Тебе клад открылся? Как? — забросал Сухмат Дурия вопросами.
— Да нет, — покачал головой веснушатый, — я его наоборот, того, закапываю. Видишь — скала заветная, она над ним стоять будет… Потом переставлю… Сам виноват, все ленился да ленился, а как яму копать — землица и замерзла, — пожаловался сам на свою лень Дурий Бог.
— Как закапываешь? — не понял Сухмат, — ведь меч-кладенец искать-находить положено, раскапывать, слово заветное зная… А кто же его закапывает?
— Как кто? Я! — в свою очередь удивился Дурень, — Ну, посуди сам, глупая твоя голова, если мечи заветные кто-то откапывает, значит их перед этим закопали! Откуда же им в противном случае взяться? — и Дурий развел руками.
— Так ты его закапываешь? — Сухмат, окончательно обалдев, поверил и этому, тем более, что Дурень на его глазах уложил меч на дно ямы и начал забрасывать его землей, — Но почему ты? — вопрос был глуп, но надо же было чего-то сказать.
— Если не я, то кто? — ответ, кажется, стоил вопроса.
— И что, ты все мечи заветные закапываешь? — Сухматий, кажется, уже не знал, что и сказать…
— Если бы все! — голос Дурия стал сварлив, — с некоторыми еще как повозиться приходится! Вот давеча, лет всего… — он что-то посчитал на пальцах, — да совсем недавно пришлось один меч в камень запихать — да еще по самую рукоять! Вот возни было!
— А зачем… в камень? — удивился богатырь.
— Да поверье у них такое, кто его из камня вытащит, тот великим каганом станет… А, может, ханом… Как у них там, в этой… Британи, князья называются? Забыл… Может шахами?
— Ну и как, вытащил кто этот меч из камня? — заинтересовался Сухмат, которого мало интересовали самоназвания туземных князьков.
— А кто его знает… — пожал плечами Дурий бог, — Да и не все ли равно?!
— А я бы попробовал! — мечтательно сказал Сухмат.
— Бодливой корове Род рогов не дал! — заметил Дурий сварливо и вдруг переключился на Нойдака, — Я, между прочим, работал-трудился, землю копал-перекопал! И теперь голодный-преголодный! Я ведь кто? Твой бог, сам ведь признал! А богу положены требы, про между прочим…
— Какие требы? — растерялся Нойдак. Понятно, что слово «треба» не вызывала у него особого энтузиазма…
— А что есть в котомке вкусного, того и пожертвуй! — Дурий внимательно взглянул на походную сумку Нойдака, — Да не скупись, не говори: «На тебе боже, что нам не гоже!» Я-то все вижу! И зайца печеного, и каравай вчерашний, но вроде еще мягкий, и сало…
— Ну, раз ты такой всевидящий, — поклонился Сухмат, до которого, наконец, дошло, кто перед ним, — то милости прошу присоединиться к нашему скромному пирку!
— Вот, хорошего человека сразу видать! — резюмировал Дурень.
Пока все ели, Сухмат продолжал, слегка прибалдев, смотреть в рот Дурию. За свою жизнь он с кем только не едал — и с богатырями, и с князьями, и с ханами, и с ведунами, и с магами… Но вот нямнямкать в компании со всамделишным богом ему еще не приходилось. Хотелось что-то спросить такое умное, да ничто не приходило в голову.
— Слышал я, — наконец, решился Сухмат, — что немцы да греки поклоняются богу, Крестом называемому… Или Христом, но на кресте…
— Ну и что? — лениво отозвался Дурий, которого эта тема совсем не занимала, другое дело — печеная зайчатина…
— Видел я, как Перун силу являет, люди верные рассказывали, как Вия видывали, моему побратиму Лель являлся…
— Этот неженка? — Дурий сплюнул, — Неплохой, конечно, парень, этот Лель, но уж и пальцем его не тронь… Впрочем, ты, кажись, о другом?
— Да, вот хотел спросить, а есть ли этот самый Христ на самом деле? Или враки?
