Я из-за твоих воплей ничего не слышу. Самолет вышел за верхние слои облаков, и яркие лучи наполнили кабину. - Покажи свои часы, хочу послушать, как они тикают. - Они не тикают, - Матлин поднес часы к суфову уху, - что, помехи не те? Опять следишь за автоматикой по шумам? Доской приборов пользоваться так и не научился? Суф отпустил штурвал и отъехал в кресле назад. - Может, ты меня поучишь? Хоть когда-нибудь? Хоть чему-нибудь? - Пожалуйста, я могу тебя поучить чувству ответственности, если ты представляешь себе, о чем идет речь? - За тех, кто в салоне? - И за них тоже, и за ту несчастную девочку стюардессу, которая, может, не меньше тебя хотела летать, но твоя физиономия стала для нее как раз тем испытанием, к которому ее не могли подготовить. Надень, между прочим, маску. Ты не у себя на болфе. - Я без нее смотрюсь лучше. - Ты смотришься, как взрослый дядя-хулиган, отобравший у ребенка велосипед. - Ты прав, надо быть ростом с этого... Иваныча-командира, а то колени девать некуда.
Матлин выдержал паузу, чтобы сосредоточиться и уложить в одну фразу все, что накопилось за сегодняшний день, а также за многие предыдущие; но как только замолчал, поймал себя на том, что напряженно вслушивается в гул, стараясь расслышать в нем хоть что-нибудь, кроме сплошного монотонного звука. Эта монотонность для его уха по-прежнему оставалась нерасчленимой на составляющие... - Ты ведешь себя, как мадиста. Затеваешь какую-то дурацкую игру, люди в ней - ничто, мусор, несмотря на то, что ты изо всех сил стараешься им подражать. Только ты не забывай, родной, что я тоже человек. Ты мог с этим не считаться там, - Матлин указал пальцем вверх, - но здесь, прости, работает моя этика, даже если она тебя не устраивает. Ты - пришелец, чужак, закосивший под человека и опять же только я могу определить, насколько натурально это у тебя получилось. Да, ты прекрасно разобрался в технике, ты научился говорить, ты даже стал прикидываться, что спишь по ночам и одеяло натягиваешь на уши, но ты никогда не сможешь почувствовать то, что чувствую я, что пережила эта девочка... А она, между прочим, ходит сейчас по салону, разносит минералку и успокаивает пассажиров, и ты никогда не узнаешь, что творится с ней на самом деле. Ты никогда не поймешь своего несчастного Костика, какой ценой ему далась эта летная практика и как ему теперь сажать за штурвал своих будущих курсантов. Если они, конечно, будут. - Я же предупредил его. - А если б я также покувыркался на твоем болфе? - Ты уже покувыркался на моем болфе со своей мадистой. Я же не побежал на тебя жаловаться бонтуанцам. - Ладно, ты знаешь, мне тоже в свое время досталось, в том числе от тебя. Но я понимал, кто я и где я. Хотя бы то, что я не у себя дома. То, чего ты понять не в состоянии. И если тебе в кайф об людей вытирать ноги, тебе придется прежде всего их вытереть об меня, а я, учти, не горю желанием тебе это позволить. Ты можешь лететь ко всем чертям, на чем угодно, но пока ты не поймешь и не почувствуешь то, что чувствую я, - ты здесь пришелец... и не более того... Суф фыркнул несколько раз подряд. - И не смей на меня фырчать! - Я не фырчу. Мне смешно. - Чего? С чего ты взял, что тебе может быть смешно? Ты разве знаешь, что это такое? - Я бы никогда не узнал, если бы не познакомился с одним причмокнутым бонтуанским фактуриалом. - Каким? - Причмокнутым. - От какого слова это у тебя получилось? - Сам догадайся. Матлин отвернулся, чтобы Суф не видел его улыбки, спрятанной за воротник, но не выдержал и расхохотался. А вскоре заметил, что суфовы пофыркивания, посвистывания выровнялись в низкий раскатистый хохот. Полет проходил прекрасно. Солнце светило. Небо было чистейшей синевы, а облака мягчайшей ватой, в которую не страшно было упасть. Все в этом мире было на удивление хорошо. И в том мире - ничуть не хуже, уже появилась надежда на то, что когда-нибудь удастся связать эти два удивительных мира во что-то еще более удивительное, потому что сейчас они были в расцвете сил своей первой жизни, молоды, нахальны, счастливы и ржали в два голоса до тех пор, пока перед ними, прямо по курсу не образовался черный овал. Овал быстро увеличивался в размере и надвигался на них. Замолчали они тоже одновременно. Суф потянул штурвал, но было поздно. Самолет ни на градус не отклонился. - Кажется, капут... - предположил Матлин. - Да, - подтвердил Суф, - теперь точно капут.
