Довольный, потер руки и жестом подозвал к себе мону Сэниа. Когда она наклонилась над ним, он уверенным жестом надел на нее хрустальную цепочку, словно наградил старинным орденом.
– Благодарю, – растерянно проговорила принцесса.
– Не стоит.
Мона Сэниа отшатнулась. Нимало не смущенный ее реакцией, шаман махнул рукой бросившемуся было на защиту своей повелительницы Эрму и тоже украсил его камзол аналогичной елочной игрушкой.
– Ну, спасибо, колдун, – пожал плечами Эрм.
– Пошел ты со своей благодарностью…
По тому, как лязгнула его челюсть, остальные дружинники догадались, что происходит что-то невероятное; во всяком случае, бессмысленные звуки, издаваемые этим пугалом, почему-то ошеломляют любого, получающего от него подарок. Поэтому, становясь обладателями собственного амулета, каждый из них от выражения признательности уже воздержался.
Когда оделены были все присутствовавшие, кроме Таиры, на полу лежала всего одна цепочка. Все невольно подумали о Флейже, оставшемся в городе. Колдун, по-хозяйски распоряжавшийся чужим добром, спрятал цепь в душистый ящичек и решительно захлопнул крышку.
– А я? – обиженно спросила девушка.
– Не будь жадной, дитя, один у тебя уже есть.
Таира откинула волосы и схватилась за левое ухо – действительно, там висела сережка в виде колокольчика.
– Три тыщщи джиннов, так это универсальный транслейтор!
– Носимый толмач, – поправил ее шаман.
– Я не знал, – вдруг смущенно признался Ких, хотя его никто и не спрашивал. – В моей каюте под шкурой валялось…
Интересно, что еще завалящего успели поднести этой чаровнице ее верные воины, подумала принцесса. И это в то самое время, когда она в лесном домике сходила с ума от ужаса перед собственным отражением!
– Слушай, давай сразу уточним, – взяла быка за рога Таира, всегда отличавшаяся избытком инициативы. – Ты колдун?
– Я сибилло.
Это прозвучало примерно как «я – и царь, и бог».
– Ну, это мы знаем. А что-нибудь такое, сверхъестественное, ты можешь?
– Фу на тебя, дитя. И волос короток, и ум… И на тебя, прекраснейшая из светлокожих, тоже.
Нельзя сказать, что дыхание, сопровождавшее этот старческий лепет, было благовонным. Мона Сэниа тихонечко вздохнула – свои хоть вида не подают, а этот еще и издевается…
Сибилло принялся устраиваться – подпихнул под тощий зад несколько шкур, с сожалением расстался с рыжей накидкой, вернул себе потраченное молью и дряхлостью черно-белое великолепие и, приняв таким образом вид главы совета, милостиво предложил жестом и остальным расположиться на обстоятельную беседу.
Когда же все расселись, он оглядел поочередно каждого и изрек:
– Будь сибилло молодым, оно любило бы тебя, солнцекудрая. И тебя, вишневоокая. И всех вас, неподвластные мне воины, веселящие чресла живостью и несоразмерностью юных ног.
Неподвластные воины от такого заявления как-то сникли. Таира тоже чуть было не начала перечислять причины, по которым и она воздержалась бы, – но глянула на застывшее лицо принцессы и сжала губы. Только удивилась тому, что такой грубый комплимент возымел на суровую воительницу столь мгновенное действие: щеки окрасились смуглым румянцем, исчезли лиловые пятна и шрамы, разгладились морщины. Женщина – всегда женщина. Она пожала плечами и вдруг почувствовала, что за шиворот что-то заползает. Она с ужасом сунула руку за воротник – и не обнаружила ничего, кроме собственных волос. Собственных? Они были уже до плеч, и с шелковым шелестом ползли все ниже и ниже.
– Это ты? – взвизгнула девушка. – Прекрати немедленно! Здесь же нет парикмахерских! Ко…
Ну сколько можно запинаться на половине слова? Да и знает ли он вообще, что такое козел… Тут ведь одни единороги, верховые да ломовые.
