Воздух наполнился стонами.
И вскоре, как и предсказала Артия, кораблики затерялись среди прочего плавающего мусора.
Когда к острову подошли военные корабли с расчехленными пушками и к берегу двинулись ощетинившиеся пистолетами шлюпки (некоторые из них проплыли мимо карт, даже не заметив их), на утесе не осталось ни одного сокровища.
Артия вспоминала об этом, прогуливаясь по палубе «Неуязвимого». Если бы она посмотрела налево, то увидела бы Феликса Феникса, стоящего у поручней военного корабля «Несравненный». Его неподвижный взгляд был прикован к «Неуязвимому». К ней? Может быть. Злорадствует, наверно… Теперь судьям даже не понадобятся рисунки, хотя они, возможно, и рады будут выслушать его свидетельства. Она на него не смотрела.
Она понимала, что не должна больше никогда смотреть на него. Потому что стоит только взглянуть — и она сломается. А этого допустить было нельзя.
* * *
А на палубе третьего военного фрегата, «Бесстрашного», Малышка Голди сидела рядом с капитаном под брезентовым тентом.
Ей разрешили подстричь волосы, и она соорудила себе элегантную прическу — хоть и короткую, но в самом модном стиле, а после недавнего мытья локоны ее стали блестящими и курчавыми. Они обрамляли ее лицо, как пышное черное облако. Ей, по ее собственному требованию, подыскали женскую одежду. Небольшой крест, оставленный Артией Стреллби на ее миловидном личике, быстро заживал. От него останется только крохотный шрам — но в памяти у Голди эта рана будет кровоточить вечно.
— Ах, капитан, — ворковала Малышка Голди. — Я не перестаю благодарить Бога за то, что вы спасли меня от неминуемой смерти!
Капитан не был до конца в этом уверен. Но Голди очаровала его. Ему с трудом верилось, что она настоящая преступница; ее рассказ о том, что к пиратским злодеяниям ее вынуждал злой отец, а потом — злая команда, гораздо больше походил на правду.
— Разве может такая хрупкая и слабая женщина, как я, — говорила Малышка Голди, — сопротивляться насилию? Ах, это злосчастное пиратство! Я то и дело падала в обморок от страха и огорчения! (Естественно, она оставила свою злую команду гнить в трюме, в цепях. А когда они появлялись на палубе, Голди тут же исчезала под ручку с капитаном.)
Она ни разу не упоминала напрямую о Феликсе или об Артии. Но не преминула рассказать капитану «Бесстрашного» о судьбе карт. Он же, в свою очередь, не рассказал об этом никому.
— Однако я полагаю, что еще не всё потеряно, — говорила Голди. — Видите ли, нижний пляж был прямо-таки усеян драгоценными камнями и монетами. И, конечно же, мы — я имею в виду ужасную команду моего отца — подобрали эти драгоценности, которые вы, храбрый капитан, впоследствии отобрали у нас… то есть у них, как и следовало поступить! Но, понимаете ли, я вот что думаю. Если приливная волна смывает эти драгоценности в море, то она, наверное, потом выносит их обратно. Почему бы ей не выбросить на берег и эти карты?
* * *
— Артия, нам надо поговорить. Наедине!
— Да, Эбад. Но здесь ничего не получится.
— Это необходимо. Если в Ангелии меня повесят…
— Мистер Вумс, никого их нас не повесят!
— Если меня, быть может, повесят… Я не рассказал тебе всего, что должен. Ты обязана знать!
— Эбад, сюда уже идут три офицера и шесть матросов. Хотят посмотреть, как мы репетируем. А может, проверяют, не рассказываем ли мы друг другу каких-нибудь секретов.
— Проклятье!
— И нас всегда держат порознь, только на палубе и можно увидеться.
