Ну-ка, Нейлэнд, прорепетируйте. Это вам может скоро пригодиться.
Я прорепетировал, и он похвалил меня. Затем продолжал:
– Я хотел поймать на эту удочку вашу Экстон, потому что я уже некоторое время подозреваю ее и она, кажется, изрядно глупа. Пытался ангажировать ее на сегодняшний вечер, а когда узнал, что она обедает с вами, попросил одного подполковника авиации, который в курсе всех моих дел, устроить вечеринку и пригласить ее. Там я пустил в ход новый знак, она сразу поверила и настояла, чтобы я приехал к ней и посмотрел на предполагаемое пополнение. Я, разумеется, не был в вас уверен, так же как и вы во мне. Скажите, Нейлэнд, как это вы так быстро ее раскусили?
– Ну, она, как вы уже заметили, глупа и вдобавок настолько ослеплена самомнением и своим нордическим величием, что не соблюдает никакой осторожности. Во-первых, она явно не из тех женщин, которые открывают подобного рода магазины. Она сказала мне, что сняла помещение за бесценок, а я через пять минут выяснил, что она врет. Во-вторых, она даже не дает себе труда подделываться под такую женщину – вспомните хотя бы ее гостиную… В-третьих, с ее происхождением и связями она, безусловно, могла бы занять видное место в руководстве одной из женских вспомогательных служб. Вот это бы ей как раз подошло. Но этого не случилось, потому что ее не было в Англии. Она жила припеваючи в нацистской Германии, ездила в Нюрнберг, и Геббельс говорил, что она похожа на вагнеровскую героиню; потом ее привели к присяге, обучили двум-трем приемам, а в первые дни войны приказали ехать в Америку и всячески вредить нам. Из Америки ей было предписано вернуться в Англию и открыть магазин, где она может быть весьма полезна…
– Но почему именно магазин? – спросил Периго. – Ведь это действительно совсем не ее дело. Деньги у нее, надо полагать, есть, почему же ей не предписали снять дом где-нибудь недалеко от города и завлекать молодых офицеров? По примеру нашего общего друга миссис Джесмонд, – засмеялся он. – Вы, конечно, знаете, что та для нас интереса не представляет.
– Да, она только обделывает делишки на черном рынке. Она просто красивая, избалованная, развратная тварь, – вскипел я вдруг. – Нас она не интересует, но я бы хотел, чтобы ее до конца войны заставили работать судомойкой в рабочей столовой.
– Полно вам, Нейлэнд, – запротестовал Периго. – Она прелестная, декоративная женщина…
– Обществу слишком дорого обходятся эти прелестные, декоративные женщины, – сказал я. – И я видел слишком много других женщин, которых мир этой Джесмонд спихнул в уличную канаву. А между тем каждая из них стоит сотни таких миссис Джесмонд. Пускай же отныне все миссис Джесмонд либо работают, либо подыхают с голоду.
– Вы слишком озлоблены, Нейлэнд, – сказал он мягко и посмотрел на меня внимательно и дружелюбно. – Я это почуял с первой встречи. Что-то было в вашей жизни такое… – Он закончил выразительным жестом.
– Ладно, не обо мне сейчас речь, – оборвал я его резче, чем хотелось. – Мы говорили о Диане Экстон. Ее магазинчик, я уверен, не простое прикрытие. Нацисты не так уж глупы, хотя и не такие великие умы, какими их считает эта идиотка. Я предполагаю – и упоминание о цветах в книжке Одни подтверждает мою догадку, – что «Магазин подарков» заменяет нацистам почтовую контору. Эти букетики искусственных цветов в окне служат для передачи сообщений человеку, который будто мимоходом останавливается поглазеть на витрину.
– Так же, как восхитительные руки и ноги мамзель Фифин, – вставил Периго с улыбкой. – Вы догадались и об этом, разумеется?
– Да. И заметил, что вы тоже это поняли. Кстати, я сегодня видел Фифин.
