Вдруг нужда, острейшая, физиологическая, большая – заставила позабыть его обо всем на свете, он, по-прежнему покашливая, вскочил, полез напролом вокруг стола, сшибая животом и руками многочисленную канцелярскую мелочь, как-то карандаши, фломастеры в стаканчике, печать, стационарный телефон за шнур зацепил и сбросил под ноги. Но даже и стремительный аврал в желудке не вполне погасил в бывшем флотском офицере, а ныне новоакуле российского капитализма, боевую и бизнес-выучку: на ходу уже он подхватил связку с ключами и опрометью ринулся прочь из кабинета.
– Добежит?
– Нет. Я очень мстительный чувак: тебе он повышение сулил, а меня обнес хорошими обещаниями, только уволить грозился. А есть там деньги-то?
– Сейчас посмотрим, должны вроде бы… – Филарет подошел к огромному сейфу, почти с него ростом, сунул руку прямо сквозь толстенную стальную дверь… – Есть. Там даже больше.
– Ты предлагаешь…
– Нет, не предлагаю, я не стяжатель. Возьмем оговоренное и только. – Филарет вынул руку из недр сейфа, потянул за ручку: сейф немедленно и подло сдался, позабыв о профессиональной гордости, обо всех обязательствах производителями перед клиентом, распахнулся и замер почтительно.
– Дай глянуть?… Да, удачно подоспели, понимаешь! В понедельник бы в нем уже эхо ночевало. Ого, тут и баксы, и еврики! Что брать будем?
– Да какая разница? Евры дороже, баксы привычнее. Давай баксами возьмем?
– Нет, нет, нет! Чур, побольше евриков! Это я не из жадности, а из европейского патриотизма! И вообще мне не нравится их роль международного жандарма. Мир должен быть многополюсным.
– Ну тогда на, сам наполняй.
В кабинет сунулась было выздоровевшая от приступов кашля Илонка, но хитрое лицо ее моментально поскучнело и погасло: она тихо прикрыла дверь, села на место и замерла, не обращая внимания на телефонные трели.
– Сто тех и сто этих. Порядок?
– А Светке? Забыл, что ли?
– Каюсь, босс, больше не повторится! Ей – десять тех и десять этих… И корешок с рублевыми тысячами в компенсацию за потраву угодий.
– Каких угодий? А, ремонт?! Положи ей больше.
– С чего бы это ей больше??? Основную работу выполнили мы, недоедали, недосыпали, а ты хочешь что, чтобы уравниловка процветала в нашем коллективе? Я ей и так уже положил десять тысяч евро, десять тысяч долларов и сто… пятьдесят тысяч рублей, вот еще добавил «пятихаток»…
– Ох ты и жмот, – Филарет даже поморщился от негодования, он подошел, протянул руку в сейф, подцепил наугад еще одну пачку – оказалась с двухсотъевровыми бумажками, и бросил ее в кейс, к остальным деньгам. Поколебался, вытащил еще одну – пятисотенные евро… – Вот теперь нормально. Закрывай и пошли.
– Чур, я кейс закрываю, а ты сейф! Чтобы по справедливости!
– Гм… Ты хочешь, чтобы я тебя опять идиотом назвал? Хорошо: ты идиот, хотя я не понимаю – зачем? – Филарет толкнул дверцу сейфа и она, тяжелая как танк, послушно двинулась вперед, бесшумно стала на место и с легким щелчком замерла.
Затем оба, Филарет впереди, Велимир следом – задержался, чтобы поднять телефон с полу и водрузить обратно на стол, – вышли из кабинета.
– Илона, слышишь меня?
– Да, я слышу.
– Через минуту ты вернешься к своим основным обязанностям. Кстати говоря, тебе надо будет сразу же поспешить в зал, там, благодаря стараниям одного злопамятного брокера, возникли организационные и медицинские проблемы.
В зале наблюдалась умеренная кутерьма, но без попыток вовлечь в нее Велимира и Филарета, их попросту никто не видел, не воспринимал как присутствующих.
– Что поделаешь, даже товарищу Сталину не удалось отменить 5-е марта. Сколько народу! Врачи я понимаю, с ними комплексный договор, но откуда менты подсуетились взяться? Или это мы забыли обо всем, и о времени, в том числе, при виде денег? Да нет, буквально пять минут прошло, даже меньше…
– Вот зачем ты настучал на меня Илонке, я всего лишь понос наслал, а поскользнулся на нем и поимел все последующее – он только и исключительно по твоей вине.