Военные были уже возле них. Эбад зарокотал своим лучшим сценическим голосом:
— А бом-брамсель — это парус, который поднимается выше всех остальных! Да услышит мою клятву самый высокий бом-брамсель! Смотри же внимательно… — Его черные глаза сверкали, как клинки, и зрители застыли на месте, завороженно глядя на представление. — Слушай меня внимательно, Пиратика! Сегодня вечером, под безлунными небесами, я буду ждать тебя. Ибо я должен открыть тебе тайну ранних лет твоей жизни…
Артия прищурилась. Она не сразу нашлась, что ответить. Потом сказала:
— Клянусь своей душой, сэр, ваше желание будет исполнено.
И моряки разразились восторженными аплодисментами.
2. В шлюпке
Под покровом безлунного черного неба Артия стояла возле поручней «Неуязвимого» и ждала Эбада Вумса.
Пробраться на палубу оказалось совсем нетрудно. Она попросилась прогуляться на ночь, подышать прохладным свежим воздухом. Капитан разрешил ей выйти на два часа. Удовлетворил он и ее просьбу о том, чтобы ее оставили одну и дозволили поразмышлять о своей судьбе. Романтик он, этот капитан. К счастью…
Планкветт слетел вниз и уселся рядом с Артией на поручни — он редко так поступал в присутствии военных. Свин сидел с офицерами в кают-компании. Они играли в карты, а пес, восседавший на своей попугайской косточке, помогал им, одобрительно тявкая при особо удачном раскладе. («Вероломное животное!» — восклицал Эйри. «Нечего винить старого пса, от нас ему теперь никакого проку», — вступался за собаку Вускери.)
Артия спрашивала себя, удастся ли Эбаду выбраться из тюрьмы под палубой. Когда ей уже начало казаться, что нет, он внезапно вырос возле нее, подойдя бесшумно, как ходила она сама — и как ходила Молли…
В двух словах он поведал ей о том, как ему удалось улизнуть:
— Там, внизу, они нас не связывают. Свин принес мне ключ от двери.
— Свин?!
— Протолкнул его носом под дверь. Старый трюк, которому мы его научили в свое время. Такие уловки бывают нужны безработным актерам. Свин — самый лучший пес в Ангелии. И, уж конечно же, самый чистый.
— Значит, он тоже помогает и нашим, и вашим. — Артия прислушалась к тявканью Свина в кают-компании.
Эбад развязал Артии руки и протянул ей веревку.
О побеге никто из них даже не заговаривал — понимали, что это невозможно, хотя сейчас руки у них были свободны, а двери темницы открыты. На верхней палубе, не сводя глаз с океана, прогуливались двое впередсмотрящих. Пленник, отважившийся на побег, будет немедленно застрелен. Впрочем, даже если и забыть о стрельбе, почти никто в команде Артии не умел плавать, а до берега было далеко. Она уже подумывала, не попробовать ли захватить этот корабль. И пришла к выводу, что это невозможно. Они были разоружены и не имели доступа к оружию. А команда «Неуязвимого» насчитывала больше шестидесяти человек. И потом, даже если им удастся захватить корабль — что очень маловероятно, — к нему на помощь тут же придут два других. Шансы слишком малы. Артия изо всех сил старалась не думать о том, до чего же тяжела эта временная иллюзия свободы, и не уговаривала Эбада попытать счастья в воде. Она чувствовала, что он ее не покинет, и понимала: ему известно, что и она, в свою очередь не покинет своих друзей.
— Скоро здесь пройдут вахтенные, — сказал Эбад. — Давай залезем в одну из шлюпок. Вряд ли нас там станут искать. Если им понадобишься ты, можешь откликнуться, а я не стану поднимать голову.
Они сидели в лодке, в полной темноте. Планкветт, словно оберегая их тайну, снова взлетел на грот-мачту. При свете звезд Артия едва различала лицо Эбада — лицо бывшего раба, потомка царей.
— Я тебе всё расскажу, Артия. Только надо торопиться. Тебе всё еще кажется, будто ты помнишь, как в детстве была на море — настоящем море?
— Да. Несмотря на всё, что ты мне рассказывал. Несмотря на то, что пороховой взрыв отбил у меня память на целых шесть лет. Я помню море. Помню до мельчайших подробностей.
— Ты права, Артия. Клянусь брам-стеньгой, это чистая правда.
