– Вы англичанин? – неожиданно для себя спросил Рудаки.
– Мать англичанка, – ответил портье и представился: – Марко Морган-Милад к вашим услугам, сэр.
– Крис Уземба, поляк, – назвался Рудаки своим фальшивым именем.
– Поляк? – англизированный портье Марко Морган-Милад выразил голосом умеренное удивление. – Далековато от дома, не правда ли, сэр?
– Да не близко, – усмехнулся Рудаки этому «не правда ли, сэр», будто сошедшему со страниц старинного романа из английской жизни, и спросил: – Номер для меня найдется?
– Конечно, сэр, – ответил портье и с гордостью в голосе добавил: – В гостинице есть свой котел – можно согреть воду для ванной. Я предложу вам лучший номер – в нем останавливался сам сэр Уингейт.
– Вот как, – сказал Рудаки. – Спасибо, – кто такой сэр Уингейт, он не знал.
– У вас есть багаж? – спросил портье и тряхнул лежавшим на стойке колокольчиком.
– I travel light, – ответил Рудаки и про себя подивился тому, как быстро он перенял стиль этого Марко Морган-Милада.
На звон колокольчика появился мрачный, бандитского вида араб, которого портье назвал «бой».
– Бой покажет вам ваш номер, сэр.
«Бой» привел его в номер по крутой лестнице, отомкнул дверь и, пропустив его вперед, встал на пороге в ожидании чаевых. У Рудаки были доллары, но только несколько крупных купюр, и дать чаевые было нечем.
– Баадын, – сказал ему Рудаки, и «бой», недовольно хмыкнув, ушел, хлопнув дверью.
Рудаки остался один в большой комнате с высоким потолком и москитными сетками на окнах. Посреди комнаты стояла широкая двуспальная кровать, рядом – антикварного вида стул, а в одном из углов – столик с зеркалом и несколькими выдвижными ящиками. Больше в комнате ничего не было.
Рудаки подошел к окну и откинул сетку. Окна выходили на улицу – он видел из окна вход в гостиницу, возле которого только что стоял, размышляя, заходить или нет. Номер располагался невысоко – не выше второго этажа.
«Можно спрыгнуть, если что, – подумал он, но тут же мысленно себя одернул, – если этот Морган полицию вызовет, прыжок из окна едва ли поможет».
В дверь постучали.
– Войдите, – пригласил Рудаки.
Вошел портье. «Или хозяин, – подумал Рудаки, – почему я решил, что он портье».
– Ванна готова, сэр, – объявил портье (или хозяин), – и я формуляр принес – заполните, пожалуйста.
Рудаки взял карточку – она была на арабском – и сказал:
– Я арабский не настолько знаю, чтобы заполнить. Может быть, вы сами напишете, что надо, а я распишусь, – он протянул вместе с карточкой стодолларовую банкноту. – Фамилия – Уземба, Крис Уземба из Польши.
– Еще номер паспорта требуется, сэр, – Морган-Милад спрятал доллары.
«А ладно, – решил Рудаки, – дам я ему паспорт, что я теряю – все равно он фальшивый, а так, может, в полицию не донесет или донесет не сразу. Все равно с этим паспортом я границу с Египтом не перейду».
Он дал портье паспорт и пошел за ним в конец коридора, где была ванная. Она оказалась огромной, с мраморным полом и высоким потолком, у стены располагалась старинная чугунная ванна, заполненная горячей водой. Рядом, на низенькой скамье, стояло ведро с кипятком и лежал ковшик.
– Ужин вам в номер подать, сэр? – спросил портье, уже стоя в дверях.
– Да, в номер, пожалуйста, – ответил Рудаки и тут же почувствовал зверский голод. – Вы там что-нибудь наскоро сообразите, а то я проголодался, честно говоря, – и добавил: – Я мыться недолго буду.
– Ужин будет через полчаса, сэр, – сказал портье и собрался уходить, но Рудаки остановил его.
– Господин Морган-Милад, я попрошу вас, поменяйте на фунты немного долларов из тех, что я вам дал, – для слуги, а то мне нечем было дать ему чаевые.
– Не беспокойтесь, сэр, он в обиде не останется, – портье приложил руку к сердцу – все-таки арабская его часть проявляла себя – и торжественно удалился.
Рудаки разделся и опустился в горячую воду, постанывая от удовольствия и отчасти от боли – на ногах были многочисленные ссадины и кровоподтеки, следы недавней безумной гонки по усеянной камнями пустыне.
«Нельзя расслабляться, – убеждал он себя, лежа в ванне, – не известно, кто такой этот Морган-Милад, – сдаст полиции, пока я тут голый лежу». Но убеждения не действовали – уж очень хорошо было так лежать и отмокать от грязи и пота, которые, казалось, проникли в каждую пору.