– Не дразни старость! – усмехнулся сибилло, погрозив ей костяным пальцем. Волосы перестали шуршать, но не укоротились. – Ну, так что там о белом ребенке?
– Это мой сын, – скороговоркой заговорила мона Сэниа. – Совсем маленький. Он исчез сразу же, как мы сюда прилетели. В ущелье, там…
Она махнула рукой, потому что не была уверена, имеют ли здесь место понятия «восток» и «запад».
– Украден?
– По-видимому.
– Кто-нибудь из живущих в этом летающем доме?
Принцесса помедлила, чтобы ответ не прозвучал двусмысленно:
– Половина обитателей была на виду, половина – заперта. Но кто-то мог способствовать.
И джасперяне, и Таира сразу же отметили, что она не упоминает о крэгах. Действительно, сейчас это потребовало бы долгих экскурсов в прошлое и заставило бы потерять уйму времени.
– Кстати, где Кукушонок? – как о чем-то незначительном, бросила вскользь принцесса.
– С Гуен, прогуливается. – Эрм тоже сумел обойти скользкую тему.
– Вот и пусть посторожат снаружи. Слышал, Кукушонок?
Ответа не прозвучало – крэги ведь не умеют посылать свой голос на расстояние, но мона Сэниа не сомневалась, что ее верный поводырь понял ее. Сибилло же не обратил на эти реплики ни малейшего внимания.
– Скажи, увенчанная фиалковой росой, а ты уверена, что твой сын еще жив?
Со щек принцессы сошел последний румянец:
– Иначе я не смогла бы жить!
– Значит, уверена не вполне… Роди другого сына. Вон сколько желающих!
По сверкающим глазам мона Сэниа поняла, что еще одно слово в том же топе – и ее дружинники просто размажут его по полу, как мокрицу.
– Здесь только послушные и почтительные подданные, – проговорила она ледяным тоном. – Сибилло, ты можешь хотя бы сказать, где мой сын и что с ним?
– Твой маленький ребенок, похищенный в Гиблом овраге. Сибилло не видело твоего маленького ребенка, похищенного в Гиблом овраге. То, чего сибилло не видело внешним зрением, оно не увидит внутренним.
На лицо принцессы словно упала тень. На кого же еще надеяться, если и этот ведьмак бессилен?
– Может быть, ты знаешь, кто обитает в этом ущелье… то есть Гиблом овраге? – упавшим голосом предположила она.
– Да никто там не обитает. Сейчас это мороженая кишка, и только. Ледяным локкам там жарко, джаяхуулдлам – голодно, анделисам и в своих чертогах хорошо. Но кто-то похитителей позвал. Странно, что он больше не подал голоса.
– Он – или они – обещали вернуть…
– Так что ты беспокоишь себя и меня? Вернут. Если твой сын белокож, как ты, он годится только как диковинка, живое сокровище. Сокровища продают. Но тот, кто побывал сейчас в Гиблом овраге, ничего не делает для денег.
Он словно нарочно каждый раз обрубал все концы!
– Но он же маленький, он погибнет в нечеловечьих руках… Может, он уже умирает от холода и жажды!
– Если он умирает, надо искать его в Травяном Приюте. Сибилло видело четыре анделахаллы. Если хочешь, сибилло проведет тебя по ним.
– А если он в этой… анделахалле, там за ним кто-нибудь присмотрит?
– Там никто ни за кем не присматривает. Там смиренно ожидают анделисов, духов блаженного успокоения.
– Слушай, кончай нам нервы трепать! – закричала, вскакивая, Таира. Обещал проводить – так двигайся.
– Если ты хочешь за это какую-то плату… – начала мона Сэниа, стараясь сгладить неловкость, которая должна была возникнуть вследствие этого несдержанного вопля.
Но старый шаман, казалось, все поступки «огненнокудрой» воспринимал с одинаковым умилением.
– Сибилло уже взяло себе плату, – проговорил он, похлопывая по мешочку с хрустальной цепью. – Мы как, полетим?