Она медленно вздохнула. И всё. Эбад продолжал:
— Молли была актрисой. И это тоже правда. Тот человек, твой отец, Фитц-Уиллоуби Уэзерхаус, он увидел ее и посватался, и она почему-то согласилась выйти за него. Она прожила с ним около года, в это время и родилась ты. Молли говорила тебе, что ты ни капельки не похожа на Уэзерхауса? Только на нее. Вылитая она! Одним словом, прожив год, она его бросила.
— Я всегда была этому рада. Но что же случилось дальше?
— Она не вернулась на сцену. Боялась, что Уэзерхаус будет преследовать ее. Она решила сесть на корабль и покинуть Ангелию. Я повстречал ее в Ландоне. — Эбад тяжело вздохнул. — Если уж рассказывать, так чистую правду. Всего один взгляд и… Это ее слова, но я тоже мог бы повторить их. Всего один взгляд — и мы уже не принадлежали себе. Так бывает. Любовь всё-таки существует…
— Ты и Молли?!
— Да. Ты разочарована?
— Я рада! Что было дальше?
— Мы сели на корабль, идущий вниз по реке, к побережью. Добрались до Тараньих Ворот и нашли там судно, идущее во Франкоспанию. Оттуда сумели добраться до Амер-Рики. Мы направлялись на самый южный край континента, в место, название которого по-франкоспански означает «Рай Храбрецов». Город этот пострадал от многих войн. По слухам, там легко было разбогатеть. Не знаю, верили ли мы этим слухам. Но название оказалось правильным…
— Это место — Альпараисо?
— Да.
Артия подумала о штормах и штилях. О весельных шлюпках, тянущих огромный корабль через неподвижную полосу безветрия, об опаловых звездах Южного Креста. И пересказала эти мысли Эбаду.
— Ты всё это видела, Артия. Ты была совсем маленькой — год или два… Но ты видела это — с ней и со мной. Тогда-то она и начала учить тебя языкам. И научила тебя плавать, как когда-то я научил ее, в Франкоспанском заливе. И она рассказывала тебе обо всём, что происходит на корабле. Даже когда налетал шторм — Боже мой! — Молли, твоя мать, расхаживала по палубе, не ведая страха. Она держала тебя на руках, показывала, как сверкают молнии, как ветер едва не переворачивает корабль, как бегают по снастям призрачные огоньки, как вздымаются над головой волны высотой с колокольню.
— Помню, Эбад. Я помню!
— Она говорила тебе…
— Она говорила мне: «Какое зрелище! Посмотри, как красиво! Не надо бояться моря. Оно — наш лучший друг. И даже если мы пойдем ко дну, всё равно не бойся. Те, кого море забирает к себе, спят среди русалок, жемчугов и затонувших королевств». Я знаю, она произносила эти слова и в спектакле. Это был ее монолог. Но сначала она говорила это мне, в разгар бури.
Эбад усмехнулся.
— Она любила этот корабль. Взбиралась на мачты, привязав тебя за спиной. У меня сердце в пятки уходило. Но ты только смеялась и ворковала. А она — она не ведала страха. Не боялась ни за тебя, ни за себя, ни за меня. На море она вообще ничего не боялась. И море ей не причиняло вреда. Всё плохое случалось с ней на земле, на сцене.
— Тогда почему же вы вернулись в Ангелию? Что произошло?
Эбад ответил ей теми же самыми словами, что недавно произнес совсем другой человек:
— Разве ты еще не догадалась? Пираты…
— На наш корабль напали пираты? — тихо спросила Артия.
