- Неприятности?
- Да. Только что умер один мой приятель. Думаю, лучше, если ты будешь
знать об этом.
Я протянул ей чашку кофе.
Она кивнула. На сегодняшний вечер у нас было назначено свидание, и
это меняет его характер. Понимая это, она меня чуть прощупала.
- Господи! - ахнула она, отшатнувшись. - КАк... как ужасно! Мне очень
жаль, Джил. Свидание отменяется, так?
- Если только ты не захочешь присоединиться ко мне в поминании.
Она энергично затрясла головой.
- Я ведь с ним не знакома. Это было бы неуместно. К тому же ты будешь
барахтаться в своих личных воспоминаниях, Джил. И многие из них будут
глубоко личными. Я тебя буду стеснять, ты ведь будешь чувствовать, что я
читаю твои мысли. Вот если бы Хомер Чандрасекар был здесь, тогда другое
дело.
- Жаль, что его здесь нет. Но он закатил бы свои собственные поминки.
Может быть, с некоторыми из подруг Оуэна, окажись они здесь.
- Ты знаешь, что я чувствую? - спросила она.
- То же, что и я.
- Я хотела бы тебе помочь.
- Ты мне всегда помогаешь. - Я поглядел на часы. - Твой перерыв на
кофе почти кончился.
Она ущипнула меня за ухо и вернулась в свою звуконепроницаемую
комнату.
Она всегда помогает. Ей даже не нужно ничего говорить. Достаточно
знать, что Джули читает мои мысли, что кто-то понимает... Этого
достаточно.
Я начал свои торжественные поминки в одиночку в три часа дня.
Торжественные поминки - недавний обычай, не скованный формальностями.
Длительность попойки может быть какая угодно. Не провозглашается никаких
особых тостов. Принимающие участие в тризне должны быть близкими друзьями
покойного, но число участников не устанавливается.
Начал я в "Луане", где журчит вода и все залито холодным голубым
светом. Снаружи было 15.30, внутри же - вечер на гавайских островах
столетней давности. Я занял столик в углу и заказал фирменного грога.
Пивная уже почти заполнилась. Грог был холодный, темный, с высокой
градусностью. Торчала соломинка, воткнутая в конический кусочек льда.
На поминках по Кубсу Форсайту четыре года тому назад, темной
церерской ночью, нас было трое. Замечательная компания: Оуэн, я и вдова
нашего третьего члена экипажа. Гвен Форсайт упрекала нас в гибели своего
мужа. Я только что вышел из больницы, моя правая рука заканчивалась сразу
у плеча и я обвинял в этом и Кубса, и Оуэна, и самого себя. Вряд ли можно
было подобрать худшую троицу и вечер лучше, чем тот.
Но обычай есть обычай и собрались мы на поминки. Потом, так же, как и
сейчас, я стал копаться в своей душе, бередя рану, вызванную гибелью
компаньона и доброго товарища. Я совершенно замкнулся в себе.
Джилберт Гамильтон. Сын плоскоземельцев, появившийся на свет в апреле
2093 года в Топеке, штат Канзас. Родился с двумя руками и без признаков
выдающихся способностей.
Плоскоземелец - это придуманное поясовиками название, относящееся к
землянам; в особенности, никогда не бывавшим в космосе. Я не уверен даже,
смотрели ли мои родители вообще когда-либо на звезды. Они управляли
третьей по величине фермой в Канзасе - десятью квадратными милями пахоты
между двумя широкими полосами города, идущими вдоль двух автострад. Мы
были горожанами, как и все плоскоземельцы, но когда перенаселение вконец
надоедало мне и моим братьям, у нас были хотя бы две обширные полосы
земли, на которых можно найти уединение. Игровая площадка в десять
квадратных миль, где нас ничто не стесняло, кроме растений и
механизмов-автоматов.
Мы честно смотрели на звезды, мои братья и я. Из города звезд не
увидишь - их заслоняют огни. Даже в поле звезд не было видно близ
освещенного горизонта. Но прямо над головой они были - темное небо,
усеянное яркими точками; иногда с плоской белой луной.
Двадцати лет я отказался от гражданства ООН, чтобы стать поясовиком.
Я мечтал о звездах, а правительство Пояса владело почти всем в Солнечной
системе. В обломках скал таились сказочные богатства, богатства,
принадлежащие разбросанной цивилизации нескольких сот тысяч поясовиков.