Принцесса замялась. Поднимать корабль, спрятанный так удачно сразу за городской чертой, не хотелось, но нельзя было и расписываться в собственном бессилии.
– Волшебный полет не может совершиться туда, куда не падал еще внешний взгляд, – проговорила она, старательно придерживаясь сибилловой лексики.
Шаманский слух это объяснение в полной мере удовлетворило,
– Тогда пойдем. Сибилло возьмет тебя и еще одного.
Таира наклонилась, подбирая с пола отвергнутую сибилло меховую пелерину.
– Нет, – сказала принцесса, – на этот раз пойдет Сорк. Он самый осмотрительный. А тебе нельзя – если это приют умирающих, то ты можешь заразиться.
– А ты что, заговоренная?
– Нам не страшны ни болезни, ни яды других миров.
– Везет же некоторым…
Мона Сэниа обернулась к остающимся воинам:
– Всем быть наготове. Сторожевые посты как всегда. – Она задержала свой взгляд на Скюзе – он опустил ресницы в знак того, что понял: ему сопровождать принцессу незаметно.
Шаман подобрал полы балахона и, покрякивая, полез через распахнувшийся по приказу Эрма люк. Принцесса спрыгнула на землю следом за ним. Старик обернулся – люк в это время как раз закрывался.
– Именем Хатта и Гихатта, духов ног, ведущих к двери, повелеваю тебе, откройся! – Результата не последовало. – Сибилло тебе велит, откройся!
– Идем, идем, уважаемый, – поторопил его Сорк. – Найдем молодого принца мы тебя еще не тому обучим.
Мона Сэниа взглянула на него с благодарностью. Старец повернулся и зашагал вдоль развалин башни, с неожиданной легкостью перепрыгивая через замшелые камни. «Хатта-гихатта, хатта-гихатта», – приговаривал он в такт ходьбе, вероятно, заглушая ропот уязвленного самолюбия. Сейчас, когда он двигался, было заметно, что пропорции его тела несколько отличаются от туземного стандарта: руки были длиннее, что делало его похожим на местную обезьяну – впрочем, вряд ли существующую; ноги, напротив, были короче, а ступни шире и как-то корявее. Обуви эти ноги никогда не знали, но то ли к подошве была приклеена черная толстая подметка, то ли сама кожа на ней превратилась в естественные зароговевшие котурны. Не исключено, что он прибыл сюда из каких-то других земель, а это было скверно – вряд ли он тогда мог полностью ориентироваться в местной обстановке.
– Прости, сибилло, если я обижу тебя своим вопросом, – проговорила мона Сэниа ему в спину, с трудом поспевая за его цепкой, как у индейцев, походкой. – Ты родом из этой земли?
– Если бы сибилло было из другой земли, его давным-давно скормили бы шурушетрам. Сибиллин шурушетр бежал сегодня быстрее ветра, и сибилло заплатило за два кокона еды для него. А почему ты спрашиваешь?
Мона Сэниа снова мысленно обратилась к его лексике:
– Твои ноги восхитили меня своей соразмерностью, в отличие от…
– Не ври, вишневоокая. Сибилло уродливо. А отличается оно тем, что родилось не в другой земле, а в иное время.
– А как называется эта земля?
– Эта? Дорога Оцмара.
– Нет, не дорога, а вся земля, от края и до края?
– Ты, мудрая, спрашиваешь как ребенок. У земли нет краев. Вся земля – это как бесконечно толстая колода, на которую намотаны веревки дорог. Она зовется делла-уэлла Тихри.
– А что значит «делла-уэлла»?
– Все. Жизнь, любовь, свет, небеса, надежда, упоение… Незакатное солнце. Все это – делла-уэлла.
Мона Сэниа проглотила комок, мгновенно вспухший в горле, – никогда, никогда больше ей не скажут: «Сэнни, делла-уэлла…»
– Ответь, мудрейший из тихриан, – начал Сорк, но шаман его оборвал:
– Если мы не поторопимся, то время Невозможного Огня застанет нас в поле. А сибилло никогда не любило ночевать под открытым небом.
