А индийская тьма такова, что ее, кажется, можяо резать ножом. Тишина. Никого. В Индии в деревнях и маленьких городах спать ложатся рано. Нам еще повезло, что мы все-таки наткнулись на человека, который знал, как проехать к усадьбе Рериха. Следуя его указаниям, наша машина по узкой обрывистой дороге-тропе медленно поползла вверх. Потом уткнулась в ворота. В свете фар тускло поблескивала медная табличка, на которой было выгравировано: Roerich. Вылезли. Никакого намека на кнопку звонка. Абсолютная непроницаемая тишина. Что делать?
Позже нам пояснили, как поступают в таких случаях благовоспитанные люди, к тому же попавшие в чужую страну с устоявшимися порядками и традициями. Нам надо было спуститься обратно вниз, устроиться на ночь в гостинице, а утром, приведя себя в должный порядок, нанести визит хозяевам дома.
Но, увы, такая простая мысль мне не пришла в голову. Я рассуждал иначе. Позади тысячи километров пути, преодолены всякого рода трудности, и вдруг остановиться перед столь ничтожным препятствием. Я говорю Нине Степановне:
— Вы как хотите, а я полез через забор. Я выбрал место поудобнее, пониже, спрыгнул на землю. Сделал несколько шагов в густой тьме. Вернулся.
— Нина Степановна, а если я встречу индийских слуг? Ведь они примут меня бог знает за кого. Как я с ними объяснюсь? Давайте и вы через забор.
И Нина Степановна, побросав через забор — тук-тук — белые туфли, подобрав сари, взобралась на ограду и — видели бы в этот момент своего уважаемого профессора студенты! — приземлилась рядом со мною.
Проблуждав несколько минут в темноте в саду, напоминавшем дремучий лес, мы вышли к флигелю двухэтажного дома. Это была кухня. Оттуда доносился стук ножей и ложек. Поскольку двери были раскрыты, то мы без всякого предупреждения выросли на пороге флигеля.
Последовала немая сцена. Слуги — их было несколько человек — превратились в статуи. Описать выражение их округлившихся глаз не берусь. Ведь мы для них буквально свалились с неба.
Первым пришел в себя невысокий, худощавый, седой индус, испуганное лицо которого постепенно стало приобретать выражение замкнутости и некоторой важности. Это был управитель дома Рериха — Вишну. (В скобках замечу, что в Индии, особенно в простых семьях, принято давать детям громкие имена богов и знаменитых героев, очевидно, для того, чтобы в предстоящей нелегкой жизни привлечь к ним на помощь могучие небесные силы.)
Нина Степановна вступила с ним в переговоры. Рерихи вместе с гостями ужинали в столовой. Вишну спросил, как доложить о нас хозяевам. Визитными-карточками я тогда еще не обзавелся, поэтому на каком-то клочке бумаги нацарапал свою фамилию, Нина Степановна — свою, а также приписала несколько слов от себя. Так как она была уже знакома с Рерихами, то я уповал на нее, считая, что потом расшифрую свою фамилию.
Появился встревоженный, недоумевающий Святослав Николаевич. Он был явно ошарашен и никак не мог взять в толк, кто я, почему мы вместе. Нина Степановна принялась было объяснять:
«Это поэт Сидоров, которого я сопровождаю», но я любезно перебил ее, сказав галантную фразу: «Неизвестно, кто кого у нас сопровождает: может быть, я ее». — «Так все же кто кого сопровождает?» — спрашивал вконец запутавшийся Святослав Николаевич.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64