- Пертос?
Голова ничего не ответила.
Слабый свет исходил от нее.
Стены шептали, перенося эхо отдаленных голосов:
- Пе-Пе-Пертос?
Паук, жирный, темно-зеленого цвета, выбрался из мертвого рта, ступая по дряблой, бескровной нижней губе.
Себастьян закричал и кричал еще и еще. Даже когда он уже упал в сторону, врезавшись коленями в швы трубы, он продолжал кричать без перерыва. Он чувствовал, что его тело все распухает и раздувается, что оно вот-вот лопнет, подобно гнилому фрукту.
Себастьян пополз назад, через вращающиеся лопасти вентилятора, на которые уже натыкался раньше. Он влез в тоннель, ведущий влево, от которого отказался вначале, и, яростно извиваясь, пополз вперед. Для таких стесненных условий он передвигался очень быстро.
Он двигался, не имея ни малейшего представления о том, следует ли за ним страшная голова. Он был уверен, что да. Время от времени его посещало видение, в котором паук взбирался на его ногу, а голова впивалась зубами в другую. Они держали его до тех пор, пока основная масса пауков не добиралась до него. Когда галлюцинация уходила, он начинал ползти еще быстрее...
Принц сердился. Ему это отлично удавалось, поскольку за последние несколько недель он имел возможность вдоволь попрактиковаться в этом. Каждый раз, как его принуждали смягчиться и простить Битти Белину, он уходил и надувался где-нибудь в углу. И хотя это мало влияло на его положение среди остальных кукол, этот прием всегда приносил ему облегчение. И теперь он отказался идти со всеми, чтобы полюбоваться финальными сценами спектакля Белины - убийством идиота. План оказался удачным, и одно это - с учетом того, что совсем недавно она отвергла его страсть - вызывало в нем еще большую злость. Он сидел в конце длинной горизонтальной трубы, у края вертикальной шахты, которая соединяла систему вентиляции этого уровня с предыдущим.
И именно тут отыскал его Скрэтч.
- Чего тебе? - спросил принц. Он разговаривал со Скрэтчем так же грубо, как и с остальными куклами. Тот факт, что рогатая кукла была символом зла и разрушения и исполняла на сцене роль Сатаны, не производил на принца никакого впечатления. Куклы не знали суеверий, кроме, конечно, тех, которые касались Горна. А теперь, когда они взяли под контроль и Горн, даже эти крошечные зачетки религиозности пошли на убыль.
- Она послала меня, - ответил Скрэтч. В темноте, разрезаемой лучом карманного фонарика, черное тело Скрэтча было трудно разглядеть. Зато его зубы сверкали жемчужным блеском. Его глаза блестели, и в них мелькали красные языки пламени. Его ногти светились, так же, как и копыта. Только по этим признакам и можно было определить его присутствие.
- Она?
- Битти Белина.
- С каких это пор ты у нее на посылках? - спросил принц.
- Я ей помогаю.
Принц рассмеялся до хрипоты.
- Не вижу в этом ничего смешного, - сказал Скрэтч, постукивая копытом по полу шахты.
- Белина не нуждается в помощи или в помощниках. Если этот эвфемизм тебя порадует, пусть будет так. Все, что ей нужно, - это слуги, готовые быть пешками для своей королевы.
- Этого достаточно, - прервал его Скрэтч. Его голос звучал многозначительно. А глаза отливали багровым светом ярче, чем обычно.
- Отлично, - ответил принц. - И чего она хочет?
- Ничего. Во всяком случае от тебя. Она послала меня убить тебя.
Принц мгновенно вскочил на ноги, поскольку он был создан для роли бойца. Шпага, которая давно не покидала ножен, на этот раз была выхвачена из них - молниеносным движением руки.
- Если она желает смерти, - сказал принц, - она ее получит. Только это будет не моя смерть.
- Может быть.
Принц отвел шпагу в сторону, привычным движением поднял ее вверх, затем опустил.
- Должен сказать, что у меня нет никаких сомнений на этот счет. Твоя роль - воровать души героев и героинь и наводить на зрителей ужас своим появлением. Моя роль - убийство. Я создан для самых восхитительных дуэлей.
Скрэтч, ухмыляясь, зааплодировал. Его зубы сверкали.
- Замечательный монолог! - промолвил он с воодушевлением. - Ты - прекрасный актер.
Такая реакция, больше чем любая другая, сбила принца с толку.