– Какая разница? Так он хоть жив будет, а уж ты бы его наверняка…
– Откуда тебе знать, босс? Прошу прощения, бывший босс. В паралике и немым до конца дней тоже, знаешь ли, не сладко…
– Значит, тогда ему обманывать нас не стоило. Кстати, впервые слышу насчет немоты, я не насылал. – Филарет покосился на компаньона и жестом попросил того идти впереди. Велимир спорить не стал и немедленно перестроился, продолжая говорить на ходу и вполоборота:
– Да? Ну, может быть, и я по рассеянности… Поскольку такого оперного баса, как у тебя, потенциально драгоценного для общества и искусства, у нашего Игоряныча не наблюдалось, я решил, что ему обидно будет обладать речью при остальной неподвижности в целом. Кроме того, речь, по крайней мере, морзянкой, по типу господина Нуартье, к нему вернется постепенно, однако рассказать о своем последнем в жизни совещании он никак не сумеет. Вот-вот ему будет, вот уже понял, как объяснить про нас с тобой, ан в последний момент – ни фига. Эти сизифовы попытки помогут ему отвлечься от грустных мыслей, да что отвлечься – он этому остаток жизни посвятит, в перерывах между раскаянием! Ах, если бы чести предоставляли хотя бы одну вторую попытку! – Велимир, от наплыва эмоций, даже взмахнул руками, левой повыше, а правой, с тяжелым кейсом в ней, пониже. – Однако, Филарет Федотович, мы уже на свежем воздухе, богатые, свободные, как два муссона, и безработные. Что дальше?
– Муссоны – сезонные ветра, они не безработные и отнюдь не свободные… Что дальше, что дальше… Надо для начала поехать в укромное место, разделить деньги…
– Хорошо сказано, но не нравится мне, что ты так напряжен… Пазуха твоя наполнена камнями.
– Да и ты тоже. – Филарет не отводил взгляда и вообще весь был как натянутая струна – одно неосторожное движение со стороны Велимира…
– И я тоже, согласен. У меня к тебе насобирались некие вопросы по разным темам, но…
– Выкладывай, раз насобирались.
– Я же сказал: но… Проблем я накопил еще больше и к основным из них ты не относишься. Короче, гони штучку-дрючку.
– Цепочку, что ли?
– Ее. Тебе она чудится цепочкой, мне иначе… Давай ее сюда. – Филарет, по прежнему не отводя взгляда, сунул руку во внутренний карман пиджака, достал серебряный портсигар, открыл…
– Бери.
Велимир глянул и ухмыльнулся
– Это ты его что, экранировал так, серебром?
– Нет, просто взял, что под руку подвернулось, не хочу прикасаться. Вредная вещица оказалась, такого я еще не видел. Как она Светку не смяла?…
– Простая человеческая душа, ей не опасно. Ты, кстати, не рассказал о своих впечатлениях?
– Ты тоже.
– Верно, и я тоже, но это не значит, что их не было. Но нет охоты рассказывать. Беру. И прячу… Ой, пальцы мои, ногти… О-ё-ё-ё-ё… Спасибо. Держи портфель. До новых встреч в эфире. – Велимир протянул портфель так ловко, что когда Филарет перехватил его, их пальцы даже кончиками не соприкоснулись. Он беззаботно повернулся спиной к Филарету и пошел… Ему еще нужно было побродить, попрощаться с Городом, отвлечься от предстоящего…
– Погоди.
– Что еще?
– А деньги? Делиться-то будем? Или ты уже извлек свои?
– Чиво, какие деньги?… Да ну… Мою долю разделите со Светой, поровну, или по честному, как хотите. И не сверли мне затылок взглядом, ни тайным, ни явным, я тебе не цыган безмозглый и не елочка – под корешок не срубишь.
– Пока.
– Та же фигня.
Невский проспект – людное местечко. Гуляющих на нем, то есть граждан и гостей города, просто фланирующих, в поисках случайных впечатлений, совсем немного: даже простодушнейшие из иностранцев, штатники, уроженцы США, и те в считанные минуты невольно обретают на тротуарах Невского темп и деловитость аборигенов, и если бы не глуповатые улыбки на зубастых лицах – сливались бы с толпяным фоном не хуже любого коренного петербуржца. Филарет, одиноким утесом стоящий в волнах людских, тяжело вздохнул – дела впереди и не все приятные. Хотя, не так уж много их осталось в Питере, выдержать не трудно, а вот от настоящих, крутых проблем – куда укроешься? Он подошел к проезжей части, не глядя, не заботясь о конспирации и приличиях, тормознул автомобиль, так же не глядя назвал маршрут – водителем оказалась женщина, по виду бизнес-вумен… Выбор мог быть и поудачнее: женщина, естественно, не возражала и не перечила, но она совсем не знала маршрута и Филарету, вместо того, чтобы погрузиться в свои невеселые думы, пришлось прямо указывать ей дорогу, а попутно решать проблемы с гаишниками и встречными машинами. Поехал он к Свете, которая осталась дома, волноваться и ждать.
– Ура! – прыжок на шею, поджав ноги, поцелуй, второй, будто из фильма. Ах, Светка, взрослый человечек, чудо-юдо, как ты в таком большом городе, да при Арсении Игоревиче такая непосредственная сохранилась?…
– Я уже места себе не находила. А Вилечкин где?