Я рассказал о встрече с Фифин и незнакомцем со шрамом на левой щеке. Периго о нем ничего не знал, и вообще я пришел к заключению, что вся картина ему менее ясна, чем мне. Я не сказал еще ни слова о моих главных двух подозрениях и решил пока не говорить. Я полностью доверял Периго, но намекнул, что разумнее каждому из нас идти своим собственным путем.
– А что вы скажете о Джо? – спросил Периго.
Я рассказал о зажигалке, которую Джо будто бы нашел десять дней тому назад, но которая, несомненно, была снята с трупа Олни. Рассказал и об окурке в лавке Силби. Подчеркнул, что Диана знакома с Джо гораздо ближе, чем хочет показать. Спросил, не знает ли Периго, чем занимался Джо после того, как разбомбили ресторан Борани и до приезда в Грэтли.
– Говорят, он приехал отчасти потому, что у него сдали нервы, – продолжал я. – Но ведь, когда он здесь объявился, настоящие бомбардировки уже прекратились. К тому же нервы у этого парня в полном порядке.
– Как приятно обрести, наконец, такого умного коллегу, – сказал Периго. – Я, конечно, сразу, еще в первый вечер в «Ягненке и шесте», заметил, что вы человек наблюдательный, но теперь я просто поражен и, кажется, даже немного завидую вашим успехам за несколько дней. Подумайте, ведь я сидку тут который месяц!
– Мы работали в неодинаковых условиях, – утешил я его. – Вам нужно было создать роль, а я приехал уже с готовой. Кроме того, люди, которых мы выслеживаем, стали сейчас беспечны и слишком уверены в себе. Правда, Диана, может быть, и самая глупая из всех, но посмотрите, какая наглая самонадеянность! А как они убрали беднягу Олни, это перетаскивание с места на место… инспектор сразу понял, что это убийство.
– Но Джо этого сделать не мог, хотя у него была зажигалка Олни, – медленно сказал Периго. – Потому что в тот час, когда Олни сшибли, Джо сбивал коктейли в баре.
– Да, это не Джо. Но Джо, должно быть, встретился с убийцей позднее – ночью или на другое утро – и получил от него зажигалку.
– Я тоже думаю, что Джо здесь как-то замешан, – сказал Периго. – Он у меня уже с некоторого времени на примете. Я запрашивал Лондон относительно того, что делал Джо после Борани. Оказывается, у него был мексиканский паспорт и в конце сорокового года он уехал в Америку. Не знаю, какие он нажал пружины, чтобы получить разрешение вернуться, во всяком случае, это было нелегко. Впрочем, может быть, его посольство, ничего не подозревая, помогло ему.
– Знаете, Периго, по-моему, здешняя организация формировалась в Америке. Там была Диана, туда ездил Джо, а может быть, еще выяснится, что и другие тоже. Где живет Джо?
– Снимает комнату в доме номер двадцать семь на Палмерстон-Плэйс, – мгновенно ответил Периго.
Наш разговор прервался, так как в этот момент вошел Бойд – сержант с выступающим подбородком. Он меня по-прежнему не жаловал, но не мог не считаться с тем фактом, что у его начальника со мной какие-то дела. И он, видимо, не понимал, откуда здесь еще и Периго. Но я предоставил ему ломать голову сколько угодно.
– Я видел инспектора Хэмпа, – начал он, глядя поверх моей головы. – И он велел передать, чтобы вы шли туда.
– Куда?
– К каналу. Мы только что вытащили из воды машину с женщиной. Инспектор думает, что вам это будет интересно.
Мы с Периго переглянулись. Сержанту Бойду это не понравилось.
– Инспектор говорил только про вас, – сказал он с ударением на последнем слове.
– Я вовсе не собираюсь идти к каналу смотреть на какую-то утопленницу, – сказал Периго поспешно. – Я думаю, как добраться домой. Но это целых три мили… Пожалуй, все-таки придется посидеть здесь.
– А что, – спросил я сержанта, – сейчас еще можно получить справку? Который час? Начало второго?
