Через четыре часа хорошего хода слева должны были показаться
Бермуды. Однако я их не увидел: то ли мои навигационные приборы сработали
неточно, то ли еще один кусок суши ушел на дно морское.
Дальше начался длинный перегон; катер мой шел на большой скорости в
открытом море. Сквозь густую завесу тумана солнце казалось плоским красным
кругом, нижний слой атмосферы был пропитан запахом раскаленных камней и
серы. На палубе под ногами хрустел черный песок остывшей лавы. По волнам
плыли деревья, ящики, мусор самого разного происхождения. Казалось,
произошло какое-то грандиозное кораблекрушение.
Питался, однако, я отлично. На борту нашлись и копченые индейки, и
артишоки, и пресноводные креветки, а также большой запас хлеба из
шотландской муки, самые разнообразные свежемороженые овощи, даже яблоки,
не тронутые радиацией. Специальный маленький холодильник был забит
кубиками льда для виски, что же касается подбора вин, то бывший хозяин
катера проявил отличный вкус: к яичнице с ветчиной я мог подать себе
охлажденный "Дом Периньон", ко второму завтраку - испанское розовое, а к
мясу на ужин - "Шато Лафитт-Ротшильд". Благодаря такому меню я постоянно
пребывал в алкогольном дурмане, но это меня вполне устраивало.
Радио не приносило никаких вестей, кроме шума и треска, похожего на
взрывы новогодних хлопушек, однако на судне имелся музыкальный центр,
который день-деньской был настроен на музыку Вагнера и Сибелиуса, а
бриллиантовая россыпь звуков Дебюсси и Бородина очень соответствовала
огненно-красному солнцу на небе и закату, пылающему, как пожар.
Наконец-то исчез запах, смерти и гниения, свежий морской ветер выдул
его бесследно.
На третьи сутки я завидел Мадеру, она маячила туманным зеленым холмом
севернее моего курса. Ближе к сумеркам показался берег Африки. А на
рассвете я уже входил в Гибралтар. Еще два часа стремительного плавания, и
мой катер достиг спокойных вод у мыса, где расположен Тетуан.
Город выглядел мирно. После четырех суток, проведенных в море, я
тосковал по суше. Причалив к пристани, я помахал рукой худому марокканцу,
который возился со снастями.
- Мне нужна пресная вода, - крикнул я. Он понимающе кивнул и указал
на дырявый сарайчик, стоявший на берегу. "Стоявший" - громко сказано. По
всей видимости, лачуга держалась только потому, что стену ее подпирала
ободранная доска с рекламой пепси-колы. Войдя внутрь, я увидел толстую
женщину, руки которой по локоть унизывали браслеты. Она подала мне теплое
испанское пиво, поставив кружку на стойку красного дерева, сооруженную,
верно, из обломков корабля. После чего, обмахиваясь красным пластиковым
веером, она охотно занимала меня беседой на ломаном испанском языке,
повествуя о своих неприятностях. Не спорю, у нее их было много, но со мной
в этом деле вряд ли кто мог потягаться.
В кабачок вошел мужчина с двумя юношами.
- Ваша хорошая лодка, - похвалил он. - Где вы на ней едит?
- Я направляюсь на Крит, - ответил я.
Двое мужчин принялись оживленно обсуждать эту информацию, помогая
себе жестикуляцией в особо трудных местах. Несколько раз я слышал слова
"Крита" и "Сицилия". Потом юноша обратился ко мне:
- Нет дорога на Крета, синьор. Нет вода. Там все, - он сделал широкий
жест рукой, - сухой земля кругом.
Расспросив их еще немного, я получил более или менее внятную
информацию. Сицилия перестала быть островом, южная часть ее суши
соединилась с мысом Бон, а северная - с основной территорией Италии. Так
что перспектива приятного морского вояжа отпала сама собой. Я вручил им
кипу денег, которые уже ничего не стоили, и вернулся на катер. В последнюю
минуту, какой-то старик сунул мне кувшин дешевого красного вина; я бросил
ему пачку сигарет и отчалил.
Марокканцы оказались правы: я пробрался по проливу южнее Сардинии,
почти задевая килем дно, а воздух с каждой пройденной милей становился асе
удушливее. Через день, плавания по обмелевшему морю я оказался в бухте
Неаполя, сохранившей приличный уровень воды, хотя над самим городом
нависла пелена смога, изредка озарявшаяся вспышками извержений Везувия.
