Дышать стало легче. Сознание прояснялось, но голова трещала, словно
после глубокого наркоза.
Сколько прошло времени? Андрей отупело смотрел на солнце. Яркий
зеленый диск заметно клонился к горизонту, и вокруг него появилось третье
кольцо.
Андрею вдруг показалось, что он пробыл без сознания очень долго,
может быть, сутки. Сутки... Если сутки - корабль улетел. Его оставили
одного. Его бросили. Его бросили в наказание... Один в лабировом аду...
Один!
- "Альфа"! "Альфа"! "Альфа"!
Он взлетел, не набирая высоты, рискуя разбиться о пирамидальные
пики-туда, к далекому и желанному кораблю, напрямую, судорожно выжимая из
моторов предельную мощность.
- "Альфа"!
Спокойный и слегка удивленный голос Медведева прозвучал рядом:
- "Прима", я - "Альфа", в чем дело?
Глаза предательски защипало, но теперь не от пота. Кривя губы, Андрей
повернул тумблер автопилота. Несколько секунд бессмысленно смотрел на
свободную правую руку, потом потихоньку стал натягивать перчатку
биоуправления.
- "Прима", я - "Альфа", вы меня слышите?
- "Альфа", я - "Прима", слышу хорошо, была потеря связи, иду в
квадрат 0-А, аппаратура - отлично, обстановка без изменений, все в
порядке.
Ровный тусклый голос жил отдельно, стандартные фразы радиосообщения
рождались не в горле, а где-то между губами и микрофоном, но, как ни
странно, именно это успокоило Андрея. Натянутые до звона нервы отпускало
толчками, заставляя подергиваться руки и ноги. И все четырнадцать
"руконог" скафандра время от времени покорно вскидывались.
Все обошлось. Все позади.
Бешеная, неуемная радость овладела им. Он бросал машину вверх и вниз,
вправо и влево, хохотал, пел какие-то песни, кричал - и наконец затих,
обессиленный.
Все было, как шесть часов назад, - так же висела в воздухе
неподвижная тарелка дископлана, и так же бесконечной конвейерной лентой
бежал внизу ковер, разрисованный геометрическими головоломками. Солнце
садилось за спиной, из-за ребристого окоема пенистыми языками вырывалось
зеленое пламя. Впереди же показалась серебряная дуга облаков. Лабировые
ущелья таяли, становились прозрачными, плыли внизу бесплотной дымкой, и
только высокие конусы, еще освещенные солнцем, отбрасывали длинные острые
тени. Дорожными указателями тянулись они вперед - километровые стрелы,
нацеленные в темноту.
А позади...
Андрей оглянулся.
Позади зеленел лес. Тонкие витые стебли, раскачиваясь, ползли из-за
горизонта в побуревшее небо, множились, выбрасывали вихревые сполохи
листьев...
Он не сразу сообразил, что это прощальная шутка зеленого солнца.

* * *
Андрей снова закашлялся и виновато улыбнулся, отдышавшись:
- Еще... не совсем... прошло...
Он поискал глазами Нину и не нашел. Амфитеатр зала, час назад
полупустой, теперь был набит до отказа. Многим не хватало места, и они
стояли в проходах, под выгнутыми металлическими шеями операторских кранов.
Голубые зрачки объективов тускло поблескивали со всех сторон, и Андрею
снова стало не по себе.
- Вот, собственно, и все. К моменту стыковки я уже окончательно
пришел в себя. Автомат поставил дископлан в ангар, а я направился в
стерилизатор... В инкубаторе меня встретили Кривцов и Свирин. Я боялся,
что Кривцов заметит отсутствие аварийного запаса, и поэтому сказал
Алексею, что мы справимся с "раздеванием" вдвоем. У Кривцова были еще
какие-то дела с метеорными пушками, и он сразу ушел. Ну, а Свирин ничего
не знал...
- Почему вы скрыли от товарищей свой поступок? Вы боялись
последствий? - Это спросил Микаэлян.
- Последствий? В какой-то мере да. Если бы об этом узнали до вылета,
то, во-первых, местность вокруг Белого озера была бы немедленно
стерилизована и эксперимент...
- А во-вторых?
- А во-вторых... Если бы мне удалось убедить товарищей, нам бы
пришлось вместе отвечать за нарушение устава... Я этого не хотел...
