Так или иначе он должен был закрыть свои ступни, потому что,
обрати на них кто-нибудь внимание, они сразу же выдадут его с головой.
Он надел плащ, и плащ оказался для него слишком короток, он надел
шляпу, и она оказалась тесноватой, но он все-таки натянул ее поглубже, и
она плотно села на его металлический череп, и он сказал себе, что это
только к лучшему: теперь ее не сорвет даже самый сильный ветер.
Он захватил полную сумку своих запасных частей и инструментов,
которыми он почти никогда не пользовался. Быть может, глупо было брать их
с собой, но все это как бы составляло с ним единое целое и по праву должно
было последовать за ним. У него было так мало собственных вещей - только
деньги, которые он скопил по доллару, да эта его сумка.
Зажав под мышкой сумку, он прикрыл дверь каморки и направился по
коридору к выходу.
У массивной парадной двери он в нерешительности остановился и,
обернувшись, бросил взгляд вглубь дома, но увидел лишь темную пустую
пещеру, из которой исчезло все, что некогда наполняло ее жизнью. Здесь не
осталось ничего, что могло бы удержать его, ничего, кроме воспоминаний, а
воспоминания он уносил с собой.
Он вышел на крыльцо и закрыл за собой дверь.
И теперь, подумал он, как только за ним закрылась дверь дома, вся
ответственность за его будущие поступки легла на его собственные плечи. Он
убегал. На нем было надето платье. Он ночью вышел на улицу без разрешения
хозяина. И все это было нарушением закона.
Его мог остановить любой полицейский, даже просто первый встречный. У
него не было абсолютно никаких прав. И сейчас, когда не осталось никого из
Баррингтонов, за него некому было замолвить слово.
Он спокойно прошествовал по дорожке, открыл ворота и медленно пошел
до улице, и ему почудилось, будто дом зовет его и просит вернуться. Его
потянуло назад, его сознание твердило, что он должен вернуться, но ноги
его упрямо продолжали шагать вперед.
Он одинок, подумал он, и теперь одиночество из мысленной абстракции,
которая много дней владела его сознанием, превратилось в действительность.
Вот он идет по улице - громоздкое неприкаянное созданье, которому в эту
минуту не для чего жить, нечего начинать и нечего кончать, некое безликое,
беззащитное существо, затерянное в бесконечности пространства и времени.
Но он все шел и шел, и с каждым остававшимся позади кварталом он
медленно, точно ощупью, возвращался к своему "я", вновь становился старым
роботом в старой одежде, роботом, бегущим из дома, который уже более не
был домом.
Он поглубже запахнул на себе плащ и устремился дальше по улице, и
сейчас он шел быстро, потому что уже пора было поспешить.
Ему встретилось несколько человек, но они не обратили на него
внимания. Мимо проезжали машины, но его никто не побеспокоил.
Он вышел к ярко освещенному торговому центру и остановился, с ужасом
вглядываясь в это залитое светом открытое пространство. Он мог обойти его
стороной, но на это ушло бы много времени, и он стоял в нерешительности,
собираясь с духом, чтобы выйти из мрака.
Наконец он решил, и, еще плотнее запахнув плащ и низко надвинув на
лоб шляпу, быстрым шагом двинулся вперед.
Кое-кто из покупателей обернулся и посмотрел в его сторону, и он
почувствовал, как по спине его забегали мурашки. Внезапно галоши
показались ему в три раза больше, чем они были на самом деле, и - что его
особенно стесняло - при ходьбе они громко и неприятно чавкали.
Он спешил, до конца торговой части улицы оставалось не более
квартала.
Раздался пронзительный полицейский свисток, и Ричард Дэниел,
подскочив от неожиданности, в панике бросился бежать. Он бежал без
оглядки, подгоняемый унизительным, бессмысленным страхом, в развевающемся
за спиной плаще, звучно шлепая галошами по тротуару.
Вырвавшись из освещенной полосы, он нырнул в благодатную тьму жилого
квартала и побежал дальше.
Где-то вдалеке завыла сирена, и он, перемахнув через забор, помчался
по чьему-то двору. Он прогрохотал по дорожке, по садику, находившемуся
позади дома. Откуда-то с визгливым лаем выскочила собака и включилась в
общий гвалт погони.
