Теперь дилемма: действовать по уму, или по правилам, заведенным мною же? Начертать ее сейчас и немедленно, подручными средствами, либо вернуться домой и повелеть «быть по-моему» там, за пределами Пустого Питера?
С одной стороны, я уже преступил одно правило «не вмешивать силу», когда создавал ключ для двери внизу мачты, почему бы и еще раз не отступить, чтобы уж все грехи «заодно», типа, все как один получатся?… А с другой – дверь подписи рознь: дверь я не мог бы открыть обычным способом достаточно быстро или без взлома, а полеты, либо хождение по вертикальным стенам – нарушение куда как более серьезное, нежели создание простой металлической фитюльки с бороздками, долженствующее предупредить появление более крупных нарушений, заложенных мною же принципов. Ой-ой-ой… Бедный я, бедный… Но честный и принципиальный. Я горжусь тобой, Зиэль! Но через свою принципиальность и страдаю. Чуть не плачу, чуть ли не за власа себя влеку, а папочку под бочок – и смиренно спускаюсь вниз, чтобы потом тем же маршрутом добраться до дому, под кофеек нафальшивить все необходимые подписи, уложить листочки в папочку как были, по новой обуться в… Оп-па! Сходили за документиком… Ограбил меня Пустой Питер, воспользовался тем, что я заигрался, переусердствовал в своем желании неподдельно пахнуть человечиной, сверх меры возрадовался возможности проверить свои жалкие мимолетные умозаключения – и остался почти сиротой: без рюкзака, без роликовых коньков, без термоса с чаем, без одноглазого бинокля двадцатикратного, без… Все, ничего там больше не было. Зато в белых… в серых тапочках на босу ногу. Бежать далеко. Идти еще дальше. И речи быть не может, чтобы вызывать сюда ковер-самолет с Бруталином, создавать себе коньки, ходули или крылья! Прокололся – беги, волдыри натаптывай. Но где реверс, там и аверс: я, утеряв средства передвижения, авансом потешил свое трудолюбие, ибо мне теперь до седьмого пота тренироваться в ходьбе и беге, пока до дому доберусь; и бодренько, теперь безо вяких угрызений совести вновь поднялся на самую верхотуру, оставил папочку там, где она была до этого, точно такая же, все следы и следочки, материальные и магические подтерты супертщательно, вот только нужные подписи легли как надо и куда надо. Добежать до дому я добегу, благополучно и при ногах, еще и аппетит нагуляю, а вот обратно возвращаться, как первоначально планировал, чтобы подчеркнуть свою простецкую, понимаешь, человечность, уже не стану, ибо даже в воздержании следует быть умеренным.
Долго ли я бежал, или не очень – я не помню, потому что ровная маховая рысь отличный способ обрести душевное равновесие и философское настроение: глазами я отмечаю и шоссе и рельсы под виадуком, а сам думаю о чем-то рассеянном, словно грежу наяву, о завтрашнем дне, о Светкиных роскошных формах, о детях… Пустой Питер – прелесть, я им горжусь. Это все-таки совсем не то, а гораздо приятнее, неизмеримо лучше, чем если бы я в натуре очистил Петербург или Париж с Нью-Йорком от жителей, транспорта, синантропов и прочей биологической и механической живности. В той же цивилизации майя, если уж опять о ней вспоминать, мне довелось проделать нечто подобное. Чепуха одна вышла: сутки, не более, казалось мне прикольно, а дальше город стремительно стал приходить в запустение, покрылся морщинами, одряхлел и вскорости умер. Чем запустение отличается от безлюдья и пустоты? Не хочется играть в каламбуры, но чтобы не нудствовать: запустение поселяется в граде пустом и опустившемся. И людей это касается. А меня – нет. Так я думал и бежал себе, летний дорожный асфальт сам под ноги стелется, а вот уже и каменный коробок сколько-то там этажный, какой-то там улучшенной панельной серии, во чреве которого я нашел себе приют и кров.