— Сам Золотой Голиаф. Да, Артия. Феликс рассказал тебе свою историю? Наша история на нее похожа — по-своему. Те самые три корабля, что напали на судно его отца… Не найдя на борту «Странника» того, что им было нужно, они повернули на юго-запад — и наткнулись на нас. Как выяснилось, в этих водах они искали только одно: ангелийский или амер-риканский корабль с картой Острова Сокровищ. У нас такая карта была. Всего несколько месяцев разделяют день, когда был потоплен «Странник», и нападение на наш корабль. Но исход был совсем другим. На нашей шхуне было двадцать пушек, и мы встретили Голиафа бортовым залпом. Пиратскому отродью это не понравилось — ты сама видела, как вела себя его дочка. После хорошей драки они всегда обращаются в бегство; убежали они и на этот раз. Мы спаслись, но потеряли несколько человек, а судно получило пробоину от выстрела Голиафовой пушки. Мы кое-как добрались до забытого богом порта, и несчетные мили отделяли нас от цели нашего путешествия — от Рая Храбрецов, от Альпараисо. Капитан нашего корабля погиб в бою, а вместе с ним — еще семь человек из команды. Пушечный выстрел сбил с ног тебя и твою мать. Ни одна из вас не получила ни царапинки, только в твоих волосах навеки осталась выжженная прядь. Вот когда ты получила свою отметину — в битве с Золотым Голиафом. Тогда-то Молли впервые испугалась по-настоящему.
— И вы оба потеряли мужество, — прошептала Артия.
— Это потрясло нас до глубины души. В те дни мы были молоды, Молли и я. А молодым кажется, что их ничем нельзя остановить. Но Голиаф нам ясно показал — еще как можно. Как нашего капитана. И еще показал, как это легко — умереть. А потом мы застряли в этом треклятом порту. Ни один корабль не выходил в море из страха перед Голиафом. Молли начала скучать по Ангелии. С нами был еще один друг, Хэркон Бир, — он поднялся на борт к нашему покойному капитану в Синей Индее. Я сразу заметил, что он положил глаз на Молли, но она любила только меня. Он пытался привлечь ее внимание, потом вроде бы смирился с отказом. Но я ему не поверил. Временами, уже много лет спустя, я замечал, как он смотрит на нее — и на меня. Да еще эта карта…
— Карта Острова Сокровищ!
— Артия, эту карту нам отдал наш покойный капитан. Ту самую карту, которую я дал тебе в Гренвиче, с обожженным краем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
И вскоре, как и предсказала Артия, кораблики затерялись среди прочего плавающего мусора.
Когда к острову подошли военные корабли с расчехленными пушками и к берегу двинулись ощетинившиеся пистолетами шлюпки (некоторые из них проплыли мимо карт, даже не заметив их), на утесе не осталось ни одного сокровища.
Артия вспоминала об этом, прогуливаясь по палубе «Неуязвимого». Если бы она посмотрела налево, то увидела бы Феликса Феникса, стоящего у поручней военного корабля «Несравненный». Его неподвижный взгляд был прикован к «Неуязвимому». К ней? Может быть. Злорадствует, наверно… Теперь судьям даже не понадобятся рисунки, хотя они, возможно, и рады будут выслушать его свидетельства. Она на него не смотрела.
Она понимала, что не должна больше никогда смотреть на него. Потому что стоит только взглянуть — и она сломается. А этого допустить было нельзя.
* * *
А на палубе третьего военного фрегата, «Бесстрашного», Малышка Голди сидела рядом с капитаном под брезентовым тентом.
Ей разрешили подстричь волосы, и она соорудила себе элегантную прическу — хоть и короткую, но в самом модном стиле, а после недавнего мытья локоны ее стали блестящими и курчавыми. Они обрамляли ее лицо, как пышное черное облако. Ей, по ее собственному требованию, подыскали женскую одежду. Небольшой крест, оставленный Артией Стреллби на ее миловидном личике, быстро заживал. От него останется только крохотный шрам — но в памяти у Голди эта рана будет кровоточить вечно.
— Ах, капитан, — ворковала Малышка Голди. — Я не перестаю благодарить Бога за то, что вы спасли меня от неминуемой смерти!
Капитан не был до конца в этом уверен. Но Голди очаровала его. Ему с трудом верилось, что она настоящая преступница; ее рассказ о том, что к пиратским злодеяниям ее вынуждал злой отец, а потом — злая команда, гораздо больше походил на правду.
