Победитель троллей издал могучий рев и бросился на выродков.
Его отчаянное нападение не оставило им времени защищаться. Только толстый вожак успел наклониться, когда секира Феликса просвистела над его головой. Его проворство удивило Феликса. С ужасным хрустом секира вонзилась в грудь его тощего приспешника, а затем снесла голову второму нападавшему. Мощный удар разрубил кожаный щит и отсек щупальце третьему.
Не давая врагам прийти в себя, Готрек метался среди них, как смертоносный вихрь. Толстый вожак вновь удачно уклонился от гибельной секиры и отдал какой-то приказ своим подчиненным. Мутанты начали окружать гнома, держась на безопасном расстоянии от оружия Готрека.
Феликс устремился в атаку. Магический меч, который он взял у мертвого храмовника Альдреда, сиял в его руке, как волшебная палочка. Он, казалось, пел, снося головы чудищам. Руны вспыхивали ярче, когда он вскрывал им черепа так же легко, как огромный нож мясника отрезает кусок говядины. Мозги вырвались из черепов мощным всплеском. Феликс поморщился от отвращения, когда слизь попала ему на лицо, но заставил себя побороть тошноту и ударил снова. Внезапная дрожь пробежала по его руке, когда он пронзил мечом разодранную грудную клетку, воткнув его в сердце чудовищу. Он увидел, как глаза мутанта расширились от страха и боли. На бородавчатом лице проступил ужас, и умирающий пробормотал то ли проклятие, то ли молитву своему темному богу.
Рука Феликса взмокла, и ему пришлось крепче сжать пальцы, чтобы не дать мечу выскользнуть. На него внезапно напали с другой стороны. Он увернулся от удара шипастой палицы и махнул мечом вправо. Лезвие отсекло щеку похожему на барана мутанту, порвав завязки кожаного шлема. Тот сполз уродцу на глаза, моментально ослепив его. Феликс ударил его в живот носком своего тяжелого рейкландского ботинка, и противник наклонился вперед, невольно подставив шею под удар, который и обезглавил его.
Боль пронзила плечо Феликса, когда по нему скользнул удар палицы. Он вскрикнул и дернулся, стараясь овладеть собой. Во взгляде чудовища была такая дикая ненависть, что у поэта замерло сердце. Мутант поднял оружие, словно предлагая сдаться. Феликс покачал головой и ударил его по руке. Хлынула кровь. Мутант взвизгнул и отпрыгнул, сжимая руку повыше запястья и пытаясь остановить кровотечение.
Все, казалось, происходило замедленно, как во сне. Феликс обернулся и увидел Готрека, неистово размахивающего секирой. У его ног лежала груда разрубленных тел. Феликс следил, как плавный размах секиры отбрасывает изуродованное тело чудища на двух ближайших врагов. Те рухнули, сбитые с ног. А секира взвилась и опускалась кровавой дугой - подступивший Готрек разрубил их на куски.
Все понятия о человечности или сдержанности были смыты волной кровожадности, страха и ненависти. Феликс приблизился к выжившим. Быстрее языка змеи сновал его клинок, руны засияли ярче, словно бы напитались кровью. Феликс уже едва ощущал боль от ударов, еле слышал крики раненых и умирающих. Теперь он был просто машиной, призванной убивать. Он больше не задумывался о сохранении своей собственной жизни - только об уничтожении врагов.
Как стремительно все это началось, так же быстро и закончилось. Мутанты отступили, удирая со всех ног, а их толстый вожак мчался впереди всех. Феликс следил за их бегством. Проводив глазами последнего, он зло повернулся и, ослепленный жаждой убийства, начал рубить тела.
Спустя некоторое время он стал приходить в себя. Увидев, словно бы в первый раз, ужасные груды, нагроможденные им и Победителем, он согнулся пополам, и его вывернуло наизнанку.
Чистая холодная вода горной речки покраснела от крови. Феликс в глубоком оцепенении смотрел на бегущий поток и думал. Казалось, холод воды наполнил его вены. Он внезапно понял, как сильно изменился с тех пор, как сталспутником Готрека, и не был уверен, что эти перемены ему нравятся.
Он вспомнил, что чувствовал после того, как убил студента, Красснера, который сам напоролся на его меч. Этим несчастным случаем завершилась мальчишеская дуэль на задворках Альтдорфского университета. Но лезвие соскочило, и человек погиб. Феликс вспомнил недоуменное выражение на лице умирающего и свое собственное чувство страха и слезные угрызения совести. Он оборвал чужую жизнь и чувствовал себя виноватым.