Глава 24
Приборы замерли. Самолет, не теряя высоты, сбросил скорость, вошел внутрь черной галереи и остановился. - Кажется, нам еще и влетит? - предположил Матлин. - Даже не сомневайся, - подтвердил Суф и съежился от предвкушения "влета", когда перед носом машины возникла лифтовая площадка, на которой стояли два двухметровых существа, экипированных под техслужбу грузовых платформ и собственной персоной Ксарес, застывший, словно гранитное изваяние, что говорило о его крайней растерянности. - Выходите, - произнес он с присущим ему достоинством, а носовая часть самолета раздвинулась диафрагмой, образовав спусковую дорожку прямо на площадку. - Нет, - с таким же достоинством ответили ему Матлин и Суф, - а кто будет сажать самолет? А как же... - Выходите, - повторил Ксарес еще более убедительно, и провинившимся ничего не оставалось, кроме как сползти вниз. - Засранцы!!! - выговорил Ксарес по-русски, тоном, не допускающим возражений, и оба "засранца" безропотно согласились признать в этом слове чистейшую правду. Воцарилась пауза, которую нарушил один из сопровождающих гуманоидов. Он требовал, чтобы Суф последовал за ним, а Матлин во время его отсутствия не вздумал делать манипуляции на манжете. Суф, по человеческой привычке, кивнул и удалился с площадки в темноту галереи вместе с гуманоидами, а Матлин с Ксаресом остались наедине под развороченным носом самолета. - Какими судьбами, Ксар? Ксар опустил на Матлина сердитый взгляд. - Я о чем предупреждал тебя, лягушонок? - Да, это я во всем виноват. Я не должен был позволять ему... Но так получилось, что остаться на корабле было невозможно. Мы потеряли корабль... - Я не про Суфа, - оборвал его Ксарес, - я про того третьего, который был с вами, которого они упустили из виду. Они имеют право знать, кто это и что здесь делает. Матлин от неожиданности даже не сообразил, что ответить. Само собой, Ксар не мог не догадаться, о каком третьем пропавшем идет речь, но взгляд его был пуст и спокоен; даже никаких попыток телепатической передачи информации от него не исходило. Но Матлин именно сейчас, как никогда, почувствовал себя стоящим с завязанными глазами на краю "подвала": - Какой еще третий? Разве был третий? - Ты должен будешь сообщить о нем все, а если у тебя опять заклинило память - предоставить им возможность считать самим всю необходимую информацию. Но, должен тебя предупредить, эти фокусы для твоего мозга опасны. Так что постарайся вспомнить. - В каком смысле "опасны"? - Ты рискуешь потерять память, оставленную Ареалом. Если это произойдет, вряд ли тебе стоит в третий раз покидать Землю. Вряд ли тебе это пойдет на пользу. - Сколько у меня времени... на воспоминания? - У тебя его нет. После посадки самолета ты не должен отлучаться с Земли. Здешние фактуриалы не позволяют себе разгуливать за пределами орбиты. К каждому подобному случаю особый интерес. Они сосредоточенно глядели в глаза друг другу среди мертвой тишины, непроницаемой ни для какой, даже самой скрытой передачи информации. "Что мне делать, Ксар? Что я могу сделать?" - вертелось в голове у Матлина. "Мотай отсюда, лягушонок, плюнь на все и мотай со всех ног", - отвечал он сам себе и только едва различимый звук из зависшего самолета, похожий на гул трансформатора, нарушал эту убийственную тишину. - Ты сможешь забрать нас? - Это невозможно. Мы в замкнутой зоне. Прежде чем покинуть ее, тебе придется объясниться. Все будет зависеть от результата объяснений... Но если тебе опять повезет, проси помощи в Аритаборе. У меня с бонтуанцами нейтралитет и я предпочитаю его сохранить. Поэтому имей в виду, вернешься ко мне - с этого момента духу твоего не должно быть ни на Земле, ни на орбите, ни в "ваша-Галактике"... - Хорошо, я объясню им все, как есть... - И хорошенько подумай. Лучше потерять время на то, чтоб подумать, чем потерять жизнь на исправление ошибок.