– Запрос они примут, но до утра ничего не узнаете. А кто вас интересует? Как вы сказали?… Дживз со шрамом?
– Да, – ответил я.
– Так отчего же вы у нас не спросите? – удивился сержант. – Ведь мы же – здешние жители. Если Дживз – это человек на вид вроде лакея или дворецкого, да плюс у него еще шрам на щеке, так я, наверно, знаю, про кого вы спрашиваете. – Тут он, разумеется, замолчал. Это было на него похоже.
– Сделайте нам одолжение, – язвительно сказал я. – Мы хотим избавить родину от некоторых ее опасных врагов. Скажите, кто этот человек. Чтобы сберечь ваше время, добавлю, что ему около пятидесяти, седой, говорит по-английски медленно и…
– Да, знаю, – сказал сержант. – Его фамилия Моррис. Он служит у полковника Тарлингтона. Чудак какой-то. Несколько раз перекинулся с ним словечком. Но человек надежный, не сомневайтесь! Прошлую войну провел на фронте с полковником Тарлингтоном, денщиком у него был. Так что все в порядке.
– Ясно. – Одна нога у меня затекла, согнутая под низеньким стулом, и я постучал ею об пол. – Ну, Периго, значит, никаких справок не надо. Ждите нас здесь, если хотите.
– Да, я уж лучше посижу здесь, чем плестись три мили, – сказал Периго неуверенно. – Как вы считаете, сержант?
– А еще лучше – перейдите в соседнюю комнату, там по крайней мере огонь есть в камине и вам дадут чаю… Ну, что ж, пойдемте, – прибавил он, обращаясь ко мне.
На улице нас ждал автомобиль, и через пять минут мы уже рыскали в темноте где-то возле канала. Наконец мы остановились. Тут стояли два других автомобиля и грузовик. Место было не из приятных. Унылый свет притушенных фар падал на зеленый ил берега и мутную воду канала. Вокруг – груды мусора и хлама. Казалось, здесь конец всему и мы сами недалеки от того, чтобы стать кучкой мусора и хлама: вот-вот черный груз ночи обрушится на нас всей своей тяжестью и расплющит… Сержант вел меня к какому-то строению вроде сарая. У входа в него стояла женщина, и, когда сержант поднял свой электрический фонарик, я увидел ее лицо – измученное, печальное и такое прекрасное, что сердце во мне перевернулось.
Я узнал доктора Маргарет Энн Бауэрнштерн. Она не могла разглядеть нас, да, вероятно, и не хотела. Она просто отошла в сторону, движения ее были медленными, машинальными, как у человека, изнемогающего от усталости. Откинув брезент, которым был завешен вход, мы вошли в сарай. Внутри горело несколько фонарей. Я увидел могучую фигуру инспектора, двух полицейских. Они на что-то смотрели и походили на людей, которым снится страшный сон. Через мгновение и мне показалось, что я вижу страшный сон. Передо мной на земле, среди мусора и тряпья, лежало тело Шейлы Каслсайд, еще пахнущее тиной.
Вероятно, прошло не больше минуты, прежде чем инспектор заговорил со мной, но она показалась мне вечностью. Я успел припомнить во всех подробностях нашу беседу с Шейлой в спальне «Трефовой дамы» – казалось, с тех пор прошло много дней, а ведь это было часа три назад, – и ее последние слова, милые, глупые и смешные, и как потом она обняла меня за шею и поцеловала.
С восемнадцати лет брошенный на фронт в предыдущую войну, я видел, как умирали люди. Да и не говоря уже о войне и некоторых исключительных событиях моей жизни, я и потом не раз видел близко смерть, потому что на крупных строительных работах в слаборазвитой стране всегда обильный урожай несчастных случаев. Но тут было совсем другое и гораздо более страшное. Когда погибли Маракита и наш мальчик, я в течение многих дней не помнил ничего – только те последние слепящие четверть секунды, когда я уже знал, что произойдет нечто ужасное, и клял себя за преступное безрассудство. Потом я сразу уехал, и меня снова завертела жизнь. Мир больше не был, да и не мог быть тем прежним миром, в котором я, счастливый безумец, мчался со скоростью семидесяти миль в час. От этого, второго мира, где убивший свое счастье идиот остается жив, а женщина и ребенок превращаются в кровавое месиво, я ничего хорошего не ждал, и все-таки даже здесь мысль о возможности такого подлого удара как-то не приходила в голову. Но сейчас, еще до того, как заговорил Хэмп, я спросил себя, нет ли тут и моей вины, не должен ли был я все это предвидеть.