Но это произошло с кем-то другим много лет назад. Потом, с того дня, когда он поклялся следовать за Победителем троллей в его обреченном поиске героической смерти, ему приходилось убивать вновь и вновь. С каждой новой смертью он чувствовал все меньше угрызений совести, с каждым новым убийством следующее казалось все легче. Ночные кошмары, некогда терзавшие его, больше не беспокоили Феликса. Чувство пустоты и опустошенности покинуло его. Словно бы Готрек заразил его своим безумием, уничтожившим все сомнения.
Когда-то, еще студентом, он изучал труды великого философа Нейштадта. Тот доказывал в своем главном труде "De Re Munde", что все живущие имеют душу. Что даже мутанты - чувствующие существа, способные на любовь и ценящие жизнь. Но теперь Феликс знал, что вычеркнет их из этого списка без размышлений. Они враги, они пытались его убить, и он не чувствовал подлинных угрызений совести за их смерть. Наверно, он стал менее чувствительным. Он спросил себя, когда же произошли эти перемены, и не смог найти ответа.
Может быть, это произошло оттого, что он не мог повлиять на других? Может быть, оттого, что он чувствовал перемены внутри себя и боялся их внешнего проявления? Он обнаружил, что его новая чудовищная холодность может оправдать любое творимое им зло.
Может быть, это случилось из-за Кирстен, его первой любви, умершей от руки Манфреда фон Диеля? Нет, едва ли… Все было сложнее, странные перемены происходили сним на всем длинном пути его странствий. Новый Феликс родился здесь, в этих грубых землях на краю миров, его породили холод этих краев, и тяготы жизни, и многие, многие смерти, так близко подступавшие к нему.
Он взглянул на Готрека. Победитель молча сидел на плоском отроге скалы, выдававшемся над источником. Его голова была обвязана обрывком Феликсова плаща, и красная шерсть оттеняла темную кровоточащую рану гнома.
"Стану ли и я когда-нибудь таким, - думал Феликс, - безнадежным, сумасшедшим и обреченным, медленно умирающим от множества мелких ран, ища только великой смерти, чтобы искупить свои грехи". Сама мысль не беспокоила его - беспокоило только то, что он впервые задумался об этом.
Что же и где он потерял, размышлял Феликс, прислушиваясь к журчанию потока, как будто бы тот таил скрытый ответ. Готрек поднял голову и медленно обвел горы глазами. Феликс увидел, что повязка слетела с его поврежденного глаза, обнажив страшную, покрытую рубцами выемку.
Феликс сам посмотрел на кроны голых деревьев и низкие кустарники, которые их окружали, и холодные серые скалы. Он вдруг почувствовал себя таким маленьким на фоне этих заснеженных вершин и задал себе все тот же мучительный вопрос: как же они попали в это забытое богом место, столь далекое от их дома? На мгновение он словно затерялся в этом бесконечном старом мире, в котором более не ощущал ни времени, ни пространства. Ему показалось, что они остались одни с Победителем троллей в безжизненном эфире, подобно привидениям, бродящим в бесконечности, скованные чудовищной цепью обстоятельств.
Готрек тоже посмотрел на него. Феликс почти что ощутил ненависть к нему в этот момент. Он молча ждал, когда гном начнет похваляться своей бесцельной, пустой победой.
-Что здесь произошло? - спросил Победитель троллей.
Феликс с удивлением воззрился на него.
Как только они покинули горы, все вокруг зазеленело. Теплое золотое солнце бросало мягкие полуденные лучи на высокую сочную траву, покрывающую равнины. То здесь то там попадались поляны, поросшие цветущим вереском Красные цветы распустились в зеленой траве. Над равниной, примерно в паре миль от них, виднелся огромный серый замок, расположившийся на отвесной вершине. Ниже Феликс мог разглядеть городские стены. Дым медленно поднимался в небо из многочисленных печных труб.
Он немного успокоился. По его подсчетам, они с Готреком должны были прибыть в город до заката. У него даже потекли слюнки от одной мысли о жареной говядине и свежеиспеченном хлебе. Его уже тошнило от скудной походной еды, которую они приобрели в землях Порубежных Княжеств: жесткие пирожки и полоски высушенного мяса. Сегодня, впервые за несколько недель, он сможет лечь в настоящую постель под настоящей крышей и оказаться среди своих соплеменников. Он даже сможет отведать немного эля, прежде чем отправится спать. Напряжение стало спадать, он почувствовал, как расслабились его плечи, и всем телом ощутил то напряжение, в котором провел всю дорогу: постоянно настороже, вечно готовый вовремя заметить опасность, которую таили в себе мрачные горы.