Суф вернулся цел и невредим. - Все в порядке, сажать самолет будем сами. Площадка поехала вниз, а развороченный "нос", приняв на борт угонщиков, закрылся. Машина загудела, включились двигатели, и галерея стала медленно уползать вперед, пока не превратилась в черный овал и не скрылась на горизонте. - Идем точно в график, - радостно сообщил Суф и протянул Матлину фотоплан киевского аэродрома с прочерченными по нему красными стрелками, на которых были помечены указатели скорости и высоты. - Суф, случилось неожиданное. Мне надо обсудить с тобой кое-что... - Это схема завода на посадку, - перебил его Суф, - как спустимся под облака - смотри вниз.
Глава 25
Съехав с полосы и заглушив двигатели, они, первым делом, "катапультировались" в Перру, которая, без всякого приглашения, всю дорогу следовала за ними; и отошли подальше от аэродромных радаров. - Сядь и не дергайся, - скомандовал Суф и вывел из Перры программу, улавливающую искажения пространства внутри салона. У Матлина неожиданно закружилась голова. - Терпи, Феликс, терпи, пока жив... И теперь очень аккуратно повернись вправо. От этого поворота у Матлина все поплыло перед глазами, как на карусели. Воздух вокруг показался ему склеенным из желеобразного прозрачного вещества, похрустывающего от любых шевелений. Вся эта масса кривыми конусами сходилась в точке, которая находилась сантиметрах в двадцати от его правого уха. - "Муха", - объяснил Суф, - на мне, надо полагать, висит такая же. Боюсь, ты не вовремя отослал к индейцам Али-мухолова. Придется его найти. Иначе о возвращении не может быть речи. Перра переключила программу на анализ ситуации, и они оба жадно впились взглядом в диараму. - Ничего, Кальта на тебя навесила "муху" посерьезнее, - успокаивал Матлина Суф, однако анализ показал, что нейтрализация данных конкретных "мух" в условиях машины, а тем более в условиях Земли невозможна. Суф растянулся возле рабочей панели и закинул ноги на "подшейник" сидения. Эта поза "в данных конкретных условиях" была для него самой рабочей и символизировала начало глубоких раздумий, в которых участие Матлина нежелательно. Матлину ничего не осталось, кроме как застыть и не создавать помех, ни на каких "радарах", в том числе на бонтуанских.
На раздумьях Суфа могла бы спаразитировать еще одна глава "учебника", но то, о чем в ней должна пойти речь, интересно лишь в конкретной ситуации: разумеется, теперь все текущие неприятности должны были показаться мелким недоразумением. Тогда как главная проблема заслуживала того, чтобы решать ее сразу, а не тащить за собой через "Наша-галактику". Нелегальный проход сферограницы закрытых зон подразумевал автоматическое навешивание "мухи" на всякое разумное существо. Суф имел опыт ее прохода, но разницы не почувствовал. Однако теперь причина зависания болфа была очевидна, она могла произойти только по одной причине: Али от своей "мухи" избавился сразу, а когда мадиста начинает манипулировать с искажениями пространства, - все, что способно держать информацию в радиусе нескольких сот километров, тут же ее сбрасывает. В этом и состоит первый принцип информационной защиты. Избежать этой напасти, действительно, можно было только "дубляжем" пилотажа, - но это уже излишние технические подробности. Возможно, именно этот "поступок" третьего пропавшего заинтересовал пограничных наблюдателей больше, чем вся остальная экспедиция. Следящая "муха" представляла собой нечто, похожее на невидимую точку пространства, обладающая зеркальным эффектом на все происходящее вокруг. Это передающий канал местного инфополя, работающего в пределах сферы и, как правило, не имеющая выхода в ИИП. Совсем другое дело, каким образом она крепится к своему объекту. Если предположить, что природа автоматически цепляющихся "мух" примитивнее, чем навешиваемых индивидуально, нужно искать какую-то общую характеристику организма, универсальную и в то же время индивидуальную, чтобы исключить ее перевешивание с одного объекта на другой. Из всех возможных вариантов Суф остановился на генетическом коде и показателе