— Не знаю, есть ли, но что был — это точно! — Дурашка разлегся на травке, не обращая внимание на то, что было уже далеко не лето — впрочем, чего с него возьмешь — мало того, что бог, еще и дурень! — Было дело, говорит мне как-то одна подруга, Артюшка, бой-девка, про между прочим, вот и говорит она мне: пошли, мол, посмотрим, там нового бога делать будут. Ну я ей — лень, мол, а она — пошли да пошли, одной мне, мол, скучно, а я тебя пирожком угощу сладким, все равно там уже все наши собрались! И, действительно, все там наши были. Перун, как сейчас помню, таким отвратным иудеем перекинулся, с такими сальными пейсами, как его… раввином, и все кричал: «Распни его, распни!». Правда, его тогда не Перуном звали…
— А как?
— Как? Забыл, что-то такое, с харей связанное, ну бывает оное на роже…
— Родинки?
— Нет!
— Может, бородавки?
— Да нет же, это так со ртом бывает… Ну, да не все ли равно, как его тогда звали. Короче, кричал громче всех, но другие, все остальные — тоже кричали. Там много разных было, даже какой-то Кецалькоа… или Коцакеоатль… ну, не важно, главное, из-за моря-окияна прилетел посмотреть… Тоже глотку драл! Да Артюшка тут начала за ним увиваться, он-то думал, что как за мужиком, наивный… Да все знают, что Артюшу любовное дело не интересует, ей все равно, она мужчин не жалует, просто углядела, что у бога заморского крылья под одеждой спрятаны, да за дичь приняла и поохотиться размечталась… Она-то на охоте сдвинутая, известное дело. Интересная потом история была!
— Ну, а этого, Христа, что? Распяли?
— Да, что-то там делали… Ну, да мне все равно из-за спин ничего видно не было! Я и не думал, что нашего брата на свете так много поразвелось…
— Ну, и чем кончилось?
— А кто его знает… Я не досмотрел, пирожки сладкие доел да и смотался, — пожал плечами Дурень, — с пирожками Артюша не обманула, и с яблоками медовыми были, и с малиной… Эх, пирожка бы сейчас сладенького!
— А потом встречал этого… Христа?
— Не, не встречал… Может, не получился из него бог…
Кажется, тема была исчерпана и собеседники замолчали. Дурень прикрыл глаза. «Еще соснет!» — подумал Сухмат.
— А еще слышал я, бывает, с неба камни падают, — нашел он новую тему.
— Бывает… — зевнул Дурий.
— Вот и было дело, упал с неба камень, не простой, а железный, и была за тот камень драчка малая…
— Чего это? Вроде руда не перевелась? — бросил равнодушно Дурень.
— Потому что это железо не простое, а божеское, из самого вирия! Так Белоян сказал! А ты, Дурень, в вирии был?
— Был.
— Кока-колу пил?
— Пил.
— Тьфу… — и Дурий сплюнул.
/Ну, общибся автор, не про кока-колу Сухмат Дурня спрашивал, про что-то другое, аналогичное, богами в вирии распиваемом…/
— Так вот, добыли тот камень, в бою добыли, и были в том бою не только воевода Претич, но и сам князь, да что князь — сам волхв волхвов Белоян, — неизвестно почему, но Сухмат настолько проникся доверием к божественному придурку, что начал рассказывать даже то, что чужим знать и не следовало, — и сковал Людота из того камня железного меч для князя…
— Что, ваш князь тыщу лет жить собирается? — лениво осведомился Дурень.
— При чем здесь жить тыщу лет? — осекся богатырь.
— А чего тогда такие хлопоты? — пожал плечами Дурий бог, — То железо, что с неба падает, тыщу лет не ржавеет, то всем ведомо! Вот я и подумал, что князь у вас — долгожитель…
— Не ржавеет, это знатно! — Сухмат впервые такое услышал, — Но и сила ведь в том камне божественная должна быть, коли он из вирия? — и тут богатырь заметил сам за собой, что говорит как-то неуверенно, что-то нарушилось в привычной для него схеме представлений о божественном и чудесном.
— С чего это? — удивился Дурий бог, — Что ж ты думаешь, ежели скажем, Скотского бога, который, на земле будучи, вдруг животом пронесет, так тот навоз его лучше землю удобрит, чем от простого быка, что ли? Али губы теми каками намазамши, великие истины речь будешь?