И я тоже хотел получить свою долю.
Это было нелегко. Право иметь лицензию на одиночный корабль можно
было получить только через десять лет. А пока что мне приходилось работать
на других и учиться избегать ошибок, которые могли бы оказаться для меня
гибельными. Половина плоскоземельцев, отправившихся в Пояс Астероидов,
погибают в космосе, не успев заработать себе лицензии.
Я добывал олово на Меркурии и экзотические соединения в атмосферы
Юпитера. Я буксировал лед из колец Сатурна и ртуть с Ганимеда. Однажды наш
пилот совершил ошибку, причалив к неизвестной скале и нас унесло чертовски
далеко от базы. тогда с нами был Кубс Форсайт. Ему удалось смонтировать
связной лазер и направить его на Икар, чтобы нам прислали подмогу. В
другой раз механик, ведущий на нашем корабле профилактические работы,
позабыл сменить поглотитель и мы все опьянели от алкоголя, начавшего
вырабатываться в атмосфере корабля, которой мы дышали. Трое из нас спустя
шесть месяцев изловили этого механика. По слухам, он остался в живых.
Большей частью я бывал в составе экипажа из трех человек. Члены
команды постоянно менялись. Когда Оуэн Джеймисон присоединился к нам, он
сменил космонавта, заработавшего наконец-то себе лицензию на право
владения одноместным кораблем, которому не терпелось начать охоту за
скалами для себя лично. Он оказался слишком нетерпелив. Впоследствии я
узнал, что он совершил лишь один полный рейс (туда и обратно) и половину
другого.
Оуэн был примерно моего возраста, но более опытен. Он был поясовик и
по месту рождения, и по воспитанию. Его голубые глаза и светлый хохолок,
как у какаду, резко выделялись на фоне характерного поясного загара. он
всегда был чуть полноват, но в невесомости казалось, что у него появляются
крылья. Я взялся подражать его манере передвижения, чем очень потешал
Кубса.
Свою ошибку я сделал не раньше, чем мне исполнилось двадцать шесть
лет.
Мы выводили скалу на новую орбиту с помощью бомб. Работали по
контракту. Технология этой операции восходит к временам заселения Пояса
Астероидов и такой способ транспортировки до сих пор быстрей и дешевле,
чем использование корабельного привода. Мы применяли обычные бомбы
промышленного производства, компактные и не загрязняющие среду
радиоактивными отходами. Устанавливали их так, чтобы каждый следующий
взрыв углублял кратер и создавал канал, направляющий реактивную силу
дальнейших взрывов.
Мы произвели уже четыре взрыва, а когда произошел пятый, мы
находились неподалеку, по другую сторону скалы.
От этого взрыва скала раскололась.
Бомбу устанавливал Кубс. Определенная часть вины за ошибку ложилась и
на меня, ибо каждый из нас троих должен был интуитивно чувствовать, когда
надо убираться подобру-поздорову. Вместо этого мы вели наблюдение,
чертыхаясь, когда драгоценная, содержащая кислород скала превращалась в не
имеющие никакой ценности обломки. Мы зачарованно следили, как из этих
осколков постепенно образуется облако... и пока мы так любовались, один
быстролетящий камешек нас догнал. Двигавшийся слишком медленно, чтобы
испариться при ударе, он тем не менее рассек тройной корпус из закаленной
стали, полоснул меня по руке и пригвоздил Кубса Форсайта к стене, пробив
ему грудь в области сердца.
Вошла пара нудистов. Они стояли, помаргивая, на середине кабинета,
пока их глаза не привыкли к голубым сумеркам, а потом с радостными криками
присоединились к группе своих товарищей, расположившихся за двумя
столиками. Краешком сознания я наблюдал за ними и подслушивал, размышляя
над тем, чем отличаются нудисты-плоскоземельцы от своих
собратьев-поясовиков. Здешние нудисты все походили друг на друга. У них
были могучие мускулы, на теле не было интересных шрамов, у них всех
хранились кредитные карточки в сумочках через плечо и все они одинаково
брили тело.
...Для нудизма всегда есть немало оснований. У большинства из нас.
Это естественная реакция на скафандры, заполненные дыхательной смесью,
которые мы не снимаем ни днем, ни ночью, копошась среди скал. Помести
поясовика в общество, где все одеты в рубахи с рукавами, и нормальный
поясовик презрительно улыбнется при виде столь ужасного одеяния. Но это
вызывается лишь соображениями удобства. Предоставьте ему достаточную
причину, и поясовик влезет в штаны и рубаху так же быстро, как и любой
другой.