Надев противогаз, я вышел на пристань. Средь бела дня царила кромешная
тьма, как при затмении солнца. За полчаса мне удалось сбыть катер
какому-то типу. Старинный противогаз делал его похожим на марсианина, а
белый в прошлом костюм был теперь, видимо, самым грязным на всей планете.
Деньги я выручил небольшие, зато их хватило как раз на то, что мне было
нужно, а именно: автомобиль "Турина" последней модели, довольно крепкий на
вид.
Я перенес с катера в автомобиль два ящика продуктов, потом оружие в
чехле, при виде которого мой покупатель заволновался; однако я остановил
его на полувзгляде, и он предпочел не спорить. Час спустя, проехав Неаполь
насквозь, я выскочил на дорогу. Мой новый деловой знакомый утверждал, что,
начиная отсюда, я смогу преодолеть на воздушной подушке примерно семьдесят
миль по бывшему морскому дну, до самой Греции. Про Крит он не знал ничего,
но считал, что весь этот путь я проделаю, "не замочив ног".
Это предсказание сбылось, и после дня пути в лучах закатного солнца
показался Крит. Найдя укромный уголок бывшего пляжа под сенью скал, я
спрятал машину и забылся сном до рассвета.
Берег Крита был скалист и безжизнен. Восходящее солнце окрасило
пейзаж в зловещие тона - здесь можно было писать картину ада. По узкой
петляющей дорожке я дошел до населенного пункта, обозначенного на карте
как г.Ханиа. На самом деле это была самая настоящая деревня: бедные лачуги
лепились к каменистой дороге, уходящей штопором вверх по скале.
Приостановившись, чтобы перевести дух, я взглянул вниз, и к немалому
удивлению отчетливо увидел в долине современный город - с высокими домами.
Широкими улицами и суетливыми горожанами. Все было цело, вплоть до
церковных шпилей.
Я вернулся к машине, завел мотор и уже через десять минут въезжал на
городскую площадь.
Припарковав автомобиль, я двинулся пешком обследовать местность,
минуя уличных торговцев, расположившихся на тротуаре, и обходя голубей,
которые что-то клевали прямо под ногами прохожих. В городе царила
атмосфера лихорадочной деятельности, какая бывает на пляже курортного
города прямо перед штормом. Впечатление дополнял ветер, гнавший с севера
необычный для здешних мест холод.
Пройдя полквартала, я остановился под неоновой вывеской бара. Взору
входящих открывалось заведение тихое и строгое, как судейская скамья. Я
сел на высокий табурет напротив бармена, наводившего глянец на стойку.
- Бренди, - заказал я.
Наклонившись, он достал из-под стойки квадратную бутылку и налил
жидкость в стакан. Подняв стакан жестом "ваше здоровье", я сделал большой
глоток. Словно холодный дым пробежал по моему пищеводу.
- Это "Метакса", друг, - сказал бармен. - Его не пьют большими
глотками.
- Виноват. Выпейте со мной, - предложил я. Достав еще один бокал,
бармен налил спиртное себе, мы чокнулись и стали медленно его потягивать.
- Только что приехали с юга? - спросил он. Я лишь покачал головой, а
он не стал добиваться подробностей. Открылась дверь, с улицы влился
сумеречный свет. Вошедший сел на табурет рядом со мной. Я увидел его в
зеркале напротив - квадратное загорелое лицо, светлые волосы, шею,
могучую, как бетонная свая. На душе потеплело: я узнал этого нью-йоркского
грека.
- Бокал для мистера Кармоди, - заказал я. Знакомец моментально
повернулся ко мне; его улыбка, словно луч прожектора, прорезала сумрак
бара. Ладонь величиной с лопату охватила мою и затрясла так, будто хотела
вырвать из сустава.
Мы громогласно принялись вспоминать случаи из былой жизни. Потом я
многозначительно посмотрел на бармена, возившегося в дальнем конце стойки,
и понизил голос:
- Я здесь не ради праздной прогулки, Кармоди. Веду небольшую частную
разведку.
- Видимо, что-то серьезное, если ты уехал так далеко от веселых мест,
- ответил он.
- Да, довольно серьезное. У меня близкий человек пропал - то ли
украли, то ли убили.
- Кого-нибудь подозреваешь?
- И да, и нет. Кажется, я уже понял, кто это, однако мотивы мне
неизвестны.
- И ты надеешься выяснить это - на Крите? Достав золотую монету, я
передал ее Кармоди. Нахмурившись, он внимательно рассмотрел ее с обеих
сторон. Бармен снова приблизился к нам.
