– И у меня для вас плохая новость, Хамфри. Сейчас сюда придет еще один человек, и, к сожалению, вам надо будет уйти одновременно с ним.
– Ах, черт!… – выругался я в притворном отчаянии. – Но послушайте, Диана…
– Ничего не поделаешь, – сказала она все тем же ласково-интимным тоном. – Но впереди еще много вечеров… Конечно, если мы останемся друзьями…
– Друзьями! – Надеюсь, что мой взгляд и голос были полны упрека. Затем я пустил в ход немного страсти, хриплый голос и все прочее, что полагается в таких случаях. – О господи! Вы не знаете, что вы со мной делаете, Диана!
– В самом деле? А может быть, и знаю.
Может быть, она и знала. А может быть, и нет.
Я обнял ее и стал целовать; она отвечала совершенно так же, как вчера, – умело, но бесстрастно. Я чувствовал себя учеником, которому дает урок первоклассная инструкторша.
Наконец мы оторвались друг от друга; я налил себе еще бренди, и Диана тоже немного выпила.
– Я буду с вами откровенна, – сказала она. – А если уж я откровенна, то до конца. В последнее время я мало целовалась с мужчинами, а я это люблю. Конечно, с подходящими…
– Я подходящий, Диана, – засмеялся я.
– Думаю, что в некоторых отношениях подходящий… или могли бы им стать. – Она пристально посмотрела на меня. Я заметил – уже не впервые, – какие у нее ясные бледно-голубые глаза и какой холодный, немигающий взгляд. В этих глазах я не видел ни искры нежности – ее никогда не было и быть не могло, – а без нежности, и без ребячества, и без любви все то, что происходит между мужчиной и женщиной, – только грязь и борьба. – Но я в трудном положении, мой друг, – продолжала Диана. – Те немногие мужчины, которых я знаю и которым доверяю, в любовники не годятся. Мужчины же другого сорта не таковы, чтобы я могла им верить. А я возьму в любовники только того, кому верю. Нет, не в обычном женском смысле… я совсем не о том…
– Знаю, что не о том, Диана. Вы ведь не обычная женщина. Но о чем же? Я заранее согласен на любые условия.
– Мне нужен человек, который будет делиться со мной всем, – сказала она холодно. – Если я буду задавать ему вопросы, я хочу, чтобы он отвечал на них, не отговариваясь даже военной тайной. И, разумеется, чтобы он отвечал только на мои вопросы и был очень осторожен. Мне показалось, что вы именно такой человек, Хамфри.
– И вы не ошиблись. Испытайте меня! – сказал я пылко.
– Такому человеку я могу верить, – продолжала она, будто не слыша. – И для него я сделаю все, если буду убеждена, что и он все сделает для меня.
Чтобы двинуть дело вперед, я сгреб ее в объятия. Она не сопротивлялась, но и не отвечала на мои ласки.
– Ради всего святого, довольно слов! Испытайте же меня! Ведь так можно человека с ума свести! Если вас волнует что-то, связанное с войной, то мое отношение к этой войне вам известно. Ну, поцелуйте меня еще разок и скажите, что вы хотите знать.
Она послушно поцеловала меня, но тут внизу зажужжал звонок.
– Это он, – сказала Диана, высвобождаясь. – Жаль, что не вовремя, но мне он очень нужен. И если вы докажете, что я могу вам верить… тогда у нас будут и другие вечера… – Она вышла.
Когда она объявила, что ожидает еще кого-то, я стал гадать про себя, кто бы это мог быть. Держал пари сам с собой – и позорно проиграл. Ибо меньше всего я ожидал увидеть мистера Периго. А между тем это оказался именно он, весь расплывшийся в фальшивой фарфоровой улыбке и похожий на маленького аллигатора с разинутой бело-розовой пастью.
