Субэдэ подошел к трупу, вытащил из скрюченных пальцев черную повязку и брезгливо отряхнул ее от прилипших к ней сухих травинок.
– Иногда простая черная жемчужина, оказавшаяся в нужное время в нужном месте, способна сослужить своему хозяину лучшую службу, чем все золото и оружие мира, – проворчал он, осторожно трогая подушечкой главного пальца иссиня-черное глазное яблоко – не сдвинулось ли? После чего тщательно приладил повязку на прежнее место.
* * *
Воины лежали, распластавшись на полу и с силой вжимая лица в мягкий ворс персидского ковра.
Это были сильные воины, одни из лучших, если не лучшие. Абы кого не берут в охрану чингизида, пусть даже заносчивого и не очень умного. Жаль, что Небо так часто обделяет потомков, отдав все лучшее их родителю, о котором веками помнят народы. Потрясатель Вселенной наплодил немало отпрысков, но среди них до обидного мало достойных носить его славное имя. За исключением, пожалуй, наследника его старшего сына Джучи – хана Бату…
– Стало быть, ваш сотник достал меч, повернул его острием к себе и вдруг так неловко упал на него, что всадил свой собственный клинок себе в кишки по самую рукоять? – с издевкой произнес хан.
Нукеры лишь глубже вжали лица в ковер.
Лицо Бату-хана побагровело. Он привстал с кошмы и, изловчившись, с силой пнул в ухо седоусого нукера, который оказался ближе своего более удачливого молодого товарища.
– Говорите правду, дети шакала! – взревел хан. – Или я сейчас же прикажу отрезать вам носы и уши, чтобы ваши головы с гнилыми мозгами были больше похожи на турсуки с навозом, которыми они и являются на самом деле!
– Мы сказали правду, повелитель!
Голоса нукеров, приглушенные толстым ковром, шли словно из-под земли.
– Пшли вон!
Нукеры выползли из шатра задами вперед, не смея поднять глаз на повелителя. Им сегодня определенно везло. Субэдэ помиловал их, и джехангир не приказал им тут же на месте распороть животы и вытянуть кишки друг у друга. На большее вряд ли годятся незадачливые убийцы и телохранители, не уберегшие ханского родственника…
– Они лгут, мой повелитель, – сказал шаман, вылезая из облюбованной ниши между золотыми статуями.
– А то я сам не вижу! – огрызнулся хан. – Они боятся Субэдэ больше, чем меня!
Шаман кивнул.
– Это так, повелитель. Но Субэдэ-богатур их полководец. Они должны бояться своего полководца больше, чем кого бы то ни было.
– А я кто?! – заорал Бату таким голосом, что даже напоминавший меченосную глыбу бессменный тургауд Тулун вздрогнул, сделал шаг назад и зачем-то поклонился. – Я хан или кусок верблюжьего дерьма?! Если эти скоты будут бояться Непобедимого Субэдэ больше, чем меня, не прикажет ли им Непобедимый в один прекрасный день отрезать мои уши? Ответь-ка мне, светоч мудрости?!!
Может, шаман и испугался ханского гнева, но виду не подал.
– Вряд ли, если Непобедимый Субэдэ будет бояться тебя, великий хан, – твердо ответил он.
– Субэдэ никого не боится, – проворчал Бату, вновь растекаясь по белой кошме. Вспышка гнева потребовала слишком много сил, которые требовали немедленного восстановления. Хан взял чашку и щелкнул пальцами. Испуганная криком повелителя подбежавшая рабыня трясущимися руками наклонила кувшин. Струя архи плеснула в дно чашки, окатив при этом волосатые пальцы хана.
Рука громадного телохранителя легла на рукоять меча. Рабыня провинилась вторично. Ждать третьей провинности в Орде было не принято.
Но хан совершенно неожиданно… улыбнулся. Отбросив чашку, он вытер руку о волосы несчастной девушки, благо склоненная голова, мелко дрожащая в ожидании удара мечом, оказалась под рукой.
В глазах хана плескалась мысль.
И, судя по его довольной ухмылке, мысль эта была на редкость удачной.
– Позвать Субэдэ-богатура, – приказал внук Потрясателя Вселенной.
* * *
…Он перешагнул порог шатра и, опустившись на колено, сдержанно поклонился. Не годится приговоренному к смерти раскланиваться, пусть даже перед самим походным ханом, наместником настоящего. Еще подумают, что прощение вымаливал.
– Приветствую тебя…
Но хан махнул рукой.
– Оставь эти церемонии, богатур.
Субэдэ поднял голову. Что ж, наверно, джехангир прав по-своему. Не стоит приветствовать в своей юрте убийцу родственника, которого собираешься казнить до заката.
