- Вы придете? Придете?!
- Хорошо, - бросил я, стоя уже на подножке. Обернулся в последний раз
и увидел, как он в своем куцем пальтишке робко махал поднятой рукой в знак
прощанья.
Когда я вернулся, мать уже спала; я разделся в темноте. Но едва
заснул, как что-то заставило меня встрепенуться. Сидя на кровати, я
пытался вспомнить, что мне приснилось. Я блуждал в непроглядной тьме
лабиринта среди металлических стен и перегородок, с растущим ужасом бился
о какие-то запертые двери, слыша все более мощное урчание, чудовищный бас,
который непрестанно повторял одни и те же такты мелодии: татити-та-та...
Татити-та-та...
Это была та самая мелодия, которую я слышал в бетонированном
подземелье. Только теперь я узнал ее: начало адажио Дален-Горского.
"Не знаю, в своем ли уме Харден, но сам я, вероятно, рехнусь от всего
этого", - подумал я, переворачивая нагревшуюся подушку. Странное дело: в
эту ночь, несмотря ни на что, я спал.
Не было еще восьми часов утра, когда я направился к знакомому
технику, работавшему в фирме электрических установок. Я попросил его
позвонить в управление городской сети и узнать, где установлен
трансформатор F 43017. Я сказал, что речь идет о предприятии.
Он даже не удивился. Он без труда получил подробную информацию,
поскольку звонил от имени фирмы. Трансформатор находился в здании
объединения электронных предприятий на площади Вильсона.
- Какой номер дома? - спросил я. Техник усмехнулся.
- Номер не нужен. Сам увидишь.
Я поблагодарил его и поехал прямо в техническую библиотеку. В
отраслевом каталоге, лежавшем в зале, я нашел Объединение электронных
предприятий. "Акц. общ. с огр. отв. - гласил каталог, - специализирующееся
по услугам в области прикладной электроники. Сдает в аренду почасово или
аккордно электронные вычислительные машины, машины, переводящие с языка на
язык, а также машины, перерабатывающие всевозможную, поддающуюся
математизации информацию".
Большая реклама, помещенная на другой странице, возвещала, что в
центральном здании объединения строится самая мощная электронная машина в
стране, которая может решать одновременно несколько задач. Кроме того, в
здании на площади Вильсона помещается семь электронных мозгов меньшего
размера, которые можно арендовать по стандартизованному ценнику. За три
года своей деятельности фирма решила 176000 задач из области атомных и
стратегических исследований, в которых было заинтересовано правительство,
а также банки, торговые и промышленные круги в стране и за рубежом. Кроме
того, фирма перевела с семи языков свыше 50000 научных книг по всем
отраслям знаний. Арендованный мозг остается собственностью фирмы, которая
гарантирует успех в случае, "когда решение проблемы вообще находится в
пределах возможного". Уже сейчас можно делать по телефону заказы на работу
самой большой установки. Пуск ее - дело ближайших месяцев, в настоящее
время она находится в стадии отладки.
Я записал все эти данные и покинул библиотеку в каком-то лихорадочном
состоянии. Я шел пешком в сторону площади Вильсона, натыкаясь на прохожих;
два или три раза меня чуть не переехал автомобиль.
Номер действительно оказался ненужным. Еще издали я разглядел здание
ОЭП, его одиннадцать этажей и три крыла, сверкающие вертикальными полосами
алюминия и стекла. На паркинге перед входом стояла армада автомобилей; за
ажурными воротами виднелся обширный газон с бьющим фонтаном, а дальше -
огромные стеклянные двери с каменными статуями по бокам. Я обошел здание
вокруг; за восточным крылом начиналась длинная узкая улица. Дальше на
протяжении нескольких сот метров тянулись заборы, я нашел ворота, в
которые непрерывно въезжали автомобили. Подошел к ним; за забором
простиралась обширная площадь. В глубине стояли приземистые бараки
гаражей, был слышен рокот моторов, заглушаемый по временам тарахтеньем
бетономешалок, работавших в стороне: груды кирпича, разбросанные листы
железа и трубы говорили о том, что здесь идут строительные работы. Над
бараками и лесами, со стороны площади Вильсона, вздымался сверкающий
массив одиннадцатиэтажного здания.