– Моя дорогая! – воскликнул он, войдя и увидев меня. – Я удивлен, но очень рад, искренно рад. Право, это для меня полная неожиданность. Хотя, впрочем, не знаю почему, – ведь вы уже не раз высказывали весьма разумные и ободряющие суждения об этой бессмысленной войне, которую мы стараемся выиграть для русских и американцев. Как поживаете, мой милый Нейлэнд? Правда ли, что вы собираетесь делать что-то великое и ответственное у Чартерса?
– Мне предложено явиться на будущей неделе, – ответил я. – Но, разумеется, еще не известно, что из этого выйдет.
– Они вас возьмут, – сказала Диана уверенно. – Но просите не больше восьмисот пятидесяти фунтов в год с возможной прибавкой через полгода.
– Вы слышите? – закричал мистер Периго, осыпая нас искрами, как коварное огненное колесо во время фейерверка. – Вот очаровательная женщина, которая не желает быть только украшением жизни, которая умеет быть полезной в этом нелепом мире и понимает, что жалованье в восемьсот пятьдесят фунтов может быть повышено тем или иным способом.
– Тем или иным, – повторила Диана. Затем, взглядом приглашая меня ответить, сказала спокойно:
– Вот мистер Периго спрашивает, начали у Чартерса выпуск эмберсоновских зенитных орудий или нет?
– А как же! – ответил я, не задумываясь. – Сделали штук десять, но приостановили производство, потому что взяли не те рамы затвора. И, кроме того, рабочие жалуются на вредные испарения.
– Как интересно! – воскликнул мистер Периго. – Но неужели они вам сами все это рассказали?
– Нет. Меня водили по всем цехам, а я имею привычку держать глаза и уши открытыми.
Я был шумно хвастлив, но не переигрывал. И Диана посмотрела на Периго, как бы спрашивая: «Ну что, разве я вам не говорила?»
– Это хорошо, – сказал он и, отвечая на взгляд Дианы, добавил: – Нет надобности объяснять вам, дорогая, что у Чартерса нам нужен только он, и никто другой.
– Безусловно, – спокойно отозвалась Диана. – Но у Чартерса он проработает недолго…
– Если вы имеете в виду Белтон-Смитовский завод, Диана, то я уже совался туда, но они на меня даже не взглянули.
– Это потому, что вы пришли с улицы, – возразила она. – А стоит вам поработать несколько недель у Чартерса, найдется вакансия и у Белтон-Смита, и мы легко устроим вас туда.
– Вы слышите? – прокричал мне мистер Периго и тут же переключился на Диану: – Вы, конечно, правы. Что значит интуиция умной женщины! Ну, а теперь…
Но она остановила его и произнесла резко-повелительным тоном:
– Нет. На сегодня хватит. Мы достаточно высказались. Прежде чем говорить остальное, нужно испытать человека. – Все это, разумеется, предназначалось для мистера Периго, а не для меня, но потом она повернулась ко мне, выжала улыбку и сказала: – Я завтра не выхожу из магазина, но по субботам у нас во второй половине дня почти всегда полно народу, так что зайдите лучше с утра. – И, приняв величественную позу, обратилась к нам обоим: – До чего глупы эти люди! – воскликнула она с несвойственным ей жаром и даже раскраснелась – впервые за время нашего знакомства. – И они рассчитывают сохранить власть! Мир не позволит, чтобы им управляли идиоты. У нас – настоящие вожди, у нас – преданность делу, смелость, у нас – ум. А у них что, у этих жалких кретинов?
Речь эта сильно отдавала театральностью, но Диана искренно верила в то, что говорила. Я замечал, что очень многие ее единомышленники становятся напыщенными и неестественными именно тогда, когда высказывают свои подлинные взгляды и чувства. Все они одинаковы, эти одураченные фюрером люди: где-то в глубине их сознания всегда происходит грандиозное оперное представление с ними и Адольфом в главных ролях. Стоя перед нами с царственным видом, Диана Экстон, вероятно, слышала в своем воображении скрипки и барабаны громадного оркестра.