Я уже говорил, по-моему, что возвращаться из Пустого Питера в некотором смысле даже комфортнее, чем уходить в него из дому, потому что до последнего мига ты там, а повернул ключом, да вошел в двери… «Грязно-серая лиса шаг за шагом возвращается в общежитие!!!» О, нет, это я не повернулся разумом и я не лиса, тем более грязно-серая, и общежитие ни при чем, это даже и не заклинание в полном смысле слова. Это я так матерно ругаюсь звуками китайского языка, которые в безымянном интернетовском переводе на русский, превращаются в дурацкую фразу.
О, нет. Не зря я тогда запнулся мыслью у одноглазого бинокля, перебирая потери. Ключи были в рюкзаке – и ключи соответственно пропали. Ну, «грязно-серая»! Вот так! Не будь я крут очень уж по-взрослому – куковать мне оставшиеся годы в полном одиночестве, скитаясь по Пустой Евразии. И опять меня гложет – но недолго, секунд с десяток – нравственная дилемма: создать ключи, или искать другие решения, также нарушающие принципы, мною же положенные для меня? Пусть Бруталин создает, или Баролон – сами, в общем, разберутся, кому из них положено – решаю я, делаю шаг прямо сквозь дверь и возвращаюсь к себе домой.
Глава 10
– Блаженны сильные духом, ибо их есть завтра земное.
– Ты это к чему?
– Это я о нашем маленьком, но работящем коллективе.
Фил и Вил встретились, как и договаривались, у скамеечки возле парадной Светиного дома.
– Ты точен.
– А ты еще точнее. Минуты на две, наверное? Издалека видно было: я шел, а ты уже стоял.
– Где-то так. Ну и что означают сии демонстрации?
– Где, какие, почему? – Велимир широко раскрыл глаза и с подчеркнутым интересом стал оглядываться, словно бы пытаясь обнаружить эти самые демонстрации, но Филарет остался насмешлив и невозмутим.
– Думаешь, лысый – ты больше понравишься человечеству в целом и дамам в частности?
– Ах, это! Не, ну, право… Это гигиенично, во-первых, и оригинально во-вторых! И не надо тратиться на бриолин и расчески. Ты куда?
– Пешком поднимемся, по пути посмотрим что и как, пешеходные подходы, так сказать, потому что в лифте мы уже проверяли. Не против?
– Хорошо! Пешком так пешком, мне отныне тем более просто: балласт в виде волос сброшен, а аэродинамические качества резко повысились, сопротивление воздуха уже не то, что вчера.
– Вот как?
– Да. И в драке теперь никто не получит передо мною неожиданного преимущества, хватаясь дерзновенною рукой за чуб!
– А разве у тебя был чуб? Я и не заметил. Так, какие-то пакли торчали по сторонам и все. Таких оригиналов-причесочников, как ты в, любом ПТУ сотнями считают, не говоря уже о… – Фил остановился и брезгливо потрогал пальцем звезду в пятиугольнике, нацарапанную на стене.
– Это зависть, Фил, примитивная зависть. Кстати, ты обратил внимание снаружи?
– Обратил. Хрен поймешь – попытка это была, или просто шквал?
– И не говори, одни случайности на пути. Видишь, зря мы на лифте не поехали: нас обгоняют.
– Пустяки. Это Светлана нас заметила из окна и дала отмашку Татьяне, та и помчалась, знакомство укреплять. Она сегодня твоя, между прочим. Счастливчик.
– А между прочим, может, переиначим? Пусть тебе будет в одно жало и Тата, и браслет, а я удовольствуюсь оставшимся?… Оставшейся. Передоговорились?
– Нет. Не передоговорились. И не ори так громко, они уже слушают.
– Это я не ори??? Труба иерихонская, прости меня господи, что язвлю начальника… Девчонки, привет!
«Девчонки» действительно поджидали их на лестничной площадке. Они ахнули и дружно захихикали на новую «прическу» Вила, но больше половины взглядов, как отметил обиженный Велимир, все равно достались его напарнику и шефу.