Оглушенный, словно во сне, я вышел на улицу. Некоторое время я бродил
по площади Вильсона, разглядывая огромные окна, в которых, несмотря на
дневное время, горел свет. Я прошел сквозь ряды автомобилей, стоявших на
паркинге, миновал наружные ворота и, обойдя газон с фонтаном, проследовал
через главный вход в мраморный вестибюль, огромный, как концертный зал. В
нем было пусто. Наверх вели лестницы, покрытые коврами, светящиеся
таблички информаторов указывали направления: между двумя лестницами
двигались скоростные лифты. По медным табличкам прыгали огоньки. Ко мне
подошел высокий швейцар в серой ливрее с серебряными галунами. Я сказал,
что хочу кое-что выяснить об одном из работников фирмы; швейцар провел
меня к небольшому бюро. Здесь за изящным стеклянным столиком сидел
вылощенный субъект, у которого я спросил, работает ли в фирме Харден. Он
слегка приподнял брови, улыбнулся, попросил подождать и, заглянув в
какой-то скоросшиватель, ответил, что у них действительно есть такой
сотрудник.
Я поблагодарил и вышел, еле держась на ногах. Лицо у меня горело; с
облегчением я вдохнул холодный воздух и приблизился к фонтану, бившему
посреди газона. Я стоял у фонтана, чувствуя, как на щеках и на лбу оседают
прохладные капельки, несомые ветром, и тут что-то заторможенное в моей
голове сдвинулось, и я понял, что, собственно говоря, знал все уже раньше,
только не мог разгадать. Я снова выбрался на улицу и побрел вдоль здания,
поглядывая вверх; и одновременно что-то во мне медленно, но непрерывно
падало, точно летело куда-то. Внезапно я заметил, что вместо
удовлетворения испытываю подавленность, чувствую себя просто несчастным,
словно случилось что-то ужасное.
Почему? Этого я не знал. Так вот для чего Харден явился ко мне
клянчить проволоку и просить о помощи, вот ради чего я работал по вечерам,
записывая адажио Горского, таскал в темноте аппарат, отвечал на странные
вопросы...
"О_н_ находится там, - подумал я, глядя на здание, сразу на всех
этажах, за всеми стеклами и за этой стеной". И внезапно мне показалось,
что здание смотрит на меня, вернее, из окон выглядывает нечто недвижимое,
громадное, притаившееся внутри. Чувство это сделалось столь сильным, что
хотелось кричать: "Люди! Как можете вы так спокойно ходить, заглядываться
на женщин, нести свои дурацкие портфели! Вы ничего не знаете! Ничего! " Я
зажмурился, сосчитал до десяти и вновь открыл глаза. Машины с визгом
остановились, полицейский переводил через улицу маленькую девочку с
голубой игрушечной коляской, подъехал роскошный "флитмастер", пожилой,
благоухающий одеколоном человек в черных очках вышел из машины и
направился в сторону главного входа.
"Видит ли он? Каким образом? " - размышлял я, и, непонятно почему, это
показалось мне тогда самым главным. Тут что-то кольнуло меня в сердце - я
вспомнил Хардена. "Подходящая парочка друзей! Какая гармония! А я -
круглый идиот! " Неожиданно вспомнилась проделка с металлом Вуда. С минуту
я испытывал злобное удовлетворение, потом - страх. Если он обнаружит, то
будет преследовать меня? Гнаться за мной? Каким образом?
Я бросился к станции метро, но когда обернулся и издалека еще раз
посмотрел на великолепное здание, у меня опустились руки. Я знал, что
ничего не могу сделать, каждый, к кому подойду, попросту высмеет меня,
примет за несмышленого щенка, у которого мутится в голове. Я уже слышал
голос Эггера: "Начитался разных сказок, и вот вам, пожалуйста... "
Потом спохватился, что после полудня надо зайти к Хардену. Постепенно
мною овладевала холодная ярость. Слова складывались в фразы - я скажу ему,
что презираю его, пригрожу, что если он осмелится вместе со своим "другом"
что-либо замышлять, строить какие-либо планы... - о чем, собственно, они
мечтали?
Я стоял перед входом в метро и не отрываясь смотрел на далекое
здание. Вспомнил швейцара в серой ливрее и выбритого чиновника, и внезапно
все показалось мне абсурдным, нереальным, невозможным. Я не мог выставить
себя на посмешище, поверив одинокому и несчастному от одиночества чудаку,
который создал воображаемый мир, какого-то всемогущего друга, рисовал по
ночам запутанные, бессмысленные схемы.
Но кто же в таком случае играл на трансформаторе адажио
Дален-Горского?