Мистер Периго посмотрел на меня, я – на него. И пока Диана стояла и слушала воображаемый оркестр, каждый из нас прочел правду в глазах другого. Я вынул сигарету и свою зажигалку особого назначения.
– Не горит, – сказал я, встряхивая ее. – Нет ли у вас огонька?
Он с быстротой молнии достал из кармана точь-в-точь такую же зажигалку.
– Я бы отдал вам свою, – сказал он, поднося ее к моей сигарете, – но это подарок старого приятеля.
– Спасибо, не беспокойтесь. Я завтра же приведу свою в порядок.
Все было ясно, как день. Мы посмотрели на Диану, не совсем очнувшуюся от блаженных грез о господстве нацистских умов над миром, и пожелали ей доброй ночи. Она все еще была настроена на высокий лад, и я порадовался в душе, что не нужно оставаться с нею. Диана вернулась на грешную землю как раз вовремя: мы уже спускались по лестнице. У двери она очень нежно пожала мне руку, и мы с Периго выскользнули на улицу.
Первые минуты мы оба молчали, хотя нам было о чем поговорить. Мы понимали, что, быть может, кто-нибудь бродит тут во мраке, дожидаясь, чтобы мы вышли от Дианы. Поэтому мы добирались до площади молча. Было уже за полночь, и сказать, что город казался спящим, значило бы не воздать должного месту и времени. Город просто-напросто куда-то провалился. Не было никакого Грэтли. Мы ползали в огромной неведомой пещере, и только кружки слабого фосфоресцирующего света освещали нам путь. Когда по площади кряхтя проезжал грузовик, казалось, что он свалился сюда из какого-то другого мира. Снова мне чудилось, что я с завязанными глазами странствую в аду.
– Куда мы пойдем, Нейлэнд? – спросил Периго – голос во мраке, не больше.
– Можем пойти ко мне. Но, если вы не возражаете, я бы хотел заглянуть по дороге в полицейское управление. Инспектору Хэмпу обо мне все известно – он до некоторой степени помогал мне в работе, – и мне надо сказать ему пару слов, а если мы его не застанем, все равно, я позвоню по телефону.
– Обо мне там не знают, – сказал Периго. – Но если и узнают сейчас, пускай. Не имеет значения.
– Никакого, – согласился я и объяснил ему, как убийство Олни столкнуло меня с Хэмпом. Периго ничего не знал об Олни. Пока я рассказывал ему всю историю, мы успели добраться до городской площади, где помещалось полицейское управление, и я стал искать боковую дверь, которая открыта всю ночь. Войдя внутрь, я, к своему удовольствию, убедился, что дежурит сегодня констебль, который не раз видел меня у инспектора. Он сказал, что начальник скоро вернется (насколько я понял, инспектора вызвали на место какого-то происшествия) и что мы можем подождать в комнате рядом с его кабинетом.
Комната, освещенная резким светом двух ламп без абажуров, была пропитана смешанным запахом карболки и застоявшегося табачного дыма. Огонь в камине погас. Мы с Периго сидели на двух маленьких – по крайней мере для полицейского – стульях и зевали. Периго выглядел столетним старцем, а я чувствовал себя семидесятилетним. Он признался, что очень устал.
– С этим проклятым делом столько приходится бегать и болтать, – сказал он, – что к концу дня я совершенно выдыхаюсь. В следующий раз буду разыгрывать немощного, больного старика, чтобы все приходили меня навещать. Только никто, конечно, не придет! Но изображать человека, который постоянно развлекается и развлекает других, без преувеличения, вредно для здоровья. Если так называемые социальные паразиты ведут такую жизнь, им нелегко достается пропитание. К счастью, прежнее занятие научило меня обходительности со всякого рода невыносимыми людьми. Знаете, Нейлэнд, ведь у меня был антикварный магазин.
– Знаю, – усмехнулся я. – Я сразу же навел о вас справки.