Но только не Оуэн. После того, как он обзавелся шрамом от метеорита,
я никогда больше не видел его одетым в рубаху - не только в куполах на
Церере, но и всюду, где только есть годный для дыхания воздух. Ему просто
необходимо было демонстрировать везде этот свой шрам.
Мной овладело холодное, синее настроение и я стал вспоминать...
...Оуэн Джеймисон примостился на уголке моей больничной койки и
рассказывает о нашем обратном путешествии. Я ничего не запомнил с того
момента, как осколок полоснул меня по руке.
Я должен был истечь кровью в считанные секунды, но Оуэн не дал мне
такой возможности. Рана была рваная и Оуэн аккуратно подравнял края у
самого плеча одним взмахом связного лазера. Потом он натуго завязал
обрубок руки пластырем из фибергласового покрывала. Он рассказал, как
поместил меня под колпак, где поддерживалось давление в две атмосферы
чистого кислорода, чтобы компенсировать потерю крови. Он рассказал, как
включил привод на ускорение в четыре единицы, чтобы своевременно доставить
меня куда надо. Это требовало полной перенастройки двигателей, которую бы
не всякий мог провести. По справедливости, мы должны были вознестись,
окутанные облаком звездного пламени и славы.
- То же произошло и с моей репутацией. Весь Пояс Астероидов знает про
мои манипуляции с приводом. Некоторые ворчат, что, коли я настолько глуп,
чтобы рисковать своей жизнью, как в этом случае, то могу подвергнуть риску
и их.
- Значит, многие считают, что летать с тобой небезопасно?
- Именно так. Меня теперь везде называют "Четырехкратный Джеймисон".
- Тебе не кажется, что ты схлопотал неприятности? - улыбнулся я. - Но
подожди немного, и все наладится. Дай мне только подняться с постели.
Скажи, мы можем продать корабль?
- Нет. Гвен унаследовала от Кубса треть его стоимости. Она не
продаст.
- Тогда нам по-настоящему крышка!
- Почему? Просто нам нужен еще один член экипажа.
- Что? Ха-ха. Тебе нужны два члена экипажа. Если только тебе не
захочется летать с одноруким. Я не в состоянии оплатить трансплантацию.
Оуэн даже не попытался предложить мне денег взаймы. Это было бы
оскорблением, даже будь у него такие деньги.
- А чем плохо, если будет протез?
- Железная рука? Извини, это не для меня! Меня от этого мутит!
Оуэн посмотрел на меня как-то странно.
- Ну что ж, подождем немного. Может, ты и передумаешь.
Вот и все, что он сказал мне тогда.
Он не давил на меня. Ни тогда, ни позже, после того, как я вышел из
больницы и снял квартиру, где мог подождать, пока не привыкну к отсутствию
руки. Но если он думал, что со временем я соглашусь на протез, то здесь он
ошибся.
Почему? На этот вопрос я не в состоянии ответить. Другие, очевидно,
относятся к этому иначе. Миллионы людей относятся к этому, как к
обыденности. Они отлично ладят со своими металлическими, пластмассовыми
или кремниевыми частями тела. Частью люди, частью машины, и каким образом
могут они сами узнать, кто они на самом деле?
По мне, так уж лучше быть мертвецом, нежели хоть частично сделанным
из металла. Называйте это причудой. Называйте так, но точно такая же
причуда заставляет меня съеживаться, когда я оказываюсь в месте,
напоминающем меблированные комнаты "Моника". Человеку положено быть
человеком на все сто процентов. Ему нужно иметь привычки и вещи,
свойственные только ему одному, ему не нужно стараться быть похожим или
вести себя подобно кому-то еще, кроме самого себя, и он не должен быть
наполовину роботом.
И вот я, Джил Безрукий, приучаюсь есть левой рукой.
Потерявший конечность никогда полностью не лишается того, что у него
отрезали. У меня чесались отсутствующие пальцы. Я двигался так, чтобы не
ушибить отсутствующий локоть об острый угол. Я тянулся за предметами, а
потом бранился, когда они не оказывались в моей правой руке.