- Ник не помешает, - сказал Кармоди так тихо, что даже я расслышал
эти слова с трудом. Разглядывая птицу на монете, Кармоди спросил:
- Ты думаешь, монета отсюда?
- Так говорят.
- А какое отношение она имеет к твоему близкому человеку?
- Вероятно, никакого. Но только она может навести на след.
- Где ты достал монету?
- Если у тебя есть несколько минут, я расскажу. Он Прикончил свою
выпивку залпом и встал.
- Когда речь идет о тебе, дружище, я всегда свободен. Давай присядем
к столику.
Кармоди занял столик в тихом углу бара, откуда просматривались обе
двери: он всегда предпочитал наблюдать, кто входит и кто выходит. Бармен
снова принес нам выпивку. Пока мы потягивали бренди, я рассказал всю
историю, начиная от Гринлифа, вплоть до последней сцены в Майами, когда
Сэтис погиб в землетрясении.
- Не знаю, может, девушка спаслась, а может, ее схватили эти
молодчики, - сказал я в заключение.
- В последнем случае я почти уверен, что ее убили, это их стиль.
- А тот моряк, - спросил Кармоди, - он назвал тебе свое имя или чин?
- Не назвал, но я полагаю, что он взобрался довольно высоко по
служебной лестнице, был командиром корабля или что-то в этом роде.
- Есть в его истории вещи, в которые ты не веришь?
- Почти нет, если не считать сказки о том, что первобытный человек
стрелял из современного оружия. Официальная версия была такова: адмирал
Хейли погиб в космосе, а два корабля, которые упоминал моряк, провалились
в тартарары во время одного из первых извержений вулкана. Вполне возможно,
что это дезинформация - операцию явно хотели сохранить в тайне.
- А то, что моряк этот добрался до Америки в спасательной шлюпке, -
может такое быть?
- А почему нет? Я же переплыл Атлантику на катере.
- Ты подстрелил двух "птичек" в Гринлифе, а как ты думаешь, остались
ли еще подобные им?
- Не знаю. Больше я их не видел.
- Похоже, этот Сэтис действовал по наводке, уж очень быстро он нашел
тебя.
- Вполне возможно.
- А девушка была приманкой? Я ответил не сразу.
- Могла быть. Хотя вряд ли сознавала это.
- Как ты думаешь, почему он честно сказал, что твоя монета из чистого
золота, а потом поменял ее на эту?
- Видимо, это хорошая подделка. - Я звякнул монетой о стол. Кармоди
взял ее, взвесил на ладони, потом повертел в пальцах и поцарапал ногтем.
- Тоже, между прочим, золотая, - заключил он и стал внимательно
разглядывать птицу на одной стороне. - Такой птички я раньше не видел, но
мне кажется, я ее знаю: это дикий гусь.
- Может быть, - сказал я, забирая монету. Бармен Ник подошел
неслышно, как рысь, подстерегающая добычу.
- Как ты думаешь, Ник, - спросил Кармоди, - здесь есть человек,
разбирающийся в старом золоте?
- Может, Хурос? Тот, что живет в сарае, в паре миль отсюда. Он,
может, и разбирается.
- Да, пожалуй, ты прав. Поехали, Мэл. Нанесем визит старому
джентльмену.
Дорога кончилась примерно за четверть мили от того места, к которому
мы направлялись. Дальше шел крутой подъем по козьей тропе, она вела к
хижине, прилепившейся к краю скалы под развесистой оливой, Хурос был дома,
он лежал во дворе, на железной койке в тени беседки, образованной одной
виноградной лозой. Это был небритый старик лет шестидесяти с маленькими
черными глазами, круглой лысой головой и жирным брюшком, обозначившимся
под грязной рубахой, волосы его свалялись, как старая пакля. Завидев нас,
он приподнялся на локте и вытащил из-под кровати револьвер 44-го калибра,
по величине напоминавший томагавк.
- Спрячь эту свиную ногу туда, откуда взял, - сказал Кармоди. - Мы
пришли тебя проведать. Визит дружеский, но деловой.
- Не-у-же-ли? - звуки голоса донеслись из глотки старика, как из
забитой мусором водосточной трубы.
- Знакомьтесь, это мистер Смит. Он хочет знать, где можно достать
кое-какие сувениры. Например, старинные монеты.
- А что, у меня разве лавка древностей? - старик положил револьвер
рядом с собой.
- Он любит большие монеты, ну, скажем, как пятидрахмовая, - пояснил
Кармоди.
Хурос рассматривал меня так, словно я был рабом, а он
покупателем-скептиком на невольничьем рынке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20