– Я просто по собственному желанию ушел на покой. Хотел писать… Потом решил, что должна же и для меня найтись какая-нибудь оборонная работа. И мой племянник, который работает в военной разведке, посоветовал мне заняться борьбой со шпионажем. Должен вам сказать, что, несмотря на множество всяких «но», я все же этим делом увлекаюсь. А с вами как было?
Я вкратце рассказал. Потом спросил, как ему удалось мгновенно убедить Диану Экстон, что он работает на нацистов.
– Вы знаете, какой у них сейчас условный знак?
– Нет. Мне, разумеется, известны некоторые прежние их знаки, – сказал я. – Но я догадывался, что они уже изменены, и это тормозило работу. Правда, на сей раз мне не понадобилось притворяться, что я принадлежу к «посвященным», потому что я разыгрываю недовольного обывателя, канадца, которому, в сущности, наплевать на войну, и поэтому его можно купить или… – Я ухмыльнулся. – Или соблазнить.
– Я действовал приблизительно в том же духе, только соблазнять меня уже вряд ли кому придет в голову, – сказал Периго. – Впрочем, я даже в этом отношении, как вы могли заметить, позаботился о небольшой приманке, на которую очень охотно клюют нацисты. Поверьте, Нейлэнд, никогда я раньше не имел привычки румяниться, жеманно шепелявить, вообще вести себя, как старый педик… Да, так я хотел сказать о знаке. Сегодня утром я был в Лондоне и узнал их новый знак и пароль. Сейчас покажу вам. – Он положил на мое запястье указательный и средний пальцы своей правой руки, растопырив их буквой «V». – Затем вы говорите: «V» означает «Victory» – победа, и не с маленькой буквы, а с большой». Это пароль. Поняли? Тогда второй великий умник кладет указательный палец левой руки поперек этих двух поднятых пальцев, так что «V» превращается в опрокинутое «А», и изрекает: «Прекрасно. Я это запомню». Что вы скажете, а? Боже мой, в каком идиотском мире мы живем! И подумать только, что миллионы жизней зависят от таких вот штучек! Но ничего не поделаешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
– Ах, черт!… – выругался я в притворном отчаянии. – Но послушайте, Диана…
– Ничего не поделаешь, – сказала она все тем же ласково-интимным тоном. – Но впереди еще много вечеров… Конечно, если мы останемся друзьями…
– Друзьями! – Надеюсь, что мой взгляд и голос были полны упрека. Затем я пустил в ход немного страсти, хриплый голос и все прочее, что полагается в таких случаях. – О господи! Вы не знаете, что вы со мной делаете, Диана!
– В самом деле? А может быть, и знаю.
Может быть, она и знала. А может быть, и нет.
Я обнял ее и стал целовать; она отвечала совершенно так же, как вчера, – умело, но бесстрастно. Я чувствовал себя учеником, которому дает урок первоклассная инструкторша.
Наконец мы оторвались друг от друга; я налил себе еще бренди, и Диана тоже немного выпила.
– Я буду с вами откровенна, – сказала она. – А если уж я откровенна, то до конца. В последнее время я мало целовалась с мужчинами, а я это люблю. Конечно, с подходящими…
– Я подходящий, Диана, – засмеялся я.
– Думаю, что в некоторых отношениях подходящий… или могли бы им стать. – Она пристально посмотрела на меня. Я заметил – уже не впервые, – какие у нее ясные бледно-голубые глаза и какой холодный, немигающий взгляд. В этих глазах я не видел ни искры нежности – ее никогда не было и быть не могло, – а без нежности, и без ребячества, и без любви все то, что происходит между мужчиной и женщиной, – только грязь и борьба. – Но я в трудном положении, мой друг, – продолжала Диана. – Те немногие мужчины, которых я знаю и которым доверяю, в любовники не годятся. Мужчины же другого сорта не таковы, чтобы я могла им верить. А я возьму в любовники только того, кому верю. Нет, не в обычном женском смысле… я совсем не о том…
– Знаю, что не о том, Диана. Вы ведь не обычная женщина. Но о чем же? Я заранее согласен на любые условия.