– Это случилось около половины двенадцатого, – сказал инспектор. – Один человек, который возвращался домой, видел и слышал, как машина свалилась в воду, и сообщил нам. Она была одна в машине и не могла выбраться.
– А из чего видно, что она пыталась? – спросил я.
– Доказательств нет, но… Вы предполагаете самоубийство?
– Нет, я даже уверен, что это не самоубийство. Никому не придет в голову кончать с собой таким образом. Кроме того, она совсем не думала о самоубийстве. Мы с нею долго беседовали сегодня вечером в «Трефовой даме»… Что делала здесь доктор Бауэрнштерн?
– Она задержалась в больнице, и я застал ее там и привез, – пояснил инспектор. – Но, конечно, ничего уже нельзя было сделать… Наш полицейский врач заболел, лежит с температурой… А доктор Бауэрнштерн уже уехала?
– Нет, стоит там, за дверью, и сама похожа на мертвеца.
– Спасибо, – произнес голос, который я в первый момент не узнал. – Я здесь, как видите, и готова отвечать на все ваши вопросы. Конечно, если инспектор Хэмп уполномочит вас допрашивать меня.
Инспектор, естественно, мог заметить, – да и кто бы этого не заметил? – что я ей неприятен. Он знал также, что у нее позади длинный утомительный день и что она взвинчена до крайности, и не хотел входить ни в какие объяснения. Я не осуждал его за то, что он промолчал.
Она подошла ближе и села на опрокинутый ящик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
Я прорепетировал, и он похвалил меня. Затем продолжал:
– Я хотел поймать на эту удочку вашу Экстон, потому что я уже некоторое время подозреваю ее и она, кажется, изрядно глупа. Пытался ангажировать ее на сегодняшний вечер, а когда узнал, что она обедает с вами, попросил одного подполковника авиации, который в курсе всех моих дел, устроить вечеринку и пригласить ее. Там я пустил в ход новый знак, она сразу поверила и настояла, чтобы я приехал к ней и посмотрел на предполагаемое пополнение. Я, разумеется, не был в вас уверен, так же как и вы во мне. Скажите, Нейлэнд, как это вы так быстро ее раскусили?
– Ну, она, как вы уже заметили, глупа и вдобавок настолько ослеплена самомнением и своим нордическим величием, что не соблюдает никакой осторожности. Во-первых, она явно не из тех женщин, которые открывают подобного рода магазины. Она сказала мне, что сняла помещение за бесценок, а я через пять минут выяснил, что она врет. Во-вторых, она даже не дает себе труда подделываться под такую женщину – вспомните хотя бы ее гостиную… В-третьих, с ее происхождением и связями она, безусловно, могла бы занять видное место в руководстве одной из женских вспомогательных служб. Вот это бы ей как раз подошло. Но этого не случилось, потому что ее не было в Англии. Она жила припеваючи в нацистской Германии, ездила в Нюрнберг, и Геббельс говорил, что она похожа на вагнеровскую героиню; потом ее привели к присяге, обучили двум-трем приемам, а в первые дни войны приказали ехать в Америку и всячески вредить нам. Из Америки ей было предписано вернуться в Англию и открыть магазин, где она может быть весьма полезна…
– Но почему именно магазин? – спросил Периго. – Ведь это действительно совсем не ее дело. Деньги у нее, надо полагать, есть, почему же ей не предписали снять дом где-нибудь недалеко от города и завлекать молодых офицеров? По примеру нашего общего друга миссис Джесмонд, – засмеялся он. – Вы, конечно, знаете, что та для нас интереса не представляет.