Андрей исподлобья взглянул на Медведева, но тот безучастно смотрел
куда-то поверх людских голов. Микаэлян сидел красный и мрачный, с хрустом
сцепляя и расцепляя на столе короткие толстые пальцы. Штейнкопф, кажется,
вообще ничего не слышал - отложив в сторону раковину транзисторного
синхропереводчика, он что-то писал, вернее, считал - тонкие губы беззвучно
шевелились. Джозеф Кларк - тот самый Кларк, который открыл человечеству
сверхсветовые скорости, - не скрывая восхищения и одобрения, наводил
яростный беспорядок в своей уитменовской бороде. Остальные члены
президиума Совета старались не глядеть друг на друга, бесцельно
перелистывая копии докладной.
Кто-то из зала крикнул:
- Позор! Анархизм! Вон из науки!
Кажется, это был Столыпин.
И мгновенно амфитеатр превратился в клокочущую воронку. На столе
запылали целые гирлянды сигнальных ламп: все требовали слова. Андрей стоял
в центре этой гудящей воронки и не знал, что делать - оставаться у стола
или идти в зал.
Прошло минут пять, прежде чем сквозь тысячеголосый гул пробился звон
председательского колокольчика.
- То, что мы сейчас услышали, в корне меняет смысл и направление
дискуссии... - Микаэлян медленно подбирал слова. - Совет вынужден... мы
должны выяснить обстоятельства и предполагаемые последствия...
Микаэлян замялся, взглянув на Кларка, который, угрожающе набычившись,
явно намеревался немедленно ринуться в бой.
- Последствия необдуманного поступка космобиолога Савина.
- Преступление!
Это опять выкрикнул Столыпин.
Микаэлян еще больше помрачнел и жестко кончил:
- О решении Совета по этому вопросу будет объявлено. Заседание считаю
закрытым.
Снова взорвался, загудел, заклокотал амфитеатр, то ли одобряя, то ли
угрожая, но, когда изо всех пяти проходов к нему устремились люди, Андрей
растерянно отступил. Кто-то схватил его за рукав и изо всей силы потянул в
боковую дверь.
- Алексей?
- Он самый. Скорей, а то останешься инвалидом.
Кривцов втолкнул его в какую-то узкую комнатушку, где шпалерами
стояли роботы-уборщики.
- Посиди здесь. И не высовывай носа. Я найду Нину.
Он немного задержался у выхода, поправил очки.
- Ну и учудил ты, дорогой мой. Так учудил, что...
Кривцов махнул рукой и плотно прикрыл за собой дверь...
Они возвращались домой вдвоем. Машину вела Нина. Андрей сидел рядом,
уткнув лицо в поднятый воротник пальто, и время от времени поводил плечами
- не мог привыкнуть к штатскому костюму.
Они молчали всю дорогу, до самого дома. Лишь остановив машину у
подъезда, Нина спросила тихо:
- Тяжело тебе, Андрюша, да?
Андрей вылез, ничего не ответив. Нина, торопливо разделавшись с
программой автоводителя, подошла сзади, прижалась к мужу, обняв за плечи.
Электромобиль просигналил и отправился в гараж.
Андрей, закинув голову, смотрел на звезды. Недавний теплый дождь
вымыл небо, и тысячи светлячков копошились в бархатной черноте. Изредка
между ними вспыхивали длинные иглы метеоров. Текучим дымком бледно
светился Млечный Путь.
- Вот и все, Нинок. Отлетался я.
- Но, быть может...
- Нет. Исключено. Я бы на их месте поступил так же... Отлетался.
Андрей не оглядывался, и это было очень кстати. В глазах Нины
промелькнуло что-то похожее на радость...

* * *
На первый взгляд все было хорошо. Очень хорошо. Слишком хорошо.
Нина могла теперь спать спокойно. Андрей был рядом. Он любил возиться
с сыном, готовил обеды по собственным рецептам, не доверяя кухонным
автоматам. Лекции в университете - Андрей читал там курс биологической
эволюции Солнечной системы - занимали всего несколько часов в день,
остальное время он сидел дома.
Это случилось через неделю после того памятного заседания Совета.
Семь дней пролетели в сумасбродной, счастливой суматохе. Андрей перевернул
весь дом. Он изобретал какие-то самоходные коляски, универсальную
люльку-кровать, побрякушки, реагирующие на голос, рассчитывал оптимальные
формы пеленок и совершенствовал методы закаливания - словом, энергично
входил в роль молодого папы. Он часто и много, может быть, чересчур часто
и чересчур много, говорил о том, как соскучился по Земле, о своих будущих
"наземных" планах. Похоже, понимая умом неизбежность расплаты,
подсознательно он все-таки надеялся на чудо.