Ричард Дэниел с размаху ударился об изгородь и, пробив ее, прошел
насквозь под трескучий аккомпанемент ломающихся прутьев и перекладин.
Собака но отставала, и к ней теперь присоединились другие.
Он пересек еще один двор, выбежал из ворот и тяжело затопал по улице.
Завернул в другие ворота; пробежал новый двор, опрокинул таз с водой и,
наткнувшись на бельевую веревку, разорвал ее в своем безудержном беге.
За его спиной в окнах домов начали вспыхивать огни и захлопали
входные двери, выпуская на улицу людей, которым не терпелось узнать, из-за
чего весь этот шум и гам.
Он пробежал еще несколько кварталов, ворвался в еще один двор и,
забившись в куст сирени, замер и прислушался. Издалека еще доносился
редкий собачий лай и крики, но сирены уже не было слышно.
Он преисполнился благодарностью за то, что больше не слышит сирены,
благодарностью и стыдом. Ибо он знал, что причиной его панического бегства
был он сам; он бежал от призраков, бежал от вины.
Но он поднял на ноги всю округу и был уверен, что и сейчас еще
раздаются тревожные телефонные звонки и очень скоро это место наводнят
полицейские.
Он потревожил осиное гнездо, и ему необходимо было убраться отсюда
подальше. Поэтому он потихоньку вылез из куста сирени и быстро пошел по
улице по направлению к окраине.
Наконец он выбрался из города, отыскал шоссе и заковылял по его
терявшейся вдали пустынной полосе. Когда появлялась легковая машина или
грузовик, он сходил с дороги и степенно шествовал по обочине. Когда же
машина или грузовик благополучно проезжали мимо, он снова переходил на
свою неуклюжую рысь.
За много миль он увидел огни космопорта. Добравшись наконец туда, он
оставил шоссе, подошел к ограде и, стоя в темноте, стал смотреть, что
делается по ту сторону.
Группа роботов занималась погрузкой большого звездолета, и там были
еще и другие космические корабли, темными массами вздымавшиеся из своих
шахт.
Он внимательно разглядывал роботов, тащивших тюки со склада через
ярко освещенную прожекторами площадку. Это была именно та ситуация, на
которую он рассчитывал, хоть он и не надеялся, что она так быстро
подвернется, - он боялся, что ему придется день-два скрываться, пока не
представится такой удобный случай. И хорошо, что он сразу же наткнулся на
такие благоприятные обстоятельства: ведь сейчас уже вовсю идет охота на
беглого робота в человеческом платье. Он сбросил плащ, снял брюки и
галоши, отшвырнул в сторону шляпу. Из сумки с инструментом он вынул резак,
отвинтил кисть руки и вставил резак на ее место.
Прорезал в ограде дыру, протиснулся через нее, обратно приделал кисть
и положил резак в сумку. Осторожно ступая в темноте, он подошел к складу,
все время держась в его тени.
Все очень просто, сказал он себе. Нужно только выйти на свет,
схватить какой-нибудь тюк или ящик, втащить его вверх по трапу и
спуститься в трюм. Как только он окажется внутри корабля, ему нетрудно
будет отыскать укромное местечко, где он сможет скрываться до посадки на
первую планету.
Он пододвинулся к углу склада, потихоньку выглянул и увидел
трудившихся роботов, непрерывной цепью поднимавшихся с тюками груза по
трапу и спускавшихся вниз за новой поклажей.
Но их было слишком много, и шли они почти в затылок друг другу. А
площадка была слишком ярко освещена. Он никогда не сумеет влиться в этот
поток.
И все равно это ничего бы ему не дало, в отчаянии подумал он, ведь
между ним и этими гладкими, лоснящимися существами была огромная разница.
Он напоминал человека в костюме другой эпохи; со своим шестисотлетним
телом он выглядел бы цирковым уродцем рядом с ними.
Он шагнул назад в тень склада, уже зная, что проиграл. Все его самые
дерзкие, тщательно разработанные планы, которые он продумал до мельчайших
подробностей, пока трудился над инвентаризацией, лопнули как мыльный
пузырь.
И все потому, подумал он, что он почти никогда не выходил из дома,
был лишен настоящего контакта с внешним миром, не следил за изменениями,
которые вносились в тела роботов, отстал от моды. В своем воображении он
рисовал себе, как это произойдет, и вроде бы все учел, а когда пришла пора
действовать, все обернулось иначе.
