- Распустил слух, что его товар
многого стоит. Вы подпоили добросердечного Флатуна и
вырвали из его уст опрометчивое обещание. Ночью ты вынес
золу, измазав предварительно морды верблюдов так, чтобы
казалось, будто животные ели пепел. Тем самым вы сумели
завладеть табуном и белой верблюдицей, цена же оной
превосходит всякое разумение. И гнусные ваши замыслы
увенчались бы успехом, ибо поклявшись Митрой при свидетелях
обязан держать слово, но справедливость, как утверждают
мудрецы, всегда торжествует, и все тайное становится явным.
У меня есть свидетель, обвиняющий тебя, варвар, в гнусном
обмане!
Светлейший лопнул в ладоши, и в зал, беспрерывно
кланяясь, вошел один из стражников, игравших с Ловкачом в
кости. За ним с довольной рожей следовал Выбей Зуб.
- Хабиш, - манул в сторону свидетеля Эдарт, - служит под
началом доблестного Аббаса. Он все видел.
Хабиш пал ниц и поклялся Митрой, что говорит чистую
правду, после чего довольно связно изложил ночные события
на постоялом дворе Флатуна. Конан мысленно обругал себя
ослом: надо было заглянуть в ту бочку и оторвать ублюдку
голову! Чтобы он еще раз пустился на хитрые уловки! Куда
безопасней грабить, не оставляя живых свидетелей.
- Как видишь, выбор у тебя не богат, - заключил судебное
разбирательство светлейший, - либо позорная казнь, либо
верная служба. Ты можешь кровью искупить свою вину,
северянин.
Конан взглянул на гнусную физиономию ухмыляющегося
Аббаса, и кровь ударила ему в голову.
- Я не стану плясать под твою дудку! - крикнул он, в
бессильной ярости стараясь разорвать оковы. - Уж скорее на
шадизарском привозе и вправду станут торговать золой, чем
киммериец добровольно подставит свое плечо под рабское
клеймо!
- Клянусь Митрой, - насмешливо сказал Эдарт, - если
таковое чудо произойдет: я, пожалуй, отпущу тебя и даже
разрешу тебе и твоему дружку две луны беспрепятственно
обделывать в Шадизаре свои делишки!
Окружавшие вельможу разодетые лизоблюды подобострастно
захихикали, а Выбей Зуб забулькал горлом и согнулся пополам,
сотрясаясь своим жирным телом.
- Решай незамедлительно, - повысил голос Эдарт, - кол
или казарма! Что там за шум?
Сквозь распахнутые настежь окна, выходившие на рыночную
площадь, долетели какие-то крики. Выбей Зуб услужливо
затрусил к окну и высунул наружу голову. Когда он вернулся,
его нижняя челюсть покоилась чуть ли не на брюхе, а вся
физиономия являла такое изумление, словно он увидел посреди
торга танцующего слона или замбабвийского крокодила,
разгуливающего на задних лапах.
- Верблюды, - пролепетал десятник, едва удерживая на
ставших ватными ногах свое грузное тело, - целый караван...
Купцы... они продают... они...
- Да говори же! - рявкнул Эдарт.
- Золу! О боги, они привезли в Шадизар золу!
Начальник городской стражи сорвался со своего кресла и,
забыв всю причитающуюся его сану степенность, бросился к
окнам. Следом устремилась челядь, телохранители и
невольницы. Только Выбей Зуб остался сидеть на полу там, где
подкосились его ноги.
Вернулся Эдарт уже не столь торопливо, подошел вплотную
к пленнику и спросил севшим голосом, в котором не было
ничего, кроме изумления:
- Ты знал об этом, поганец?
- Клянусь Кромом, нет, - отвечал варвар, не в силах еще
поверить, что Ловкач каким-то неведомым образом догадался,
как вызволить его из беды. - Но ты поклялся Митрой,
светлейший, поклялся при свидетелях...
Вельможа удалился на свое возвышение и воссел, пребывая
в крайней задумчивости. Он поклялся Всевидящим, слов нет,
но кто о том ведает? Прикажи он, и все, кто слышал, будто
немы, как рыбы. Никто никогда не узнает, как сгинул молодой
варвар, вот уже долгое время смущавший покой честных
шадизарцев. Его долг - охранять их собственность и блюсти
законы. И все же...