Сухмат был обескуражен. Если бы такое говорил, скажем, волхв, он бы и поверил в божественную силу дерьма, богом оставленного, но вслушиваясь в насмешливый тон, с которым говорил свои речи Дурий бог, он начал понимать некие истины. Типа: дерьмо оно всегда дерьмо…
Странно, почему его называют Дурнем? Ведь сейчас этот паренек в испачканной рубахе казался Сухмату почти мудрецом. Может, просто это Дурень среди богов? Нет, зря не скажут, если сказали — Дурень, значит, так оно и есть!
«Да что это я все не о том? — оборвал рассуждения Сухмат, — попался тебе бог, с которым поговорить можно по человечески, так и спрашивай то, что тебе более всего надобно!». Богатырь одернул себя как раз вовремя. Тем более, что Дурень уже начал посапывать носом.
— Ты, вроде, говорил, что надо еще и скалу на место поставить? — напомнил он своему новому знакомому богу.
— А, потом поставлю, — лениво протянул Дурий, — только подремлю маленько!
— Слушай, Дурень, есть у меня один вопрос, для меня важный!
— Валяй… — Дурень и не думал открывать глаз.
— Не укажешь ли ты, где ход-проход в Мир мертвых? Очень мне это нужно!
— А зачем?
— Хочу туда попасть, там мой друг и побратим…
— Ну ты и дурак! — молвил Дурий, но все-таки открыл глаза — посмотреть на еще одного дурня…
— Пусть дурак, но скажи-покажи!
— Да полно этих проходов, — веснушатый бог привстал, — и тут, и там, да хоть вот за той скалой!
— Которую ты передвинуть должен был?
— Вот настырный! — вздохнул Дурень, — Ладно, поставлю скалу, как надо. А вход в Мир мертвых совсем за другой глыбой, вот за этой, смотри, это — Алатырь-камень… — Дурий встал, почесался, прошел десяток шагов, повздыхал и легко, как пушинку, сдвинул огромную — в три человеческих роста — каменную глыбу в сторону.
И, действительно, из открывшегося прохода на Сухмата дохнуло ледяной сыростью мертвого мира. Хотя скала и сдвинулась легко, Дурень, кажется, самую малость не рассчитал сил, и каменная глыба упала на него самого, придавив самым нелепым образом. Из под глыбы торчали голые пятки Дурьего бога, которые смешно дрыгались. Похоже, не смотря ни на силу, ни на бессмертие, этот бог пока что не мог понять, как ему, собственно, выбраться из такого глупого положения…
— Сюда, скорее, вот выход! — услышал Нойдак доносившийся из разверзшегося отверстия знакомый голос Духа. И как-то, неизвестно каким чувством ощутил, что его невидимый дружок уже здесь.
Ну, а дальше… Дальше произошло то, чего Сухмат не мог представить даже в самых радужных мечтах. Из темноты вылез — довольно резво при этом — живой и невредимый Рахта, мало того, что вылез, он протянул руку в темноту, и — о чудо! — из темноты показалась сначала женская рука, а потом — и вся Полинушка, причем живая, да при этом именно такая, какой была когда-то, без единой царапинки. Оба были в длинных рубахах.
Кажется, кто-то из читателей уже иронизирует? Да автор и сам могет! Действительно, этот момент живо напоминает окончание детской сказки о злом волке, съевшем и бабушку, и внученьку… А потом волка охотнички убили , живот разрезали, и вышли оттудова бабушка с внученькой, живые и невредимые… Вот и сейчас Рахта с Полиной — ну точь-в-точь! Впрочем, погодь смеяться — впереди еще и почти что сказка про репку!
— Рахта! Братишка! — Сухмат бросился к побратиму.
— Быстрей отсюда! За нами погоня! — вскричал Рахта, но было поздно.
— Ага, вот они! — донеслось из зияющей черной дыры, и земля задрожала от этого низкого, мрачного голоса, — Попались, голубчики!