– Мне нужен человек, который будет делиться со мной всем, – сказала она холодно. – Если я буду задавать ему вопросы, я хочу, чтобы он отвечал на них, не отговариваясь даже военной тайной. И, разумеется, чтобы он отвечал только на мои вопросы и был очень осторожен. Мне показалось, что вы именно такой человек, Хамфри.
– И вы не ошиблись. Испытайте меня! – сказал я пылко.
– Такому человеку я могу верить, – продолжала она, будто не слыша. – И для него я сделаю все, если буду убеждена, что и он все сделает для меня.
Чтобы двинуть дело вперед, я сгреб ее в объятия. Она не сопротивлялась, но и не отвечала на мои ласки.
– Ради всего святого, довольно слов! Испытайте же меня! Ведь так можно человека с ума свести! Если вас волнует что-то, связанное с войной, то мое отношение к этой войне вам известно. Ну, поцелуйте меня еще разок и скажите, что вы хотите знать.
Она послушно поцеловала меня, но тут внизу зажужжал звонок.
– Это он, – сказала Диана, высвобождаясь. – Жаль, что не вовремя, но мне он очень нужен. И если вы докажете, что я могу вам верить… тогда у нас будут и другие вечера… – Она вышла.
Когда она объявила, что ожидает еще кого-то, я стал гадать про себя, кто бы это мог быть. Держал пари сам с собой – и позорно проиграл. Ибо меньше всего я ожидал увидеть мистера Периго. А между тем это оказался именно он, весь расплывшийся в фальшивой фарфоровой улыбке и похожий на маленького аллигатора с разинутой бело-розовой пастью.
– Моя дорогая! – воскликнул он, войдя и увидев меня. – Я удивлен, но очень рад, искренно рад. Право, это для меня полная неожиданность. Хотя, впрочем, не знаю почему, – ведь вы уже не раз высказывали весьма разумные и ободряющие суждения об этой бессмысленной войне, которую мы стараемся выиграть для русских и американцев. Как поживаете, мой милый Нейлэнд? Правда ли, что вы собираетесь делать что-то великое и ответственное у Чартерса?
– Мне предложено явиться на будущей неделе, – ответил я. – Но, разумеется, еще не известно, что из этого выйдет.
– Они вас возьмут, – сказала Диана уверенно. – Но просите не больше восьмисот пятидесяти фунтов в год с возможной прибавкой через полгода.
– Вы слышите? – закричал мистер Периго, осыпая нас искрами, как коварное огненное колесо во время фейерверка. – Вот очаровательная женщина, которая не желает быть только украшением жизни, которая умеет быть полезной в этом нелепом мире и понимает, что жалованье в восемьсот пятьдесят фунтов может быть повышено тем или иным способом.
– Тем или иным, – повторила Диана. Затем, взглядом приглашая меня ответить, сказала спокойно:
– Вот мистер Периго спрашивает, начали у Чартерса выпуск эмберсоновских зенитных орудий или нет?
– А как же! – ответил я, не задумываясь. – Сделали штук десять, но приостановили производство, потому что взяли не те рамы затвора. И, кроме того, рабочие жалуются на вредные испарения.
– Как интересно! – воскликнул мистер Периго. – Но неужели они вам сами все это рассказали?
– Нет. Меня водили по всем цехам, а я имею привычку держать глаза и уши открытыми.
Я был шумно хвастлив, но не переигрывал. И Диана посмотрела на Периго, как бы спрашивая: «Ну что, разве я вам не говорила?»
– Это хорошо, – сказал он и, отвечая на взгляд Дианы, добавил: – Нет надобности объяснять вам, дорогая, что у Чартерса нам нужен только он, и никто другой.
– Безусловно, – спокойно отозвалась Диана. – Но у Чартерса он проработает недолго…
– Если вы имеете в виду Белтон-Смитовский завод, Диана, то я уже совался туда, но они на меня даже не взглянули.
