Они не одобряли моих взглядов. Вы представить себе не можете, до какой степени консервативна преступная среда.
Посетитель. Что же происходило?
Заключенный. Они расценивали мой отказ служить во Вьетнаме как проявление трусости. Для них я был «Нервной Нелли». Мне пришлось драться.
Посетитель. А потом?
Заключенный. Каждый получил по восемь суток карцера. Я сказал, что начал первый. Мой противник тоже. Здесь, как вы знаете, у нас высокое представление о чести.
Посетитель. Я думаю, что после этого к вам стали относиться гораздо лучше.
Заключенный. Да. Меня считали уже не трусом, а просто психом. А к психам здесь относятся неплохо.
Посетитель. Поговорим о наших письмах. Я получил их от вас двадцать семь.
Заключенный. По моим подсчетам, я как рал столько и отправил Следовательно, ни одно не затерялось.
Посетитель. И ни в одном цензура ничего не вымарала.
Заключенный. В ваших тоже.
Посетитель. Тем лучше. Мы живем в свободной стране.
Заключенный. Я имею полную возможность поздравлять себя с этим каждый день. Удалось ли вам узнать, почему аннулировали ваш паспорт?
Посетитель. Да. Хотя мои связи с политически подозрительными личностями подвергались критике, я не представляю собой угрозы государственной безопасности, я всегда был лояльным по отношению к своей стране. Однако в случае моего выезда за границу нет возможности обеспечить меня соответствующей охраной.
Заключенный. Браво! Таким образом, все было сделано в ваших интересах. Довели ли вы до сведения общественности этот отказ в выдаче выездной визы?
Посетитель. Нет. Голдстейн мне отсоветовал.
Заключенный. Может быть, он был не прав.
Посетитель. Не знаю. Голдстейн вел себя потрясающе. Он неистовствовал, как лев. Никто и ничто не заставляло его так лезть вон из кожи ради меня. Голдстейн думает, что публичное сообщение об аннулировании паспорта — это оружие, которое мы должны держать про запас.
Заключенный. Голдстейн не советовал вам отказаться от ваших связей с политически подозрительными личностями?
Посетитель. Он не делал к этому ни малейшей попытки.
Заключенный. Я признателен ему за это. Ноя должен вам сказать, однако…
Посетитель. Не говорите ничего. Вы наговорите глупостей.
Заключенный. Хорошо, я умолкаю. Хочу вам заметить, что вы тоже неплохо выглядите.
Посетитель. Мы пережили очень тяжелый момент, когда у нас отняли Фа и Би. Это длилось два месяца. Потом я купил одного дельфина, вернее, дельфинку и организовал частную лабораторию на свои средства.
Заключенный. Где вы поместили вашу дельфинку?
Посетитель. На острове, где стоит дом, внизу у меня есть маленькая пристань.
Заключенный. Она не огорожена?
Посетитель. У меня натянута сетка между двумя молами, закрепленная внизу и вверху. Но это почти бесполезно. Не прошло и двух—трех недель, как Дэзи — так зовут дельфинку — одним прыжком научилась уходить за сетку и резвиться в открытом море. Но она не уплывает далеко, разве что вместе со мной, когда я плыву на лодке, и к ночи она всегда возвращается. Она любит спать у борта «Кариби». Я предполагаю, что она считает яхту своего рода дельфинкой, суперматерью, которая ее защищает. На ночь я снова натягиваю сетку между двумя молами в качестве меры предосторожности от акул.
Заключенный. Расскажите мне о Дэзи. Страшно подумать, но я уже два года не видел дельфинов!
Посетитель. Если хотите, я пришлю вам несколько фильмов. У вас будет возможность просмотреть их?
Заключенный. Разумеется. У нас здесь есть все: дискотека, кино, театр и даже зал, где можно загорать в ультрафиолетовых лучах, но только к самому концу срока заключения.
Посетитель. Почему только к концу?