– Заходите, заходите скорее, а то все соседи изведутся от любопытства! Виля! Ой! Что они с тобой сделали, какой ужас! А можно я лысинку потрогаю?… Филечка, проходи пожалуйста, дорогой.
– Вот настоящий деловой мужчина: всегда при пиджаке, при галстуке. Молодой, аккуратный, представительный, умеет зарабатывать, ваша жена должна быть счастлива за таким мужем!
– Танечка, я уже говорил вам вчера, что я не женат. Не говорил? Мое упущение. Но я говорил. И не собираюсь в ближайшие триста лет. А вот Велимир у нас парень на выданье! Одно плохо – очень богат и весьма застенчив, это вредит ему в общении с прекрасным полом.
– Ничего себе, застенчив! Ваш друг очень такой… веселый. А почему вы сказали, что плохо быть богатым?
– Во-первых, леди Тата, Фил этого не говорил, во-вторых, он соврал, а в третьих я действительно парнишка при казне и абсолютно, вакуумно холост. Приходится проводить время в казино и шантанах, а также в рюмочных, в беспрестанном поиске второй прекрасной половины и долгими вечерами тренироваться на случайных попутчицах жизни. Застенчивость – да, она мне мешает, но я держусь молодцом! Да потрогай, потрогай-те, не поскользнетесь, там уже щетина пробивается. А в щетине седина, да. Но не от прожитых лет, а от немыслимых переживаний, ниспосланных мне злодейкою судьбой. Чур, вон та чашка моя, она элегантнее и больше!
Велимир еще вчера ощутил, что с Татой проблем в более тесном знакомстве не предвидится, но ему гораздо больше нравилась Света, а то уже упорхнула из кухни, вместе с Филаретом, смотреть качество ремонта, естественно, зачем еще? И там по всей гостиной громыхал его одобряющий бас.
– Ой, Велимир, как они вчера меня достали, эти друзья из ЖЭКа! Сейчас он не ЖЭК, а по-другому называется, но суть одна: подороже взять, поменьше сделать. Воды им подай, подоконник протри, стул поднеси…
– …за водкой сбегай…
– Ага, за водкой! Так я им и побежала бы. Выкинула бы прямо с балкона вместе с водкой и дрелями! Терпеть не могу алкашей и наркоманов. У меня мой первый муж… – Тата осекалась было, но Велимир немедленно поддержал разговор:
– Отлично звучит, пер бакко! Первый муж! Сколько же их было, избранников небес?
– Почему небес? Один он и был. Просто я надеюсь, что не последний! – Тата на всякий случай обожгла обещающим взглядом Вила, но ощущалось, что слухом своим и мыслями она все же в гостиной, рядом с подругой, которая легко и непринужденно пожинает плоды чужих трудов.
– Уж я с ними ругалась! Давайте посмотрим, я вам и им покажу, что там теперь получилось?
– Конечно! Я сам хотел предложить это же самое, но не успел. И еще шут его знает, чем они там занимаются, пока мы с вами на кухне чайник стережем!
– Ну уж вы скажете! Чем они там могут заниматься?
– Насколько я знаю Филарета Ионовича по нашим совместным оргиям, ничем плохим они там заниматься не могут, ибо сказано: «Не искушай, сам выкушай».
– Это намек?
– Нет, просто из меня по утрам святая праведность хлещет. Погодите, дадим им еще десяток секунд, а сами предадимся вербальному общению.
– Вербальному? То есть, вы хотите мне что-то сказать?
Велимир даже слегка удивился, он был уверен, что Тата не знает значения слова «вербальное» и поймет его на свой лад.
– Да. И многое. Кстати, сегодня я почти свободен, на лучшую половину дня, и вы можете составить мне компанию. Или я вам составлю, если первое предложение кажется вам чересчур эксцентричным и эгоцентричным? Согласны, Елена Симпатичная?
– Я не Елена. А… как же ваш рабочий день? Кто за вас будет работать? Света с Филом?
– Ну Тата Прекрасная. Совершенно верно. Нам нужно окучить поставленную перед нами задачу с двух флангов, а поскольку мой – левый, то я и веду себя соответственно. Им же придется надрываться в добросовестных трудах. Ок?