Оуэн слонялся без дела, хотя то, что у него было отложено на черный
день, должно быть, быстро таяло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
- Да. Только что умер один мой приятель. Думаю, лучше, если ты будешь
знать об этом.
Я протянул ей чашку кофе.
Она кивнула. На сегодняшний вечер у нас было назначено свидание, и
это меняет его характер. Понимая это, она меня чуть прощупала.
- Господи! - ахнула она, отшатнувшись. - КАк... как ужасно! Мне очень
жаль, Джил. Свидание отменяется, так?
- Если только ты не захочешь присоединиться ко мне в поминании.
Она энергично затрясла головой.
- Я ведь с ним не знакома. Это было бы неуместно. К тому же ты будешь
барахтаться в своих личных воспоминаниях, Джил. И многие из них будут
глубоко личными. Я тебя буду стеснять, ты ведь будешь чувствовать, что я
читаю твои мысли. Вот если бы Хомер Чандрасекар был здесь, тогда другое
дело.
- Жаль, что его здесь нет. Но он закатил бы свои собственные поминки.
Может быть, с некоторыми из подруг Оуэна, окажись они здесь.
- Ты знаешь, что я чувствую? - спросила она.
- То же, что и я.
- Я хотела бы тебе помочь.
- Ты мне всегда помогаешь. - Я поглядел на часы. - Твой перерыв на
кофе почти кончился.
Она ущипнула меня за ухо и вернулась в свою звуконепроницаемую
комнату.
Она всегда помогает. Ей даже не нужно ничего говорить. Достаточно
знать, что Джули читает мои мысли, что кто-то понимает... Этого
достаточно.
Я начал свои торжественные поминки в одиночку в три часа дня.
Торжественные поминки - недавний обычай, не скованный формальностями.
Длительность попойки может быть какая угодно. Не провозглашается никаких
особых тостов. Принимающие участие в тризне должны быть близкими друзьями
покойного, но число участников не устанавливается.
Начал я в "Луане", где журчит вода и все залито холодным голубым
светом. Снаружи было 15.30, внутри же - вечер на гавайских островах
столетней давности. Я занял столик в углу и заказал фирменного грога.
Пивная уже почти заполнилась. Грог был холодный, темный, с высокой
градусностью. Торчала соломинка, воткнутая в конический кусочек льда.
На поминках по Кубсу Форсайту четыре года тому назад, темной
церерской ночью, нас было трое. Замечательная компания: Оуэн, я и вдова
нашего третьего члена экипажа. Гвен Форсайт упрекала нас в гибели своего
мужа. Я только что вышел из больницы, моя правая рука заканчивалась сразу
у плеча и я обвинял в этом и Кубса, и Оуэна, и самого себя. Вряд ли можно
было подобрать худшую троицу и вечер лучше, чем тот.
Но обычай есть обычай и собрались мы на поминки. Потом, так же, как и
сейчас, я стал копаться в своей душе, бередя рану, вызванную гибелью
компаньона и доброго товарища. Я совершенно замкнулся в себе.
Джилберт Гамильтон. Сын плоскоземельцев, появившийся на свет в апреле
2093 года в Топеке, штат Канзас. Родился с двумя руками и без признаков
выдающихся способностей.
Плоскоземелец - это придуманное поясовиками название, относящееся к
землянам; в особенности, никогда не бывавшим в космосе. Я не уверен даже,
смотрели ли мои родители вообще когда-либо на звезды. Они управляли
третьей по величине фермой в Канзасе - десятью квадратными милями пахоты
между двумя широкими полосами города, идущими вдоль двух автострад. Мы
были горожанами, как и все плоскоземельцы, но когда перенаселение вконец
надоедало мне и моим братьям, у нас были хотя бы две обширные полосы
земли, на которых можно найти уединение. Игровая площадка в десять
квадратных миль, где нас ничто не стесняло, кроме растений и
механизмов-автоматов.
Мы честно смотрели на звезды, мои братья и я. Из города звезд не
увидишь - их заслоняют огни. Даже в поле звезд не было видно близ
освещенного горизонта. Но прямо над головой они были - темное небо,
усеянное яркими точками; иногда с плоской белой луной.
Двадцати лет я отказался от гражданства ООН, чтобы стать поясовиком.
Я мечтал о звездах, а правительство Пояса владело почти всем в Солнечной
системе. В обломках скал таились сказочные богатства, богатства,
принадлежащие разбросанной цивилизации нескольких сот тысяч поясовиков.
