Я даже удивился, что так поздно об этом подумал. Харден
совершенно, совершенно не походил на человека, который занимается
изобретениями или хотя бы мастерит что-то для собственного удовольствия,
впрочем, он сказал, что провод нужен не ему, а его другу. Все это как-то
не вязалось.
На следующий день я пошел после уроков посмотреть дом номер восемь.
Фамилия Хардена, разумеется, фигурировала в списке жильцов. Я завязал
разговор с дворником, стараясь не возбудить подозрений, и выдумал целую
историю о том, что, якобы, должен давать частные уроки племяннику Хардена
и потому интересуюсь, способен ли он платить. Харден, по словам дворника,
служил в центре города, в какой-то большой фирме, на работу уезжал в семь,
а возвращался в три. За последнее время все изменилось, он стал
возвращаться все позднее, случалось даже, что и вообще не ночевал дома.
Дворник даже как-то спросил Хардена об этом, но тот ответил, что берет
сверхурочную и ночную работу, так как ему нужны деньги к празднику. Однако
что-то незаметно, сделал заключение дворник, чтобы такой напряженный труд
много дал Хардену, - как был он беден, словно церковная мышь, так бедняком
и остался. Последнее время запаздывал с квартплатой, праздников вовсе не
справлял, в кино не ходил. К сожалению, дворник не знал названия фирмы, в
которой служил Харден, а я предпочел не расспрашивать слишком долго, так
что разведка принесла мне не очень обильный урожай.
Признаюсь, я с нетерпением ожидал понедельника. Я чувствовал, что
затевается нечто необычайное, хотя и не мог понять, что же, собственно,
произойдет. Пробовал представить себе различные варианты, например, что
Харден работает над изобретением или занимается шпионажем, но это
абсолютно не вязалось с его персоной. Я убежден, что он не отличил бы
диода от пентода и был менее, чем кто-либо другой в мире, способен
выполнить задание иностранной разведки.
В понедельник я пришел на дежурство раньше времени и прождал два часа
с растущим нетерпением.
Харден появился, когда я уже собирался уходить. Он вошел как-то
торжественно, поклонился у порога и подал мне руку, а потом небольшой
пакет, аккуратно завернутый в белую бумагу.
- Добрый день, молодой человек. Рад, что застал вас. Хочу
поблагодарить вас за вашу доброту. Вы меня выручили в весьма сложном
положении. - Он говорил уверенно, казалось, что он заранее все это
сочинил. - Тут все, что вы любезно мне одолжили, - он указал на сверток,
который положил на стол.
Мы оба стояли. Харден поклонился еще раз и сделал движение, как бы
собираясь уйти, но остался.
- Стоит ли говорить о пустяках, - сказал я, желая ободрить его. Я
думал, что Харден начнет горячо возражать, но он ничего не сказал и лишь
хмуро смотрел на меня, потирая подбородок полями шляпы. Я заметил, что
шляпу старательно чистили, однако без особых результатов.
- Как вы знаете, я не состою членом клуба... - проговорил Харден,
неожиданно подошел к письменному столу, положил на него шляпу и, понизив
голос, продолжал:
- Не осмеливаюсь снова утруждать вас. Вы и так много для меня
сделали. Все же, если вы согласитесь уделить мне пять минут, никак не
больше... Речь идет не о материальной помощи, боже упаси! Понимаете, у
меня нет соответствующего образования и я не могу с этим справиться.
Я не понимал, к чему он клонит, но был сильно заинтригован и, чтобы
придать ему смелости, сказал:
- Ну, конечно, я помогу вам, если буду в силах.
Он молчал, ничего не отвечая и не двигаясь с места, поэтому я наугад
добавил:
- Речь идет о каком-нибудь аппарате?
- Что? Что вы говорите?! Откуда, откуда вы... - выпалил перепуганный
Харден, как если бы я сказал нечто неслыханное. Казалось, он хочет
попросту удрать.
- Но ведь это ясно, - по возможности спокойно ответил я, стараясь
улыбнуться. - Вы одалживали у меня провод и вилки, а стало быть...
- О, вы необычайно проницательны, крайне проницательны, - в словах
Хардена звучало не одобрение, а скорее испуг. Нет, никоим образом, то есть
- вы ведь человек чести, не правда ли? Могу ли, смею ли я просить вас...
То есть, одним словом, не пообещаете ли вы мне, что никому... что
сохраните все, о чем мы говорим, в тайне?