В воскресенье рано утром прилетели Артур с Евой. День прошел отлично:
они забрались на аквалете далеко вниз по Енисею, мужчины рыбачили, женщины
собирали неяркие таежные цветы, сын то сладко спал, то отважно воевал с
большими синими стрекозами. Вечер провели за столом. Оба - и Андрей, и
Артур - много пили, похваливая домашнее ягодное вино.
И только в прихожей, надевая плащ, Артур сумрачно пробасил:
- Чуть не забыл... Ты это... не расстраивайся... Понимаешь, Совет
лишил тебя звания космонавта за нарушение устава... со всеми вытекающими
последствиями... Так что... понимаешь...
- Понимаю, - эхом отозвался Андрей и улыбнулся.
Чуда не произошло.
Осталась эта дежурная наклеенная улыбка - точно висячий замок на
душе. Что там, за этим замком? Какая тоска? Какие бури? Можно только
догадываться. И ничем нельзя помочь...
Первое время Нина старалась растормошить Андрея, отвлечь - водила по
театрам и концертным залам, на лыжные прогулки и в турпоходы. За
трехмесячный отпуск они облазили кратеры исландских вулканов и
австралийские заповедники, ходили по плитам древних ацтекских храмов и
спускались в подводный японский город Дзойя. Андрей был нежен и
предупредителен. Он покорно делал все, что она придумывала. Но от этой
покорности хотелось плакать.
Он оживал только тогда, когда приходили товарищи по "Альфе". Комната
немедленно наполнялась крепким табачным дымом, крепкими шутками и крепкими
спорами. Но звездолет "Альфа" два года назад ушел за пределы Галактики, к
какому-то квазару, и от него до сих пор нет известий...
На "Альфе" новый научный руководитель, потому что Медведев...
Странный человек этот Медведев. В последнее время он часто прилетал в
Красноярск и встречался с Андреем. Встречался где угодно - в университете,
в отделении академии, в гостинице, просто на улице - только не дома.
Тайные переговоры? Вряд ли. Ведь свои видеофонные беседы они не скрывали.
Даже наоборот. Однажды в отсутствие Андрея шеф долго расспрашивал о его
делах и занятиях. Просил помочь Андрею победить сплин.
- Ему надо работать. Сжать зубы и работать. Трудно даже представить,
что будет, если его гипотеза подтвердится...
Но домой так ни разу и не зашел.
А не так давно стартовал "Королев". Медведев улетел. С тех пор Андрей
совсем окаменел. Почти не выходит из дому. Вздрагивает от каждого стука,
от каждого звонка. И молчит. Молчит и читает. Или смотрит телевизор. Когда
Нина приходит поздно, он торопливо открывает дверь, словно давно ждет
кого-то... Изо всех сил старается не показать разочарования.
Крепко - слишком крепко! - целует. Громко - слишком громко! -
расспрашивает о делах. Весело - слишком весело! - рассказывает об
очередных проказах сына. Но она-то видит его полные непонятного ожидания
глаза.
Впрочем, все понятно. Дело в Медведеве. Вернее, в этой самой
проклятой кристаллопланете. Ведь от "Королева" тоже четвертый месяц нет
вестей...
Нелепая ситуация - ревновать к чужой планете...
А в остальном жизнь течет размеренно и ровно. Очень ровно. Слишком
ровно.
Вот и сегодняшний вечер проходит, похожий на десятки, сотни длинных
молчаливых вечеров.
Трехлетний Юра, восседая на полу, строит из лабировых кубиков
какое-то немыслимое сооружение: то ли ракетный ангар, то ли Вавилонскую
башню. Как ему только не надоест возиться с этими противными камешками?
Будь ее воля - она бы выбросила весь потусторонний мусор куда-нибудь
подальше. Они какие-то неприятные, эти камни, какие-то неправдоподобные.
Теплые и скользкие на ощупь, они прилипают к рукам, словно железо к
магниту. Ни к чему другому не прилипают, а к живому телу прилипают. И еще
это нездешнее гипнотическое свечение...
Но Юрка от камешков без ума. Попробуй спрячь - рев на весь день.
Зато Андрей блаженствует, когда сын играет с лабиром...
Андрей закрыл книгу, разгладил строгую синюю обложку: "Алексей
Кривцов. К вопросу о квазиатомной структуре дозвездного вещества в
лабировых образованиях". Молодец Алешка. Может быть, многовато фактов и
маловато выводов... Но это даже хорошо. Бунтарская мысль об искусственной
природе лабира сквозит между строк, напрашивается сама собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9