– А нам далеко? – озабоченно спросила принцесса
– Да вот же.
Шагах в пятидесяти перед ними на фоне закатного оранжевого неба поднимался сруб без крыши. Еще вчера, увидев перед собой строение, сложенное из бревен, принцесса изумилась; в эту же варварскую обстановку он вписывался совершенно естественно. Легонькие облачка пара время от времени подымались над ним. Сибилло ускорил шаг. Мона Сэниа стискивала руки под черным плащом, всеми силами удерживая себя от того, чтобы не очутиться возле темно-бурых, с неободрапной корой, стен раньше шамана. Наконец они были у цели.
– Входи, – сказал сибилло, подымая кожаную сырую занавеску и пропуская вперед женщину, угадав ее нетерпение.
Мона Сэниа задержала дыхание и переступила порог.
Она бессознательно готовила себя к какому-то омерзительному зрелищу, по, не успев еще свыкнуться с полумраком этого помещения, по стенам которого скользили отсветы закатного неба, она была поражена нежным и как бы отрешенным от всего земного запахом свежескошенных умирающих трав, принесенных сюда для того, чтобы уходящим из этого мира людям было не так одиноко на их пути. Трава устилала весь пол, как единая душистая перина для всех тел, распростертых на ней.
Впрочем, тел было немного – всего шесть. Седьмой, живой и, по-видимому, совершенно здоровый, стоял на коленях и перебинтовывал ноги какому-то страдальцу. Давешняя фея пыталась помогать ему, подсовывая полосы ткани, но, похоже, больше мешала. Он выпрямился, услыхав у себя за спиной шорох, и мона Сэниа узнала трупоноса.
К счастью, на нем снова была соломенная юбка и какая-то рогожка на плечах.
С выражением глубокого сострадания он приблизился к принцессе, протянул руку, словно хотел коснуться ее лица, но остановился, как будто ловил ладонью тепло, исходящее от кожи.
– Я никогда не встречал болезни, которая до такой степени уносила бы из человека краски жизни, – проговорил он мягким, глубоким голосом, который несколько смягчал впечатление варварской грубости его черт и непомерной массивности фигуры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
– Благодарю, – растерянно проговорила принцесса.
– Не стоит.
Мона Сэниа отшатнулась. Нимало не смущенный ее реакцией, шаман махнул рукой бросившемуся было на защиту своей повелительницы Эрму и тоже украсил его камзол аналогичной елочной игрушкой.
– Ну, спасибо, колдун, – пожал плечами Эрм.
– Пошел ты со своей благодарностью…
По тому, как лязгнула его челюсть, остальные дружинники догадались, что происходит что-то невероятное; во всяком случае, бессмысленные звуки, издаваемые этим пугалом, почему-то ошеломляют любого, получающего от него подарок. Поэтому, становясь обладателями собственного амулета, каждый из них от выражения признательности уже воздержался.
Когда оделены были все присутствовавшие, кроме Таиры, на полу лежала всего одна цепочка. Все невольно подумали о Флейже, оставшемся в городе. Колдун, по-хозяйски распоряжавшийся чужим добром, спрятал цепь в душистый ящичек и решительно захлопнул крышку.
– А я? – обиженно спросила девушка.
– Не будь жадной, дитя, один у тебя уже есть.
Таира откинула волосы и схватилась за левое ухо – действительно, там висела сережка в виде колокольчика.
– Три тыщщи джиннов, так это универсальный транслейтор!
– Носимый толмач, – поправил ее шаман.
– Я не знал, – вдруг смущенно признался Ких, хотя его никто и не спрашивал. – В моей каюте под шкурой валялось…
Интересно, что еще завалящего успели поднести этой чаровнице ее верные воины, подумала принцесса. И это в то самое время, когда она в лесном домике сходила с ума от ужаса перед собственным отражением!
– Слушай, давай сразу уточним, – взяла быка за рога Таира, всегда отличавшаяся избытком инициативы. – Ты колдун?
– Я сибилло.
Это прозвучало примерно как «я – и царь, и бог».