Черные тени вырвались из прорехи в Светлом мире, эти же тени метнулись веером, и сразу стало ясно, как только встали они, эти чудища, по краям поляны, всю ее окружив. Теперь и до Сухмата с Нойдаком дошло, что попали они в новую историю. Ибо стояли вокруг чуда-юда страшенные, все видом разные, один другого уродливее да страшнее. Были и псы окаянные с мордами оскаленными, да злые велеты, от которых мраком могильным тянуло… И круг чудищ вокруг наших героев начал сужаться. Сухмат выхватил свой меч, а Рахта — перехватил меч Нойдака — понятное дело, богатырю он был сподручнее! Но черная толпа навалилась вся разом, и напрасно били мечи мертвые тени, вреда не нанося…
— Поймали, поймали! — закричали чудища наперебой, — они в наших руках, государь.
Тяжелые шаги, содрогается земля, меркнет Солнце ясное… Вот он, Владыка мира мертвого, вот он судья беспощадный! Сухмат впервые видел Вия, но сразу догадался, кто перед ним. Как не узнать? Будто весь из земли, плечи шире, чем сам высотой, в одежде из иссохшей коры, да с железным лицом… Даже Нойдак догадался, ведь он слышал не раз про страшного владыку с веками, которые поднимают его слуги — велеты. «Лучше ему в глаза не смотреть! — подумал Нойдак, когда веки Владыки были подняты услужливыми слугами — чудищами».
— Что, добегались? — зарокотал Вий, — И придется вам не сладко, ужо позабочусь! Чего ждете? — прикрикнул он на слуг, — Волоките их…
— Но мы живые, нас то за что? — удивился Нойдак.
— За компанию!
— Но ты должен нам загадки задать… — Сухмат знал все поверья, да Вию разве укажешь?
— Были уже загадки, задавал, хватит с вас!
— Нет такого закона! — возразил Сухмат.
— Я — закон! — донеслось изо рта Вия и Владыка устремил страшный взор на богатыря, — Уж не будешь ли ты противиться моей воле, смертный?
— Солнце ясное, помоги! — взмолился богатырь.
— Как же, поможет оно тебе… — кажется, Вий смеялся, хотя это и трудно было назвать смехом, — а тучи, по твоему, на что?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
— Да нет, — покачал головой веснушатый, — я его наоборот, того, закапываю. Видишь — скала заветная, она над ним стоять будет… Потом переставлю… Сам виноват, все ленился да ленился, а как яму копать — землица и замерзла, — пожаловался сам на свою лень Дурий Бог.
— Как закапываешь? — не понял Сухмат, — ведь меч-кладенец искать-находить положено, раскапывать, слово заветное зная… А кто же его закапывает?
— Как кто? Я! — в свою очередь удивился Дурень, — Ну, посуди сам, глупая твоя голова, если мечи заветные кто-то откапывает, значит их перед этим закопали! Откуда же им в противном случае взяться? — и Дурий развел руками.
— Так ты его закапываешь? — Сухмат, окончательно обалдев, поверил и этому, тем более, что Дурень на его глазах уложил меч на дно ямы и начал забрасывать его землей, — Но почему ты? — вопрос был глуп, но надо же было чего-то сказать.
— Если не я, то кто? — ответ, кажется, стоил вопроса.
— И что, ты все мечи заветные закапываешь? — Сухматий, кажется, уже не знал, что и сказать…
— Если бы все! — голос Дурия стал сварлив, — с некоторыми еще как повозиться приходится! Вот давеча, лет всего… — он что-то посчитал на пальцах, — да совсем недавно пришлось один меч в камень запихать — да еще по самую рукоять! Вот возни было!
— А зачем… в камень? — удивился богатырь.
— Да поверье у них такое, кто его из камня вытащит, тот великим каганом станет… А, может, ханом… Как у них там, в этой… Британи, князья называются? Забыл… Может шахами?
— Ну и как, вытащил кто этот меч из камня? — заинтересовался Сухмат, которого мало интересовали самоназвания туземных князьков.
— А кто его знает… — пожал плечами Дурий бог, — Да и не все ли равно?!
— А я бы попробовал! — мечтательно сказал Сухмат.
