Ничего: ни малейшего признака жизни, ни единого движения,
ни даже намека на что-либо более-менее похожее. Инструменты - пожалуйста,
они стояли там, где их поставили геологи; рядом громоздились ящики с
припасами и оборудованием. С кораблей, правда, засекли колею, которая вела
на юг и обрывалась у стены кратера. Людей же так и не обнаружили.
Тем все и кончилось. Больше ни у кого не возникало желания ни
забираться в кратер, ни даже приближаться к нему. Если кто-нибудь случайно
оказывался в нескольких милях от Тихо, он вдруг начинал передвигаться как
бы на цыпочках и огибал зловещее место по широкой дуге. А попытаться
проникнуть внутрь - такое наверняка не приходило в голову ни одному
человеку в здравом уме и твердой памяти.
У меня же, очевидно, слегка поехала крыша.
Ладно, хватит валять дурака, будем честными. Ни про кого из лунных
старателей нельзя сказать, что вот он - в здравом рассудке. Те, кто
наделен здравомыслием, отсиживаются в безопасности на Земле.
Сьюзи, которая сидела на панели управления, искрилась слабее
обычного. Чувствовалось, что она чем-то расстроена. Непрерывно щелкал
счетчик радиации, вездеход катился по дну выбеленного пылью распадка. Я
торопился вернуться в город, поскольку оставил почти весь кислород Амелии
и не мог терять времени. Стоит кислороду выйти - и поминай как звали,
проживешь ровно столько, на сколько сумеешь задержать дыхание.
Вдобавок я беспокоился - не только насчет кислорода, но и насчет
Амелии. Впрочем, мое беспокойство вряд ли было оправданным. Амелия
казалась более-менее разумной девушкой. Кислорода у нее достаточно,
вездеход стоит теперь в тени, которая никуда не денется до рассвета
следующего лунного дня. Правда, она может замерзнуть, но, если не
согреется благодаря термоэлементам скафандра, просто выйдет на солнце, на
котором не страшен никакой холод. Дыру в лобовом стекле мы заделали, то
есть кабина вездехода снова стала герметичной; воды у Амелии в избытке...
На юге показался западный склон Пиктета, увенчанный зазубренным
гребнем, а дальше, на юго-западе, замаячил Тихо, белые пики которого
вонзались в угольно-черное небо.
Дно распадка устилала пыль, что было не очень-то хорошо. Вездеход в
любую секунду мог угодить в пылевую яму - может быть, совсем крохотную или
же такую, в какой поместится добрая дюжина машин.
Однако мне было некогда рыскать по округе в поисках более безопасного
пути, равно как и вести машину на небольшой скорости, чтобы в случае чего
успеть затормозить и дать задний ход.
Если бы я знал, что в распадке лежит пыль, то ни за что бы в него не
сунулся; но начало дороги не предвещало ничего подобного - сплошной
камень, катись в свое удовольствие. Разумеется, я смотрел вперед, однако
солнце сверкало так ярко, что определить на расстоянии, галька там или
пыль, не представлялось возможным.
Когда ты впервые прилетаешь на Луну, тебя поражает одна вещь. Луна -
черно-белая. Если не считать немногочисленных оттенков, какие присутствуют
в скальных породах, других цветов здесь не существует. Солнце буквально
выбеливает все, на что только падают его лучи. А когда солнце уходит,
наступает кромешная тьма.
Итак, я вел вездеход по распадку, прокладывал колею по пыли, которую
никогда еще не давили гусеницами; которую испещряли крошечные кратеры -
следы примчавшегося из космоса мусора; которая копилась тут на протяжении
столетий, отшелушивалась от каменных стен, не выдерживавших беспрерывных
атак излучения, укусов песка, что передвигался со скоростью не одной мили
в секунду, перепадов температуры - разница составляла сотни градусов.
Да, жизнь на Луне тяжелая и не слишком веселая, однако в самой
суровости планеты таятся восторг и красота. Она ловит каждую ошибку,
норовит прикончить тебя, не знает жалости, не дает пощады; но порой она
являет собой зрелище, от которого захватывает дух, когда душа словно
взмывает в черноту космоса и обретает умиротворение и понимание. А иногда
Луна попросту лишает тебя слов.
Что-то похожее происходило со мной сейчас. Я застыл в кресле, в горле
пересохло, на лбу выступил пот. Машина катилась по распадку, приближаясь,
может статься, к ловушке, объехать которую не удастся.