– Вил по своим делам помчался, у него тоже накопились. Да и зачем нам сегодня Вил? Ты помнишь, что у нас сегодня выходной?
– Я-то как раз помню, я боялась, что ты забудешь. Я так переживала, вся в неизвестности, это нечто! Ты же запретил звонить на трубку. Ну что, все нормально?
– Более чем. Кстати, мы все уволены в бессрочный отпуск.
– Как?… А… За что?
– Не за что, а почему. Арсений Игоревич сильно заболел, очень серьезно и надолго, если не навсегда. Хорошо еще, что деньги мы до этого получили, он все расчеты заму поручил, Вадику, Петровичу, знаешь его, который на облигациях… А так бы еще и по деньгам засада вышла.
– Ой, ни хренушеньки себе новости! – Света удивилась про себя, насколько мало затронули ее слова о серьезной болезни человека, которого она еще неделю назад считала своим возлюбленным. И не было злобы на него, и не жаждалось мести за измену и вероломство, а просто… ровно на душе, хотя и жаль, конечно… – Филечка, а как же теперь с работой?…
– А зачем работа? Точнее, работа нужна, понятное дело, но не с целью заработать на хлеб насущный, а для интереса и самоутверждения. Что тебе в секретаршах – медом намазано? Деньги у тебя отныне есть, так что хватит на много лет безбедной жизни. Захочешь – найдешь работу, не захочешь – так будешь как сыр в масле кататься. На портфель, кинь его куда-нибудь подальше, но аккуратно, там деньги. И иди сюда, сначала ты меня обнимала, а теперь моя очередь тебя обнимать…
– Ой, дурачок, пусти… Я пока не готова… Обед же остынет…
– Пусть стынет, вот мы его после…
Подошла очередь и обеда, по обыкновению вкусного и обильного.
– Растолстеть не боишься?… Тебе бы в повара, в поварихи…
– Нет, я за фигурой слежу, все до калории считаю. Но считаю своим долгом вкусно накормить хорошего человека. А ты – самый лучший на всем белом свете! Филечка!… Давай я тебе еще добавочки положу? Ну пожалуйста. Можно, я тебя с ложечки покормлю?
– Нельзя. А добавочки – пожалуй.
– Молодец какая. Очень вкусно! Тихо, тихо, тихо… Мера – мать вещей, я сыт, предельно сыт. Ну что, поехали в город, пока солнце светит и греет, или ты устала?
– Я от тебя не устаю, мой дорогой. Нет, вру: физически я чуточку-малюточку притомилась, благодаря некоторым бессовестным, но и дома сидеть больше не хочу. А куда ты меня приглашаешь?
– Куда захочешь. В кино, в ресторан, в планетарий, в зоосад… В театр еще рано и не сезон. В музеи можем еще успеть, только надо сообразить в какие.
– Не хочу в зоосад, я там заплакать могу.
– А-а, понятно. Ну, в Петергоф можем съездить, или в боулинг сходить сыграть. Есть еще пинбол, где шариками пуляют, но я его не люблю. В бутик можем завернуть.
– Хочу, хочу! Но только не сегодня.
– Или в комиссионку.
– В комиссионку??? Ты еще скажи на барахолку в секонд-хенд. Нет уж, лучше в музей.
– В музеях – все секонд-хенд, чтобы ты знала.
– Филечка, а ты бы чего хотел? Я хочу, чтобы как тебе хочется…
– Мне? Я бы просто погулял по городу, бесцельно. В районе Петроградской, Заячьего острова…
– Так и сделаем! О, мой повелитель, позволь недостойной сопровождать тебя всюду!
– Позволяю. Стало быть, мы на моторе доезжаем до Петроградской, а оттуда пешочком, попутно отвлекаясь на все, что прельстит наши зрение, обоняние, слух, нюх и так далее. Да?
– Да, принимается! Только обоняние и нюх – это одно и то же.
– Разве? Виноват, ошибся. Тогда одеваемся – и вперед! Захочешь какую-нито покупку – только скажи, деньги есть.
Они ели мороженое и пили сок, поиграли на бильярде, послушали уличных музыкантов, покатались на катере по Неве и каналам, много смеялись и целовались, но… Света ощущала, что Филарет не в своей тарелке, видела, что того гнетут какие-то тайные и тяжелые мысли, и все же твердо рассчитывала, что она сумеет защитить, согреть, оттянуть на себя хотя бы часть его забот… Что бы ему такое сделать, или подарить, чтобы он улыбнулся, чтобы он засмеялся, забыл о невзгодах, вновь стал мягким и нежным, как вчера… И как сегодня днем… Она сумеет. Надо только исподволь выведать в чем дело, и тогда она…
– Я уезжаю.
– Куда? – Света состроила было хитрую любопытствующую улыбку, но вдруг замерла:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51