Бату начал говорить размеренно, как и положено правителю, взвешивая каждое слово – потом эти слова точь-в-точь передадут Орде. Как и речь приговоренного. И плохо, если хоть у кого-то возникнут сомнения в ханской справедливости.
– Две луны назад я приказал тебе, Непобедимый, взять город урусов. Ты обещал сделать это в течение двух дней, а сделал это только сегодня. Что ты скажешь на это?
– Я ничего не обещал тебе, джехангир, – с достоинством ответил Субэдэ. – Ты приказал – я ушел выполнять приказ. И, сделав все возможное, выполнил его, как только смог.
Верхняя губа хана приподнялась, словно у волка, почуявшего добычу.
– Скажи мне, правда ли, что мой родственник сам напоролся на свой меч?
Субэдэ без тени страха взглянул в глаза Бату.
– Правда, – ответил он. – Тот, кто обнажает свой меч против меня, обычно на него и напарывается.
Батый усмехнулся.
– А ты ему в этом помогаешь…
Субэдэ молчал. Стоит ли говорить что-либо, когда все уже сказано, и происходящее есть не что иное, как дань старым обычаям, согласно которым нехорошо сразу начинать ломать спину прославленному полководцу, не сплетя перед этим хитрого узора из слов? Только трус глушит словами собственный страх, стоя у последней черты.
– Ты смел и дерзок, Субэдэ-богатур, – продолжал хан. – И мне это нравится. Таким и должен быть настоящий воин.
Смысл сказанного не сразу дошел до сознания Субэдэ.
Как и то, что было сказано далее.
– Внесите знамя моего деда Чингисхана! – торжественно провозгласил Бату-хан.
Полог юрты приподнялся, пропуская внутрь воина, не менее легендарного, чем Непобедимый Субэдэ. В руке воин сжимал древко священного туга Чингисхана – бунчука с черным хвостом его боевого коня Наймана. Вершину бунчука венчало изображение любимого сокола Потрясателя Вселенной.
Лицо знаменосца пересекала жуткая старая рана, которую закрывала серебряная пластина, намертво соединенная со шлемом и имитирующая недостающую правую половину нижней челюсти. Двадцать лет назад назад молодой воин подставил себя под удар убийцы, подосланного Кучлуком, зловредным ханом кара-киданей. Удар секиры предназначался Потрясателю Вселенной, но воин прикрыл собой повелителя, потеряв четверть лица, но став обладателем деревянной пайцзы и звания ханского знаменосца.
Знаменосец окинул присутствующих подозрительным взглядом и, деревянно поклонившись хану – большего не позволяло его увечье, – встал справа от входа, подставив драгоценный бунчук потоку солнечного света, льющегося из дымового отверстия юрты.
Хан со священным благоговением приложил руку к груди.
– Это знамя никогда не склонялось ни перед одним из врагов, – торжественно произнес он. – Я думаю, что только руки величайшего из полководцев достойны носить символ воинской доблести моего великого предка по дорогам наших побед! Встань и прими это знамя, Субэдэ-богатур! Пусть отныне оно развевается над твоим передовым туменом!
…Черта дрогнула и отдалилась. Мир людей начал стремительно обретать краски. Что-то давно заледеневшее внутри внезапно оттаяло и подступило к горлу. Стало трудно дышать, предательски защипало в глазу, и единственная за всю жизнь слеза прокатилась по щеке Субэдэ-богатура.
Полководец поднялся с колена и непослушными руками принял священное знамя Потрясателя Вселенной. Взгляд сереброликого знаменосца ожег его водопадом лютой ненависти, но вряд ли это имело хоть какое-то значение для Субэдэ. Сейчас ему не было дела до людей. Тень Чингисхана, единственного человека на земле, которого боготворил Непобедимый Субэдэ-богатур, заполнила черную юрту и чужими руками вложила в руки своего старого друга драгоценную реликвию.
– Иди, богатур, – сказал хан Бату. – И пусть всегда пребудет над тобой удача и благословение Вечного Синего Неба…
Когда за спинами Субэдэ и знаменосца опустился полог, старый шаман Арьяа Араш приблизился к подножию ханского трона и почтительно поклонился.
– Я видел многих ханов, – сказал старый шаман, – но никогда не видел хана мудрее. Орда не поняла и не приняла бы смерти любимого полководца. Но, возвеличив его, ты возвеличил себя в глазах Орды. Да и как сможет тот, кто несет знамя Потрясателя Вселенной, обратить свой меч против того, из чьих рук он его получил? Случись такое, Орда сама растерзает своего любимца.