Мне повезло. По-видимому, мой черед еще не наступил: старушка-Луна,
должно быть, приберегала меня для другого раза.
Я выехал из распадка и очутился на широкой равнине, за которой
виднелся Домашний проход, что вел внутрь Пиктета, прямиком к Енотовой
Шкуре.
Под гусеницами вновь захрустела галька. Я посмотрел на датчик
кислорода: игла находилась почти у самого левого края шкалы. Ничего, до
города хватит. В крайнем случае воспользуюсь тем баллоном, который
упаковал в ранец скафандра. В общем, доберусь.
Главное - я целым и невредимым выбрался из засыпанного пылью
распадка, а остальное в настоящий момент ерунда.
Вездеход взобрался на склон, и передо мной раскинулся Пиктет -
амфитеатр, у северо-восточной стены которого притулилась колония. За
городом сверкали на солнце здания космопорта, служившего промежуточным
этапом на пути к другим планетам. На моих глазах на посадочную площадку
опустился очередной звездолет, окутанный клубами дыма, весь в пламени,
которое выплевывали дюзы. Наблюдать за ним было очень странно: тормозные
двигатели работали на полную мощность, пламя било ослепительными струями -
однако посадка проходила в полной тишине.
Первое, что поражает на Луне, - засилье черного и белого цветов;
грозное же высокомерие тишины обрушивается не сразу, но затем сопровождает
тебя каждую минуту. Тишина - то, во что трудно поверить, с чем нелегко
свыкнуться и почти невозможно жить.
Я сбросил скорость, ибо проход изобиловал поворотами, которые
требовали повышенного внимания. Стрелка на кислородной шкале опустилась
ниже прежнего, но я знал, что мне уже ничто не угрожает.
Миновав проход, я съехал на дно кратера и свернул влево, обогнул
выступ стены и направил машину к госпиталю, что примостился в укромном
уголке между выступом и стеной.
Лунные поселения строятся особым способом: не на открытом месте, а у
стен кратеров, у подножия гор, в долинах и распадках - то бишь там, где
существуют естественные укрытия, которые позволяют прятаться от радиации и
метеоритов. Правда, надежнее всего зарыться под землю, однако в
человеческом естестве есть что-то такое, что восстает при одной только
мысли о жизни в норах. Поэтому люди защищаются иным способом - возводят
поселения вплотную к высоким стенам. Именно так, к примеру, построена
Енотовая Шкура. Город протянулся почти на три мили в длину; улиц в нем
нет, а все дома прижимаются к северной стене кратера.
Я остановил вездеход у наружного шлюза госпиталя, надел шлем, взял
мешок с лишайниками и выбрался из машины. Должно быть, меня заметили
изнутри, поскольку шлюз начал открываться. Когда я подошел к нему, люк уже
распахнулся настежь. Я вошел; люк закрылся, послышалось шипение
подаваемого в шлюзовую камеру воздуха. Подождав, пока откроется внутренний
люк, я снял шлем и двинулся к отверстию.
С той стороны меня поджидал док Уизерс. Увидев мешок, он усмехнулся в
свои огромные, как у моржа, седые усы,
- Кэти! - позвал он, протянул руку к мешку, а другой похлопал меня по
плечу. - Ты нас выручил. Запасы подходят к концу, а никто из добытчиков до
них пор не появился. Ты первый. - Док шумно вдохнул и столь же шумно
выдохнул. - Знаешь, я все время боюсь, что вы рано или поздно встретите
свою удачу, и тогда никому не станет дела до моих ненаглядных микробиков.
- Не переживайте по пустякам, док, - отозвался я. - Такое вряд ли
случится.
Тут появилась Кэти - вечно хмурая старушенция с исхудалым лицом
медсестры, которая переработала свой срок и, имея склонность помыкать
людьми, со временем стала проявлять чрезмерное усердие в уходе за
пациентами.
Док вручил ей мешок.
- Проверьте и взвесьте, - сказал он. - Я рад, что наши запасы слегка
пополнились.
Кэти повернулась ко мне.
- Где вы пропадали? - холодно справилась она с таким видом, будто
подозревала, что я нарочно не приезжал как можно дольше. - Мы чуть было не
остались вообще без лекарств! - После чего повернулась и вышла в коридор.