Он оглянулся на Готрека. Гном был бледен и часто останавливался, озираясь. При этом на лице у него было выражение искреннего удивления, как будто он не понимал, почему они оказались здесь и что они делают. Удар в голову, очевидно, не прошел для Готрека бесследно. Феликс никак не мог понять, что случилось - ведь раньше гном получал куда более тяжелые ранения.
- Ты себя хорошо чувствуешь? - спросил Феликс, почти надеясь, что гном огрызнется в ответ.
- Да. Да, хорошо, - откликнулся Готрек, но его голос, такой тихий и глухой, был похож на голос старика.
После прохладного чистого горного воздуха и насыщенного ароматами запаха долин, городок Фридрихсбург оказался в какой-то мере испытанием для обоняния. С дальнего расстояния его высокие узкие домики с крышами, покрытымикрасной черепицей, и побеленными стенами казались чистыми и аккуратными. Но даже тускнеющий свет заходящего солнца не мог скрыть трещины в кирпичах и дыры в кровлях.
Узкие, запутанные улочки были завалены высокими кучами мусора. Голодные собаки бегали от одной кучи гниющих овощей к другой, свободно гадя прямо на улицах. От мостовых исходил тяжелый запах мочи, они были покрыты слизью и разлитым кухонным жиром. Феликс прикрыл рот ладонью и зажал нос. Он заметил красное пятно от свежего укуса блохи прямо на костяшке своего пальца. "Наконец-то цивилизация", - с насмешкой подумал он.
Торгаши зажгли фонари над рыночной площадью. Распутницы стояли в отблесках красного света у дверей многих домов. На сегодня дела были закончены, деловое настроение исчезло, люди пришли сюда поесть и развлечься. Сказители собрали зевак вокруг своих угольных жаровен, соперничая с фокусниками, заставлявшими крохотных дракончиков появляться в клубах дыма. Бродячий проповедник стоял на скамеечке под сенью памятника основателю города, герою Фридриху, и уговаривал толпу вернуться к добродетелям прежних времен.
Люди сновали повсюду, мелькая перед глазами Феликса. Лоточники, засучив рукава, предлагали купить талисманы на счастье или попробовать маленькие пряники с корицей. Дети забрасывали надутые бычьи пузыри в глубину узких проулков, не обращая внимания на приказы матерей сейчас же выйти из темноты. Над их головами висело мокрое белье на веревках, протянутых от окна к окну. Повозки, освободившись от тяжелого груза, направлялись к конюшням, глухо гремя по мостовой и выдирая из нее расшатанные камни.
Феликс остановился возле пожилой женщины, продававшей еду, и купил кусок тощей курицы, которую она вертела над угольной жаровней. Теплый куриный сок наполнил его рот, как только он откусил первый кусок. Он остановился на секун-Ду, пытаясь прийти в себя в этом буйстве красок, запахов и шума.
Поглядев на толпы людей, он слегка растерялся. Охранники в плащах с гербами местных властей передвигались втолпе. Молодые хлыщи оглядывали уличных девок и обменивались скабрезностями со своими телохранителями, у входа в храм Шаллаи попрошайки воздевали свои жалкие обрубки перед проходящими купцами, старавшимися не замечать их протянутые руки. Краснощекие выпившие крестьяне брели по улицам, с удивлением оглядывая дома, которые были намного выше привычных им жилищ. Старухи в изношенных косынках стояли на порогах своих домов и сплетничали с соседками. Их морщинистые лица напомнили Феликсу сушеные яблоки.
"Фридрихсбург был почти что захолустьем по сравнению с Альтдорфом", - подумал Феликс. Он всю жизнь прожил в столице Империи и никогда не представлял себе другого места. Может быть, он слишком долго находился в тишине и уединении гор, но ему понадобилось всего несколько часов, чтобы привыкнуть к человеческому обществу.