— Разве может такая хрупкая и слабая женщина, как я, — говорила Малышка Голди, — сопротивляться насилию? Ах, это злосчастное пиратство! Я то и дело падала в обморок от страха и огорчения! (Естественно, она оставила свою злую команду гнить в трюме, в цепях. А когда они появлялись на палубе, Голди тут же исчезала под ручку с капитаном.)
Она ни разу не упоминала напрямую о Феликсе или об Артии. Но не преминула рассказать капитану «Бесстрашного» о судьбе карт. Он же, в свою очередь, не рассказал об этом никому.
— Однако я полагаю, что еще не всё потеряно, — говорила Голди. — Видите ли, нижний пляж был прямо-таки усеян драгоценными камнями и монетами. И, конечно же, мы — я имею в виду ужасную команду моего отца — подобрали эти драгоценности, которые вы, храбрый капитан, впоследствии отобрали у нас… то есть у них, как и следовало поступить! Но, понимаете ли, я вот что думаю. Если приливная волна смывает эти драгоценности в море, то она, наверное, потом выносит их обратно. Почему бы ей не выбросить на берег и эти карты?
* * *
— Артия, нам надо поговорить. Наедине!
— Да, Эбад. Но здесь ничего не получится.
— Это необходимо. Если в Ангелии меня повесят…
— Мистер Вумс, никого их нас не повесят!
— Если меня, быть может, повесят… Я не рассказал тебе всего, что должен. Ты обязана знать!
— Эбад, сюда уже идут три офицера и шесть матросов. Хотят посмотреть, как мы репетируем. А может, проверяют, не рассказываем ли мы друг другу каких-нибудь секретов.
— Проклятье!
— И нас всегда держат порознь, только на палубе и можно увидеться.
Военные были уже возле них. Эбад зарокотал своим лучшим сценическим голосом:
— А бом-брамсель — это парус, который поднимается выше всех остальных! Да услышит мою клятву самый высокий бом-брамсель! Смотри же внимательно… — Его черные глаза сверкали, как клинки, и зрители застыли на месте, завороженно глядя на представление. — Слушай меня внимательно, Пиратика! Сегодня вечером, под безлунными небесами, я буду ждать тебя. Ибо я должен открыть тебе тайну ранних лет твоей жизни…
Артия прищурилась. Она не сразу нашлась, что ответить. Потом сказала:
— Клянусь своей душой, сэр, ваше желание будет исполнено.
И моряки разразились восторженными аплодисментами.
2. В шлюпке
Под покровом безлунного черного неба Артия стояла возле поручней «Неуязвимого» и ждала Эбада Вумса.
Пробраться на палубу оказалось совсем нетрудно. Она попросилась прогуляться на ночь, подышать прохладным свежим воздухом. Капитан разрешил ей выйти на два часа. Удовлетворил он и ее просьбу о том, чтобы ее оставили одну и дозволили поразмышлять о своей судьбе. Романтик он, этот капитан. К счастью…
Планкветт слетел вниз и уселся рядом с Артией на поручни — он редко так поступал в присутствии военных. Свин сидел с офицерами в кают-компании. Они играли в карты, а пес, восседавший на своей попугайской косточке, помогал им, одобрительно тявкая при особо удачном раскладе. («Вероломное животное!» — восклицал Эйри. «Нечего винить старого пса, от нас ему теперь никакого проку», — вступался за собаку Вускери.)
Артия спрашивала себя, удастся ли Эбаду выбраться из тюрьмы под палубой. Когда ей уже начало казаться, что нет, он внезапно вырос возле нее, подойдя бесшумно, как ходила она сама — и как ходила Молли…
В двух словах он поведал ей о том, как ему удалось улизнуть:
— Там, внизу, они нас не связывают. Свин принес мне ключ от двери.
— Свин?!
— Протолкнул его носом под дверь. Старый трюк, которому мы его научили в свое время. Такие уловки бывают нужны безработным актерам. Свин — самый лучший пес в Ангелии. И, уж конечно же, самый чистый.