– Что?
– Ок – это звуковая стенограмма слова О'Кей. Я спросил – согласны ли вы?
– Ой, так сразу! Погодите, мне надо подумать. Ребенка мама из школы заберет, потому что я… Можно. Часиков до трех я более-менее свободна, но мне нужно будет быстренько съездить по одному адресу. Вы составите мне компанию?
– Один – один. Безусловно, составлю. И даже перейду на ты, на взаимовыгодных условиях, разумеется.
– Ну, давай попробуем. Мне не нравится Виля, я тебя Вилом буду звать, можно? Это гораздо мужественнее звучит, а то как-то несерьезно. Тебе сколько лет?
– Немного, но гораздо больше, чем тебе. Вот только выгляжу старше. Тихо…
– Что тихо?
– После договорим… Ну, что, дорогие гости? Не надоели ли вам хозяева? Где обещанный, чай, где печеный бык с финкой в боку?
– Да, Вилечка, просто мы заболтались. Идемте все на кухню, там уютнее. А хотите, я здесь накрою? Филя, хочешь, я сюда все принесу?
– Благодарим покорно, Светлана свет-Сергеевна, однако не след нам в доме засиживаться. Поэтому, мы пьем чай, а кому кофе, делаем это на кухне, как вчера, но, в отличие от вчерашних посиделок, совершаем все стремительно, по-суворовски и разбегаемся на исходные позиции. Девушки пока накрывают, я же, на правах старшего бездельника, раздаю инструкции. Мы со Светой едем продолжать то, что вчера делали, на острова, Велимир же стережет звонки и принимает оные на свою трубу, ежели они воспоследуют, а ближе к вечеру, во второй половине дня действует тоже по плану. Что, готово уже? Мастерицы, хозяюшки, ничего не скажешь! Молодцы!
– Не молодцы, а молодицы. Еще три минуты, пока чай как следует заварится. А что у вас за такое дело?
– Служебная тайна, Танечка, архисекретная. Впрочем, пока я увлеку на балкон Велимира для микросовещания, вы можете выпытать эту тайну у Светы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
С одной стороны, я уже преступил одно правило «не вмешивать силу», когда создавал ключ для двери внизу мачты, почему бы и еще раз не отступить, чтобы уж все грехи «заодно», типа, все как один получатся?… А с другой – дверь подписи рознь: дверь я не мог бы открыть обычным способом достаточно быстро или без взлома, а полеты, либо хождение по вертикальным стенам – нарушение куда как более серьезное, нежели создание простой металлической фитюльки с бороздками, долженствующее предупредить появление более крупных нарушений, заложенных мною же принципов. Ой-ой-ой… Бедный я, бедный… Но честный и принципиальный. Я горжусь тобой, Зиэль! Но через свою принципиальность и страдаю. Чуть не плачу, чуть ли не за власа себя влеку, а папочку под бочок – и смиренно спускаюсь вниз, чтобы потом тем же маршрутом добраться до дому, под кофеек нафальшивить все необходимые подписи, уложить листочки в папочку как были, по новой обуться в… Оп-па! Сходили за документиком… Ограбил меня Пустой Питер, воспользовался тем, что я заигрался, переусердствовал в своем желании неподдельно пахнуть человечиной, сверх меры возрадовался возможности проверить свои жалкие мимолетные умозаключения – и остался почти сиротой: без рюкзака, без роликовых коньков, без термоса с чаем, без одноглазого бинокля двадцатикратного, без… Все, ничего там больше не было. Зато в белых… в серых тапочках на босу ногу. Бежать далеко. Идти еще дальше. И речи быть не может, чтобы вызывать сюда ковер-самолет с Бруталином, создавать себе коньки, ходули или крылья! Прокололся – беги, волдыри натаптывай. Но где реверс, там и аверс: я, утеряв средства передвижения, авансом потешил свое трудолюбие, ибо мне теперь до седьмого пота тренироваться в ходьбе и беге, пока до дому доберусь; и бодренько, теперь безо вяких угрызений совести вновь поднялся на самую верхотуру, оставил папочку там, где она была до этого, точно такая же, все следы и следочки, материальные и магические подтерты супертщательно, вот только нужные подписи легли как надо и куда надо. Добежать до дому я добегу, благополучно и при ногах, еще и аппетит нагуляю, а вот обратно возвращаться, как первоначально планировал, чтобы подчеркнуть свою простецкую, понимаешь, человечность, уже не стану, ибо даже в воздержании следует быть умеренным.
