- спросил он.
Маленькие радужные ореолы окружали уличные фонари, к обычно бывает
после холодного, дождливого дня.
- Уже есть, - ответил я.
- Сейчас пойдем...
Став на колени возле аппарата, Харден принялся обертывать его
бумагой. Потом вдруг замер.
- Не ставьте это ему в вину. Он такой... подозрительный! Если бы вы
понимали... Он в таком тяжелом, отчаянном положении! - Харден вновь умолк.
- Я все время боюсь сказать лишнее, о чем не велено... - произнес он тихо.
Его слезящиеся голубые глаза кротко уставились в пол. Я стоял перед
ним, засунув руки в карманы, а он словно не осмеливался посмотреть мне в
лицо.
- Вы не сердитесь, правда?
Я сказал, что лучше этого не касаться. Харден вздохнул и притих.
Упаковав аппарат, мы сделали с каждой стороны по петле, чтобы легче
было нести. Когда все было готово, Харден, поднимаясь с колен, сказал, что
мы поедем на автобусе, а потом на метро... И нам останется пройти пешком
еще часть пути... правда, не очень большую... но все же... А затем мы
отнесем аппарат в одно место. Друга там не будет - его там вовсе нет, - мы
только оставим груз, а он уже сам потом за ним придет.
После этого я почти не сомневался, что "друг" находится именно там,
куда мы направляемся. Следует сказать, что не было на свете человека,
менее способного выдать ложь за истину, чем Харден.
- Ввиду значения, которое это имеет... осмеливаюсь просить...
Исключительное условие... учитывая... - начал Харден, глубоко вздохнув,
когда я думал, что он уже прекратил свои словоизлияния.
- Скажите прямо, в чем дело. Я должен дать клятву?
- О нет, нет, нет... Дело в том, что не согласитесь ли вы...
Последний участок пути до того места... пройти задом наперед.
- Задом наперед? - Я вытаращил глаза, не зная, как отнестись к этому.
- Ведь я же упаду.
- Нет, нет... Я поведу вас за руку.
У меня просто не хватало сил препираться с Харденом; он находился
между мной и своим другом словно между молотом и наковальней. Один из нас,
очевидно я, всегда должен был уступать. Харден, поняв, что я согласен,
закрыл глаза и прижал мою руку к груди. У любого другого человека это
выглядело бы наигранно, но Харден был действительно таков. Чем больше я
любил его, а на этот счет у меня уже не было никаких сомнений, тем больше
он меня злил, особенно своей расхлябанностью и тем поклонением, которое
воздавал "другу".
Через несколько минут мы вышли из здания; я старался шагать в ногу с
Харденом, что было нелегко, так как тот все время сбивался. Улицу
обволакивал густой, как молоко, туман. Фонари чуть тлели оранжевыми
пятнами.
Автобусы едва ползли, мы ехали в два раза дольше, чем обычно, в
давке, какая бывает во время тумана. Выйдя из метро на парковой станции, я
после пяти минут ходьбы по Харден петляет: электрическое зарево, словно
стоящее над широкой площадью, проплыло справа, а через несколько минут
появилось слева, однако это могли быть и две разные площади. Харден очень
торопился и, так как груз был довольно тяжел, прерывисто дышал. Мы
представляли, должно быть, странную пару. Сквозь клубы тумана и уродливые
тени деревьев мы, подняв воротники, несли за оба конца длинный белый ящик,
точно какую-то статую.
Потом стало так темно, что исчезли и тени. Харден с минуту шарил
рукой по стене здания и двинулся дальше. Возник длинный забор, а в нем то
ли пролом, то ли ворота. Мы вошли в это отверстие. Невдалеке проревел
гудок парохода, и я подумал, что где-то поблизости находится канал, по
которому идут суда. Мы шагали по огромному двору, я то и дело спотыкался о
листы жести и беспорядочно разбросанные трубы, что было весьма некстати,
так как нас связывала общая ноша. От непомерной тяжести у меня уже ныла
рука, но тут Харден предложил остановиться возле дощатой стенки - в том,
что стенка была дощатая, я удостоверился, дотронувшись до нее. Я слышал
скрип железного троса, на котором над нашими головами раскачивался фонарь;
свет казался сквозь туман красноватым, ползающим из стороны в сторону
червячком. Харден тяжело дышал, прислонившись к стене - должно быть,
какого-то барака, решил я, ибо, поднявшись на цыпочки, без труда коснулся
плоской крыши строения, крытой толем - на ладони остался запах смолы.