— Значит, он тоже помогает и нашим, и вашим. — Артия прислушалась к тявканью Свина в кают-компании.
Эбад развязал Артии руки и протянул ей веревку.
О побеге никто из них даже не заговаривал — понимали, что это невозможно, хотя сейчас руки у них были свободны, а двери темницы открыты. На верхней палубе, не сводя глаз с океана, прогуливались двое впередсмотрящих. Пленник, отважившийся на побег, будет немедленно застрелен. Впрочем, даже если и забыть о стрельбе, почти никто в команде Артии не умел плавать, а до берега было далеко. Она уже подумывала, не попробовать ли захватить этот корабль. И пришла к выводу, что это невозможно. Они были разоружены и не имели доступа к оружию. А команда «Неуязвимого» насчитывала больше шестидесяти человек. И потом, даже если им удастся захватить корабль — что очень маловероятно, — к нему на помощь тут же придут два других. Шансы слишком малы. Артия изо всех сил старалась не думать о том, до чего же тяжела эта временная иллюзия свободы, и не уговаривала Эбада попытать счастья в воде. Она чувствовала, что он ее не покинет, и понимала: ему известно, что и она, в свою очередь не покинет своих друзей.
— Скоро здесь пройдут вахтенные, — сказал Эбад. — Давай залезем в одну из шлюпок. Вряд ли нас там станут искать. Если им понадобишься ты, можешь откликнуться, а я не стану поднимать голову.
Они сидели в лодке, в полной темноте. Планкветт, словно оберегая их тайну, снова взлетел на грот-мачту. При свете звезд Артия едва различала лицо Эбада — лицо бывшего раба, потомка царей.
— Я тебе всё расскажу, Артия. Только надо торопиться. Тебе всё еще кажется, будто ты помнишь, как в детстве была на море — настоящем море?
— Да. Несмотря на всё, что ты мне рассказывал. Несмотря на то, что пороховой взрыв отбил у меня память на целых шесть лет. Я помню море. Помню до мельчайших подробностей.
— Ты права, Артия. Клянусь брам-стеньгой, это чистая правда.
Она медленно вздохнула. И всё. Эбад продолжал:
— Молли была актрисой. И это тоже правда. Тот человек, твой отец, Фитц-Уиллоуби Уэзерхаус, он увидел ее и посватался, и она почему-то согласилась выйти за него. Она прожила с ним около года, в это время и родилась ты. Молли говорила тебе, что ты ни капельки не похожа на Уэзерхауса? Только на нее. Вылитая она! Одним словом, прожив год, она его бросила.
— Я всегда была этому рада. Но что же случилось дальше?
— Она не вернулась на сцену. Боялась, что Уэзерхаус будет преследовать ее. Она решила сесть на корабль и покинуть Ангелию. Я повстречал ее в Ландоне. — Эбад тяжело вздохнул. — Если уж рассказывать, так чистую правду. Всего один взгляд и… Это ее слова, но я тоже мог бы повторить их. Всего один взгляд — и мы уже не принадлежали себе. Так бывает. Любовь всё-таки существует…
— Ты и Молли?!
— Да. Ты разочарована?
— Я рада! Что было дальше?
— Мы сели на корабль, идущий вниз по реке, к побережью. Добрались до Тараньих Ворот и нашли там судно, идущее во Франкоспанию. Оттуда сумели добраться до Амер-Рики. Мы направлялись на самый южный край континента, в место, название которого по-франкоспански означает «Рай Храбрецов». Город этот пострадал от многих войн. По слухам, там легко было разбогатеть. Не знаю, верили ли мы этим слухам. Но название оказалось правильным…
— Это место — Альпараисо?
— Да.
Артия подумала о штормах и штилях. О весельных шлюпках, тянущих огромный корабль через неподвижную полосу безветрия, об опаловых звездах Южного Креста. И пересказала эти мысли Эбаду.
