До встречи.
- До свиданья, - ответил мягкий баритон, и телефон звякнул,
разъединяясь.
Неизвестно почему. Пиркс припомнил этот разговор, когда ехал на
ракетодром. Кто-то уже уладил все формальности в капитанате - может,
ЮНЕСКО, а может, фирмы, которые "изготовили" для него команду. Во всяком
случае, не было обычного санитарного контроля и никто не проверял
документы его "людей", а старт был назначен на два сорок пять, то есть на
такой час, когда движение наименьшее. Три больших ракетных спутника для
Сатурна уже находились в люках. "Голиаф" был кораблем среднего тоннажа -
каких-нибудь шесть тысяч тонн массы покоя, - но сошел он со стапелей всего
два года назад и имел высокоавтоматизированное хозяйство. Его реактор на
быстрых нейтронах занимал десять кубических метров, то есть всего ничего,
но был совершенно лишен всяких тепловых колебаний, а номинальная мощность
у него была сорок пять миллионов лошадиных сил. И семьдесят миллионов в
максимуме - для кратковременных ускорений.
По существу, Пиркс ничего не знал о том, что делали его "люди" в
Париже, - жили они в гостинице или какая-нибудь фирма сняла им комнаты (у
него даже мелькнула гротескная, жутковатая мысль, что, может, инженер
Мак-Гирр как-то "повыключал" их и на эти два дня уложил в ящики). Он не
знал даже, как они добрались до ракетодрома.
Они ждали его в отдельной комнате в капитанате, и у всех были с собой
чемоданы, какие-то свертки и маленькие несессеры с болтающимися на ручках
именными табличками. Пирксу, когда он взглянул на эти несессеры, невольно
полезли в голову всякие дурацкие шуточки вроде того, что у них там,
наверно, французские гаечные ключи, и туалетные масленки, и тому подобное.
Но ему было вовсе не до смеха, когда, поздоровавшись с ними, он предъявил
в капитанате полномочия и бумаги, необходимые для подтверждения стартовой
готовности, а потом, за два часа до назначенного времени, они вышли на
плиты, освещенные единственным прожектором, и гуськом двинулись к белому
как снег "Голиафу". Он слегка напоминал огромную, свежераспакованную
сахарную голову.
Старт не представлял трудностей. "Голиаф" можно было поднять почти
без всякой помощи - стоило лишь ввести программы во все автоматические и
полуавтоматические устройства. Не прошло и получаса, а они уже оставили за
собой ночное полушарие Земли с фосфорической россыпью городов; тогда Пиркс
глянул на экраны. Великолепное это зрелище - когда Солнце на рассвете
насквозь прочесывает лучами атмосферу и она пылает, словно исполинский
радужный серп, - Пиркс наблюдал из космоса уже не раз, но оно ему еще
ничуть не приелось. Несколько минут спустя, пройдя мимо последнего
навигационного спутника, пробравшись сквозь сплошной писк и щебет
сигналов, которыми были битком набиты работающие информационные машины
(Пиркс называл их "электронной бюрократией космоса"), они поднялись над
плоскостью эклиптики. Тогда Пиркс велел первому пилоту оставаться у
штурвала, а сам отправился в свою каюту. Не прошло и десяти минут, как он
услышал стук в дверь.
- Войдите!
Вошел Броун. Он старательно закрыл дверь, подошел к Пирксу, сидевшему
на койке, и негромко сказал:
- Я хотел бы с вами поговорить.
- Пожалуйста. Садитесь.
Броун опустился на стул, но, видимо, расстояние, их разделявшее,
показалось ему слишком большим, он придвинулся поближе, некоторое время
молчал, опустив голову, потом вдруг посмотрел прямо в глаза Пирксу и
сказал:
- Я хочу вам кое-что сообщить. Но я вынужден просить вас сохранить
это втайне. Дайте мне слово, что никому этого не расскажете.
Пиркс поднял брови.
- Тайна?
Он подумал несколько секунд.
- Хорошо, даю вам слово, что я не расскажу никому, ни единой живой
душе, - ответил он наконец. - Слушаю вас.
- Я человек, - сказал Броун и остановился, глядя Пирксу в глаза,
словно хотел проверить, какой эффект произведут эти слова.
Но Пиркс, полуприкрыв веки и опершись затылком о стену, выложенную
белым пенопластом, не пошевельнулся.