Заключенный. Чтобы соседи думали, что вы вернулись из долгого путешествия по тропическим странам. (Он смеется.) Синг-Синг не совсем то, что вы предполагаете. У нас здесь заботятся о том, что будут говорить люди.
Посетитель. Мне нравится, что вы относитесь к этому с юмором. Очевидно, в конце концов привыкаешь ко всему.
Заключенный. Нет. Свыкнуться нельзя. Никогда. Просто живешь отрезанным от всего. Вы знаете выражение: время тянется. Я никогда так хорошо не понимал, что оно означает. Вы не можете себе представить, как тянется здесь время. Это невероятно. Дни кажутся неделями, а недели — месяцами. (Пауза). Расскажите мне о Дэзи.
Посетитель. Ну, что о ней сказать? Она веселая, шаловливая, привязчивая, совсем не такая робкая, какой была Би вначале.
Заключенный. Сколько ей лет?
Посетитель. Если судить по ее весу и росту, ей должно быть столько же, сколько было Би, когда Би стала подругой Ивана. Вероятно, года четыре.
Заключенный. С кем вы работаете в лаборатории.
Посетитель. Я пригласил Питера, Сюзи и Мэгги.
Заключенный. Вы им платите из своих средств?
Посетитель. Да.
Заключенный. Вы разоритесь.
Посетитель. Нет, не сразу. А когда не будет денег, придется все бросить. А пока дела идут очень хорошо. Мы продвигаемся вперед.
Заключенный. Есть одна вещь, которую я не могу понять.
Посетитель. Я сейчас вам объясню: я получил от Лоренсена копии всех моих записей.
Заключенный. У Лоренсена, наверно, были из-за этого неприятности.
Посетитель. Огромные.
Заключенный. Что же произошло?
Посетитель. В конце концов ничего. У меня все свисты Фа и Би, а теперь к ним прибавились свисты Дэзи.
Заключенный. И чего же вы добились?
Посетитель. Мы продвигаемся вперед.
Заключенный. Вы не хотите говорить об этом?
Посетитель. Да, не хочу. (Он смеется.)
Заключенный. После ваших последних писем я не рассчитывал увидеть вас таким. Вы вновь полны энергии.
Посетитель. Поговорим немного о вас.
Заключенный. Это не очень интересная тема. (Пауза). Я здесь, и я жду.
Посетитель. Вы по-прежнему пессимистически оцениваете международную ситуацию?
Заключенный. Более чем когда бы то ни было. Но я также и оптимист… Дальнего прицела.
Посетитель. Признаться, я испытал облегчение, когда Джим Крунер потерпел провал и Олберт Монро Смит был избран президентом. Смит — это меньшее зло.
Заключенный. Не думаю. Смит будет делать в точности то же, что делал бы Крунер на его месте. Американская демократия состоит в том, чтобы создать у избирателей иллюзию возможности выбора. Для законодательных функций есть выбор между двумя партиями в равной мере правого толка. Для поста президента — выбор между двумя кандидатами, одинаково реакционными в сущности, но один из них старается доказать, что он либеральнее другого.
Посетитель. О, вы преувеличиваете! Я не ставлю Смита и Крунера на одну доску.
Заключенный. Я не преувеличиваю. Хотите несколько примеров? В 1960 году вы голосовали за Кеннеди потому, что вы считали его более либеральным, чем Никсон, и Кеннеди дал согласие на агрессию против Кубы и на значительное увеличение числа наших «военных советников» во Вьетнаме. В 1964 году вы голосовали за Джонсона, чтобы провалить Голдуотера, но Джонсон, добившись власти, навязал нам эскалацию, к которой призывал Голдуотер.
Посетитель. Вы думаете, следовательно, что Смит так же способен, как Крунер, втянуть нас в войну с Китаем?
Заключенный. Да. Он только произнесет чуть больше морализирующих речей.
Посетитель. Это печально.