- Я не играю, - ответил он. Его нрав возобладал над рассудком. Он не мог ему противиться. Он должен был быть холодным и расчетливым. Скрэтч будет побежден, но вначале он должен показать ему славный бой. Принц качнул своей ногой, как на шарнире, высматривая просвет, чтобы сделать свой первый выпад.
- Я действую не так, - прервал его Скрэтч. - Ты когда-нибудь видел меня в "Проклятии Никсборо"?
- Разумеется, нет.
- Смею тебя заверить, что я способен на большее, нежели просто красть души и пугать публику. Там, к примеру, есть одна сцена, в которой я хватаю и побеждаю одну гончую, с меня ростом. У нее ужасные зубы и огромные когти. Но я наношу ей увечья и наконец лишаю жизни прямо посреди сцены.
Принц насмешливо улыбался.
- Лишаешь жизни, говоришь? При помощи разных там трюков с зеркалами?
- Зеркала? - Скрэтч подошел ближе. Луч фонарика осветил его голые руки. Неужели эти сильные мускулы всегда были здесь, спрятавшись под обманчивым слоем жира, видимые только тогда, когда они были нужны? Принц подумал, что в былые дни ему следовало обращать больше внимания на Скрэтча.
Дьявол заставил свои мускулы играть и перекатываться, словно они были живыми существами и жили под кожей своей отдельной жизнью.
- Дай мне твою шпагу, - сказал он, протягивая руку.
И прежде чем принц успел отказать ему, Скрэтч схватил жалящее лезвие, повернул его и вырвал у принца из рук. Он откинул назад свою темную голову и рассмеялся. Смех эхом отозвался в трубах с силой дюжины глоток.
Принц потянулся к своему оружию.
Скрэтч отскочил на длину лезвия, ударив рукояткой шпаги принцу в челюсть. Раздался отвратительный хруст. Принц упал на колени, плюясь зубами и кровью.
- Ну как тебе обман зрения? - спросил Скрэтч. Он сердечно улыбнулся, хотя и не рассмеялся вслух. За внешним юмором таился тон дикаря, почувствовавшего вкус крови и радость агонии.
- За что? - спросил принц.
- Что именно?
- Почему.., она хочет.., чтобы я умер?
- Ты и в самом деле не знаешь этого?
- Нет.
- Это же ясно всем и каждому, - ответил дьявол. - Но я вижу, что ты, возможно, не понимаешь.
- Скажи мне, - просил принц.
Скрэтч принялся объяснять ему. Принц тем временем дотянулся до лодыжек дьявола в надежде свалить его с ног и добраться до горла черной марионетки. Но Скрэтч обо всем догадался и ударил его в лоб копытом так, что принц отлетел назад и, падая, разбил голову об пол.
- Она хочет, чтобы ты умер, - продолжал Скрэтч, - потому что ты лишен качеств, необходимых для выживания. В тебе есть жестокость и любовь к смерти, которые, как она думает, понадобятся всем нам в будущем для претворения в жизнь наших планов. Но есть отличие в том, как ты любишь боль. Твой садизм - лишь следствие твоего эгоизма. Когда ты убиваешь или калечишь, ты делаешь это для того, чтобы подняться выше в глазах других. Ты играешь роль героя вне сцены, также как и на ней, и ты всегда ждешь, когда на тебя упадет луч прожектора.
- Я не понимаю, - простонал принц. У него уже не было сил подняться.
- Остальные любят смерть и боль за присущий им уровень страдания. У нас нет скрытых мотивов. Мы убиваем ради того, чтобы убить, а не для того, чтобы завоевать себе высокое положение. Это честнее, чем то, что делаешь ты. И не исключено, что твой эгоизм привел бы нас в будущем к поражению. - Он отбросил шпагу в сторону и скрестил руки. - Твой эгоизм и потребность выдвинуться портят все, что ты делаешь. К примеру, когда ты занимаешься сексом, ты порою прилагаешь больше усилий для того, чтобы доставить удовольствие партнерше, чем для того, чтобы удовлетворить свои собственные желания.
- Разве это неправильно? - спросил принц.
- Только не для нас. Если мы собираемся выжить. Все, что мы делаем, мы должны делать для себя самих, ради нашего собственного удовольствия. Если вся группа выигрывает от наших действий - это просто побочный продукт нашего собственного выигрыша. Удовольствие. Мы ищем удовольствия везде, где его можно найти. И Битти Белина показала, что наша природа не может найти большей радости ни в чем ином, как в порождении боли. Она говорит, что мы созданы иначе, нежели человек, но вследствие этого мы более смертоносны и более способны, чем он. Исключая тебя, это так и есть.
- Меня?
- Тебя.