— Бодливой корове Род рогов не дал! — заметил Дурий сварливо и вдруг переключился на Нойдака, — Я, между прочим, работал-трудился, землю копал-перекопал! И теперь голодный-преголодный! Я ведь кто? Твой бог, сам ведь признал! А богу положены требы, про между прочим…
— Какие требы? — растерялся Нойдак. Понятно, что слово «треба» не вызывала у него особого энтузиазма…
— А что есть в котомке вкусного, того и пожертвуй! — Дурий внимательно взглянул на походную сумку Нойдака, — Да не скупись, не говори: «На тебе боже, что нам не гоже!» Я-то все вижу! И зайца печеного, и каравай вчерашний, но вроде еще мягкий, и сало…
— Ну, раз ты такой всевидящий, — поклонился Сухмат, до которого, наконец, дошло, кто перед ним, — то милости прошу присоединиться к нашему скромному пирку!
— Вот, хорошего человека сразу видать! — резюмировал Дурень.
Пока все ели, Сухмат продолжал, слегка прибалдев, смотреть в рот Дурию. За свою жизнь он с кем только не едал — и с богатырями, и с князьями, и с ханами, и с ведунами, и с магами… Но вот нямнямкать в компании со всамделишным богом ему еще не приходилось. Хотелось что-то спросить такое умное, да ничто не приходило в голову.
— Слышал я, — наконец, решился Сухмат, — что немцы да греки поклоняются богу, Крестом называемому… Или Христом, но на кресте…
— Ну и что? — лениво отозвался Дурий, которого эта тема совсем не занимала, другое дело — печеная зайчатина…
— Видел я, как Перун силу являет, люди верные рассказывали, как Вия видывали, моему побратиму Лель являлся…
— Этот неженка? — Дурий сплюнул, — Неплохой, конечно, парень, этот Лель, но уж и пальцем его не тронь… Впрочем, ты, кажись, о другом?
— Да, вот хотел спросить, а есть ли этот самый Христ на самом деле? Или враки?
— Не знаю, есть ли, но что был — это точно! — Дурашка разлегся на травке, не обращая внимание на то, что было уже далеко не лето — впрочем, чего с него возьмешь — мало того, что бог, еще и дурень! — Было дело, говорит мне как-то одна подруга, Артюшка, бой-девка, про между прочим, вот и говорит она мне: пошли, мол, посмотрим, там нового бога делать будут. Ну я ей — лень, мол, а она — пошли да пошли, одной мне, мол, скучно, а я тебя пирожком угощу сладким, все равно там уже все наши собрались! И, действительно, все там наши были. Перун, как сейчас помню, таким отвратным иудеем перекинулся, с такими сальными пейсами, как его… раввином, и все кричал: «Распни его, распни!». Правда, его тогда не Перуном звали…
— А как?
— Как? Забыл, что-то такое, с харей связанное, ну бывает оное на роже…
— Родинки?
— Нет!
— Может, бородавки?
— Да нет же, это так со ртом бывает… Ну, да не все ли равно, как его тогда звали. Короче, кричал громче всех, но другие, все остальные — тоже кричали. Там много разных было, даже какой-то Кецалькоа… или Коцакеоатль… ну, не важно, главное, из-за моря-окияна прилетел посмотреть… Тоже глотку драл! Да Артюшка тут начала за ним увиваться, он-то думал, что как за мужиком, наивный… Да все знают, что Артюшу любовное дело не интересует, ей все равно, она мужчин не жалует, просто углядела, что у бога заморского крылья под одеждой спрятаны, да за дичь приняла и поохотиться размечталась… Она-то на охоте сдвинутая, известное дело. Интересная потом история была!
— Ну, а этого, Христа, что? Распяли?
— Да, что-то там делали… Ну, да мне все равно из-за спин ничего видно не было! Я и не думал, что нашего брата на свете так много поразвелось…
— Ну, и чем кончилось?
— А кто его знает… Я не досмотрел, пирожки сладкие доел да и смотался, — пожал плечами Дурень, — с пирожками Артюша не обманула, и с яблоками медовыми были, и с малиной… Эх, пирожка бы сейчас сладенького!
— А потом встречал этого… Христа?