– Это потому, что вы пришли с улицы, – возразила она. – А стоит вам поработать несколько недель у Чартерса, найдется вакансия и у Белтон-Смита, и мы легко устроим вас туда.
– Вы слышите? – прокричал мне мистер Периго и тут же переключился на Диану: – Вы, конечно, правы. Что значит интуиция умной женщины! Ну, а теперь…
Но она остановила его и произнесла резко-повелительным тоном:
– Нет. На сегодня хватит. Мы достаточно высказались. Прежде чем говорить остальное, нужно испытать человека. – Все это, разумеется, предназначалось для мистера Периго, а не для меня, но потом она повернулась ко мне, выжала улыбку и сказала: – Я завтра не выхожу из магазина, но по субботам у нас во второй половине дня почти всегда полно народу, так что зайдите лучше с утра. – И, приняв величественную позу, обратилась к нам обоим: – До чего глупы эти люди! – воскликнула она с несвойственным ей жаром и даже раскраснелась – впервые за время нашего знакомства. – И они рассчитывают сохранить власть! Мир не позволит, чтобы им управляли идиоты. У нас – настоящие вожди, у нас – преданность делу, смелость, у нас – ум. А у них что, у этих жалких кретинов?
Речь эта сильно отдавала театральностью, но Диана искренно верила в то, что говорила. Я замечал, что очень многие ее единомышленники становятся напыщенными и неестественными именно тогда, когда высказывают свои подлинные взгляды и чувства. Все они одинаковы, эти одураченные фюрером люди: где-то в глубине их сознания всегда происходит грандиозное оперное представление с ними и Адольфом в главных ролях. Стоя перед нами с царственным видом, Диана Экстон, вероятно, слышала в своем воображении скрипки и барабаны громадного оркестра.
Мистер Периго посмотрел на меня, я – на него. И пока Диана стояла и слушала воображаемый оркестр, каждый из нас прочел правду в глазах другого. Я вынул сигарету и свою зажигалку особого назначения.
– Не горит, – сказал я, встряхивая ее. – Нет ли у вас огонька?
Он с быстротой молнии достал из кармана точь-в-точь такую же зажигалку.
– Я бы отдал вам свою, – сказал он, поднося ее к моей сигарете, – но это подарок старого приятеля.
– Спасибо, не беспокойтесь. Я завтра же приведу свою в порядок.
Все было ясно, как день. Мы посмотрели на Диану, не совсем очнувшуюся от блаженных грез о господстве нацистских умов над миром, и пожелали ей доброй ночи. Она все еще была настроена на высокий лад, и я порадовался в душе, что не нужно оставаться с нею. Диана вернулась на грешную землю как раз вовремя: мы уже спускались по лестнице. У двери она очень нежно пожала мне руку, и мы с Периго выскользнули на улицу.
Первые минуты мы оба молчали, хотя нам было о чем поговорить. Мы понимали, что, быть может, кто-нибудь бродит тут во мраке, дожидаясь, чтобы мы вышли от Дианы. Поэтому мы добирались до площади молча. Было уже за полночь, и сказать, что город казался спящим, значило бы не воздать должного месту и времени. Город просто-напросто куда-то провалился. Не было никакого Грэтли. Мы ползали в огромной неведомой пещере, и только кружки слабого фосфоресцирующего света освещали нам путь. Когда по площади кряхтя проезжал грузовик, казалось, что он свалился сюда из какого-то другого мира. Снова мне чудилось, что я с завязанными глазами странствую в аду.
– Куда мы пойдем, Нейлэнд? – спросил Периго – голос во мраке, не больше.
– Можем пойти ко мне. Но, если вы не возражаете, я бы хотел заглянуть по дороге в полицейское управление. Инспектору Хэмпу обо мне все известно – он до некоторой степени помогал мне в работе, – и мне надо сказать ему пару слов, а если мы его не застанем, все равно, я позвоню по телефону.