Заключенный. Не в такой мере, как кажется. Видите ли, выборы не имеют значения. Они подтасованы в самой своей основе. Бороться надо за победу в общественном мнении.
Посетитель. Да, я знаю. Ради этого вы сели на скамью подсудимых и не побоялись тюрьмы.
Заключенный. Да, и иногда я чувствую себя обескураженным. Репрессиями кое-чего смогли добиться. Число отказывающихся служить в армии уменьшилось.
Посетитель. Но то, что вы в тюрьме, оказало большое влияние на всех ваших знакомых. Послушайте, я не хочу называть имен по понятным вам причинам, но мне самому вы открыли глаза на многие вещи.
Заключенный. Если это правда, тогда стоило очутиться здесь.
Посетитель. Это правда.
Заключенный. Вы доставляете мне огромную радость. Мне казалось в последние месяцы, что тон последних ваших писем как-то изменился.
Посетитель. Я решил не придавать никакого значения тому, что их фотокопируют и каждое наше слово норовят записать… Я считаю, что очень скверно заранее ограничивать себя автоцензурой. Я более чем когда бы то ни было намерен говорить лишь то, что думаю.
Заключенный. Может быть, и я сыграл какую-то роль в этом решении?
Посетитель. Конечно. Очень большую.
Заключенный. Я не могу выразить вам, как я счастлив. И какая скромность с вашей стороны. В вашем возрасте, при вашем положении… В конце концов я всего лишь ваш ученик.
Посетитель. Это не имеет никакого значения. Когда ищешь истину, нельзя чтобы тебя останавливали подобные соображения.
Заключенный. Я очень признателен вам за то, что вы мне это сказали. (Пауза).
Посетитель. Время почти истекло, мне кажется.
Заключенный. Подождите, у нас еще есть пять минут. Расскажите мне о Питере и Сюзи.
Посетитель. Вы, наверно, уже знаете, что они поженились?
Заключенный. Она мне об этом писала. Сюзи чудесная девушка. Вы знаете, я бы сам мог влюбиться в нее, если бы Питер меня не опередил.
Посетитель. Она всегда говорит о вас с большой теплотой.
Заключенный. Да, я тоже ее очень люблю. Я часто думаю о вас всех. (Молчание). Было не так легко с вами расстаться.
Посетитель. Мы вас ждем. Вы вернетесь и будете работать с нами.
Заключенный. Через три года. (Молчание). Через три года вы уже будете все знать о свистах.
Посетитель. Будут другие проблемы.
Заключенный. Ну что ж… Итак, через три года…
Посетитель. Я приду вас навестить, если мне разрешат. А теперь, я думаю, уже пора.
Заключенный. До свидания. Пишите мне. Спасибо за то, что пришли, спасибо за… В общем спасибо.
Посетитель. До свидания, Майкл.
Сайгон, 4 января 1973 (Ю.П.И.)
Американский крейсер «Литл Рок» начисто уничтожен атомным взрывом в открытом море вблизи Хайфона. Выживших нет.
11
Как у великана, который спокойно заснул, уверенный в своей силе, а проснулся от коварно нанесенного ему во сне удара, первой реакцией США после нападения на «Литл-Рок» было изумление. Возмущение появилось лишь через сутки, словно было необходимо именно столько времени, чтобы волнение охватило все это огромное тело. Но ярость, овладевшая им тогда, соответствовала масштабам могущественнейшего государства мира. По всему необъятному материку прокатилась волна гнева и, как внезапный прилив, захлестнула 180 миллионов американцев. Радио, телевидению, газетам обычные слова казались слишком слабыми, чтобы выразить возмущение, которое внушал этот столь необычный поступок. Всемогущие боги на Олимпе, с изумлением и ужасом убедившиеся в том, что они подверглись нападению низшей расы, были бы также уверены, что в кратчайший срок разделаются с теми, кто осмелился нанести им удар.