Ну хорошо... Он существовал. Что он делал? Вычислял, переводил, решал
математические задачи. И в то же время наблюдал за всеми, кто к нему
приближался, и изучал их, пока не выбрал того, кому смог довериться.
Тут я очнулся перед распахнутыми воротами, в которые въезжал
грузовик. Только теперь я понял, что не спустился в метро, а прошел по
улице к задней стороне громадного здания. Я перебирал в памяти людей, к
которым мог бы обратиться, - но никто не шел на ум. С чего начать?
Вспомнив слово "конъюгатор", которым Харден назвал аппарат, я снова
машинально двинулся вперед. Cоnjugo, conjugare связывать, соединять - что
бы это значило? Что с чем хотел он соединить? А может, войти к Хардену и
захватить его врасплох, ошеломить, бросить ему в лицо: "я знаю, кто ваш
друг! " Как он поступит? Кинется к телефону? Испугается? Бросится на меня?
Вряд ли. Но разве знал я, что могло быть невозможным во всей этой истории?
Почему в бетонированном подвале он задал мне тот вопрос? Харден не сам его
выдумал, за это ручаюсь головой.
Так я блуждал около часа, временами почти вслух разговаривая сам с
собой, придумывал тысячи вариантов, но ни на что не мог решиться. Миновал
полдень, когда я поехал в городскую библиотеку, набрал гору книг и уселся
под лампой в читальне. Но, начав перелистывать злосчастные фолианты,
понял, что это бесполезное занятие - вся наука о системах и соединениях
электронных мозгов была бессильна мне помочь. Скорей здесь нужна
психология - подумал я и отнес книги дежурному. Тот посмотрел на меня
искоса: я не просидел за книгами и десяти минут. Мне было все равно. Домой
идти не хотелось, не хотелось никого видеть. Я старался подготовиться к
встрече с Харденом. Был уже второй час, и пустой желудок давал о себе
знать. Я пошел в закусочную-автомат и стоя съел порцию сосисок. Вдруг мне
стало смешно - как все это бессмысленно. Желатин в чашечках - кто-то
должен был его есть? И предназначался ли он вообще в пищу?
Было почти четыре, когда я позвонил у дверей Хардена. Я услышал шаги
и впервые понял: меня более всего угнетает то, что я должен относиться к
Хардену, как к противнику. В коридорчике было темно, но с первого же
взгляда я рассмотрел, как выглядит Харден. Он стал ниже ростом, сгорбился.
Словно постарел за ночь. Харден никогда не казался слишком здоровым, а
сейчас походил на библейского Лазаря: ввалившиеся щеки, под опухшими
глазами - синяки, шея под воротником пиджака забинтована. Он впустил меня
без единого слова.
Я неторопливо прошел в комнату. На спиртовке шипел чайник, пахло
крепким чаем. Харден говорил шепотом, он сообщил, что, вероятно, простыл
вчера вечером. И ни разу не взглянул на меня. Подготовленные заранее
тирады застревали в горле, когда я смотрел на него. У Хардена так тряслись
руки, что половину чая он разлил по письменному столу. Но даже не заметил
этого, сел, закрыв глаза, и двигал кадыком, точно не мог вымолвить ни
слова.
- Простите меня, - произнес он очень тихо, - все обстоит иначе... чем
я думал...
Я видел, как тяжело ему говорить.
- Я рад, что познакомился с вами, хотя... но это не в счет. Я не
говорил, а может и говорил, что желаю вам добра. По-настоящему. Это
искренне. Если я что-либо скрывал или притворялся, и даже... лгал... то не
ради себя. Я считал, что обязан это делать. Теперь... вышло так, что мы
больше не должны видеться. Так лучше всего - только так. Это необходимо.
Вы молоды, забудьте обо мне и обо всем этом, вы найдете... впрочем, я зря
это говорю. Прошу вас забыть даже мой адрес.
- Я должен попросту уйти, да? - Мне трудно было говорить - так
пересохло во рту. Все еще с закрытыми глазами, обтянутыми тонкой кожей
век, он кивнул головой.
- Да. Говорю это от всего сердца. Да. Еще раз - да. Я представлял
себе это иначе...
- Быть может, я знаю... - отозвался я. Харден склонился ко мне.
- Что?! - выдохнул он.
- Больше, чем вы думаете, - окончил я, чувствуя, как у меня начинают
холодеть щеки.
- Молчите! Пожалуйста, ничего не говорите. Не хочу... не могу! - с
ужасом в глазах шептал Харден.
1 2 3 4 5 6 7 8 9