– Да, она только обделывает делишки на черном рынке. Она просто красивая, избалованная, развратная тварь, – вскипел я вдруг. – Нас она не интересует, но я бы хотел, чтобы ее до конца войны заставили работать судомойкой в рабочей столовой.
– Полно вам, Нейлэнд, – запротестовал Периго. – Она прелестная, декоративная женщина…
– Обществу слишком дорого обходятся эти прелестные, декоративные женщины, – сказал я. – И я видел слишком много других женщин, которых мир этой Джесмонд спихнул в уличную канаву. А между тем каждая из них стоит сотни таких миссис Джесмонд. Пускай же отныне все миссис Джесмонд либо работают, либо подыхают с голоду.
– Вы слишком озлоблены, Нейлэнд, – сказал он мягко и посмотрел на меня внимательно и дружелюбно. – Я это почуял с первой встречи. Что-то было в вашей жизни такое… – Он закончил выразительным жестом.
– Ладно, не обо мне сейчас речь, – оборвал я его резче, чем хотелось. – Мы говорили о Диане Экстон. Ее магазинчик, я уверен, не простое прикрытие. Нацисты не так уж глупы, хотя и не такие великие умы, какими их считает эта идиотка. Я предполагаю – и упоминание о цветах в книжке Одни подтверждает мою догадку, – что «Магазин подарков» заменяет нацистам почтовую контору. Эти букетики искусственных цветов в окне служат для передачи сообщений человеку, который будто мимоходом останавливается поглазеть на витрину.
– Так же, как восхитительные руки и ноги мамзель Фифин, – вставил Периго с улыбкой. – Вы догадались и об этом, разумеется?
– Да. И заметил, что вы тоже это поняли. Кстати, я сегодня видел Фифин.
Я рассказал о встрече с Фифин и незнакомцем со шрамом на левой щеке. Периго о нем ничего не знал, и вообще я пришел к заключению, что вся картина ему менее ясна, чем мне. Я не сказал еще ни слова о моих главных двух подозрениях и решил пока не говорить. Я полностью доверял Периго, но намекнул, что разумнее каждому из нас идти своим собственным путем.
– А что вы скажете о Джо? – спросил Периго.
Я рассказал о зажигалке, которую Джо будто бы нашел десять дней тому назад, но которая, несомненно, была снята с трупа Олни. Рассказал и об окурке в лавке Силби. Подчеркнул, что Диана знакома с Джо гораздо ближе, чем хочет показать. Спросил, не знает ли Периго, чем занимался Джо после того, как разбомбили ресторан Борани и до приезда в Грэтли.
– Говорят, он приехал отчасти потому, что у него сдали нервы, – продолжал я. – Но ведь, когда он здесь объявился, настоящие бомбардировки уже прекратились. К тому же нервы у этого парня в полном порядке.
– Как приятно обрести, наконец, такого умного коллегу, – сказал Периго. – Я, конечно, сразу, еще в первый вечер в «Ягненке и шесте», заметил, что вы человек наблюдательный, но теперь я просто поражен и, кажется, даже немного завидую вашим успехам за несколько дней. Подумайте, ведь я сидку тут который месяц!
– Мы работали в неодинаковых условиях, – утешил я его. – Вам нужно было создать роль, а я приехал уже с готовой. Кроме того, люди, которых мы выслеживаем, стали сейчас беспечны и слишком уверены в себе. Правда, Диана, может быть, и самая глупая из всех, но посмотрите, какая наглая самонадеянность! А как они убрали беднягу Олни, это перетаскивание с места на место… инспектор сразу понял, что это убийство.
– Но Джо этого сделать не мог, хотя у него была зажигалка Олни, – медленно сказал Периго. – Потому что в тот час, когда Олни сшибли, Джо сбивал коктейли в баре.