— Не, не встречал… Может, не получился из него бог…
Кажется, тема была исчерпана и собеседники замолчали. Дурень прикрыл глаза. «Еще соснет!» — подумал Сухмат.
— А еще слышал я, бывает, с неба камни падают, — нашел он новую тему.
— Бывает… — зевнул Дурий.
— Вот и было дело, упал с неба камень, не простой, а железный, и была за тот камень драчка малая…
— Чего это? Вроде руда не перевелась? — бросил равнодушно Дурень.
— Потому что это железо не простое, а божеское, из самого вирия! Так Белоян сказал! А ты, Дурень, в вирии был?
— Был.
— Кока-колу пил?
— Пил.
— Тьфу… — и Дурий сплюнул.
/Ну, общибся автор, не про кока-колу Сухмат Дурня спрашивал, про что-то другое, аналогичное, богами в вирии распиваемом…/
— Так вот, добыли тот камень, в бою добыли, и были в том бою не только воевода Претич, но и сам князь, да что князь — сам волхв волхвов Белоян, — неизвестно почему, но Сухмат настолько проникся доверием к божественному придурку, что начал рассказывать даже то, что чужим знать и не следовало, — и сковал Людота из того камня железного меч для князя…
— Что, ваш князь тыщу лет жить собирается? — лениво осведомился Дурень.
— При чем здесь жить тыщу лет? — осекся богатырь.
— А чего тогда такие хлопоты? — пожал плечами Дурий бог, — То железо, что с неба падает, тыщу лет не ржавеет, то всем ведомо! Вот я и подумал, что князь у вас — долгожитель…
— Не ржавеет, это знатно! — Сухмат впервые такое услышал, — Но и сила ведь в том камне божественная должна быть, коли он из вирия? — и тут богатырь заметил сам за собой, что говорит как-то неуверенно, что-то нарушилось в привычной для него схеме представлений о божественном и чудесном.
— С чего это? — удивился Дурий бог, — Что ж ты думаешь, ежели скажем, Скотского бога, который, на земле будучи, вдруг животом пронесет, так тот навоз его лучше землю удобрит, чем от простого быка, что ли? Али губы теми каками намазамши, великие истины речь будешь?
Сухмат был обескуражен. Если бы такое говорил, скажем, волхв, он бы и поверил в божественную силу дерьма, богом оставленного, но вслушиваясь в насмешливый тон, с которым говорил свои речи Дурий бог, он начал понимать некие истины. Типа: дерьмо оно всегда дерьмо…
Странно, почему его называют Дурнем? Ведь сейчас этот паренек в испачканной рубахе казался Сухмату почти мудрецом. Может, просто это Дурень среди богов? Нет, зря не скажут, если сказали — Дурень, значит, так оно и есть!
«Да что это я все не о том? — оборвал рассуждения Сухмат, — попался тебе бог, с которым поговорить можно по человечески, так и спрашивай то, что тебе более всего надобно!». Богатырь одернул себя как раз вовремя. Тем более, что Дурень уже начал посапывать носом.
— Ты, вроде, говорил, что надо еще и скалу на место поставить? — напомнил он своему новому знакомому богу.
— А, потом поставлю, — лениво протянул Дурий, — только подремлю маленько!
— Слушай, Дурень, есть у меня один вопрос, для меня важный!
— Валяй… — Дурень и не думал открывать глаз.
— Не укажешь ли ты, где ход-проход в Мир мертвых? Очень мне это нужно!
— А зачем?
— Хочу туда попасть, там мой друг и побратим…
— Ну ты и дурак! — молвил Дурий, но все-таки открыл глаза — посмотреть на еще одного дурня…
— Пусть дурак, но скажи-покажи!
— Да полно этих проходов, — веснушатый бог привстал, — и тут, и там, да хоть вот за той скалой!
— Которую ты передвинуть должен был?
— Вот настырный! — вздохнул Дурень, — Ладно, поставлю скалу, как надо. А вход в Мир мертвых совсем за другой глыбой, вот за этой, смотри, это — Алатырь-камень… — Дурий встал, почесался, прошел десяток шагов, повздыхал и легко, как пушинку, сдвинул огромную — в три человеческих роста — каменную глыбу в сторону.