Стоя в толпе, он очень одиноко ощущал себя в этом потоке разных лиц. Прислушиваясь к бормотанию голосов, он не слышал ни одного ласкового слова - только разговоры о ценах и грубые шутки. Здесь кипела бодрость, живость беспокойного общества, но он не ощущал ее в себе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Его отчаянное нападение не оставило им времени защищаться. Только толстый вожак успел наклониться, когда секира Феликса просвистела над его головой. Его проворство удивило Феликса. С ужасным хрустом секира вонзилась в грудь его тощего приспешника, а затем снесла голову второму нападавшему. Мощный удар разрубил кожаный щит и отсек щупальце третьему.
Не давая врагам прийти в себя, Готрек метался среди них, как смертоносный вихрь. Толстый вожак вновь удачно уклонился от гибельной секиры и отдал какой-то приказ своим подчиненным. Мутанты начали окружать гнома, держась на безопасном расстоянии от оружия Готрека.
Феликс устремился в атаку. Магический меч, который он взял у мертвого храмовника Альдреда, сиял в его руке, как волшебная палочка. Он, казалось, пел, снося головы чудищам. Руны вспыхивали ярче, когда он вскрывал им черепа так же легко, как огромный нож мясника отрезает кусок говядины. Мозги вырвались из черепов мощным всплеском. Феликс поморщился от отвращения, когда слизь попала ему на лицо, но заставил себя побороть тошноту и ударил снова. Внезапная дрожь пробежала по его руке, когда он пронзил мечом разодранную грудную клетку, воткнув его в сердце чудовищу. Он увидел, как глаза мутанта расширились от страха и боли. На бородавчатом лице проступил ужас, и умирающий пробормотал то ли проклятие, то ли молитву своему темному богу.
Рука Феликса взмокла, и ему пришлось крепче сжать пальцы, чтобы не дать мечу выскользнуть. На него внезапно напали с другой стороны. Он увернулся от удара шипастой палицы и махнул мечом вправо. Лезвие отсекло щеку похожему на барана мутанту, порвав завязки кожаного шлема. Тот сполз уродцу на глаза, моментально ослепив его. Феликс ударил его в живот носком своего тяжелого рейкландского ботинка, и противник наклонился вперед, невольно подставив шею под удар, который и обезглавил его.
Боль пронзила плечо Феликса, когда по нему скользнул удар палицы. Он вскрикнул и дернулся, стараясь овладеть собой. Во взгляде чудовища была такая дикая ненависть, что у поэта замерло сердце. Мутант поднял оружие, словно предлагая сдаться. Феликс покачал головой и ударил его по руке. Хлынула кровь. Мутант взвизгнул и отпрыгнул, сжимая руку повыше запястья и пытаясь остановить кровотечение.
Все, казалось, происходило замедленно, как во сне. Феликс обернулся и увидел Готрека, неистово размахивающего секирой. У его ног лежала груда разрубленных тел. Феликс следил, как плавный размах секиры отбрасывает изуродованное тело чудища на двух ближайших врагов. Те рухнули, сбитые с ног. А секира взвилась и опускалась кровавой дугой - подступивший Готрек разрубил их на куски.
Все понятия о человечности или сдержанности были смыты волной кровожадности, страха и ненависти. Феликс приблизился к выжившим. Быстрее языка змеи сновал его клинок, руны засияли ярче, словно бы напитались кровью. Феликс уже едва ощущал боль от ударов, еле слышал крики раненых и умирающих. Теперь он был просто машиной, призванной убивать. Он больше не задумывался о сохранении своей собственной жизни - только об уничтожении врагов.
Как стремительно все это началось, так же быстро и закончилось. Мутанты отступили, удирая со всех ног, а их толстый вожак мчался впереди всех. Феликс следил за их бегством. Проводив глазами последнего, он зло повернулся и, ослепленный жаждой убийства, начал рубить тела.
Спустя некоторое время он стал приходить в себя. Увидев, словно бы в первый раз, ужасные груды, нагроможденные им и Победителем, он согнулся пополам, и его вывернуло наизнанку.
Чистая холодная вода горной речки покраснела от крови. Феликс в глубоком оцепенении смотрел на бегущий поток и думал. Казалось, холод воды наполнил его вены. Он внезапно понял, как сильно изменился с тех пор, как сталспутником Готрека, и не был уверен, что эти перемены ему нравятся.
Он вспомнил, что чувствовал после того, как убил студента, Красснера, который сам напоролся на его меч. Этим несчастным случаем завершилась мальчишеская дуэль на задворках Альтдорфского университета. Но лезвие соскочило, и человек погиб. Феликс вспомнил недоуменное выражение на лице умирающего и свое собственное чувство страха и слезные угрызения совести. Он оборвал чужую жизнь и чувствовал себя виноватым.