– Да, это не Джо. Но Джо, должно быть, встретился с убийцей позднее – ночью или на другое утро – и получил от него зажигалку.
– Я тоже думаю, что Джо здесь как-то замешан, – сказал Периго. – Он у меня уже с некоторого времени на примете. Я запрашивал Лондон относительно того, что делал Джо после Борани. Оказывается, у него был мексиканский паспорт и в конце сорокового года он уехал в Америку. Не знаю, какие он нажал пружины, чтобы получить разрешение вернуться, во всяком случае, это было нелегко. Впрочем, может быть, его посольство, ничего не подозревая, помогло ему.
– Знаете, Периго, по-моему, здешняя организация формировалась в Америке. Там была Диана, туда ездил Джо, а может быть, еще выяснится, что и другие тоже. Где живет Джо?
– Снимает комнату в доме номер двадцать семь на Палмерстон-Плэйс, – мгновенно ответил Периго.
Наш разговор прервался, так как в этот момент вошел Бойд – сержант с выступающим подбородком. Он меня по-прежнему не жаловал, но не мог не считаться с тем фактом, что у его начальника со мной какие-то дела. И он, видимо, не понимал, откуда здесь еще и Периго. Но я предоставил ему ломать голову сколько угодно.
– Я видел инспектора Хэмпа, – начал он, глядя поверх моей головы. – И он велел передать, чтобы вы шли туда.
– Куда?
– К каналу. Мы только что вытащили из воды машину с женщиной. Инспектор думает, что вам это будет интересно.
Мы с Периго переглянулись. Сержанту Бойду это не понравилось.
– Инспектор говорил только про вас, – сказал он с ударением на последнем слове.
– Я вовсе не собираюсь идти к каналу смотреть на какую-то утопленницу, – сказал Периго поспешно. – Я думаю, как добраться домой. Но это целых три мили… Пожалуй, все-таки придется посидеть здесь.
– А что, – спросил я сержанта, – сейчас еще можно получить справку? Который час? Начало второго?
– Запрос они примут, но до утра ничего не узнаете. А кто вас интересует? Как вы сказали?… Дживз со шрамом?
– Да, – ответил я.
– Так отчего же вы у нас не спросите? – удивился сержант. – Ведь мы же – здешние жители. Если Дживз – это человек на вид вроде лакея или дворецкого, да плюс у него еще шрам на щеке, так я, наверно, знаю, про кого вы спрашиваете. – Тут он, разумеется, замолчал. Это было на него похоже.
– Сделайте нам одолжение, – язвительно сказал я. – Мы хотим избавить родину от некоторых ее опасных врагов. Скажите, кто этот человек. Чтобы сберечь ваше время, добавлю, что ему около пятидесяти, седой, говорит по-английски медленно и…
– Да, знаю, – сказал сержант. – Его фамилия Моррис. Он служит у полковника Тарлингтона. Чудак какой-то. Несколько раз перекинулся с ним словечком. Но человек надежный, не сомневайтесь! Прошлую войну провел на фронте с полковником Тарлингтоном, денщиком у него был. Так что все в порядке.
– Ясно. – Одна нога у меня затекла, согнутая под низеньким стулом, и я постучал ею об пол. – Ну, Периго, значит, никаких справок не надо. Ждите нас здесь, если хотите.
– Да, я уж лучше посижу здесь, чем плестись три мили, – сказал Периго неуверенно. – Как вы считаете, сержант?
– А еще лучше – перейдите в соседнюю комнату, там по крайней мере огонь есть в камине и вам дадут чаю… Ну, что ж, пойдемте, – прибавил он, обращаясь ко мне.
На улице нас ждал автомобиль, и через пять минут мы уже рыскали в темноте где-то возле канала. Наконец мы остановились. Тут стояли два других автомобиля и грузовик. Место было не из приятных. Унылый свет притушенных фар падал на зеленый ил берега и мутную воду канала. Вокруг – груды мусора и хлама. Казалось, здесь конец всему и мы сами недалеки от того, чтобы стать кучкой мусора и хлама: вот-вот черный груз ночи обрушится на нас всей своей тяжестью и расплющит… Сержант вел меня к какому-то строению вроде сарая. У входа в него стояла женщина, и, когда сержант поднял свой электрический фонарик, я увидел ее лицо – измученное, печальное и такое прекрасное, что сердце во мне перевернулось.