- Я говорю это потому, что хочу вам помочь, - снова заговорил Броун,
будто произнося заранее обдуманную речь. - Когда я предлагал свои услуги,
я не знал, о чем идет речь. Таких, как я, было, наверно, много, но нас
принимали по отдельности, чтобы мы не могли познакомиться и даже увидеть
друг друга. О том, что мне, собственно, предстоит, я узнал, лишь когда был
окончательно выбран, после всех полетов, проб и тестов. Мне пришлось тогда
обещать, что я абсолютно ничего не расскажу. У меня есть девушка, мы хотим
пожениться, но были финансовые трудности, а эта работа меня просто
необыкновенно устраивала, потому что мне дали сразу восемь тысяч, а другие
восемь я должен получить по возвращении из рейса, независимо от его
результатов. Я вам все рассказываю, как было, чтобы вы знали, что я в этом
деле чист. Правду говоря, я сначала не осознал, какая ставка будет в этой
игре. Диковинный эксперимент, только и всего - так я вначале думал. А
потом мне это начало все меньше нравиться. В конце концов, должна же быть
какая-то элементарная общечеловеческая солидарность. Что же мне, молчать
вопреки интересам людей? Я решил, что не имею права. Разве вы не так
думаете?
Пиркс продолжал молчать, поэтому Броун вновь заговорил, но менее
уверенно:
- Из этой четверки я не знаю никого. Нас все время держали порознь. У
каждого была отдельная комната, отдельная ванная, свой гимнастический зал,
мы не встречались даже во время еды, только последние три дня перед
выездом в Европу нам разрешили есть вместе. Поэтому я не могу вам сказать,
который из них человек, а который нет. Ничего определенного я не знаю.
Однако подозреваю...
- Минуточку, - прервал его Пиркс. - Почему на мой вопрос насчет бога
вы ответили, что размышления на эту тему не входят в ваши обязанности?
Броун поерзал на стуле, шевельнул ногой и, глядя на носок ботинка,
которым чертил по полу, тихо ответил:
- Потому что я уже тогда решил вам все рассказать и... знаете, как
это бывает: на воре шапка горит. Я боялся, как бы Мак-Гирр не догадался
ненароком о моем решении. Поэтому, когда вы меня спросили, я ответил так,
чтобы ему показалось, будто я намерен торжественно хранить тайну и
наверняка не помогу вам разгадать, кем я в действительности являюсь.
- Значит, вы нарочно так отвечали, из-за присутствия Мак-Гирра?
- Да.
- А вы верите в бога?
- Верю.
- И думали, что робот не должен верить?
- Ну да.
- И что, если б вы сказали "верю", было бы легче догадаться, кто вы
на самом деле?
- Да. Именно так и было.
- Но ведь и робот может верить в бога, - помолчав, сказал Пиркс
небрежно, словно мимоходом, так что Броун даже глаза вытаращил.
- Как вы сказали?
- А вы считаете, что это невозможно?
- Никогда мне это в голову не пришло бы.
- Ладно, пока хватит. Это - сейчас, по крайней мере, - не имеет
значения. Вы говорили о каких-то своих подозрениях...
- Да. Мне кажется, что этот темный... Барнс - не человек.
- Почему вам так кажется?
- Это все мелочи, почти неуловимые, но в сумме они что-то дают...
Прежде всего - когда он сидит или стоит, он совсем не шевелится. Как
статуя. А вы же знаете, ни один человек не может долго находиться в
совершенно неизменной позе. Когда ему становится неудобно, нога затечет,
он невольно пошевелится, переступит с ноги на ногу, проведет рукой по
лицу, а Барнс прямо застывает.
- Всегда?
- Нет. Вот именно - не всегда. Это мне и показалось особенно
подозрительным.
- Почему?
- Я вот думаю, что он делает эти незаметные, словно бы невольные
движения, когда специально о них думает, а как забудет - так застывает. А
у нас-то как раз наоборот: мы именно должны сосредоточиться, чтобы
какое-то время сохранять неподвижность.
- В этом что-то есть. Что еще?
- Он все ест.
- Как это "все"?
- Все что дают. Ему абсолютно все равно. Я это уже много раз
подмечал: и во время путешествия, когда мы летели через Атлантику, и еще в
Штатах, и в ресторане на аэродроме - он совершенно равнодушно ест все что
подадут, а ведь у каждого человека обычно есть какие-то вкусы, чего-то он
не любит.
- Это не доказательство.
- О нет, безусловно, нет. Но вместе с первым, знаете ли... И потом
еще одно.
- Ну?
- Он не пишет писем. В этом я уже не на все сто процентов уверен, но
я, например, сам видел, как Бартон опускал письмо в почтовый ящик.
- А вам разрешается писать письма?