Но это произошло с кем-то другим много лет назад. Потом, с того дня, когда он поклялся следовать за Победителем троллей в его обреченном поиске героической смерти, ему приходилось убивать вновь и вновь. С каждой новой смертью он чувствовал все меньше угрызений совести, с каждым новым убийством следующее казалось все легче. Ночные кошмары, некогда терзавшие его, больше не беспокоили Феликса. Чувство пустоты и опустошенности покинуло его. Словно бы Готрек заразил его своим безумием, уничтожившим все сомнения.
Когда-то, еще студентом, он изучал труды великого философа Нейштадта. Тот доказывал в своем главном труде "De Re Munde", что все живущие имеют душу. Что даже мутанты - чувствующие существа, способные на любовь и ценящие жизнь. Но теперь Феликс знал, что вычеркнет их из этого списка без размышлений. Они враги, они пытались его убить, и он не чувствовал подлинных угрызений совести за их смерть. Наверно, он стал менее чувствительным. Он спросил себя, когда же произошли эти перемены, и не смог найти ответа.
Может быть, это произошло оттого, что он не мог повлиять на других? Может быть, оттого, что он чувствовал перемены внутри себя и боялся их внешнего проявления? Он обнаружил, что его новая чудовищная холодность может оправдать любое творимое им зло.
Может быть, это случилось из-за Кирстен, его первой любви, умершей от руки Манфреда фон Диеля? Нет, едва ли… Все было сложнее, странные перемены происходили сним на всем длинном пути его странствий. Новый Феликс родился здесь, в этих грубых землях на краю миров, его породили холод этих краев, и тяготы жизни, и многие, многие смерти, так близко подступавшие к нему.
Он взглянул на Готрека. Победитель молча сидел на плоском отроге скалы, выдававшемся над источником. Его голова была обвязана обрывком Феликсова плаща, и красная шерсть оттеняла темную кровоточащую рану гнома.
"Стану ли и я когда-нибудь таким, - думал Феликс, - безнадежным, сумасшедшим и обреченным, медленно умирающим от множества мелких ран, ища только великой смерти, чтобы искупить свои грехи". Сама мысль не беспокоила его - беспокоило только то, что он впервые задумался об этом.
Что же и где он потерял, размышлял Феликс, прислушиваясь к журчанию потока, как будто бы тот таил скрытый ответ. Готрек поднял голову и медленно обвел горы глазами. Феликс увидел, что повязка слетела с его поврежденного глаза, обнажив страшную, покрытую рубцами выемку.
Феликс сам посмотрел на кроны голых деревьев и низкие кустарники, которые их окружали, и холодные серые скалы. Он вдруг почувствовал себя таким маленьким на фоне этих заснеженных вершин и задал себе все тот же мучительный вопрос: как же они попали в это забытое богом место, столь далекое от их дома? На мгновение он словно затерялся в этом бесконечном старом мире, в котором более не ощущал ни времени, ни пространства. Ему показалось, что они остались одни с Победителем троллей в безжизненном эфире, подобно привидениям, бродящим в бесконечности, скованные чудовищной цепью обстоятельств.
Готрек тоже посмотрел на него. Феликс почти что ощутил ненависть к нему в этот момент. Он молча ждал, когда гном начнет похваляться своей бесцельной, пустой победой.
-Что здесь произошло? - спросил Победитель троллей.
Феликс с удивлением воззрился на него.
Как только они покинули горы, все вокруг зазеленело. Теплое золотое солнце бросало мягкие полуденные лучи на высокую сочную траву, покрывающую равнины. То здесь то там попадались поляны, поросшие цветущим вереском Красные цветы распустились в зеленой траве. Над равниной, примерно в паре миль от них, виднелся огромный серый замок, расположившийся на отвесной вершине. Ниже Феликс мог разглядеть городские стены. Дым медленно поднимался в небо из многочисленных печных труб.
Он немного успокоился. По его подсчетам, они с Готреком должны были прибыть в город до заката. У него даже потекли слюнки от одной мысли о жареной говядине и свежеиспеченном хлебе. Его уже тошнило от скудной походной еды, которую они приобрели в землях Порубежных Княжеств: жесткие пирожки и полоски высушенного мяса. Сегодня, впервые за несколько недель, он сможет лечь в настоящую постель под настоящей крышей и оказаться среди своих соплеменников. Он даже сможет отведать немного эля, прежде чем отправится спать. Напряжение стало спадать, он почувствовал, как расслабились его плечи, и всем телом ощутил то напряжение, в котором провел всю дорогу: постоянно настороже, вечно готовый вовремя заметить опасность, которую таили в себе мрачные горы.