Когда наконец ему удалось заставить себя начать мыться, постучал портье и спросил, можно ли подавать ужин.
– Еще минут десять, – крикнул через дверь Рудаки, и действительно, не позднее, чем через минут пятнадцать вошел в свой номер.
Ужин уже ждал его на низком столике возле кровати. Правда, надо было надеяться, что не весь ужин – на столике пока была только «мезза» – традиционный арабский набор закусок к араку. Присутствовал и сам арак в высоком стакане – рядом стоял второй стакан с водой, чтобы разбавлять арак.
Рудаки арак любил – пристрастился к этому напитку еще в первые свои командировки на арабский Восток. Ему нравился и мягкий вкус этой водки, и запах аниса, будивший детские воспоминания об успокоительных «каплях датского короля», которые пили престарелые родственники, – воспоминания, скорее всего, ложные, так как его престарелые родственники были по преимуществу военными врачами, людьми суровыми и в успокоительных каплях не нуждавшимися; этот запах неизменно пробуждал в памяти и навязчивую песенку из какого-то кинофильма: «"Капли датского короля" пейте, кавалеры!».
– «Капли датского короля» пейте, кавалеры! – пропел Рудаки, налил в арак немного воды – напиток тотчас же приобрел молочно-мутный оттенок – и стал разглядывать меззу. На шести маленьких тарелочках были разложены разные закуски, преимущественно овощи: свежие помидоры, огурцы, лук, только на одной лежали два скромных ломтика вяленого мяса – бастурмы.
– Вот с бастурмы и начнем, – сказал Рудаки и потер руки.
Тут тихо открылась дверь и вошел портье. Когда он увидел Рудаки, вид у него стал растерянный.
– Извините, сэр, – пробормотал он, – я думал, что вы еще ванну принимаете.
Видно было невооруженным глазом, что он так совсем не думал. За его спиной в коридоре маячил бандитского вида «бой».
– Да я уже помылся, – сказал Рудаки, – вот думаю приступить, – он помолчал, потом спросил: – Может быть, и вы выпьете со мной? Религия вам позволяет?
– Я христианин, – с гордостью в голосе ответил Марко Морган-Милад и крикнул через плечо «бою» по-арабски, чтобы тот принес еще арак.
«Бой» отправился за напитком, а в комнате повисло напряженное молчание. Портье переминался с ноги на ногу, избегая взгляда Рудаки.
«Отчего он так мнется? – думал Рудаки. – Может, уже полицию вызвал? Но не убегать же сейчас. А… Будь что будет! Хоть поем и выпью. А может, и не вызвал он полицию, а просто так, стеснительный такой».
Он вдруг вспомнил, как у Грэма Грина в «Министерстве страха», кажется, один человек дал себя убить потому, что постеснялся кричать, звать на помощь.
«Но не вскакивать же действительно сейчас и, толкнув портье, бежать из гостиницы, – думал он, – как-то это не комильфо», – и продолжал молча сидеть.
Пришел слуга со стаканом арака, и портье, придвинув стул к столику, уселся и разбавил водой свой арак.
– Предлагаю выпить за процветание вашей гостиницы, – сказал Рудаки.
– Спасибо, сэр, – откликнулся портье, и они отпили из своих стаканов, не чокаясь.
Арак подействовал на Рудаки сразу – закружилась голова, по телу разлилось тепло. Он нацепил на вилку кусочек бастурмы и принялся жевать. Действительность как-то сразу утратила свою угрожающую сущность, стало даже уютно: показалось ему, будто не был он шпионом («Разведчиком», – тут же мысленно поправил он себя), а был он в этой стране благополучным туристом и вот выпивает с гостеприимным хозяином гостиницы, а завтра с утра предстоит экскурсия куда-нибудь на озера, к тростниковым хижинам и туземцам, и там обязательно будут тощие собаки, которые так упорно преследовали его во сне и в смутных видениях перед поездкой в эту страну.
– А вы почему не едите ничего? – спросил он Марко Морган-Милада.
И тут он заметил, что вилка только одна, и хотел сказать: «Почему же вы не попросили слугу принести еще одну вилку?». Но сидевший напротив англизированный портье (или хозяин) Марко Морган-Милад вдруг стал двоиться и троиться, пошел волнами и изгибами, как изображение в разлаженном телевизоре, и исчез, а вместе с ним, извиваясь и разламываясь, исчезла и комната, и наступила темнота…
В вагоне метро было мало народу, и Рудницкий с Рудаки сидели одни на длинном сиденье посередине вагона. Рудаки полулежал, закрыв глаза, и вид у него по-прежнему был не ахти какой, но все же лучше, чем на даче. А сначала Рудницкий перепугался не на шутку.