мозговой активности (здесь имеются в виду тепловолновые показатели работы мозга, не менее уникальные, чем узор роговицы или отпечатки пальцев). В последнем случае не исключена возможность считывания информации непосредственно с мозга. Разумеется, в исключительных случаях, о которых не хочется даже думать. Самыми сильными в этой плеяде считаются "мухи" мадистологов, которые крепятся за все параметры организма одновременно, и будут держаться даже в том случае, если эти параметры искусственно менять. Эти "мухи" славятся тем, что снять их в принципе невозможно. Пограничные же считаются самыми примитивными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
Матлин выдержал паузу, чтобы сосредоточиться и уложить в одну фразу все, что накопилось за сегодняшний день, а также за многие предыдущие; но как только замолчал, поймал себя на том, что напряженно вслушивается в гул, стараясь расслышать в нем хоть что-нибудь, кроме сплошного монотонного звука. Эта монотонность для его уха по-прежнему оставалась нерасчленимой на составляющие... - Ты ведешь себя, как мадиста. Затеваешь какую-то дурацкую игру, люди в ней - ничто, мусор, несмотря на то, что ты изо всех сил стараешься им подражать. Только ты не забывай, родной, что я тоже человек. Ты мог с этим не считаться там, - Матлин указал пальцем вверх, - но здесь, прости, работает моя этика, даже если она тебя не устраивает. Ты - пришелец, чужак, закосивший под человека и опять же только я могу определить, насколько натурально это у тебя получилось. Да, ты прекрасно разобрался в технике, ты научился говорить, ты даже стал прикидываться, что спишь по ночам и одеяло натягиваешь на уши, но ты никогда не сможешь почувствовать то, что чувствую я, что пережила эта девочка... А она, между прочим, ходит сейчас по салону, разносит минералку и успокаивает пассажиров, и ты никогда не узнаешь, что творится с ней на самом деле. Ты никогда не поймешь своего несчастного Костика, какой ценой ему далась эта летная практика и как ему теперь сажать за штурвал своих будущих курсантов. Если они, конечно, будут. - Я же предупредил его. - А если б я также покувыркался на твоем болфе? - Ты уже покувыркался на моем болфе со своей мадистой. Я же не побежал на тебя жаловаться бонтуанцам. - Ладно, ты знаешь, мне тоже в свое время досталось, в том числе от тебя. Но я понимал, кто я и где я. Хотя бы то, что я не у себя дома. То, чего ты понять не в состоянии. И если тебе в кайф об людей вытирать ноги, тебе придется прежде всего их вытереть об меня, а я, учти, не горю желанием тебе это позволить. Ты можешь лететь ко всем чертям, на чем угодно, но пока ты не поймешь и не почувствуешь то, что чувствую я, - ты здесь пришелец... и не более того... Суф фыркнул несколько раз подряд. - И не смей на меня фырчать! - Я не фырчу. Мне смешно. - Чего? С чего ты взял, что тебе может быть смешно? Ты разве знаешь, что это такое? - Я бы никогда не узнал, если бы не познакомился с одним причмокнутым бонтуанским фактуриалом. - Каким? - Причмокнутым. - От какого слова это у тебя получилось? - Сам догадайся. Матлин отвернулся, чтобы Суф не видел его улыбки, спрятанной за воротник, но не выдержал и расхохотался. А вскоре заметил, что суфовы пофыркивания, посвистывания выровнялись в низкий раскатистый хохот. Полет проходил прекрасно. Солнце светило. Небо было чистейшей синевы, а облака мягчайшей ватой, в которую не страшно было упасть. Все в этом мире было на удивление хорошо. И в том мире - ничуть не хуже, уже появилась надежда на то, что когда-нибудь удастся связать эти два удивительных мира во что-то еще более удивительное, потому что сейчас они были в расцвете сил своей первой жизни, молоды, нахальны, счастливы и ржали в два голоса до тех пор, пока перед ними, прямо по курсу не образовался черный овал. Овал быстро увеличивался в размере и надвигался на них. Замолчали они тоже одновременно. Суф потянул штурвал, но было поздно. Самолет ни на градус не отклонился. - Кажется, капут... - предположил Матлин. - Да, - подтвердил Суф, - теперь точно капут.