Я узнал доктора Маргарет Энн Бауэрнштерн. Она не могла разглядеть нас, да, вероятно, и не хотела. Она просто отошла в сторону, движения ее были медленными, машинальными, как у человека, изнемогающего от усталости. Откинув брезент, которым был завешен вход, мы вошли в сарай. Внутри горело несколько фонарей. Я увидел могучую фигуру инспектора, двух полицейских. Они на что-то смотрели и походили на людей, которым снится страшный сон. Через мгновение и мне показалось, что я вижу страшный сон. Передо мной на земле, среди мусора и тряпья, лежало тело Шейлы Каслсайд, еще пахнущее тиной.
Вероятно, прошло не больше минуты, прежде чем инспектор заговорил со мной, но она показалась мне вечностью. Я успел припомнить во всех подробностях нашу беседу с Шейлой в спальне «Трефовой дамы» – казалось, с тех пор прошло много дней, а ведь это было часа три назад, – и ее последние слова, милые, глупые и смешные, и как потом она обняла меня за шею и поцеловала.
С восемнадцати лет брошенный на фронт в предыдущую войну, я видел, как умирали люди. Да и не говоря уже о войне и некоторых исключительных событиях моей жизни, я и потом не раз видел близко смерть, потому что на крупных строительных работах в слаборазвитой стране всегда обильный урожай несчастных случаев. Но тут было совсем другое и гораздо более страшное. Когда погибли Маракита и наш мальчик, я в течение многих дней не помнил ничего – только те последние слепящие четверть секунды, когда я уже знал, что произойдет нечто ужасное, и клял себя за преступное безрассудство. Потом я сразу уехал, и меня снова завертела жизнь. Мир больше не был, да и не мог быть тем прежним миром, в котором я, счастливый безумец, мчался со скоростью семидесяти миль в час. От этого, второго мира, где убивший свое счастье идиот остается жив, а женщина и ребенок превращаются в кровавое месиво, я ничего хорошего не ждал, и все-таки даже здесь мысль о возможности такого подлого удара как-то не приходила в голову. Но сейчас, еще до того, как заговорил Хэмп, я спросил себя, нет ли тут и моей вины, не должен ли был я все это предвидеть.
– Это случилось около половины двенадцатого, – сказал инспектор. – Один человек, который возвращался домой, видел и слышал, как машина свалилась в воду, и сообщил нам. Она была одна в машине и не могла выбраться.
– А из чего видно, что она пыталась? – спросил я.
– Доказательств нет, но… Вы предполагаете самоубийство?
– Нет, я даже уверен, что это не самоубийство. Никому не придет в голову кончать с собой таким образом. Кроме того, она совсем не думала о самоубийстве. Мы с нею долго беседовали сегодня вечером в «Трефовой даме»… Что делала здесь доктор Бауэрнштерн?
– Она задержалась в больнице, и я застал ее там и привез, – пояснил инспектор. – Но, конечно, ничего уже нельзя было сделать… Наш полицейский врач заболел, лежит с температурой… А доктор Бауэрнштерн уже уехала?
– Нет, стоит там, за дверью, и сама похожа на мертвеца.
– Спасибо, – произнес голос, который я в первый момент не узнал. – Я здесь, как видите, и готова отвечать на все ваши вопросы. Конечно, если инспектор Хэмп уполномочит вас допрашивать меня.
Инспектор, естественно, мог заметить, – да и кто бы этого не заметил? – что я ей неприятен. Он знал также, что у нее позади длинный утомительный день и что она взвинчена до крайности, и не хотел входить ни в какие объяснения. Я не осуждал его за то, что он промолчал.
Она подошла ближе и села на опрокинутый ящик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30