Журналистам, комментировавшим это душевное состояние, казалось, что лишь эпитеты, взятые из мира животных, передают презрение, с каким их соотечественники относятся к противнику. В газетах, где замелькали такие заголовки, каких не видели со времен Пирл-Харбора, Китай сравнивался обычно с «бешеной собакой», которую следовало «посадить на цепь или прикончить».
Трагедия «Литл Рока» не оставила живых и не имела свидетелей. Химический анализ воздуха и собранные обломки позволили командованию VII флота заключить, что ее причиной был «атомный снаряд неопределенного происхождения». Однако, несмотря на осторожность, проявленную в этих выводах, у политических комментаторов вина китайских руководителей не вызывала никаких сомнений. Большинство из них заявляло, что своим «внезапным нападением» и своей «подлой агрессией» Китай поставил себя вне цивилизованных наций. Он первым нарушил «равновесие страха». Единственный способ восстановить это равновесие заключался в том, чтоб «наказать агрессора, немедленными ответными ударами»: «по китайским атомным заводам», — говорили самые умеренные; «по жизненным центрам», — требовали другие. Говорили: «жизненные центры», а не «города», потому что слово «город» слишком уж конкретно и напоминает о миллионах городских жителей.
В прессе требование санкций обосновывалось ссылками на право и мораль. Но частные разговоры звучали совсем иначе. Настроения проявлялись не явным образом, а в даваемых противнику прозвищах. «Китаец» было малоупотребительным словом: ему предпочитали «желтопузый», «макака», «Чарли» или более вежливое, но не менее враждебное «азиат».
Правда, эти азиаты довольно ловко использовали западную науку, но им недоставало способности к творчеству. Кроме того, они шокировали своей многочисленностью. Они чрезмерно быстро размножались. Они кишели, как муравьи. «Животная» метафора «развертывалась»: от собаки переходили к макаке, от макаки к муравью, а последний образ — самый опасный из всех, потому что он невольно вызывал в памяти сапог охотника, презрительно давящего — мимоходом — муравейник, о который он споткнулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Посетитель. Что же происходило?
Заключенный. Они расценивали мой отказ служить во Вьетнаме как проявление трусости. Для них я был «Нервной Нелли». Мне пришлось драться.
Посетитель. А потом?
Заключенный. Каждый получил по восемь суток карцера. Я сказал, что начал первый. Мой противник тоже. Здесь, как вы знаете, у нас высокое представление о чести.
Посетитель. Я думаю, что после этого к вам стали относиться гораздо лучше.
Заключенный. Да. Меня считали уже не трусом, а просто психом. А к психам здесь относятся неплохо.
Посетитель. Поговорим о наших письмах. Я получил их от вас двадцать семь.
Заключенный. По моим подсчетам, я как рал столько и отправил Следовательно, ни одно не затерялось.
Посетитель. И ни в одном цензура ничего не вымарала.
Заключенный. В ваших тоже.
Посетитель. Тем лучше. Мы живем в свободной стране.
Заключенный. Я имею полную возможность поздравлять себя с этим каждый день. Удалось ли вам узнать, почему аннулировали ваш паспорт?
Посетитель. Да. Хотя мои связи с политически подозрительными личностями подвергались критике, я не представляю собой угрозы государственной безопасности, я всегда был лояльным по отношению к своей стране. Однако в случае моего выезда за границу нет возможности обеспечить меня соответствующей охраной.
Заключенный. Браво! Таким образом, все было сделано в ваших интересах. Довели ли вы до сведения общественности этот отказ в выдаче выездной визы?
Посетитель. Нет. Голдстейн мне отсоветовал.
Заключенный. Может быть, он был не прав.
Посетитель. Не знаю. Голдстейн вел себя потрясающе. Он неистовствовал, как лев. Никто и ничто не заставляло его так лезть вон из кожи ради меня. Голдстейн думает, что публичное сообщение об аннулировании паспорта — это оружие, которое мы должны держать про запас.