- Пожалуйста...
- Пожалуйста? - усмехнулся дьявол. - Пожалуйста? - Он прыгнул на принца, и его ужасные пальцы сдавили кости бедного воина так, что они выскочили из суставов.
Он дошел до той грани, когда разум отказывается от эмоций, отбрасывает их и целиком и полностью прекращает работать - до тех пор, пока не возникнут определенные стимулы. Муж, оплакивающий свою умершую жену, может дойти до истерии. Но истерия не может длиться вечно, подводя его все ближе и ближе к безумию. И наступает момент, когда все это должно смениться либо кататонией, либо приятием. То же самое приложимо и к ужасу. Ужас - это, возможно, наиболее сложная эмоция, с которой способен иметь дело разум, поскольку она воздействует на тело более целенаправленно, чем ненависть или любовь. Он провоцирует выброс адреналина, заставляет сердце биться быстрее, делая более чутким слух и обостряя зрение. И если разум оказывается неспособен разорвать круг, чтобы избежать наиболее невыносимых степеней ужаса, безумие вполне может оказаться его итогом.
Идиот жил в ужасе. Всю свою жизнь он пребывал в страхе перед силами, которых не мог ни определить, ни оттолкнуть. Ему потребовалось достаточно времени, чтобы подавить тот, давний ужас, но тогда его сопротивляемость была выше, и ему это удалось. В трансе он продолжал торопливо карабкаться прочь от того места, где проходили шахты и где он увидел голову, и все же он имел весьма смутное представление о том, что им двигало. Дважды безразличие овладевало им, и он останавливался, чтобы осмотреться. И оба раза, достаточно было ужасу хоть немного пришпорить его, и он начинал карабкаться вперед быстрее, чем раньше.
Наконец тоннель вывел его к стене комнаты, погруженной во мрак. Вентиляционная решетка была снята, чтобы из тоннеля можно было выйти с легкостью. Он знал, что внизу расположена комната, поскольку его пальцы смогли нащупать за краем трубы деревянную поверхность панели. Кроме того, он определил, что это была не слишком большая комната с низким потолком. Воздух в ней был спертым, а отзвук его дыхания - глухим.
Он хотел только одного: чтобы внизу было больше света, чтобы он мог разглядеть ее.
Ему удалось развернуться внутри этой трубы с тонкими стенками, после чего он смог потихоньку сползти в комнату. Он порезал большой палец об острую окантовку вентиляционного отверстия, пока нащупывал ногами пол, но это была мелкая травма, просто физическая боль. Он давным-давно понял, несмотря на то, что размышления давались ему с трудом, что телесные раны - последнее, о чем следует беспокоиться.
Это место было очень темным и слишком теплым - и здесь было тихо, как на кладбище. Однако это отсутствие раздражителей немного успокоило его. Казалось, что здесь он будет в безопасности - столько времени, сколько захочет, независимо от того, какие силы преследуют его. И тем не менее он не мог вполне наслаждаться отдыхом и покоем, потому что все время помнил о том, что Битти Белина, возможно, попала в беду. Она исчезла вместе с остальными, и у нее нет надежды на освобождение. Кроме той, которая заключена в нем.
Себастьян пересек комнату, протянув перед собою руки. Он стремился нащупать стену, вдоль которой намеревался двигаться дальше - пока не наткнется на выключатель. Кафельный пол, казалось, был покрыт тонким и чрезвычайно потертым ковром, который пружинил у него под ногами.
Свет включился еще до того, как он достиг стены. Кто-то за пределами комнаты повернул выключатель. После стольких часов, проведенных во мраке, свет резал ему глаза. Себастьян прикрыл глаза рукой и, покосившись, осмотрел комнату. В ней не было мебели, хотя когда-то она здесь стояла, на это указывали неровные пыльные силуэты на полу и на стенах. Стулья, кушетки и картины заменили как минимум три тысячи пауков...
Натуралист мог бы рассказать идиоту, что в Северном полушарии каждый акр земли, поросшей травой, содержит от десяти до сотни тысяч пауков, хотя человек смог бы насчитать в течение дня только одного или двух. Обычно стены и подвалы нормального дома являются прибежищем для нескольких тысяч паукообразных. Количество, не превышающее три сотни, следовательно, не является необычным, исключая разве изменение естественных мест обитания, которыми являются стены, фундаменты, теплоизоляция дома. Но подобная лекция не могла бы ни в малейшей степени спасти Себастьяна. Ужас расцвел в его душе более пышно, чем когда-либо, раскрывая сверкающие красные лепестки безумия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22