Он оглянулся на Готрека. Гном был бледен и часто останавливался, озираясь. При этом на лице у него было выражение искреннего удивления, как будто он не понимал, почему они оказались здесь и что они делают. Удар в голову, очевидно, не прошел для Готрека бесследно. Феликс никак не мог понять, что случилось - ведь раньше гном получал куда более тяжелые ранения.
- Ты себя хорошо чувствуешь? - спросил Феликс, почти надеясь, что гном огрызнется в ответ.
- Да. Да, хорошо, - откликнулся Готрек, но его голос, такой тихий и глухой, был похож на голос старика.
После прохладного чистого горного воздуха и насыщенного ароматами запаха долин, городок Фридрихсбург оказался в какой-то мере испытанием для обоняния. С дальнего расстояния его высокие узкие домики с крышами, покрытымикрасной черепицей, и побеленными стенами казались чистыми и аккуратными. Но даже тускнеющий свет заходящего солнца не мог скрыть трещины в кирпичах и дыры в кровлях.
Узкие, запутанные улочки были завалены высокими кучами мусора. Голодные собаки бегали от одной кучи гниющих овощей к другой, свободно гадя прямо на улицах. От мостовых исходил тяжелый запах мочи, они были покрыты слизью и разлитым кухонным жиром. Феликс прикрыл рот ладонью и зажал нос. Он заметил красное пятно от свежего укуса блохи прямо на костяшке своего пальца. "Наконец-то цивилизация", - с насмешкой подумал он.
Торгаши зажгли фонари над рыночной площадью. Распутницы стояли в отблесках красного света у дверей многих домов. На сегодня дела были закончены, деловое настроение исчезло, люди пришли сюда поесть и развлечься. Сказители собрали зевак вокруг своих угольных жаровен, соперничая с фокусниками, заставлявшими крохотных дракончиков появляться в клубах дыма. Бродячий проповедник стоял на скамеечке под сенью памятника основателю города, герою Фридриху, и уговаривал толпу вернуться к добродетелям прежних времен.
Люди сновали повсюду, мелькая перед глазами Феликса. Лоточники, засучив рукава, предлагали купить талисманы на счастье или попробовать маленькие пряники с корицей. Дети забрасывали надутые бычьи пузыри в глубину узких проулков, не обращая внимания на приказы матерей сейчас же выйти из темноты. Над их головами висело мокрое белье на веревках, протянутых от окна к окну. Повозки, освободившись от тяжелого груза, направлялись к конюшням, глухо гремя по мостовой и выдирая из нее расшатанные камни.
Феликс остановился возле пожилой женщины, продававшей еду, и купил кусок тощей курицы, которую она вертела над угольной жаровней. Теплый куриный сок наполнил его рот, как только он откусил первый кусок. Он остановился на секун-Ду, пытаясь прийти в себя в этом буйстве красок, запахов и шума.
Поглядев на толпы людей, он слегка растерялся. Охранники в плащах с гербами местных властей передвигались втолпе. Молодые хлыщи оглядывали уличных девок и обменивались скабрезностями со своими телохранителями, у входа в храм Шаллаи попрошайки воздевали свои жалкие обрубки перед проходящими купцами, старавшимися не замечать их протянутые руки. Краснощекие выпившие крестьяне брели по улицам, с удивлением оглядывая дома, которые были намного выше привычных им жилищ. Старухи в изношенных косынках стояли на порогах своих домов и сплетничали с соседками. Их морщинистые лица напомнили Феликсу сушеные яблоки.
"Фридрихсбург был почти что захолустьем по сравнению с Альтдорфом", - подумал Феликс. Он всю жизнь прожил в столице Империи и никогда не представлял себе другого места. Может быть, он слишком долго находился в тишине и уединении гор, но ему понадобилось всего несколько часов, чтобы привыкнуть к человеческому обществу.
Стоя в толпе, он очень одиноко ощущал себя в этом потоке разных лиц. Прислушиваясь к бормотанию голосов, он не слышал ни одного ласкового слова - только разговоры о ценах и грубые шутки. Здесь кипела бодрость, живость беспокойного общества, но он не ощущал ее в себе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42