Заключенный. Голдстейн не советовал вам отказаться от ваших связей с политически подозрительными личностями?
Посетитель. Он не делал к этому ни малейшей попытки.
Заключенный. Я признателен ему за это. Ноя должен вам сказать, однако…
Посетитель. Не говорите ничего. Вы наговорите глупостей.
Заключенный. Хорошо, я умолкаю. Хочу вам заметить, что вы тоже неплохо выглядите.
Посетитель. Мы пережили очень тяжелый момент, когда у нас отняли Фа и Би. Это длилось два месяца. Потом я купил одного дельфина, вернее, дельфинку и организовал частную лабораторию на свои средства.
Заключенный. Где вы поместили вашу дельфинку?
Посетитель. На острове, где стоит дом, внизу у меня есть маленькая пристань.
Заключенный. Она не огорожена?
Посетитель. У меня натянута сетка между двумя молами, закрепленная внизу и вверху. Но это почти бесполезно. Не прошло и двух—трех недель, как Дэзи — так зовут дельфинку — одним прыжком научилась уходить за сетку и резвиться в открытом море. Но она не уплывает далеко, разве что вместе со мной, когда я плыву на лодке, и к ночи она всегда возвращается. Она любит спать у борта «Кариби». Я предполагаю, что она считает яхту своего рода дельфинкой, суперматерью, которая ее защищает. На ночь я снова натягиваю сетку между двумя молами в качестве меры предосторожности от акул.
Заключенный. Расскажите мне о Дэзи. Страшно подумать, но я уже два года не видел дельфинов!
Посетитель. Если хотите, я пришлю вам несколько фильмов. У вас будет возможность просмотреть их?
Заключенный. Разумеется. У нас здесь есть все: дискотека, кино, театр и даже зал, где можно загорать в ультрафиолетовых лучах, но только к самому концу срока заключения.
Посетитель. Почему только к концу?
Заключенный. Чтобы соседи думали, что вы вернулись из долгого путешествия по тропическим странам. (Он смеется.) Синг-Синг не совсем то, что вы предполагаете. У нас здесь заботятся о том, что будут говорить люди.
Посетитель. Мне нравится, что вы относитесь к этому с юмором. Очевидно, в конце концов привыкаешь ко всему.
Заключенный. Нет. Свыкнуться нельзя. Никогда. Просто живешь отрезанным от всего. Вы знаете выражение: время тянется. Я никогда так хорошо не понимал, что оно означает. Вы не можете себе представить, как тянется здесь время. Это невероятно. Дни кажутся неделями, а недели — месяцами. (Пауза). Расскажите мне о Дэзи.
Посетитель. Ну, что о ней сказать? Она веселая, шаловливая, привязчивая, совсем не такая робкая, какой была Би вначале.
Заключенный. Сколько ей лет?
Посетитель. Если судить по ее весу и росту, ей должно быть столько же, сколько было Би, когда Би стала подругой Ивана. Вероятно, года четыре.
Заключенный. С кем вы работаете в лаборатории.
Посетитель. Я пригласил Питера, Сюзи и Мэгги.
Заключенный. Вы им платите из своих средств?
Посетитель. Да.
Заключенный. Вы разоритесь.
Посетитель. Нет, не сразу. А когда не будет денег, придется все бросить. А пока дела идут очень хорошо. Мы продвигаемся вперед.
Заключенный. Есть одна вещь, которую я не могу понять.
Посетитель. Я сейчас вам объясню: я получил от Лоренсена копии всех моих записей.
Заключенный. У Лоренсена, наверно, были из-за этого неприятности.
Посетитель. Огромные.
Заключенный. Что же произошло?
Посетитель. В конце концов ничего. У меня все свисты Фа и Би, а теперь к ним прибавились свисты Дэзи.
Заключенный. И чего же вы добились?
Посетитель. Мы продвигаемся вперед.
Заключенный. Вы не хотите говорить об этом?
