– В сущности, ничего.
– Я только хочу помочь ей, мистер Ли.
– Я верю вам.
– Ну хорошо, сэр, тогда вы хотя бы поможете мне? Что было в ее заявлении о найме дома? Может быть, прежний адрес, место работы, данные о получении кредитов – хоть что-нибудь, что могло бы пригодиться.
Тот откинулся и, убрав руки с колен, положил их на ручки кресла.
– Не было никакого заявления.
– Хорошо, мистер Ли, но у вас немало домов, и я уверен, что тот, кто управляет вашей собственностью, наверняка получал какой-нибудь документ или заявление.
Луис Ли поднял брови, что для столь сдержанного человека было просто театральной мимикой.
– Так вы уже немало узнали обо мне. Очень хорошо. Да, но в случае с мисс Кин никакого заявления не было, поскольку мне ее рекомендовал кое-кто, работающий в «Красной двери», она тоже снимает у меня жилье.
Спенсер вспомнил красивую официантку-метиску.
– Это, случайно, не Рози?
– Случайно, да.
– Они с Валери подруги?
– Да. Я встретился с мисс Кин, и она мне понравилась. Мне она показалась порядочной девушкой. Больше мне ничего не надо было.
Спенсер сказал:
– Мне необходимо поговорить с Рози.
– Наверняка она будет сегодня вечером на работе.
– Я хочу поговорить с ней прямо сейчас. Отчасти из-за нашего с вами разговора, мистер Ли. У меня такое чувство, что за мной охотятся, и у меня мало времени.
– Думаю, что вы правы.
– Тогда мне нужны ее фамилия, сэр, и ее адрес.
Луис Ли молчал так долго, что Спенсер заволновался. Наконец он заговорил:
– Мистер Грант, я родился в Китае. Когда я был ребенком, нам пришлось бежать от коммунистов, и мы эмигрировали во Вьетнам, в Ханой, где в то время хозяйничали французы. Мы потеряли все, но это было лучше, чем оказаться среди десятков миллионов, уничтоженных Председателем Мао.
Хотя Спенсер и не был уверен, что история жизни этого человека имеет какое-то отношение к его делам, он чувствовал, что какая-то связь между ними есть и вскоре он поймет, в чем она заключается. Хотя мистер Ли был китайцем, но в нем не было ничего загадочного. В сущности, он был достаточно откровенен и прям, как любой житель Новой Англии.
– Китайцам нелегко приходилось во Вьетнаме. Жизнь была тяжелой. Однако французы обещали защитить нас от коммунистов. Они нас предали. Когда в 1954 году Вьетнам разделился на две части, я был еще совсем мальчиком. И нам опять пришлось бежать, мы уехали в Южный Вьетнам – и потеряли все.
– Понимаю.
– Нет. До вас начало кое-что доходить, но вы еще не понимаете. Через год началась гражданская война. В 1959-м моя сестра погибла на улице от выстрела снайпера. Три года спустя, через неделю после того, как Джон Кеннеди пообещал, что Соединенные Штаты помогут нам, от взрыва бомбы, подложенной в автобус террористами, погиб в Сайгоне мой отец.
Ли закрыл глаза и сжал руки. Казалось, он не вспоминает, а молится.
Спенсер ждал.
– В конце апреля 1975 года пал Сайгон, мне было тридцать, у меня было четверо детей и жена Мей. Моя мать была еще жива, и мы жили вместе с одним из моих трех братьев и его двумя детьми. Нас было десять человек в семье. А после шести месяцев террора погибли моя мать, брат, одна из моих племянниц и один из моих сыновей. Я не мог спасти их. Нас осталось шестеро... и мы решили бежать морем. С нами было еще тридцать два человека.
– "Люди на лодках", – произнес Спенсер сочувственно, поскольку он тоже знал, что значит оторваться от прошлого, от привычного уклада и броситься в плавание в страхе за свою жизнь, пытаясь выжить и спастись.
Не открывая глаз, таким тоном, будто он рассказывает о загородной прогулке, Ли продолжал:
– Однажды, когда штормило, на наше судно напали пираты. Это был военный катер вьетконговцев. То же самое, что пираты. Они убивали мужчин, насиловали и убивали женщин, забирали себе наши жалкие пожитки. Восемнадцать из тридцати восьми погибли, отражая их нападение. Одним из них был мой сын. Ему было десять лет. Его застрелили. Я ничего не мог сделать. Остальные спаслись, потому что погода ухудшилась, поднялись большие волны, и катер срочно ретировался. От пиратов нас спас шторм. Но сильными волнами двоих смыло за борт. И нас осталось восемнадцать человек. Когда погода улучшилась, наше судно, сильно потрепанное, с неработающим двигателем, без парусов и с неисправной рацией, оказалось посреди Южно-Китайского моря.
Спенсер не мог больше смотреть на его спокойно-каменное лицо. Но он и не мог отвести от него глаз.
– Мы дрейфовали шесть дней. Жара была невыносимой. Не было питьевой воды. Очень мало пищи. Прежде чем нас заметили с американского военного судна и спасли, умерли одна женщина и четыре ребенка. В том числе моя дочь – она умерла от жажды. Я не мог ее спасти. Я не мог никого спасти. Из десяти человек моих близких, переживших падение Сайгона, осталось лишь четверо. Моя жена, еще одна дочь – единственный мой ребенок, оставшийся в живых, – и моя племянница. И я.
– Очень вам сочувствую, – сказал Спенсер, но слова не могли выразить истинных чувств и прозвучали фальшиво.
Луис Ли открыл глаза.