- Нет.
- Я вижу, вы тщательно соблюдаете условия договора, - проворчал
Пиркс. Он выпрямился на койке и, придвинув лицо к лицу Броуна, неторопливо
спросил: - Почему вы нарушили данное вами слово?
- Как? Что вы сказали?! Командор!
- Вы же дали слово, что сохраните свою подлинную сущность в тайне.
- А! Да. Я дал слово. Однако я полагаю, что существуют такие
ситуации, когда человек не только имеет право, но даже обязан так
поступить.
- Например?
- Именно сейчас такая ситуация. Они взяли металлических кукол,
оклеили их пластиком, подрумянили, перетасовали с людьми, как крапленые
карты, и хотят заработать на этом большие денежки. Я считаю, что каждый
порядочный человек поступил бы так же, как я, - а разве больше никто не
обращался к вам?
- Нет. Вы первый. Но мы ведь только что стартовали... - сказал Пиркс.
Произнес он это совершенно равнодушно, однако замечание его не лишено было
иронии, но Броун, даже если и заметил это, ничем себя не выдал.
- Я постараюсь и в дальнейшем помогать вам в течение всего рейса... И
я сделаю со своей стороны все, что вы сочтете нужным.
- Зачем?
Броун удивленно заморгал кукольными ресницами.
- Как это - зачем? Чтобы вам легче было отличить людей от нелюдей.
- Броун, вы же взяли эти восемь тысяч.
- Да. Ну и что? Меня наняли как пилота. Я и есть пилот. И вдобавок
неплохой.
- По возвращении вы возьмете остальные восемь за две недели полета?
За такой рейс никому не дают шестнадцать тысяч - ни командиру, ни пилоту
первого космического класса, ни навигатору. Никому. Значит, эти деньги вы
получили за молчание. По отношению ко мне, по отношению ко всем другим -
хотя бы к конкурирующим фирмам Вас хотели уберечь от любых искушений.
На красивом лице Броуна выразилось полное смятение.
- Так вы меня еще и попрекаете тем, что я сам пришел и рассказал?!
- Нет. Ничем я вас не попрекаю. Вы поступили так, как сочли
правильным. Какой у вас КИ?
- Коэффициент интеллектуальности? Сто двадцать.
- Этого достаточно, чтобы разбираться в некоторых элементарных вещах.
Ну, скажите, какая мне, собственно, будет польза от того, что вы
поделились со мной своими подозрениями насчет Барнса?
Молодой пилот встал.
- Командор, прошу прощения. Если так - произошло недоразумение. Я
хотел как лучше. Но раз вы считаете, что я... словом, прошу вас об этом
забыть... Только помните...
Он замолчал, увидев усмешку Пиркса.
- Садитесь. Да садитесь вы! Ну!
Броун сел.
- Что ж вы не договариваете? О чем я должен помнить? Что обещал
никому не сообщать о нашем разговоре? Верно? Ну а если я в свою очередь
решу, что имею право о нем сообщить? Спокойно! Командира нельзя
перебивать. Вот видите, все это не так просто. Вы пришли ко мне с
доверием, и я ценю это доверие. Но... одно дело - доверие, а другое -
здравый смысл... Допустим, я теперь наверняка знаю, кто вы и кто - Бартон.
Что мне это даст?
- Ну... это уж ваше дело. Вы должны после этого рейса оценить
пригодность...
- О, вот именно! Пригодность каждого. Но ведь вы же не думаете,
Броун, что я буду писать неправду? Что я поставлю минусы не тем, которые
хуже, а тем, которые не являются людьми
- Это не мое дело, - натянуто проговорил пилот, ерзавший на стуле во
время этого разговора.
Пиркс смерил его таким взглядом, что тот замолчал.
- Вы только не стройте из себя этакого усердного ефрейтора, который,
кроме своей бляхи, ничего не видит. Если вы человек и чувствуете
солидарность с людьми, то вы должны попытаться оценить всю эту историю и
осознать свою ответственность.
- Как это "если"? - Броун вздрогнул. - Вы мне не верите? Так вы...
так вы думаете...
- Да нет, что вы! Просто слово подвернулось, - торопливо прервал его
Пиркс. - Я вам верю. Конечно же, я вам верю. И поскольку вы уже выдали мне
свою тайну, а я не собираюсь оценивать ваш поступок с моральной точки
зрения, то прошу вас и впредь поддерживать со мной внеслужебный контакт и
сообщать обо всем, что вы заметили.
- Ну, я совсем уж ничего не понимаю, - сказал Броун и невольно
вздохнул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13