Долго ли я бежал, или не очень – я не помню, потому что ровная маховая рысь отличный способ обрести душевное равновесие и философское настроение: глазами я отмечаю и шоссе и рельсы под виадуком, а сам думаю о чем-то рассеянном, словно грежу наяву, о завтрашнем дне, о Светкиных роскошных формах, о детях… Пустой Питер – прелесть, я им горжусь. Это все-таки совсем не то, а гораздо приятнее, неизмеримо лучше, чем если бы я в натуре очистил Петербург или Париж с Нью-Йорком от жителей, транспорта, синантропов и прочей биологической и механической живности. В той же цивилизации майя, если уж опять о ней вспоминать, мне довелось проделать нечто подобное. Чепуха одна вышла: сутки, не более, казалось мне прикольно, а дальше город стремительно стал приходить в запустение, покрылся морщинами, одряхлел и вскорости умер. Чем запустение отличается от безлюдья и пустоты? Не хочется играть в каламбуры, но чтобы не нудствовать: запустение поселяется в граде пустом и опустившемся. И людей это касается. А меня – нет. Так я думал и бежал себе, летний дорожный асфальт сам под ноги стелется, а вот уже и каменный коробок сколько-то там этажный, какой-то там улучшенной панельной серии, во чреве которого я нашел себе приют и кров.
Я уже говорил, по-моему, что возвращаться из Пустого Питера в некотором смысле даже комфортнее, чем уходить в него из дому, потому что до последнего мига ты там, а повернул ключом, да вошел в двери… «Грязно-серая лиса шаг за шагом возвращается в общежитие!!!» О, нет, это я не повернулся разумом и я не лиса, тем более грязно-серая, и общежитие ни при чем, это даже и не заклинание в полном смысле слова. Это я так матерно ругаюсь звуками китайского языка, которые в безымянном интернетовском переводе на русский, превращаются в дурацкую фразу.
О, нет. Не зря я тогда запнулся мыслью у одноглазого бинокля, перебирая потери. Ключи были в рюкзаке – и ключи соответственно пропали. Ну, «грязно-серая»! Вот так! Не будь я крут очень уж по-взрослому – куковать мне оставшиеся годы в полном одиночестве, скитаясь по Пустой Евразии. И опять меня гложет – но недолго, секунд с десяток – нравственная дилемма: создать ключи, или искать другие решения, также нарушающие принципы, мною же положенные для меня? Пусть Бруталин создает, или Баролон – сами, в общем, разберутся, кому из них положено – решаю я, делаю шаг прямо сквозь дверь и возвращаюсь к себе домой.
Глава 10
– Блаженны сильные духом, ибо их есть завтра земное.
– Ты это к чему?
– Это я о нашем маленьком, но работящем коллективе.
Фил и Вил встретились, как и договаривались, у скамеечки возле парадной Светиного дома.
– Ты точен.
– А ты еще точнее. Минуты на две, наверное? Издалека видно было: я шел, а ты уже стоял.
– Где-то так. Ну и что означают сии демонстрации?
– Где, какие, почему? – Велимир широко раскрыл глаза и с подчеркнутым интересом стал оглядываться, словно бы пытаясь обнаружить эти самые демонстрации, но Филарет остался насмешлив и невозмутим.
– Думаешь, лысый – ты больше понравишься человечеству в целом и дамам в частности?
– Ах, это! Не, ну, право… Это гигиенично, во-первых, и оригинально во-вторых! И не надо тратиться на бриолин и расчески. Ты куда?