И все же не все законы писаны на земле. Эдарт о сем
ведал и не раз видел тому подтверждение. Он сдержит свое
слово, но только свое. Кто помешает иному человеку, не
обремененному ни клятвой, ни положением, свершить
возмездие? Пока киммериец слаб после пыток, пока опьянен
нежданной свободой.
- Снимите с него оковы, - приказал вельможа.
Когда варвар, растирая затекшие руки, уже направлялся к
выходу, он не удержался и спросил:
- Ты не хочешь поблагодарить меня, северянин?
- Нет, - отвечал Конан, - ты только исполнил то, что
обещал именем Митры. Да и что тебе благодарность "поганца"?
Я припомню твои слова, светлейший, а ты не забудь: что
отдал мне Шадизар на две луны.
Когда варвар вышел, глава стражи подозвал очухавшегося
Аббаса и отдал короткий приказ. Десятник хищно осклабился и
выскользнул за украшенную богатым орнаментом дверь залы.

* * *

Размахивая полупустым кувшином с вином, одолженным в
духане Тааз-аки, Конан брел по узкой улочке Пустыньки. Ноги
его заплетались, он шатался так, что стукался о стены
домов, из которых за его спиной высовывались испуганные
лица обитателей. Узнав киммерийца, да еще пьяного вдрызг,
обитатели поспешно захлопывали двери и задвигали засовы, а
иные и ставнями прикрывались - от греха подальше.
Когда фигура варвара скрылась за углом, на улице словно
из-под земли возникли трое в черных плащах с капюшонами,
закрывающими лица.
- Там тупик, - сказал один из людей, отличавшийся от
своих спутников грузным телосложением и уверенностью
движений, - попалась птичка!
Все трое устремились и свернули за угол.
Там, действительно, был тупик, грязный, заваленный
мусором. Но рассмотреть толком сей унылый закоулок
Пустыньки двое не успели: человек, притаившийся возле
стены, сделал два молниеносных выпада, и его нож дважды
напился крови.
Третьему преследователю нападавший железной рукой сдавил
горло. Тот забился и захрипел, капюшон упал, открыв толстое
посиневшее лицо с выпученными глазами.
- Что Аббас, пора тебе нергалье отродье на вкус
попробовать, - сказал его противник, - дождешься на Серых
Равнинах, привет передавай.
Десятник так и не понял, откуда у Конана взялся нож. Он
следил за киммерийцем от самого дворца и уверен был, что
после ночи в подвале тот едва переставляет ноги, а когда
варвар хлебнул вина, Выбей Зуб и вовсе решил, что справится
с ним без особых хлопот.
Сейчас он понял, как жестоко ошибся: рука, сжимавшая его
горло, была словно из стали, а синие глаза смотрели ему в
лицо с холодной ненавистью. Он почти безучастно, словно
убивали кого-то другого, смотрел, как острая сталь,
поворачивается, входит ему в живот, и поднимается лезвие,
вспарывая плоть, и наливается алым ткань рубахи... Потом в
глазах вспыхнули огненные круги, и мир померк для него
навсегда.
Отшвырнув безжизненное тело, Конан перешагнул через
поверженного врага и направился сквозь лабиринт улочек к
лачуге Шелама. Он не был уверен, что застанет его там, но Ши
сидел за свои убогим столом, двигая по выщербленным доскам
золотые монеты.
- Деньги считаем? - сказал киммериец, входя через низкую
дверь.
Ловкач вскочил, радостно всплеснул ручонками и полез
обниматься. Конан толкнул приятеля на лавку и уселся сам.
- Друг, - зачастил Ши, ерзая тощим задом, - а я слышал,
упрятали тебя собаки эдартовы, в подвалы упрятали и Выбей
Зуба напустили... Сам он и хвастал в казарме, а стражники по
всему городу разболтали. Как же ты вырвался из лап
аббасовых?
- Так и вырвался, - сказал варвар, - Аббас же лапы
откинул. Ты лучше скажи, что сталось с нашими верблюдами?