Следуя поговорке: тонущих надо спасать даже вопреки их желанию, я вынул из
кармана кусочек мела, который положил туда, выходя из клуба, и, поднявшись
на носках, поставил наугад в темноте два больших креста на крыше. Если кто
и будет искать знаков, полагал я, то ему и в голову не придет становиться
на цыпочки и заглядывать на крышу. Харден настолько устал, что ничего не
заметил, впрочем, было абсолютно темно, только далеко впереди стояло
мутное зарево, словно там проходила хорошо освещенная магистраль.
- Пойдем, - шепнул Харден.
На башне начали бить часы, я насчитал девять ударов. Мы шли по
твердой, гладкой, как будто оцементированной поверхности. Пройдя несколько
десятков шагов, Харден приостановился и попросил, чтобы я повернулся. Мы
двинулись снова, я пятился, а он, так сказать, управлял мной, поворачивая
ношу вправо и влево. Все это выглядело как глупая игра, но мне было не до
смеха - эту уловку наверняка выдумал его "друг". Я надеялся, что мне
удастся его перехитрить, и в то же время понимал, что это невозможно:
стало еще темней. Мы оказались среди стропил каких-то лесов, два раза я
ушибся о деревянную обшивку. Харден водил меня, как в лабиринте. Я уже
хорошенько взмок и тут неожиданно уперся спиной в дверь.
- Пришли, - шепнул Харден.
Он велел мне наклонить голову. Мы стали на ощупь спускаться по
каменным ступеням вниз. Груз порядком досадил нам на этой лестнице. Когда
она кончилась, мы оставили аппарат у стены. Харден взял меня за руку и
повел дальше. Впереди что-то скрипнуло, но это не был звук, который издает
дерево. Там, где я стоял, было теплей, чем на дворе. Харден отпустил мою
руку. Я замер, вслушиваясь в тишину, пока не осознал, что она пронизана
низким басовым гудением, сквозь которое прорывается нежное тончайшее
жужжание точно какой-то гигант играл где-то, очень далеко, на гребенке.
Мелодия была знакомой: вероятно, я слышал ее недавно. Наконец Харден нашел
ключ и загремел им в замке. Невидимая дверь подалась, как-то по-особому
чмокнув слабый звук тут же утих, будто отрезанный ножом. Осталось только
мерное басовое гудение.
- Мы на месте, - сказал Харден, подтянув меня за руку. - Уже на
месте!
Он говорил очень громко, и ему вторила черная замкнутая пустота.
- Теперь мы вернемся за аппаратом, только я включу свет... сейчас...
Осторожно... будьте внимательны! - выкрикивал Харден неестественно высоким
голосом. Запыленные лампочки осветили высокие стены помещения. Я
зажмурился. Я стоял у дверей, рядом проходили толстые трубы центрального
отопления.
Посреди находилось некое подобие стола, сколоченного из досок и
заваленного инструментами; вокруг лежали какие-то металлические детали.
Больше ничего не удалось разглядеть, так как Харден позвал меня; мы
вернулись в коридор, слабо освещенный через распахнутые двери, и вдвоем
внесли аппарат в бетонированный подвал. Мы поставили аппарат на стол.
Харден вытер платком лицо и схватил меня за руку с судорожной усмешкой, от
которой у него дрожали уголки губ.
- Благодарю вас, сердечно благодарю... Вы устали?
- Нет, - ответил я.
Я заметил, что подле железных дверей, в которые мы вошли, в стенной
нише находится трансформатор высокого напряжения, металлический шкаф,
покрытый серым лаком. На приоткрытой дверце виднелся череп и скрещенные
кости. По стене тянулись бронированные кабели, исчезавшие под потолком.
Басовое гудение доносилось из трансформатора - явление совершенно
нормальное. В подвале больше ничего не было. И все же казалось, кто-то
меня разглядывает; это было так неприятно, что хотелось втянуть голову в
плечи, как на морозе. Я повел взглядом вокруг - в стенах, в потолке не
было ни одного окошка, клапана или ниши - ни единого места, где бы можно
было укрыться.
- Пойдем? - спросил я. Я был весь собран и напряжен больше всего меня
раздражало поведение Хардена. Все в нем было неестественно: слова, голос,
движения.
- Отдохнем минутку, очень холодно, а мы разогрелись, - бросил он с
необъяснимой живостью. - Можно мне... кой о чем вас спросить?
- Слушаю...