Глава 24
Приборы замерли. Самолет, не теряя высоты, сбросил скорость, вошел внутрь черной галереи и остановился. - Кажется, нам еще и влетит? - предположил Матлин. - Даже не сомневайся, - подтвердил Суф и съежился от предвкушения "влета", когда перед носом машины возникла лифтовая площадка, на которой стояли два двухметровых существа, экипированных под техслужбу грузовых платформ и собственной персоной Ксарес, застывший, словно гранитное изваяние, что говорило о его крайней растерянности. - Выходите, - произнес он с присущим ему достоинством, а носовая часть самолета раздвинулась диафрагмой, образовав спусковую дорожку прямо на площадку. - Нет, - с таким же достоинством ответили ему Матлин и Суф, - а кто будет сажать самолет? А как же... - Выходите, - повторил Ксарес еще более убедительно, и провинившимся ничего не оставалось, кроме как сползти вниз. - Засранцы!!! - выговорил Ксарес по-русски, тоном, не допускающим возражений, и оба "засранца" безропотно согласились признать в этом слове чистейшую правду. Воцарилась пауза, которую нарушил один из сопровождающих гуманоидов. Он требовал, чтобы Суф последовал за ним, а Матлин во время его отсутствия не вздумал делать манипуляции на манжете. Суф, по человеческой привычке, кивнул и удалился с площадки в темноту галереи вместе с гуманоидами, а Матлин с Ксаресом остались наедине под развороченным носом самолета. - Какими судьбами, Ксар? Ксар опустил на Матлина сердитый взгляд. - Я о чем предупреждал тебя, лягушонок? - Да, это я во всем виноват. Я не должен был позволять ему... Но так получилось, что остаться на корабле было невозможно. Мы потеряли корабль... - Я не про Суфа, - оборвал его Ксарес, - я про того третьего, который был с вами, которого они упустили из виду. Они имеют право знать, кто это и что здесь делает. Матлин от неожиданности даже не сообразил, что ответить. Само собой, Ксар не мог не догадаться, о каком третьем пропавшем идет речь, но взгляд его был пуст и спокоен; даже никаких попыток телепатической передачи информации от него не исходило. Но Матлин именно сейчас, как никогда, почувствовал себя стоящим с завязанными глазами на краю "подвала": - Какой еще третий? Разве был третий? - Ты должен будешь сообщить о нем все, а если у тебя опять заклинило память - предоставить им возможность считать самим всю необходимую информацию. Но, должен тебя предупредить, эти фокусы для твоего мозга опасны. Так что постарайся вспомнить. - В каком смысле "опасны"? - Ты рискуешь потерять память, оставленную Ареалом. Если это произойдет, вряд ли тебе стоит в третий раз покидать Землю. Вряд ли тебе это пойдет на пользу. - Сколько у меня времени... на воспоминания? - У тебя его нет. После посадки самолета ты не должен отлучаться с Земли. Здешние фактуриалы не позволяют себе разгуливать за пределами орбиты. К каждому подобному случаю особый интерес. Они сосредоточенно глядели в глаза друг другу среди мертвой тишины, непроницаемой ни для какой, даже самой скрытой передачи информации. "Что мне делать, Ксар? Что я могу сделать?" - вертелось в голове у Матлина. "Мотай отсюда, лягушонок, плюнь на все и мотай со всех ног", - отвечал он сам себе и только едва различимый звук из зависшего самолета, похожий на гул трансформатора, нарушал эту убийственную тишину. - Ты сможешь забрать нас? - Это невозможно. Мы в замкнутой зоне. Прежде чем покинуть ее, тебе придется объясниться. Все будет зависеть от результата объяснений... Но если тебе опять повезет, проси помощи в Аритаборе. У меня с бонтуанцами нейтралитет и я предпочитаю его сохранить. Поэтому имей в виду, вернешься ко мне - с этого момента духу твоего не должно быть ни на Земле, ни на орбите, ни в "ваша-Галактике"... - Хорошо, я объясню им все, как есть... - И хорошенько подумай. Лучше потерять время на то, чтоб подумать, чем потерять жизнь на исправление ошибок.