- Какими верблюдами? - Ши наморщил узкий свой лобик,
силясь вспомнить. - Ах, верблюдами! Продал я их, киммериец,
как есть продал. Барыш вот как раз делил поровну - а ну,
думаю, вернется тигр моего сердца, надо его долю
припрятать. Только трудная задача вышла: двести тридцать и
еще пять золотых никак пополам не делятся.
- Что-о?! - взревел Конан. - Двести тридцать пять монет
за табун верблюдов? Удавлю, крыса! Куда остальные спрятал?
Ловкач привычно нырнул под стол, откуда и пропищал
обиженно:
- Почему двести тридцать пять? Я кольцо Флатуна загнал,
нам от кривого Дамара еще пятьсот причитается.
Конан знал кривого Дамара, скупщика краденого, который
был кое-чем обязан киммерийцу и на обман вряд ли решился
бы. Поэтому варвар милостиво разрешил Шеламу выбраться
из-под стола и велел поведать, что случилось с ним после
того, как они расстались у колодца на аренджунской дороге.
И Ши поведал, что гнал верблюдов во весь дух, и все
было бы хорошо, если бы белая потаскуха не увела половину
стада куда-то в одной ей ведомые края, не желая, очевидно,
делить первенство с вожаком, которого подгонял Ловкач.
Сказывают, белые верблюдицы только в Вендии случаются, так
она не иначе туда и подалась, чтоб ноги ее отсохли...
- Да, - сказал Конан, склоняясь к тому, что Ши навряд
ли станет ему врать, побоится, - убежал твой дом
аренджунский вместе с женами и наложницами. Но остальных-то
ты продал?
Ловкач подтвердил, что остальных продал, и не
где-нибудь, а в Усмерасе.
- Пораскинул я умишком своим, что стражи Эдарта нас в
Аренджуне искать станут, ну и решил податься в Усмерас. Там
меня с почетом приняли, суфеем величали. Много я им чего
наболтал про то, как золой в Шадизаре торговать выгодно и
еще чего-то... Забыл наутро.
- Еще бы, - проворчал Конан, - третий день кончился.
- Что болтал, забыл, а о деле нашем помнил, - продолжал
Ши важно. - Загнал им верблюдов по-дешевке, а что было
делать? Народ там прижимистый, да и чудной малость. Пришли
ко мне старейшины ихние и вопрошают: палить им свои дома
или не палить?
- Что-что? - удивленно переспросил киммериец.
- Ну, они решили, что раз в Шадизаре за один воз золы
можно табун верблюдов поиметь, то уж, спалив весь Усмерас,
они потом себе золотые хоромы отгрохают.
- Так значит, эти дурни торгуют сейчас золой на рынке? -
хмыкнул варвар.
- Они. А я так мыслю: нарушили усмеранцы древний
запрет, тронули пепелище, теперь и поплатятся.
Ловкач взял со стола монету, потер о подол своего
рубища и, поднеся к самому носу, принялся внимательно
разглядывать.
- Ладно, - сказал Конан, - твое хитроумие - моя удача.
Подарок дива, коим ты столь опрометчиво воспользовался,
загнал меня под плеть, но он же и вызволил меня, да еще с
немалой выгодой. Знай же, крыса, что светлейший Эдарт
поклялся Митрой не трогать нас целых две луны, а за это
время можно с лихвой наверстать упущенное. Думаю, начальник
стражи сдержит слово - смерть Аббаса послужит ему
предупреждением. А если и нет, мы все равно славно
погуляем: деньги есть и на доброе оружие, и на выпивку, и
на приличное платье - чтоб в лучшие кабаки пускали...
Кстати, куда ты подевал свой богатый наряд?
- Я отдал его нищему, - сказал Шелам, продолжая изучать
деньги.
- Ну так и есть, - воскликнул варвар, - кончился твой
ум, как есть кончился!
- А вот и нет, - вскочил вдруг Ловкач, - слушай-ка!
Он встал в позу, отвел в сторону руку с монетой и
прочел:
Прославлен будь в веках,
о тигр моей души,
И не забывай, что... мн-э-э...
лучший твой друг -
это Ловкач Ши!
Потом застыл с разинутым ртом, провел ладонью по губам
и воскликнул:
- Не понял! Что это я тут болтаю, а, Конан?
И тогда киммериец, откинув свою черноволосую буйную
голову, расхохотался во все горло.


1 2 3 4 5 6 7 8 9