– Ну, это мы знаем. А что-нибудь такое, сверхъестественное, ты можешь?
– Фу на тебя, дитя. И волос короток, и ум… И на тебя, прекраснейшая из светлокожих, тоже.
Нельзя сказать, что дыхание, сопровождавшее этот старческий лепет, было благовонным. Мона Сэниа тихонечко вздохнула – свои хоть вида не подают, а этот еще и издевается…
Сибилло принялся устраиваться – подпихнул под тощий зад несколько шкур, с сожалением расстался с рыжей накидкой, вернул себе потраченное молью и дряхлостью черно-белое великолепие и, приняв таким образом вид главы совета, милостиво предложил жестом и остальным расположиться на обстоятельную беседу.
Когда же все расселись, он оглядел поочередно каждого и изрек:
– Будь сибилло молодым, оно любило бы тебя, солнцекудрая. И тебя, вишневоокая. И всех вас, неподвластные мне воины, веселящие чресла живостью и несоразмерностью юных ног.
Неподвластные воины от такого заявления как-то сникли. Таира тоже чуть было не начала перечислять причины, по которым и она воздержалась бы, – но глянула на застывшее лицо принцессы и сжала губы. Только удивилась тому, что такой грубый комплимент возымел на суровую воительницу столь мгновенное действие: щеки окрасились смуглым румянцем, исчезли лиловые пятна и шрамы, разгладились морщины. Женщина – всегда женщина. Она пожала плечами и вдруг почувствовала, что за шиворот что-то заползает. Она с ужасом сунула руку за воротник – и не обнаружила ничего, кроме собственных волос. Собственных? Они были уже до плеч, и с шелковым шелестом ползли все ниже и ниже.
– Это ты? – взвизгнула девушка. – Прекрати немедленно! Здесь же нет парикмахерских! Ко…
Ну сколько можно запинаться на половине слова? Да и знает ли он вообще, что такое козел… Тут ведь одни единороги, верховые да ломовые.
– Не дразни старость! – усмехнулся сибилло, погрозив ей костяным пальцем. Волосы перестали шуршать, но не укоротились. – Ну, так что там о белом ребенке?
– Это мой сын, – скороговоркой заговорила мона Сэниа. – Совсем маленький. Он исчез сразу же, как мы сюда прилетели. В ущелье, там…
Она махнула рукой, потому что не была уверена, имеют ли здесь место понятия «восток» и «запад».
– Украден?
– По-видимому.
– Кто-нибудь из живущих в этом летающем доме?
Принцесса помедлила, чтобы ответ не прозвучал двусмысленно:
– Половина обитателей была на виду, половина – заперта. Но кто-то мог способствовать.
И джасперяне, и Таира сразу же отметили, что она не упоминает о крэгах. Действительно, сейчас это потребовало бы долгих экскурсов в прошлое и заставило бы потерять уйму времени.
– Кстати, где Кукушонок? – как о чем-то незначительном, бросила вскользь принцесса.
– С Гуен, прогуливается. – Эрм тоже сумел обойти скользкую тему.
– Вот и пусть посторожат снаружи. Слышал, Кукушонок?
Ответа не прозвучало – крэги ведь не умеют посылать свой голос на расстояние, но мона Сэниа не сомневалась, что ее верный поводырь понял ее. Сибилло же не обратил на эти реплики ни малейшего внимания.
– Скажи, увенчанная фиалковой росой, а ты уверена, что твой сын еще жив?
Со щек принцессы сошел последний румянец:
– Иначе я не смогла бы жить!
– Значит, уверена не вполне… Роди другого сына. Вон сколько желающих!
По сверкающим глазам мона Сэниа поняла, что еще одно слово в том же топе – и ее дружинники просто размажут его по полу, как мокрицу.
– Здесь только послушные и почтительные подданные, – проговорила она ледяным тоном. – Сибилло, ты можешь хотя бы сказать, где мой сын и что с ним?
– Твой маленький ребенок, похищенный в Гиблом овраге. Сибилло не видело твоего маленького ребенка, похищенного в Гиблом овраге. То, чего сибилло не видело внешним зрением, оно не увидит внутренним.