- Давай вылезай из своей амуниции, и пойдем пропустим по стаканчику,
- пригласил док. - Тебе все равно придется подождать, пока Кэти разберется
с твоей добычей.
- Я, пожалуй, останусь в скафандре, иначе у вас тут все провоняет...
- Прими ванну, - предложил док,
- Спасибо, не стоит.
- Не забывай, я всю жизнь проработал в больницах, так что запахи меня
не пугают.
- Я скоро буду дома, там и разденусь. А вот насчет выпить - с
удовольствием.
Док провел меня в свой кабинет, крохотное, но весьма уютное
помещение. Добиться уюта на Луне не так-то просто, ведь нужно каким-то
образом смягчить впечатление от металлических стен, пола и потолка. На
стены можно повесить картины, задрапировать или даже покрасить - как ни
старайся, от металла никуда не денешься. Он будет чувствоваться,
обоняться, осязаться; человек никогда не забудет его твердости и холода, а
также того, почему кругом металл, а не что-либо иное.
Иллюзия уюта в кабинете дока достигалась за счет мягкой мебели,
которой он обставил комнату. Там стояли кресла и кушетки, садясь на любую
из которых ты словно падал на перину.
Док открыл дверцу буфета, достал бутылку и несколько стаканов.
Оказалось, что у него есть и лед. Я знал, что он угостит меня чем-то
вполне приличным. Дрянное спиртное на Луне - да и в космосе в целом -
попросту не водится. Транспортные налоги настолько высоки, что в попытках
сэкономить на качестве нет ни малейшего смысла.
- Как съездил? - спросил док.
- Почти никак. Набрал только лишайников, больше ничего.
- Я живу в постоянном страхе, что когда-нибудь мы сорвем последний
лишайник, - признался Уизерс. - Мы пытались выращивать их в искусственных,
теоретически идеальных условиях, и они попросту не пожелали расти. Мы
пробовали пересаживать их в другие места здесь, на Луне, и все
заканчивалось сравнительно благополучно, однако на Земле они так и не
прижились. Похоже, они не выносят атмосферы. - Он принялся разливать
спиртное по стаканам.
- Может, со временем обнаружится, что они растут не только здесь, -
предположил я.
- Нет, - док покачал головой. - Лишайников нет нигде, за исключением
окрестностей Тихо.
Сьюзи, которая впорхнула в кабинет следом за мной, уселась на
бутылку. Не могу сказать, есть ли у нее задатки алкоголика, но сидеть на
бутылках она обожает.
- Хитрюга, - проговорил док, кивнув Сьюзи, а затем протянул мне мой
стакан. Я пригубил. Виски. Как раз то, что требовалось, чтобы промочить
горло и прополоскать рот, в который будто набился песок.
- Знаете, док, - произнес я, сделав большой глоток, - "собачки" и
лишайники как-то связаны друг с другом. Нашел одних, значит, жди других.
Над лишайниками всегда висит пара-тройка "собачек" - этакие бабочки, что
вьются над цветочной клумбой. У моей Сьюзи замечательный нюх, лучшего
охотника я еще не встречал.
Продолжая потягивать виски, я задумался над тем, что объединяет между
собой "собачек", лишайники и микробов. Любопытный, однако, расклад.
"Собачки" находят лишайники, в лишайниках кишат микробы, за которыми-то,
по сути, и охотится человек. Ему необходимы именно микробы.
Впрочем, дело не только в этом.
- Док, мы с вами друзья, верно?
- Пожалуй, да, - отозвался док. - Да, мой мальчик. Судя по всему, ты
прав.
- У меня порой возникает странное чувство. Точнее, два чувства.
Первое - что Сьюзи пытается поговорить со мной.
- Ничего странного, - заявил док. - Мы же знать не знаем, кто такие
эти "собачки". Возможно, они разумны. Мне кажется, что так оно и есть.
Внешне они представляются сгустками энергии, но где сказано, что разумом
наделены лишь те существа, которые состоят из плоти и крови?
- А второе чувство, - продолжал я, - такое. Иногда мне чудится, что
она изучает меня - не как отдельную личность, а как представителя
человечества. Может, она намеренно увязалась за мной?
Док торжественно опустился в кресло, лицом ко мне.
- Да, мой мальчик, что-либо подобное можно открыть только настоящему
другу, - проговорил он.
Я покачал головой, гадая, почему вдруг разоткровенничался. До сих пор
я хранил все в тайне, ни разу не проронил ни словечка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11