И я тоже хотел получить свою долю.
Это было нелегко. Право иметь лицензию на одиночный корабль можно
было получить только через десять лет. А пока что мне приходилось работать
на других и учиться избегать ошибок, которые могли бы оказаться для меня
гибельными. Половина плоскоземельцев, отправившихся в Пояс Астероидов,
погибают в космосе, не успев заработать себе лицензии.
Я добывал олово на Меркурии и экзотические соединения в атмосферы
Юпитера. Я буксировал лед из колец Сатурна и ртуть с Ганимеда. Однажды наш
пилот совершил ошибку, причалив к неизвестной скале и нас унесло чертовски
далеко от базы. тогда с нами был Кубс Форсайт. Ему удалось смонтировать
связной лазер и направить его на Икар, чтобы нам прислали подмогу. В
другой раз механик, ведущий на нашем корабле профилактические работы,
позабыл сменить поглотитель и мы все опьянели от алкоголя, начавшего
вырабатываться в атмосфере корабля, которой мы дышали. Трое из нас спустя
шесть месяцев изловили этого механика. По слухам, он остался в живых.
Большей частью я бывал в составе экипажа из трех человек. Члены
команды постоянно менялись. Когда Оуэн Джеймисон присоединился к нам, он
сменил космонавта, заработавшего наконец-то себе лицензию на право
владения одноместным кораблем, которому не терпелось начать охоту за
скалами для себя лично. Он оказался слишком нетерпелив. Впоследствии я
узнал, что он совершил лишь один полный рейс (туда и обратно) и половину
другого.
Оуэн был примерно моего возраста, но более опытен. Он был поясовик и
по месту рождения, и по воспитанию. Его голубые глаза и светлый хохолок,
как у какаду, резко выделялись на фоне характерного поясного загара. он
всегда был чуть полноват, но в невесомости казалось, что у него появляются
крылья. Я взялся подражать его манере передвижения, чем очень потешал
Кубса.
Свою ошибку я сделал не раньше, чем мне исполнилось двадцать шесть
лет.
Мы выводили скалу на новую орбиту с помощью бомб. Работали по
контракту. Технология этой операции восходит к временам заселения Пояса
Астероидов и такой способ транспортировки до сих пор быстрей и дешевле,
чем использование корабельного привода. Мы применяли обычные бомбы
промышленного производства, компактные и не загрязняющие среду
радиоактивными отходами. Устанавливали их так, чтобы каждый следующий
взрыв углублял кратер и создавал канал, направляющий реактивную силу
дальнейших взрывов.
Мы произвели уже четыре взрыва, а когда произошел пятый, мы
находились неподалеку, по другую сторону скалы.
От этого взрыва скала раскололась.
Бомбу устанавливал Кубс. Определенная часть вины за ошибку ложилась и
на меня, ибо каждый из нас троих должен был интуитивно чувствовать, когда
надо убираться подобру-поздорову. Вместо этого мы вели наблюдение,
чертыхаясь, когда драгоценная, содержащая кислород скала превращалась в не
имеющие никакой ценности обломки. Мы зачарованно следили, как из этих
осколков постепенно образуется облако... и пока мы так любовались, один
быстролетящий камешек нас догнал. Двигавшийся слишком медленно, чтобы
испариться при ударе, он тем не менее рассек тройной корпус из закаленной
стали, полоснул меня по руке и пригвоздил Кубса Форсайта к стене, пробив
ему грудь в области сердца.
Вошла пара нудистов. Они стояли, помаргивая, на середине кабинета,
пока их глаза не привыкли к голубым сумеркам, а потом с радостными криками
присоединились к группе своих товарищей, расположившихся за двумя
столиками. Краешком сознания я наблюдал за ними и подслушивал, размышляя
над тем, чем отличаются нудисты-плоскоземельцы от своих
собратьев-поясовиков. Здешние нудисты все походили друг на друга. У них
были могучие мускулы, на теле не было интересных шрамов, у них всех
хранились кредитные карточки в сумочках через плечо и все они одинаково
брили тело.
...Для нудизма всегда есть немало оснований. У большинства из нас.
Это естественная реакция на скафандры, заполненные дыхательной смесью,
которые мы не снимаем ни днем, ни ночью, копошась среди скал. Помести
поясовика в общество, где все одеты в рубахи с рукавами, и нормальный
поясовик презрительно улыбнется при виде столь ужасного одеяния. Но это
вызывается лишь соображениями удобства. Предоставьте ему достаточную
причину, и поясовик влезет в штаны и рубаху так же быстро, как и любой
другой.