На лицо принцессы словно упала тень. На кого же еще надеяться, если и этот ведьмак бессилен?
– Может быть, ты знаешь, кто обитает в этом ущелье… то есть Гиблом овраге? – упавшим голосом предположила она.
– Да никто там не обитает. Сейчас это мороженая кишка, и только. Ледяным локкам там жарко, джаяхуулдлам – голодно, анделисам и в своих чертогах хорошо. Но кто-то похитителей позвал. Странно, что он больше не подал голоса.
– Он – или они – обещали вернуть…
– Так что ты беспокоишь себя и меня? Вернут. Если твой сын белокож, как ты, он годится только как диковинка, живое сокровище. Сокровища продают. Но тот, кто побывал сейчас в Гиблом овраге, ничего не делает для денег.
Он словно нарочно каждый раз обрубал все концы!
– Но он же маленький, он погибнет в нечеловечьих руках… Может, он уже умирает от холода и жажды!
– Если он умирает, надо искать его в Травяном Приюте. Сибилло видело четыре анделахаллы. Если хочешь, сибилло проведет тебя по ним.
– А если он в этой… анделахалле, там за ним кто-нибудь присмотрит?
– Там никто ни за кем не присматривает. Там смиренно ожидают анделисов, духов блаженного успокоения.
– Слушай, кончай нам нервы трепать! – закричала, вскакивая, Таира. Обещал проводить – так двигайся.
– Если ты хочешь за это какую-то плату… – начала мона Сэниа, стараясь сгладить неловкость, которая должна была возникнуть вследствие этого несдержанного вопля.
Но старый шаман, казалось, все поступки «огненнокудрой» воспринимал с одинаковым умилением.
– Сибилло уже взяло себе плату, – проговорил он, похлопывая по мешочку с хрустальной цепью. – Мы как, полетим?
Принцесса замялась. Поднимать корабль, спрятанный так удачно сразу за городской чертой, не хотелось, но нельзя было и расписываться в собственном бессилии.
– Волшебный полет не может совершиться туда, куда не падал еще внешний взгляд, – проговорила она, старательно придерживаясь сибилловой лексики.
Шаманский слух это объяснение в полной мере удовлетворило,
– Тогда пойдем. Сибилло возьмет тебя и еще одного.
Таира наклонилась, подбирая с пола отвергнутую сибилло меховую пелерину.
– Нет, – сказала принцесса, – на этот раз пойдет Сорк. Он самый осмотрительный. А тебе нельзя – если это приют умирающих, то ты можешь заразиться.
– А ты что, заговоренная?
– Нам не страшны ни болезни, ни яды других миров.
– Везет же некоторым…
Мона Сэниа обернулась к остающимся воинам:
– Всем быть наготове. Сторожевые посты как всегда. – Она задержала свой взгляд на Скюзе – он опустил ресницы в знак того, что понял: ему сопровождать принцессу незаметно.
Шаман подобрал полы балахона и, покрякивая, полез через распахнувшийся по приказу Эрма люк. Принцесса спрыгнула на землю следом за ним. Старик обернулся – люк в это время как раз закрывался.
– Именем Хатта и Гихатта, духов ног, ведущих к двери, повелеваю тебе, откройся! – Результата не последовало. – Сибилло тебе велит, откройся!
– Идем, идем, уважаемый, – поторопил его Сорк. – Найдем молодого принца мы тебя еще не тому обучим.
Мона Сэниа взглянула на него с благодарностью. Старец повернулся и зашагал вдоль развалин башни, с неожиданной легкостью перепрыгивая через замшелые камни. «Хатта-гихатта, хатта-гихатта», – приговаривал он в такт ходьбе, вероятно, заглушая ропот уязвленного самолюбия. Сейчас, когда он двигался, было заметно, что пропорции его тела несколько отличаются от туземного стандарта: руки были длиннее, что делало его похожим на местную обезьяну – впрочем, вряд ли существующую; ноги, напротив, были короче, а ступни шире и как-то корявее. Обуви эти ноги никогда не знали, но то ли к подошве была приклеена черная толстая подметка, то ли сама кожа на ней превратилась в естественные зароговевшие котурны. Не исключено, что он прибыл сюда из каких-то других земель, а это было скверно – вряд ли он тогда мог полностью ориентироваться в местной обстановке.