Теперь ему нужно подобрать выброшенную им одежду и поскорее найти
какое-нибудь убежище, где он может собраться с мыслями и придумать
что-нибудь еще.
За складом раздался неприятный резкий скрежет металла, и он снова
выглянул за угол.
Цепь роботов распалась, они стекались к зданию склада, а оставшиеся
откатывали трап от грузового люка.
К кораблю, направляясь к лесенке, шли три человека в униформе, и у
одного из них в руке была пачка бумаг.
Погрузка была закончена, корабль должен был с минуты на минуту
подняться, а он был здесь в какой-нибудь тысяче футов, и единственное, что
ему оставалось, - это стоять и смотреть, как он улетит.
И все-таки непременно должен быть какой-то способ пробраться внутрь,
сказал он себе. Если бы он только сумел это сделать, все его невзгоды
остались бы позади - по крайней мере, самая большая из грозивших ему
неприятностей.
Мысль, внезапно вспыхнувшая в его мозгу, ошеломила его, словно
пощечина. Был выход из этого положения! Он тут бездельничает, распуская
нюни, а между тем все это время у него под носом была возможность
осуществить свой план!
~Внутри корабля~, думал он раньше. А ведь в этом не было никакой
необходимости. Ему вовсе не обязательно находиться ~внутри~ корабля!
Он бросился бежать назад, в темноту, чтобы, сделав круг, приблизиться
к звездолету с другой стороны, не освещенной прожекторами склада. Он
надеялся успеть вовремя.
Он с грохотом промчался по космопорту и, подбежав к кораблю, увидел,
что, судя по всему, тот еще пока не собирался взлетать.
Как безумный, он начал рыться в своей сумке и наконец нашел то, что
искал, - ему раньше к в голову не приходило, что из всего ее содержимого
ему когда-нибудь понадобится именно это. Он вытащил круглые присоски и
укрепил их на своем теле; по одной на каждом колене, по одной на каждом
локте, по одной на каждой подошве и кисти рук.
Он привязал сумку к поясу и полез вверх по огромному стабилизатору,
неловко подтягиваясь с помощью присосок. Это было довольно трудно. Ему
никогда не приходилось пользоваться присосками, а для этого требовалась
определенная сноровка - чтобы с их помощью взобраться повыше, нужно было с
силой прижимать одну из них к поверхности стабилизатора и только после
этого отлеплять другую.
Но он должен был все это проделать. Другого выхода у него не было.
Он взобрался на стабилизатор, и теперь над ним возвышалось огромное
стальное тело звездолета, подобное устремившейся к небу металлической
стене, гладкая поверхность которой была рассечена узкой полосой якорных
мачт. Перед его глазами мерцала в вышине громада металла, отражавшая
слабый, изменчивый свет звезд.
Фут за футом поднимался он по металлической стене. Горбатясь и
извиваясь, как гусеница, он полз наверх, испытывая благодарность за каждый
завоеванный фут.
Вдруг он услышал приглушенный, постепенно нарастающий грохот, и
вместе с грохотом пришел ужас.
Он знал, что присоски недолго смогут противостоять вибрации
пробуждающихся реактивных двигателей и не выдержат ни секунды, когда
корабль начнет подниматься.
Шестью футами выше находилась его единственная надежда - последняя,
самая верхняя якорная мачта.
Потеряв голову, он судорожно стал карабкаться по содрогавшемуся
цилиндрическому корпусу корабля, отчаянно цепляясь за его стальную
поверхность точно муха.
Гром двигателей нарастал, вытесняя весь остальной мир, а он все лез
вверх в каком-то тумане едва теплившейся, почти мистической надежды. Если
он не доберется до этой якорной мачты, то может считать себя погибшим.
Упади он в шахту, заполненную раскаленными газами, с ним будет
покончено.
Одна из присосок отскочила, и он чуть было не полетел вниз, но другие
не подвели, и он удержался.
Забыв об осторожности, он отчаянным броском взметнулся вверх по
металлической стене, поймал кончиками пальцев перекладину, собрав все свои
силы, ухитрился уцепиться за нее.
Сейчас грохот уже перешел в яростный пронзительный визг, раздиравший
тело и мозг.
1 2 3 4 5 6 7 8