- Да, - ответил я решительным тоном и, чтобы убедить его, добавил: -
Я никогда не нарушаю данного слова.
- Я так и думал. Да! Я был в этом убежден! - сказал Харден, сохраняя
хмурое выражение лица и не глядя мне в глаза. Еще раз потер подбородок и
прошептал: - Знаете... есть кой-какие помехи. Не знаю почему. Не могу
понять. То почти хорошо, то ничего не разберешь.
- Помехи, - повторил я, потому что он умолк, - вы имеете в виду
помехи приема?
Я хотел добавить: "У вас есть коротковолновый приемник", но успел
произнести только "У вас... ", как он вздрогнул.
- Нет, нет, - прошептал Харден. - Речь идет не о приеме. Кажется, с
н_и_м_ что-то стряслось. Впрочем, откуда мне знать! Может, он просто не
хочет со мной говорить.
- Кто? - снова спросил я, потому что перестал понимать Хардена; тот
оглянулся и еще тише сказал:
- Я принес это с собой. Схему, вернее, часть схемы. Я, знаете ли, не
имею права, то есть не совсем имею право показывать ее кому бы то ни было,
но в последний раз получил разрешение. Это не моя работа. Вы понимаете?
Мой друг, речь идет, собственно, о нем. Вот рисунок. Не сердитесь, что
нарисовано так плохо, я пытался изучать различные специальные книги, но
это не помогло. Все надо изготовить, сделать в точности так, как
нарисовано. Я бы уж позаботился обо всем необходимом. Все уже есть, я
раздобыл. Но мне этого не сделать! С такими руками, - он вытянул их, худые
желтые пальцы дрожали перед моим лицом, - вы же сами видите! В жизни я ни
с чем подобным не сталкивался, мне и инструмента не удержать, такой я
неумелый, а тут нужна сноровка! Речь идет о жизни...
- Быть может, вы покажете мне рисунок, - медленно проговорил я,
стараясь не обращать внимания на его слова, и без того он слишком смахивал
на помешанного.
- Ах, простите... - пробормотал Харден.
Он расстелил на письменном столе кусок плотной бумаги для рисования,
накрыл его обеими руками и тихо спросил:
- Нельзя ли закрыть дверь?
- Разумеется, можно, - ответил я, - часы дежурства уже кончились.
Можно даже запереть на ключ, - добавил я, вышел в коридор и умышленно
громко, чтобы он слышал, два раза повернул в замке ключ. Я хотел завоевать
доверие Хардена.
Вернувшись в комнату, я сел за письменный стол и взял в руки рисунок.
Он никак не походил на схему. Он вообще ни на что не походил, разве что на
детские каракули: попросту нарисованы соединенные между собой квадраты,
обозначенные буквами и цифрами, - не то распределительный щит, не то
какой-то телефонный коммутатор, изображенный так, что волосы вставали
дыбом. Символы не использовались, конденсаторы и дроссели были набросаны
"с натуры", словно их рисовал пятилетний ребенок. Смысла во всем этом не
было ни на грош, поскольку оставалось неизвестным, что означают эти
квадратики с цифрами. Тут я заметил знакомые буквы и числа обозначения
различных катодных ламп. Всего их было восемь. Но это не был радиоаппарат.
Под квадратиками располагались прямоугольнички с цифрами, которые уже
ничего мне не говорили; там же виднелись и греческие буквы - а все вместе
выглядело как какой-то шифр или просто как рисунок сумасшедшего.
Я разглядывал эту мазню довольно долго, слыша над собой громкое
дыхание Хардена. Я не мог даже приблизительно уловить идею аппарата в
целом, но продолжал изучать рисунок, чувствуя, что из Хардена больше
ничего не вытянешь, а стало быть, придется обойтись тем материалом,
который лежал передо мной. Не исключено, что если я нажму на Хардена и
потребую показать и разъяснить кое-что, то он перепугается и сбежит. И так
уж он оказал мне большое доверие. Поэтому я решил начать с рисунка.
Единственная понятная часть напоминала фрагмент каскадного усилителя, но
скорее это был мой домысел, поскольку, как я уже сказал, все в целом
представляло собой нечто совершенно неизвестное и запутанное. Была
подводка тока с напряжением в 500 вольт - настоящий бред радиотехника,
которого мучают кошмары. Имелись также надписи, которые должны были,
по-видимому, служить руководством тому, кто бы собрал эту установку;
например, замечания о материале, из которого следовало изготовить
распределительный щит. Присмотревшись как следует к этой путанице, я
обнаружил нечто удивительное: наклонные прямоугольнички, стоящие на ножках
и обрамленные шторками, что-то вроде колыбелек. Я спросил Хардена, что это
такое.