– Прости, сибилло, если я обижу тебя своим вопросом, – проговорила мона Сэниа ему в спину, с трудом поспевая за его цепкой, как у индейцев, походкой. – Ты родом из этой земли?
– Если бы сибилло было из другой земли, его давным-давно скормили бы шурушетрам. Сибиллин шурушетр бежал сегодня быстрее ветра, и сибилло заплатило за два кокона еды для него. А почему ты спрашиваешь?
Мона Сэниа снова мысленно обратилась к его лексике:
– Твои ноги восхитили меня своей соразмерностью, в отличие от…
– Не ври, вишневоокая. Сибилло уродливо. А отличается оно тем, что родилось не в другой земле, а в иное время.
– А как называется эта земля?
– Эта? Дорога Оцмара.
– Нет, не дорога, а вся земля, от края и до края?
– Ты, мудрая, спрашиваешь как ребенок. У земли нет краев. Вся земля – это как бесконечно толстая колода, на которую намотаны веревки дорог. Она зовется делла-уэлла Тихри.
– А что значит «делла-уэлла»?
– Все. Жизнь, любовь, свет, небеса, надежда, упоение… Незакатное солнце. Все это – делла-уэлла.
Мона Сэниа проглотила комок, мгновенно вспухший в горле, – никогда, никогда больше ей не скажут: «Сэнни, делла-уэлла…»
– Ответь, мудрейший из тихриан, – начал Сорк, но шаман его оборвал:
– Если мы не поторопимся, то время Невозможного Огня застанет нас в поле. А сибилло никогда не любило ночевать под открытым небом.
– А нам далеко? – озабоченно спросила принцесса
– Да вот же.
Шагах в пятидесяти перед ними на фоне закатного оранжевого неба поднимался сруб без крыши. Еще вчера, увидев перед собой строение, сложенное из бревен, принцесса изумилась; в эту же варварскую обстановку он вписывался совершенно естественно. Легонькие облачка пара время от времени подымались над ним. Сибилло ускорил шаг. Мона Сэниа стискивала руки под черным плащом, всеми силами удерживая себя от того, чтобы не очутиться возле темно-бурых, с неободрапной корой, стен раньше шамана. Наконец они были у цели.
– Входи, – сказал сибилло, подымая кожаную сырую занавеску и пропуская вперед женщину, угадав ее нетерпение.
Мона Сэниа задержала дыхание и переступила порог.
Она бессознательно готовила себя к какому-то омерзительному зрелищу, по, не успев еще свыкнуться с полумраком этого помещения, по стенам которого скользили отсветы закатного неба, она была поражена нежным и как бы отрешенным от всего земного запахом свежескошенных умирающих трав, принесенных сюда для того, чтобы уходящим из этого мира людям было не так одиноко на их пути. Трава устилала весь пол, как единая душистая перина для всех тел, распростертых на ней.
Впрочем, тел было немного – всего шесть. Седьмой, живой и, по-видимому, совершенно здоровый, стоял на коленях и перебинтовывал ноги какому-то страдальцу. Давешняя фея пыталась помогать ему, подсовывая полосы ткани, но, похоже, больше мешала. Он выпрямился, услыхав у себя за спиной шорох, и мона Сэниа узнала трупоноса.
К счастью, на нем снова была соломенная юбка и какая-то рогожка на плечах.
С выражением глубокого сострадания он приблизился к принцессе, протянул руку, словно хотел коснуться ее лица, но остановился, как будто ловил ладонью тепло, исходящее от кожи.
– Я никогда не встречал болезни, которая до такой степени уносила бы из человека краски жизни, – проговорил он мягким, глубоким голосом, который несколько смягчал впечатление варварской грубости его черт и непомерной массивности фигуры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45