– Пешком поднимемся, по пути посмотрим что и как, пешеходные подходы, так сказать, потому что в лифте мы уже проверяли. Не против?
– Хорошо! Пешком так пешком, мне отныне тем более просто: балласт в виде волос сброшен, а аэродинамические качества резко повысились, сопротивление воздуха уже не то, что вчера.
– Вот как?
– Да. И в драке теперь никто не получит передо мною неожиданного преимущества, хватаясь дерзновенною рукой за чуб!
– А разве у тебя был чуб? Я и не заметил. Так, какие-то пакли торчали по сторонам и все. Таких оригиналов-причесочников, как ты в, любом ПТУ сотнями считают, не говоря уже о… – Фил остановился и брезгливо потрогал пальцем звезду в пятиугольнике, нацарапанную на стене.
– Это зависть, Фил, примитивная зависть. Кстати, ты обратил внимание снаружи?
– Обратил. Хрен поймешь – попытка это была, или просто шквал?
– И не говори, одни случайности на пути. Видишь, зря мы на лифте не поехали: нас обгоняют.
– Пустяки. Это Светлана нас заметила из окна и дала отмашку Татьяне, та и помчалась, знакомство укреплять. Она сегодня твоя, между прочим. Счастливчик.
– А между прочим, может, переиначим? Пусть тебе будет в одно жало и Тата, и браслет, а я удовольствуюсь оставшимся?… Оставшейся. Передоговорились?
– Нет. Не передоговорились. И не ори так громко, они уже слушают.
– Это я не ори??? Труба иерихонская, прости меня господи, что язвлю начальника… Девчонки, привет!
«Девчонки» действительно поджидали их на лестничной площадке. Они ахнули и дружно захихикали на новую «прическу» Вила, но больше половины взглядов, как отметил обиженный Велимир, все равно достались его напарнику и шефу.
– Заходите, заходите скорее, а то все соседи изведутся от любопытства! Виля! Ой! Что они с тобой сделали, какой ужас! А можно я лысинку потрогаю?… Филечка, проходи пожалуйста, дорогой.
– Вот настоящий деловой мужчина: всегда при пиджаке, при галстуке. Молодой, аккуратный, представительный, умеет зарабатывать, ваша жена должна быть счастлива за таким мужем!
– Танечка, я уже говорил вам вчера, что я не женат. Не говорил? Мое упущение. Но я говорил. И не собираюсь в ближайшие триста лет. А вот Велимир у нас парень на выданье! Одно плохо – очень богат и весьма застенчив, это вредит ему в общении с прекрасным полом.
– Ничего себе, застенчив! Ваш друг очень такой… веселый. А почему вы сказали, что плохо быть богатым?
– Во-первых, леди Тата, Фил этого не говорил, во-вторых, он соврал, а в третьих я действительно парнишка при казне и абсолютно, вакуумно холост. Приходится проводить время в казино и шантанах, а также в рюмочных, в беспрестанном поиске второй прекрасной половины и долгими вечерами тренироваться на случайных попутчицах жизни. Застенчивость – да, она мне мешает, но я держусь молодцом! Да потрогай, потрогай-те, не поскользнетесь, там уже щетина пробивается. А в щетине седина, да. Но не от прожитых лет, а от немыслимых переживаний, ниспосланных мне злодейкою судьбой. Чур, вон та чашка моя, она элегантнее и больше!
Велимир еще вчера ощутил, что с Татой проблем в более тесном знакомстве не предвидится, но ему гораздо больше нравилась Света, а то уже упорхнула из кухни, вместе с Филаретом, смотреть качество ремонта, естественно, зачем еще? И там по всей гостиной громыхал его одобряющий бас.
– Ой, Велимир, как они вчера меня достали, эти друзья из ЖЭКа! Сейчас он не ЖЭК, а по-другому называется, но суть одна: подороже взять, поменьше сделать. Воды им подай, подоконник протри, стул поднеси…
– …за водкой сбегай…
– Ага, за водкой! Так я им и побежала бы. Выкинула бы прямо с балкона вместе с водкой и дрелями! Терпеть не могу алкашей и наркоманов. У меня мой первый муж… – Тата осекалась было, но Велимир немедленно поддержал разговор:
– Отлично звучит, пер бакко! Первый муж! Сколько же их было, избранников небес?