Я все еще стоял у стола, стараясь подробно запомнить форму подвала -
хотя еще не знал, зачем мне это может понадобиться. Внезапно я вздрогнул:
на дверце трансформатора поблескивала слегка окислившаяся латунная
табличка с паспортом. На ней был проставлен фабричный номер. Этот номер
необходимо было прочесть.
- Что бы вы сделали, обладая неограниченной силой... получив
возможность сделать все, чего бы вы только ни захотели?..
Я оторопело смотрел на Хардена. Трансформатор мерно гудел. Лицо
Хардена, полное напряженного ожидания, дергалось. Он боялся? Чего?
- Н... не знаю... - пробормотал я.
- Пожалуйста, скажите... - настаивал Харден. - Скажите так, словно
ваше желание могло бы исполниться немедленно, сию же минуту...
Мне показалось, что кто-то смотрит на меня сзади. Я обернулся. Теперь
мне была видна приоткрытая железная дверь и тьма за нею. Может о н стоит
там? Казалось, это сон нелепый сон.
- Очень прошу вас... - прошептал Харден, запрокинув лицо, полное
вдохновения и страха, словно он решался на что-то неслыханное. Вокруг
царила тишина, только непрерывно гудел трансформатор.
"Безумен не он, а его друг! " - пронеслось у меня в голове.
- Если бы обладал неограниченной... силой? - повторил я.
- Да! Да!
- Я постарался бы... нет, не знаю. Ничего не приходит мне в голову...
Харден крепко схватил меня за руку, тряхнул ее, глаза у него
сверкали.
- Хорошо... - прошептал он мне на ухо. - А теперь пойдем, пойдем!
Он потянул меня к дверям.
Мне удалось прочесть номер трансформатора: F 43017. Я повторил его
про себя, когда Харден подошел к выключателю. В последний момент, прежде
чем погас свет, я заприметил нечто особенное. На листе алюминия возле
стены стоял ряд стеклянных чашечек. В каждой, погруженная в подстилку из
мокрой ваты, покоилась, как в инкубаторе или гнезде, подушечка мутного
желе, вздутая, пронизанная темными нитями, тонкими, как волосы. На
поверхности этих комочков виднелись следы той характерной гофрировки,
какая бывает обычно на листках сухого желатина. Я видел алюминиевый лист и
стеклянные сосуды лишь секунду, потом наступила темнота, в которую я,
ведомый за руку Харденом, унес эту картину. Мы вновь стали кружить и
лавировать между опорами призрачных лесов. Холодный, влажный воздух принес
мне облегчение после душной атмосферы подвала. Я все время твердил про
себя номер трансформатора, пока не почувствовал, что не забуду его. Мы
долго петляли по пустынным переулкам. Наконец показалась светящаяся
изнутри стеклянная колонка остановки.
- Я подожду с вами... - предложил Харден.
- Вы поедете со мной?
- Нет, знаете ли... может быть, вернусь... То есть... поеду... к
нему.
Я сделал вид, что не заметил обмолвки.
- Еще сегодня произойдет нечто необычайно важное... и за вашу помощь,
за вашу доброту и терпеливость...
- О чем тут говорить! - прервал я в сердцах.
- Нет! Нет! Вы не понимаете, что если вы - как бы это выразить? - вы
были подвергнуты некоторому... следовательно... Я буду ходатайствовать,
чтобы завтра же вы сами... И вы поймете, что не было обычной услугой,
оказанной неизвестно кому, человеку вроде меня или любому из нас, вы
поймете, что речь идет о... обо всем мире... - закончил он шепотом.
Харден смотрел на меня, быстро мигая; я плохо понимал его, но сейчас
он по крайней мере больше походил на себя самого - на того Хардена,
которого я знал.
- О чем вы, собственно, намереваетесь ходатайствовать? - осведомился
я. На остановке все еще никого не было.
- Я знаю, вы не питаете к нему доверия... - печально отозвался
Харден. - Вы думаете, что это... существо, способное к чему-либо
низкому... А для меня то, что я, по сути, случайно первым, первым смог...
я был одинок, совсем одинок и вдруг - пригодился такому... Ну, да впрочем,
что там... а ведь сегодня наступит первое...
Он прикрыл рот дрожащими пальцами, словно боясь произнести то, о чем
не смеет говорить.
В тумане вспыхнули фары подъезжавшего автобуса.
- Кто бы там ни был этот ваш друг - мне ничего от него не надо! -
крикнул я, перекрывая визг тормозов и шум мотора.
- Вы увидите! Сами увидите! Только прошу вас прийти ко мне завтра
после полудня - кричал Харден.
1 2 3 4 5 6 7 8 9