Когда вернулся он на Балерину дачу, чтобы вместе с Рудаки ехать домой, то нашел его на земле то ли пьяного – хотя сколько они там выпили, – то ли больного. Он поднял его и положил на скамейку, но тот не просыпался, хотя тряс он его за плечи и уши ему тер, как положено, и только когда плеснул он ему в лицо водой, Рудаки очнулся, но только для того, чтобы сказать по-английски какую-то странную фразу: «Omdurman? Excuse me, is it Omdurman?» и опять отключиться.
В конце концов Рудницкому удалось привести Рудаки в чувство с помощью горячего крепкого чая, только тогда взгляд его стал более или менее осмысленным и можно было спросить, что же с ним произошло.
– Да вроде ничего со мной не произошло, – ответил он, – сидел тут, на скамейке, тебя ждал, ну и задремал, наверно.
– А морда отчего у тебя вся расцарапана? Вроде не было этого раньше.
– Да? – удивился Рудаки и пошел смотреться в зеркало. Вернулся задумчивый и сказал загадочную фразу: – Видно, отправился я все-таки в проникновение.
– Какое проникновение! Ты что, не пришел в себя еще?!
– Да ладно. Это я так. Долго объяснять.
Рудаки надолго замолчал и в метро тоже молчал, а потом в вагоне опять заснул.
Когда стали они подъезжать к «Театральной», где Рудницкому надо было выходить, он толкнул Рудаки в бок. Тот проснулся и испуганно посмотрел на Рудницкого.
– Мы где?
– «Театральная», – сказал Рудницкий, – мне выходить. Ты один доедешь?
– Куда ж я денусь? – усмехнулся Рудаки и протянул Рудницкому руку. – Ну, давай. Спасибо, что привел меня в чувство.
Рудницкий пожал ему руку и опять спросил:
– Точно сам доедешь?
– Доеду, конечно, не волнуйся ты.
И Рудницкий вышел из вагона. Он стоял на перроне и смотрел на Рудаки через окно вагона. Рудаки помахал ему, Рудницкий махнул рукой в ответ. Поезд тронулся. Рудницкий через окно следил глазами за Рудаки. Тот улыбнулся, опять помахал ему… и вдруг исчез – скамья, на которой он сидел, теперь была пустой. Рудницкий удивленно похлопал глазами, потом решил, что ему показалось, и ушел с перрона.
«Вот и материализовались тощие собаки», – думал Рудаки. Он шел по безлюдной темной улице, и за ним, не отставая и не приближаясь, трусили две бродячие собаки – одна черно-белая и вторая вроде рыжая. Собаки были крупные, страшно худые и голодные. Время от времени рыжая утробно взрыкивала. Тогда Рудаки останавливался и топал ногой – собаки немного отбегали, но как только он поворачивался и шел дальше, они опять упорно следовали за ним.
«Только собак мне не хватало для полного счастья, – он на ходу искал глазами какую-нибудь палку или на худой конец камень. – Только собаки меня еще не кусали». Но ни палок, ни камней не было видно – на узкой улице между глинобитными заборами толстым слоем лежала одна только белая пыль и больше ничего. «Может, лучше было мне в гостинице остаться?» – спрашивал он себя, но при этом чувствовал, что не надо было ему там оставаться.
Он проснулся в темноте на кровати в своем номере. В тусклом свете, падавшем из окна, он увидел столик с нетронутыми закусками и холодным шашлыком на блюде. Марко Морган-Милада возле столика не было, и вообще в номере не было никого. Он сел на кровати и потянулся было к недопитому стакану арака, но отдернул руку. «Нельзя пить. Точно этот Морган мне подсыпал что-то. И есть опасно».
С трудом поднявшись на ноги – то ли безумная гонка сказалась, то ли то, что подсыпали ему в арак, он подошел к двери и выглянул в коридор. В коридоре было пусто и темно, только снизу падал на лестницу слабый свет. Он стал осторожно спускаться и скоро убедился, что никого нет и внизу – конторка портье пуста. Входная дверь была заперта на щеколду, он осторожно ее отодвинул и открыл дверь. Улица была безлюдна, и он пошел по ней наугад, и вскоре появились собаки.
Он шел так уже довольно долго, изредка останавливаясь и замахиваясь на собак пустой рукой – ни палки, ни даже камня он так и не нашел. Он шел, глядя себе под ноги и в который уже раз прокручивая в голове события последней недели или около того, сколько точно прошло дней, он не знал.
Рудаки позвонил в агентство Аэрофлота сразу, как только устроился в гостинице. Вроде он все сделал правильно: узнал в гостинице, где находится почта, купил там телефонную карточку и позвонил из автомата, но странные вещи стали происходить почти сразу – сначала не хотели звать Бессарабова, а потом позвали, но это оказался лже-Бессарабов, так как условной фразы он не знал и по-русски говорил с акцентом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29