Суф вернулся цел и невредим. - Все в порядке, сажать самолет будем сами. Площадка поехала вниз, а развороченный "нос", приняв на борт угонщиков, закрылся. Машина загудела, включились двигатели, и галерея стала медленно уползать вперед, пока не превратилась в черный овал и не скрылась на горизонте. - Идем точно в график, - радостно сообщил Суф и протянул Матлину фотоплан киевского аэродрома с прочерченными по нему красными стрелками, на которых были помечены указатели скорости и высоты. - Суф, случилось неожиданное. Мне надо обсудить с тобой кое-что... - Это схема завода на посадку, - перебил его Суф, - как спустимся под облака - смотри вниз.
Глава 25
Съехав с полосы и заглушив двигатели, они, первым делом, "катапультировались" в Перру, которая, без всякого приглашения, всю дорогу следовала за ними; и отошли подальше от аэродромных радаров. - Сядь и не дергайся, - скомандовал Суф и вывел из Перры программу, улавливающую искажения пространства внутри салона. У Матлина неожиданно закружилась голова. - Терпи, Феликс, терпи, пока жив... И теперь очень аккуратно повернись вправо. От этого поворота у Матлина все поплыло перед глазами, как на карусели. Воздух вокруг показался ему склеенным из желеобразного прозрачного вещества, похрустывающего от любых шевелений. Вся эта масса кривыми конусами сходилась в точке, которая находилась сантиметрах в двадцати от его правого уха. - "Муха", - объяснил Суф, - на мне, надо полагать, висит такая же. Боюсь, ты не вовремя отослал к индейцам Али-мухолова. Придется его найти. Иначе о возвращении не может быть речи. Перра переключила программу на анализ ситуации, и они оба жадно впились взглядом в диараму. - Ничего, Кальта на тебя навесила "муху" посерьезнее, - успокаивал Матлина Суф, однако анализ показал, что нейтрализация данных конкретных "мух" в условиях машины, а тем более в условиях Земли невозможна. Суф растянулся возле рабочей панели и закинул ноги на "подшейник" сидения. Эта поза "в данных конкретных условиях" была для него самой рабочей и символизировала начало глубоких раздумий, в которых участие Матлина нежелательно. Матлину ничего не осталось, кроме как застыть и не создавать помех, ни на каких "радарах", в том числе на бонтуанских.
На раздумьях Суфа могла бы спаразитировать еще одна глава "учебника", но то, о чем в ней должна пойти речь, интересно лишь в конкретной ситуации: разумеется, теперь все текущие неприятности должны были показаться мелким недоразумением. Тогда как главная проблема заслуживала того, чтобы решать ее сразу, а не тащить за собой через "Наша-галактику". Нелегальный проход сферограницы закрытых зон подразумевал автоматическое навешивание "мухи" на всякое разумное существо. Суф имел опыт ее прохода, но разницы не почувствовал. Однако теперь причина зависания болфа была очевидна, она могла произойти только по одной причине: Али от своей "мухи" избавился сразу, а когда мадиста начинает манипулировать с искажениями пространства, - все, что способно держать информацию в радиусе нескольких сот километров, тут же ее сбрасывает. В этом и состоит первый принцип информационной защиты. Избежать этой напасти, действительно, можно было только "дубляжем" пилотажа, - но это уже излишние технические подробности. Возможно, именно этот "поступок" третьего пропавшего заинтересовал пограничных наблюдателей больше, чем вся остальная экспедиция. Следящая "муха" представляла собой нечто, похожее на невидимую точку пространства, обладающая зеркальным эффектом на все происходящее вокруг. Это передающий канал местного инфополя, работающего в пределах сферы и, как правило, не имеющая выхода в ИИП. Совсем другое дело, каким образом она крепится к своему объекту. Если предположить, что природа автоматически цепляющихся "мух" примитивнее, чем навешиваемых индивидуально, нужно искать какую-то общую характеристику организма, универсальную и в то же время индивидуальную, чтобы исключить ее перевешивание с одного объекта на другой. Из всех возможных вариантов Суф остановился на генетическом коде и показателе мозговой активности (здесь имеются в виду тепловолновые показатели работы мозга, не менее уникальные, чем узор роговицы или отпечатки пальцев). В последнем случае не исключена возможность считывания информации непосредственно с мозга. Разумеется, в исключительных случаях, о которых не хочется даже думать. Самыми сильными в этой плеяде считаются "мухи" мадистологов, которые крепятся за все параметры организма одновременно, и будут держаться даже в том случае, если эти параметры искусственно менять. Эти "мухи" славятся тем, что снять их в принципе невозможно. Пограничные же считаются самыми примитивными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94