– Почему небес? Один он и был. Просто я надеюсь, что не последний! – Тата на всякий случай обожгла обещающим взглядом Вила, но ощущалось, что слухом своим и мыслями она все же в гостиной, рядом с подругой, которая легко и непринужденно пожинает плоды чужих трудов.
– Уж я с ними ругалась! Давайте посмотрим, я вам и им покажу, что там теперь получилось?
– Конечно! Я сам хотел предложить это же самое, но не успел. И еще шут его знает, чем они там занимаются, пока мы с вами на кухне чайник стережем!
– Ну уж вы скажете! Чем они там могут заниматься?
– Насколько я знаю Филарета Ионовича по нашим совместным оргиям, ничем плохим они там заниматься не могут, ибо сказано: «Не искушай, сам выкушай».
– Это намек?
– Нет, просто из меня по утрам святая праведность хлещет. Погодите, дадим им еще десяток секунд, а сами предадимся вербальному общению.
– Вербальному? То есть, вы хотите мне что-то сказать?
Велимир даже слегка удивился, он был уверен, что Тата не знает значения слова «вербальное» и поймет его на свой лад.
– Да. И многое. Кстати, сегодня я почти свободен, на лучшую половину дня, и вы можете составить мне компанию. Или я вам составлю, если первое предложение кажется вам чересчур эксцентричным и эгоцентричным? Согласны, Елена Симпатичная?
– Я не Елена. А… как же ваш рабочий день? Кто за вас будет работать? Света с Филом?
– Ну Тата Прекрасная. Совершенно верно. Нам нужно окучить поставленную перед нами задачу с двух флангов, а поскольку мой – левый, то я и веду себя соответственно. Им же придется надрываться в добросовестных трудах. Ок?
– Что?
– Ок – это звуковая стенограмма слова О'Кей. Я спросил – согласны ли вы?
– Ой, так сразу! Погодите, мне надо подумать. Ребенка мама из школы заберет, потому что я… Можно. Часиков до трех я более-менее свободна, но мне нужно будет быстренько съездить по одному адресу. Вы составите мне компанию?
– Один – один. Безусловно, составлю. И даже перейду на ты, на взаимовыгодных условиях, разумеется.
– Ну, давай попробуем. Мне не нравится Виля, я тебя Вилом буду звать, можно? Это гораздо мужественнее звучит, а то как-то несерьезно. Тебе сколько лет?
– Немного, но гораздо больше, чем тебе. Вот только выгляжу старше. Тихо…
– Что тихо?
– После договорим… Ну, что, дорогие гости? Не надоели ли вам хозяева? Где обещанный, чай, где печеный бык с финкой в боку?
– Да, Вилечка, просто мы заболтались. Идемте все на кухню, там уютнее. А хотите, я здесь накрою? Филя, хочешь, я сюда все принесу?
– Благодарим покорно, Светлана свет-Сергеевна, однако не след нам в доме засиживаться. Поэтому, мы пьем чай, а кому кофе, делаем это на кухне, как вчера, но, в отличие от вчерашних посиделок, совершаем все стремительно, по-суворовски и разбегаемся на исходные позиции. Девушки пока накрывают, я же, на правах старшего бездельника, раздаю инструкции. Мы со Светой едем продолжать то, что вчера делали, на острова, Велимир же стережет звонки и принимает оные на свою трубу, ежели они воспоследуют, а ближе к вечеру, во второй половине дня действует тоже по плану. Что, готово уже? Мастерицы, хозяюшки, ничего не скажешь! Молодцы!
– Не молодцы, а молодицы. Еще три минуты, пока чай как следует заварится. А что у вас за такое дело?
– Служебная тайна, Танечка, архисекретная. Впрочем, пока я увлеку на балкон Велимира для микросовещания, вы можете выпытать эту тайну у Светы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51