Бату усмехнулся.
– Ты тоже не глуп, звездочет. Причем не глуп настолько, что иногда я подумываю – не отрубить ли твою слишком умную голову? Так, на всякий случай.
Шаман поклонился снова.
– На все твоя воля, великий хан.
– Это точно, – хмыкнул Бату. – На все моя воля. Но пока что ты можешь не бояться за свою умную голову – она мне еще пригодится… для некоторых деликатных поручений.
И, щелчком пальцев подозвав посыльного, приказал:
– Я хочу, чтобы от Злого Города не осталось ничего, даже памяти. Пусть темники Субэдэ наберут тысячу Опозоренных, провинившихся в походе и при осаде и оставят их здесь. Как только они сотрут с лица земли все, что осталось от города, они могут догонять Орду. Остальным туменам пусть передадут – мы идем домой.
* * *
Орда возвращалась в Степь. Ноги сотен коней месили черно-красную грязь, которая, засыхая на ветру выше копыт, тут же отваливалась, словно кровавый струп от поджившей раны.
Грязь была черной от копоти. И красной от человеческой крови, которую не успевала впитывать в себя земля. Хоть битва и кончилась, но кровь продолжала прибывать – то, согласно древнему обычаю, тысяча провинившихся рубила головы мертвецам, складывая из них пирамиду-обоо – образ дерева Тургэ, корни которого пронзают Нижний мир, а вершина теряется в Верхнем. Бог войны Сульдэ любит обоо из голов и покровительствует воинам, чтящим обычаи предков.
Позади Субэдэ на злом пегом жеребце ехал серебролицый знаменосец. Его глаза все еще горели жгучей обидой и ненавистью, хотя он немного успокоился, узнав, что никто не отбирает у него насовсем права нести знамя Орды – у Непобедимого и без того было немало забот. Только в самые торжественные моменты его руки примут древко священного бунчука. В такие, например, как сейчас, когда изрядно потрепанный передовой тумен кешиктенов Субэдэ медленно проезжал мимо горящего Злого Города.
Вдоль дороги были свалены еще не обезглавленные трупы защитников крепости – палачи не успевали справляться со своей работой. Трупов было много, очень много. Обоо обещало быть высоким.
Среди мертвецов зоркий глаз Субэдэ разглядел двоих, сжимавших в руках необычное для этих мест оружие. Да и чернобородые лица двух братьев, иссеченные мечами, говорили о том, что эти люди родились далеко от этих мест. Еще один мертвый воин был вообще с почтением положен отдельно от других, даже копье с наконечником-лезвием необычной каплевидной формы кто-то почтительно вложил ему обратно в руки. Кто знает, может быть, то не человек вовсе, а кермес Подземного мира Эрлика принял образ чернокожего воина и лишь на время притворился мертвым? Ведь каждому известно, что кермеса нельзя убить, а вот разозлить – пара пустяков.
Шаман, ехавший слева от полководца, на всякий случай сделал отвращающий знак – ясно, что первым делом злые духи охотятся за телами колдунов, безмерно уверовавших в собственные силы. Случалось порой, что шаман, плохо очистивший место камлания, так и не выходил из ритуального транса, одержимый кермесом, который поджидал в сторонке, пока душа покинет тело колдуна и отправится путешествовать в Верхний или Нижний мир, чтобы в удобный момент занять ее место.
Подобными жестами осенили себя все воины, проезжавшие мимо. Кроме одного – их предводителя. Который, похоже, знал о духах и людях немного больше остальных.
– Как думаешь, шаман, что заставило этих людей отдать свои жизни за чужой им народ? – спросил Субэдэ, не отрывая взгляда от спокойных лиц мертвецов.
Шаман пожал плечами.
– Это были люди разных народов. Но цель у них была одна.
Субэдэ кивнул.
– Золотые слова, почтенный Арьяа Араш. Это была цель, за которую не стыдно отдать жизнь.
И добавил тихо:
– Вечная память великим воинам – защитникам Злого Города.
И тут произошло то, о чем еще долго шептались в углах юрт по всей Великой Степи, опасаясь, что соседи услышат то, что и так знали все – от знатного нойона до последнего раба.
Иногда достаточно одного слова или взгляда для того, чтобы без особой причины изменить годами выношенное желание. Или принять решение, и вновь, но уже по своей воле вновь встать у черты, отделяющей мир живых от мира мертвых.
«Так вот чем мы так похожи с тобой, Император Нинъясу…»
Священный бунчук Потрясателя Вселенной, ни разу не склонявшийся ни перед одним из многочисленных врагов Орды, наклонился к земле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53