- Это? Это будут экраны, - ответил он, показывая пальцем на другой
точно такой же прямоугольничек, в который действительно было вписано
мелкими буквами слово "экран".
Меня это просто сразило. Скорее всего Харден совершенно не отдавал
себе отчета в том, что слово "экран" означает в электротехнике нечто
совершенно иное, чем в обыденной жизни, и там, где речь шла об
экранировании отдельных элементов аппаратуры, то есть об отделении друг от
друга электромагнитных полей заслонками, или экранами, из металла, со
святой наивностью нарисовал экранчики, которые видел в кино!
И в то же время в нижнем углу схемы располагался фильтр высоких
частот, подключенный совершенно новым, неизвестным мне способом,
необычайно остроумно - это была просто первоклассная находка.
- Вы сами это рисовали? - спросил я.
- Да, я. А что?
- Тут есть фильтр, - начал я, указывая карандашом, но он прервал
меня:
- Простите, я в этом не разбираюсь. Я рисовал, следуя указаниям. Мой
друг... он, стало быть, является в некотором смысле автором...
Харден умолк. Внезапно у меня блеснула идея.
- Вы общаетесь с ним по радио? - спросил я.
- Что? Конечно, нет!
- По телефону? - непоколебимо выспрашивал я. Харден внезапно начал
дрожать.
- Что... что вам нужно? - пролепетал он, тяжело опираясь на стол.
Казалось, ему делается дурно. Я принес из мастерской табурет, на который
он опустился, словно одряхлев за время разговора.
- Вы с ним встречаетесь? - спросил я. Харден медленно наклонил
голову.
- Почему же вы больше не пользуетесь его помощью?
- О, это невозможно... - сказал он, неожиданно вздохнув.
- Если ваш друг находится не здесь и с ним нужно объясняться на
расстоянии, то я могу одолжить вам мой радиоаппарат, - сказал я не без
умысла.
- Но это ничего не даст! - воскликнул Харден. - Нет, нет. Он
действительно здесь.
- Почему же он сам не зайдет ко мне? - бросил я. Лицо Хардена
исказила какая-то спазматическая улыбка.
- Это невозможно. Он не является... его нельзя... Поверьте, это не
моя тайна, я не имею права ее выдать... - неожиданно горячо сказал Харден
с такой доверчивостью, что я поверил в его искренность. От напряжения у
меня разламывалась голова, но я не мог уразуметь, о чем идет речь. Одно
было абсолютно ясно: Харден совершенно не разбирался в радиотехнике, а
схема была творением друга, о котором он выражался столь туманно.
- Послушайте, - неторопливо начал я, - что касается меня, то можете
быть полностью уверены в моем уменье хранить тайны. Я не хочу даже
спрашивать, что вы делаете и для чего это предназначено, - я указал на
рисунок, - но, чтобы помочь вам, мне надо, во-первых, скопировать рисунок,
а во-вторых, мою копию должен просмотреть ваш друг, который, по-видимому
знает в этом толк...
- Это невозможно... - прошептал Харден. - Я... я должен был бы
оставить вам рисунок?
- А как же иначе? Вам надо смонтировать этот аппарат не так ли?
- Я... я бы принес все что нужно, если вы позволите, - сказал Харден.
- Не знаю, выйдет ли, - сказал я, - удастся ли это осуществить.
Когда я взглянул на Хардена, тот выглядел совершенно подавленным.
Губы у него дрожали, он заслонил их шляпой. Мне стало очень жаль его.
- Впрочем, можно попробовать, - сказал я равнодушно, - хотя, следуя
столь неточной схеме, вряд ли можно смастерить что-либо путное. Пусть ваш
друг просмотрит схему или, черт побери, просто перерисует ее толково.
Посмотрев на Хардена, я понял, что требую невозможного.
- Когда я могу зайти? - спросил он наконец.
Мы условились, что он придет через два дня. Харден почти вырвал
рисунок у меня из рук, спрятал его во внутренний карман и окинул комнату
невидящим взглядом.
- Я, пожалуй, пойду. Не буду... не хочу отнимать у вас время. Очень
благодарен, до свидания. Я приду, стало быть, если можно. Но никто...
никто... никому...
Я еще раз обещал ничего не говорить, удивляясь собственному терпению.
1 2 3 4 5 6 7 8 9