— Ты всё это видела, Артия. Ты была совсем маленькой — год или два… Но ты видела это — с ней и со мной. Тогда-то она и начала учить тебя языкам. И научила тебя плавать, как когда-то я научил ее, в Франкоспанском заливе. И она рассказывала тебе обо всём, что происходит на корабле. Даже когда налетал шторм — Боже мой! — Молли, твоя мать, расхаживала по палубе, не ведая страха. Она держала тебя на руках, показывала, как сверкают молнии, как ветер едва не переворачивает корабль, как бегают по снастям призрачные огоньки, как вздымаются над головой волны высотой с колокольню.
— Помню, Эбад. Я помню!
— Она говорила тебе…
— Она говорила мне: «Какое зрелище! Посмотри, как красиво! Не надо бояться моря. Оно — наш лучший друг. И даже если мы пойдем ко дну, всё равно не бойся. Те, кого море забирает к себе, спят среди русалок, жемчугов и затонувших королевств». Я знаю, она произносила эти слова и в спектакле. Это был ее монолог. Но сначала она говорила это мне, в разгар бури.
Эбад усмехнулся.
— Она любила этот корабль. Взбиралась на мачты, привязав тебя за спиной. У меня сердце в пятки уходило. Но ты только смеялась и ворковала. А она — она не ведала страха. Не боялась ни за тебя, ни за себя, ни за меня. На море она вообще ничего не боялась. И море ей не причиняло вреда. Всё плохое случалось с ней на земле, на сцене.
— Тогда почему же вы вернулись в Ангелию? Что произошло?
Эбад ответил ей теми же самыми словами, что недавно произнес совсем другой человек:
— Разве ты еще не догадалась? Пираты…
— На наш корабль напали пираты? — тихо спросила Артия.
— Сам Золотой Голиаф. Да, Артия. Феликс рассказал тебе свою историю? Наша история на нее похожа — по-своему. Те самые три корабля, что напали на судно его отца… Не найдя на борту «Странника» того, что им было нужно, они повернули на юго-запад — и наткнулись на нас. Как выяснилось, в этих водах они искали только одно: ангелийский или амер-риканский корабль с картой Острова Сокровищ. У нас такая карта была. Всего несколько месяцев разделяют день, когда был потоплен «Странник», и нападение на наш корабль. Но исход был совсем другим. На нашей шхуне было двадцать пушек, и мы встретили Голиафа бортовым залпом. Пиратскому отродью это не понравилось — ты сама видела, как вела себя его дочка. После хорошей драки они всегда обращаются в бегство; убежали они и на этот раз. Мы спаслись, но потеряли несколько человек, а судно получило пробоину от выстрела Голиафовой пушки. Мы кое-как добрались до забытого богом порта, и несчетные мили отделяли нас от цели нашего путешествия — от Рая Храбрецов, от Альпараисо. Капитан нашего корабля погиб в бою, а вместе с ним — еще семь человек из команды. Пушечный выстрел сбил с ног тебя и твою мать. Ни одна из вас не получила ни царапинки, только в твоих волосах навеки осталась выжженная прядь. Вот когда ты получила свою отметину — в битве с Золотым Голиафом. Тогда-то Молли впервые испугалась по-настоящему.
— И вы оба потеряли мужество, — прошептала Артия.
— Это потрясло нас до глубины души. В те дни мы были молоды, Молли и я. А молодым кажется, что их ничем нельзя остановить. Но Голиаф нам ясно показал — еще как можно. Как нашего капитана. И еще показал, как это легко — умереть. А потом мы застряли в этом треклятом порту. Ни один корабль не выходил в море из страха перед Голиафом. Молли начала скучать по Ангелии. С нами был еще один друг, Хэркон Бир, — он поднялся на борт к нашему покойному капитану в Синей Индее. Я сразу заметил, что он положил глаз на Молли, но она любила только меня. Он пытался привлечь ее внимание, потом вроде бы смирился с отказом. Но я ему не поверил. Временами, уже много лет спустя, я замечал, как он смотрит на нее — и на меня. Да еще эта карта…
— Карта Острова Сокровищ!
— Артия, эту карту нам отдал наш покойный капитан. Ту самую карту, которую я дал тебе в Гренвиче, с обожженным краем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39