– Обо мне там не знают, – сказал Периго. – Но если и узнают сейчас, пускай. Не имеет значения.
– Никакого, – согласился я и объяснил ему, как убийство Олни столкнуло меня с Хэмпом. Периго ничего не знал об Олни. Пока я рассказывал ему всю историю, мы успели добраться до городской площади, где помещалось полицейское управление, и я стал искать боковую дверь, которая открыта всю ночь. Войдя внутрь, я, к своему удовольствию, убедился, что дежурит сегодня констебль, который не раз видел меня у инспектора. Он сказал, что начальник скоро вернется (насколько я понял, инспектора вызвали на место какого-то происшествия) и что мы можем подождать в комнате рядом с его кабинетом.
Комната, освещенная резким светом двух ламп без абажуров, была пропитана смешанным запахом карболки и застоявшегося табачного дыма. Огонь в камине погас. Мы с Периго сидели на двух маленьких – по крайней мере для полицейского – стульях и зевали. Периго выглядел столетним старцем, а я чувствовал себя семидесятилетним. Он признался, что очень устал.
– С этим проклятым делом столько приходится бегать и болтать, – сказал он, – что к концу дня я совершенно выдыхаюсь. В следующий раз буду разыгрывать немощного, больного старика, чтобы все приходили меня навещать. Только никто, конечно, не придет! Но изображать человека, который постоянно развлекается и развлекает других, без преувеличения, вредно для здоровья. Если так называемые социальные паразиты ведут такую жизнь, им нелегко достается пропитание. К счастью, прежнее занятие научило меня обходительности со всякого рода невыносимыми людьми. Знаете, Нейлэнд, ведь у меня был антикварный магазин.
– Знаю, – усмехнулся я. – Я сразу же навел о вас справки.
– Я просто по собственному желанию ушел на покой. Хотел писать… Потом решил, что должна же и для меня найтись какая-нибудь оборонная работа. И мой племянник, который работает в военной разведке, посоветовал мне заняться борьбой со шпионажем. Должен вам сказать, что, несмотря на множество всяких «но», я все же этим делом увлекаюсь. А с вами как было?
Я вкратце рассказал. Потом спросил, как ему удалось мгновенно убедить Диану Экстон, что он работает на нацистов.
– Вы знаете, какой у них сейчас условный знак?
– Нет. Мне, разумеется, известны некоторые прежние их знаки, – сказал я. – Но я догадывался, что они уже изменены, и это тормозило работу. Правда, на сей раз мне не понадобилось притворяться, что я принадлежу к «посвященным», потому что я разыгрываю недовольного обывателя, канадца, которому, в сущности, наплевать на войну, и поэтому его можно купить или… – Я ухмыльнулся. – Или соблазнить.
– Я действовал приблизительно в том же духе, только соблазнять меня уже вряд ли кому придет в голову, – сказал Периго. – Впрочем, я даже в этом отношении, как вы могли заметить, позаботился о небольшой приманке, на которую очень охотно клюют нацисты. Поверьте, Нейлэнд, никогда я раньше не имел привычки румяниться, жеманно шепелявить, вообще вести себя, как старый педик… Да, так я хотел сказать о знаке. Сегодня утром я был в Лондоне и узнал их новый знак и пароль. Сейчас покажу вам. – Он положил на мое запястье указательный и средний пальцы своей правой руки, растопырив их буквой «V». – Затем вы говорите: «V» означает «Victory» – победа, и не с маленькой буквы, а с большой». Это пароль. Поняли? Тогда второй великий умник кладет указательный палец левой руки поперек этих двух поднятых пальцев, так что «V» превращается в опрокинутое «А», и изрекает: «Прекрасно. Я это запомню». Что вы скажете, а? Боже мой, в каком идиотском мире мы живем! И подумать только, что миллионы жизней зависят от таких вот штучек! Но ничего не поделаешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30