Посетитель. Да, не хочу. (Он смеется.)
Заключенный. После ваших последних писем я не рассчитывал увидеть вас таким. Вы вновь полны энергии.
Посетитель. Поговорим немного о вас.
Заключенный. Это не очень интересная тема. (Пауза). Я здесь, и я жду.
Посетитель. Вы по-прежнему пессимистически оцениваете международную ситуацию?
Заключенный. Более чем когда бы то ни было. Но я также и оптимист… Дальнего прицела.
Посетитель. Признаться, я испытал облегчение, когда Джим Крунер потерпел провал и Олберт Монро Смит был избран президентом. Смит — это меньшее зло.
Заключенный. Не думаю. Смит будет делать в точности то же, что делал бы Крунер на его месте. Американская демократия состоит в том, чтобы создать у избирателей иллюзию возможности выбора. Для законодательных функций есть выбор между двумя партиями в равной мере правого толка. Для поста президента — выбор между двумя кандидатами, одинаково реакционными в сущности, но один из них старается доказать, что он либеральнее другого.
Посетитель. О, вы преувеличиваете! Я не ставлю Смита и Крунера на одну доску.
Заключенный. Я не преувеличиваю. Хотите несколько примеров? В 1960 году вы голосовали за Кеннеди потому, что вы считали его более либеральным, чем Никсон, и Кеннеди дал согласие на агрессию против Кубы и на значительное увеличение числа наших «военных советников» во Вьетнаме. В 1964 году вы голосовали за Джонсона, чтобы провалить Голдуотера, но Джонсон, добившись власти, навязал нам эскалацию, к которой призывал Голдуотер.
Посетитель. Вы думаете, следовательно, что Смит так же способен, как Крунер, втянуть нас в войну с Китаем?
Заключенный. Да. Он только произнесет чуть больше морализирующих речей.
Посетитель. Это печально.
Заключенный. Не в такой мере, как кажется. Видите ли, выборы не имеют значения. Они подтасованы в самой своей основе. Бороться надо за победу в общественном мнении.
Посетитель. Да, я знаю. Ради этого вы сели на скамью подсудимых и не побоялись тюрьмы.
Заключенный. Да, и иногда я чувствую себя обескураженным. Репрессиями кое-чего смогли добиться. Число отказывающихся служить в армии уменьшилось.
Посетитель. Но то, что вы в тюрьме, оказало большое влияние на всех ваших знакомых. Послушайте, я не хочу называть имен по понятным вам причинам, но мне самому вы открыли глаза на многие вещи.
Заключенный. Если это правда, тогда стоило очутиться здесь.
Посетитель. Это правда.
Заключенный. Вы доставляете мне огромную радость. Мне казалось в последние месяцы, что тон последних ваших писем как-то изменился.
Посетитель. Я решил не придавать никакого значения тому, что их фотокопируют и каждое наше слово норовят записать… Я считаю, что очень скверно заранее ограничивать себя автоцензурой. Я более чем когда бы то ни было намерен говорить лишь то, что думаю.
Заключенный. Может быть, и я сыграл какую-то роль в этом решении?
Посетитель. Конечно. Очень большую.
Заключенный. Я не могу выразить вам, как я счастлив. И какая скромность с вашей стороны. В вашем возрасте, при вашем положении… В конце концов я всего лишь ваш ученик.
Посетитель. Это не имеет никакого значения. Когда ищешь истину, нельзя чтобы тебя останавливали подобные соображения.
Заключенный. Я очень признателен вам за то, что вы мне это сказали. (Пауза).
Посетитель. Время почти истекло, мне кажется.
Заключенный. Подождите, у нас еще есть пять минут. Расскажите мне о Питере и Сюзи.
Посетитель. Вы, наверно, уже знаете, что они поженились?
Заключенный. Она мне об этом писала. Сюзи чудесная девушка. Вы знаете, я бы сам мог влюбиться в нее, если бы Питер меня не опередил.