И, действительно, из открывшегося прохода на Сухмата дохнуло ледяной сыростью мертвого мира. Хотя скала и сдвинулась легко, Дурень, кажется, самую малость не рассчитал сил, и каменная глыба упала на него самого, придавив самым нелепым образом. Из под глыбы торчали голые пятки Дурьего бога, которые смешно дрыгались. Похоже, не смотря ни на силу, ни на бессмертие, этот бог пока что не мог понять, как ему, собственно, выбраться из такого глупого положения…
— Сюда, скорее, вот выход! — услышал Нойдак доносившийся из разверзшегося отверстия знакомый голос Духа. И как-то, неизвестно каким чувством ощутил, что его невидимый дружок уже здесь.
Ну, а дальше… Дальше произошло то, чего Сухмат не мог представить даже в самых радужных мечтах. Из темноты вылез — довольно резво при этом — живой и невредимый Рахта, мало того, что вылез, он протянул руку в темноту, и — о чудо! — из темноты показалась сначала женская рука, а потом — и вся Полинушка, причем живая, да при этом именно такая, какой была когда-то, без единой царапинки. Оба были в длинных рубахах.
Кажется, кто-то из читателей уже иронизирует? Да автор и сам могет! Действительно, этот момент живо напоминает окончание детской сказки о злом волке, съевшем и бабушку, и внученьку… А потом волка охотнички убили , живот разрезали, и вышли оттудова бабушка с внученькой, живые и невредимые… Вот и сейчас Рахта с Полиной — ну точь-в-точь! Впрочем, погодь смеяться — впереди еще и почти что сказка про репку!
— Рахта! Братишка! — Сухмат бросился к побратиму.
— Быстрей отсюда! За нами погоня! — вскричал Рахта, но было поздно.
— Ага, вот они! — донеслось из зияющей черной дыры, и земля задрожала от этого низкого, мрачного голоса, — Попались, голубчики!
Черные тени вырвались из прорехи в Светлом мире, эти же тени метнулись веером, и сразу стало ясно, как только встали они, эти чудища, по краям поляны, всю ее окружив. Теперь и до Сухмата с Нойдаком дошло, что попали они в новую историю. Ибо стояли вокруг чуда-юда страшенные, все видом разные, один другого уродливее да страшнее. Были и псы окаянные с мордами оскаленными, да злые велеты, от которых мраком могильным тянуло… И круг чудищ вокруг наших героев начал сужаться. Сухмат выхватил свой меч, а Рахта — перехватил меч Нойдака — понятное дело, богатырю он был сподручнее! Но черная толпа навалилась вся разом, и напрасно били мечи мертвые тени, вреда не нанося…
— Поймали, поймали! — закричали чудища наперебой, — они в наших руках, государь.
Тяжелые шаги, содрогается земля, меркнет Солнце ясное… Вот он, Владыка мира мертвого, вот он судья беспощадный! Сухмат впервые видел Вия, но сразу догадался, кто перед ним. Как не узнать? Будто весь из земли, плечи шире, чем сам высотой, в одежде из иссохшей коры, да с железным лицом… Даже Нойдак догадался, ведь он слышал не раз про страшного владыку с веками, которые поднимают его слуги — велеты. «Лучше ему в глаза не смотреть! — подумал Нойдак, когда веки Владыки были подняты услужливыми слугами — чудищами».
— Что, добегались? — зарокотал Вий, — И придется вам не сладко, ужо позабочусь! Чего ждете? — прикрикнул он на слуг, — Волоките их…
— Но мы живые, нас то за что? — удивился Нойдак.
— За компанию!
— Но ты должен нам загадки задать… — Сухмат знал все поверья, да Вию разве укажешь?
— Были уже загадки, задавал, хватит с вас!
— Нет такого закона! — возразил Сухмат.
— Я — закон! — донеслось изо рта Вия и Владыка устремил страшный взор на богатыря, — Уж не будешь ли ты противиться моей воле, смертный?
— Солнце ясное, помоги! — взмолился богатырь.
— Как же, поможет оно тебе… — кажется, Вий смеялся, хотя это и трудно было назвать смехом, — а тучи, по твоему, на что?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55