Но только не Оуэн. После того, как он обзавелся шрамом от метеорита,
я никогда больше не видел его одетым в рубаху - не только в куполах на
Церере, но и всюду, где только есть годный для дыхания воздух. Ему просто
необходимо было демонстрировать везде этот свой шрам.
Мной овладело холодное, синее настроение и я стал вспоминать...
...Оуэн Джеймисон примостился на уголке моей больничной койки и
рассказывает о нашем обратном путешествии. Я ничего не запомнил с того
момента, как осколок полоснул меня по руке.
Я должен был истечь кровью в считанные секунды, но Оуэн не дал мне
такой возможности. Рана была рваная и Оуэн аккуратно подравнял края у
самого плеча одним взмахом связного лазера. Потом он натуго завязал
обрубок руки пластырем из фибергласового покрывала. Он рассказал, как
поместил меня под колпак, где поддерживалось давление в две атмосферы
чистого кислорода, чтобы компенсировать потерю крови. Он рассказал, как
включил привод на ускорение в четыре единицы, чтобы своевременно доставить
меня куда надо. Это требовало полной перенастройки двигателей, которую бы
не всякий мог провести. По справедливости, мы должны были вознестись,
окутанные облаком звездного пламени и славы.
- То же произошло и с моей репутацией. Весь Пояс Астероидов знает про
мои манипуляции с приводом. Некоторые ворчат, что, коли я настолько глуп,
чтобы рисковать своей жизнью, как в этом случае, то могу подвергнуть риску
и их.
- Значит, многие считают, что летать с тобой небезопасно?
- Именно так. Меня теперь везде называют "Четырехкратный Джеймисон".
- Тебе не кажется, что ты схлопотал неприятности? - улыбнулся я. - Но
подожди немного, и все наладится. Дай мне только подняться с постели.
Скажи, мы можем продать корабль?
- Нет. Гвен унаследовала от Кубса треть его стоимости. Она не
продаст.
- Тогда нам по-настоящему крышка!
- Почему? Просто нам нужен еще один член экипажа.
- Что? Ха-ха. Тебе нужны два члена экипажа. Если только тебе не
захочется летать с одноруким. Я не в состоянии оплатить трансплантацию.
Оуэн даже не попытался предложить мне денег взаймы. Это было бы
оскорблением, даже будь у него такие деньги.
- А чем плохо, если будет протез?
- Железная рука? Извини, это не для меня! Меня от этого мутит!
Оуэн посмотрел на меня как-то странно.
- Ну что ж, подождем немного. Может, ты и передумаешь.
Вот и все, что он сказал мне тогда.
Он не давил на меня. Ни тогда, ни позже, после того, как я вышел из
больницы и снял квартиру, где мог подождать, пока не привыкну к отсутствию
руки. Но если он думал, что со временем я соглашусь на протез, то здесь он
ошибся.
Почему? На этот вопрос я не в состоянии ответить. Другие, очевидно,
относятся к этому иначе. Миллионы людей относятся к этому, как к
обыденности. Они отлично ладят со своими металлическими, пластмассовыми
или кремниевыми частями тела. Частью люди, частью машины, и каким образом
могут они сами узнать, кто они на самом деле?
По мне, так уж лучше быть мертвецом, нежели хоть частично сделанным
из металла. Называйте это причудой. Называйте так, но точно такая же
причуда заставляет меня съеживаться, когда я оказываюсь в месте,
напоминающем меблированные комнаты "Моника". Человеку положено быть
человеком на все сто процентов. Ему нужно иметь привычки и вещи,
свойственные только ему одному, ему не нужно стараться быть похожим или
вести себя подобно кому-то еще, кроме самого себя, и он не должен быть
наполовину роботом.
И вот я, Джил Безрукий, приучаюсь есть левой рукой.
Потерявший конечность никогда полностью не лишается того, что у него
отрезали. У меня чесались отсутствующие пальцы. Я двигался так, чтобы не
ушибить отсутствующий локоть об острый угол. Я тянулся за предметами, а
потом бранился, когда они не оказывались в моей правой руке.
Оуэн слонялся без дела, хотя то, что у него было отложено на черный
день, должно быть, быстро таяло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12