Посетитель. Она всегда говорит о вас с большой теплотой.
Заключенный. Да, я тоже ее очень люблю. Я часто думаю о вас всех. (Молчание). Было не так легко с вами расстаться.
Посетитель. Мы вас ждем. Вы вернетесь и будете работать с нами.
Заключенный. Через три года. (Молчание). Через три года вы уже будете все знать о свистах.
Посетитель. Будут другие проблемы.
Заключенный. Ну что ж… Итак, через три года…
Посетитель. Я приду вас навестить, если мне разрешат. А теперь, я думаю, уже пора.
Заключенный. До свидания. Пишите мне. Спасибо за то, что пришли, спасибо за… В общем спасибо.
Посетитель. До свидания, Майкл.
Сайгон, 4 января 1973 (Ю.П.И.)
Американский крейсер «Литл Рок» начисто уничтожен атомным взрывом в открытом море вблизи Хайфона. Выживших нет.
11
Как у великана, который спокойно заснул, уверенный в своей силе, а проснулся от коварно нанесенного ему во сне удара, первой реакцией США после нападения на «Литл-Рок» было изумление. Возмущение появилось лишь через сутки, словно было необходимо именно столько времени, чтобы волнение охватило все это огромное тело. Но ярость, овладевшая им тогда, соответствовала масштабам могущественнейшего государства мира. По всему необъятному материку прокатилась волна гнева и, как внезапный прилив, захлестнула 180 миллионов американцев. Радио, телевидению, газетам обычные слова казались слишком слабыми, чтобы выразить возмущение, которое внушал этот столь необычный поступок. Всемогущие боги на Олимпе, с изумлением и ужасом убедившиеся в том, что они подверглись нападению низшей расы, были бы также уверены, что в кратчайший срок разделаются с теми, кто осмелился нанести им удар.
Журналистам, комментировавшим это душевное состояние, казалось, что лишь эпитеты, взятые из мира животных, передают презрение, с каким их соотечественники относятся к противнику. В газетах, где замелькали такие заголовки, каких не видели со времен Пирл-Харбора, Китай сравнивался обычно с «бешеной собакой», которую следовало «посадить на цепь или прикончить».
Трагедия «Литл Рока» не оставила живых и не имела свидетелей. Химический анализ воздуха и собранные обломки позволили командованию VII флота заключить, что ее причиной был «атомный снаряд неопределенного происхождения». Однако, несмотря на осторожность, проявленную в этих выводах, у политических комментаторов вина китайских руководителей не вызывала никаких сомнений. Большинство из них заявляло, что своим «внезапным нападением» и своей «подлой агрессией» Китай поставил себя вне цивилизованных наций. Он первым нарушил «равновесие страха». Единственный способ восстановить это равновесие заключался в том, чтоб «наказать агрессора, немедленными ответными ударами»: «по китайским атомным заводам», — говорили самые умеренные; «по жизненным центрам», — требовали другие. Говорили: «жизненные центры», а не «города», потому что слово «город» слишком уж конкретно и напоминает о миллионах городских жителей.
В прессе требование санкций обосновывалось ссылками на право и мораль. Но частные разговоры звучали совсем иначе. Настроения проявлялись не явным образом, а в даваемых противнику прозвищах. «Китаец» было малоупотребительным словом: ему предпочитали «желтопузый», «макака», «Чарли» или более вежливое, но не менее враждебное «азиат».
Правда, эти азиаты довольно ловко использовали западную науку, но им недоставало способности к творчеству. Кроме того, они шокировали своей многочисленностью. Они чрезмерно быстро размножались. Они кишели, как муравьи. «Животная» метафора «развертывалась»: от собаки переходили к макаке, от макаки к муравью, а последний образ — самый опасный из всех, потому что он невольно вызывал в памяти сапог охотника, презрительно давящего — мимоходом — муравейник, о который он споткнулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52