– С этой развалюхи двадцать лет назад спасли еще девять человек. Они все, как и я, взяли себе американские имена и сегодня являются совладельцами этого ресторана, партнерами в других моих предприятиях. Я их всех считаю своей семьей. Мы, мистер Грант, держимся довольно замкнуто. Я – американец, потому что верю в американские идеалы. Я люблю эту страну, ее народ. Но я не люблю ее правительство. Я не могу любить то, чему я не доверяю, и я никогда и нигде не буду доверять правительству. Вас это не шокирует?
– Нет. Это можно понять. Но это все очень печально.
– Как отдельные личности, как соседи, члены одного коллектива, – сказал Ли, – представители всех рас и политических убеждений обычно очень симпатичные, приятные, добрые люди. Но, объединившись или же попав в правительство, где в их руках сосредоточивается большая власть, некоторые становятся просто чудовищами, причем иногда даже имея самые благие намерения. Я не могу хорошо относиться к чудовищам.
Но я всегда буду хорошо относиться к своей семье, своим соседям, людям моего круга.
– Думаю, это правильно.
– Рози, официантка из «Красной двери», не была среди тех, кто оказался с нами на судне. Однако ее мать – вьетнамка, а ее отец – американец, погибший там, так что она – одна из людей моего круга.
Спенсер настолько увлекся рассказом Луиса Ли, что совсем позабыл о своей просьбе, которая и вызвала все эти воспоминания. Ему хотелось как можно скорее поговорить с Рози. Ему было необходимо узнать ее фамилию и адрес.
– Нельзя вовлекать Рози в это дело еще больше, – сказал Ли. – Она рассказала этим лжефэбээровцам, что знает о мисс Кин очень мало, и я не хочу, чтобы вы что-либо выпытывали у нее.
– Я просто хочу задать ей несколько вопросов.
– Если эти люди увидят ее с вами, а в вас узнают того человека, что был прошлой ночью в доме, то они решат, что Рози с мисс Кин связывает нечто большее, чем общая работа, хотя, по правде, так оно и есть.
– Я буду очень осторожен, мистер Ли.
– Да. Только при этом условии я вам помогу.
Тихо отворилась дверь, Спенсер обернулся и увидел, что в комнату вернулся метрдотель, который привел его сюда. Он даже не слышал, как тот выходил.
– Она его помнит. Все в порядке, – сказал тот Луису Ли, подходя к Спенсеру и протягивая ему листок бумаги.
– В час дня, – сказал Луис, – Рози встретится с вами по этому адресу. Это не ее дом – вдруг за ее домом следят.
Быстрота, с которой было улажено это дело без единого слова между Ли и его человеком, показалась Спенсеру просто волшебной.
– За ней не будет слежки, – сказал Ли, вставая с кресла. – И убедитесь в том, что за вами тоже нет слежки.
Поднимаясь с места, Спенсер сказал:
– Мистер Ли, вы и ваша семья...
– Да?
– Меня это просто потрясло.
Луис Ли слегка поклонился. Затем, направляясь к своему рабочему креслу, произнес:
– И еще одно, мистер Грант. – Когда Ли выдвинул ящик стола, у Спенсера возникло нелепое предчувствие, что этот спокойный, тихий, безобидный господин собирается вытащить пистолет с глушителем и пристрелить его на месте. Что только не придет в голову, когда за тобой гонятся! Ли вынул что-то похожее на медальон из нефрита на золотой цепочке. – Иногда я дарю его тем, кому он может понадобиться.
Боясь, как бы эти двое не услышали, как бешено колотится его сердце, Спенсер подошел к Ли и взял подарок.
Он был сантиметров пять в диаметре. С одной стороны была вырезана голова дракона. С другой – стилизованное изображение фазана.
– Это слишком дорогая вещь, чтобы...
– Это всего лишь мыльный камень. Фазаны и драконы, мистер Грант. Вам нужна их сила. Благополучие и долгая жизнь.
Держа медальон на ладони, Спенсер спросил:
– Это талисман?
– Да, и очень эффективный, – сказал Ли. – Вы видели Кван Инь, когда вошли в ресторан?
– Не понял?
– Деревянную статую около входной двери.
– Да, видел. Женщина с добрым лицом.
– В ней живет добрый дух и не позволяет врагам переступить мой порог. – Ли говорил с той же серьезностью, с какой повествовал о своих мытарствах. – Особенно она оберегает от завистливых людей, а зависть среди самых опасных чувств занимает второе место после жалости к себе.
– И прожив такую жизнь, после всего, что выпало на вашу долю, вы еще верите в это?
– Мы должны во что-то верить, мистер Грант.
Они обменялись рукопожатиями и простились.
Спенсер пошел за своим проводником, держа в руке записку с адресом и медальон.
В лифте, вспоминая короткий обмен репликами между своим сопровождающим и лысым телохранителем, когда они только вошли в приемную, Спенсер спросил:
– Когда мы ехали вниз, вы проверили, нет ли у меня оружия?
Вопрос вызвал у того улыбку, однако он не ответил.
Чуть позже, подойдя к входной двери, Спенсер остановился, чтобы как следует разглядеть Кван Инь.
– Он действительно думает, значит, так оно и есть, – сказал его сопровождающий. – Мистер Ли – великий человек.
Спенсер посмотрел на него:
– Вы были на том судне?
– Мне было всего восемь. Это моя мать умерла от жажды за день до нашего спасения.
– Он говорил, что никого не смог спасти.
– Он спас нас всех, – сказал тот, отворяя дверь.
Выйдя на улицу, ослепленный ярким солнечным светом и оглушенный шумом проносящихся мимо машин и пролетающего над головой самолета, Спенсер словно неожиданно проснулся от какого-то странного сна. Или же наоборот – заснул и видел сон.
За все то время, что он пробыл в ресторане и прилегающих к нему помещениях, никто ни разу не взглянул на его шрам.
Он повернулся и посмотрел внутрь ресторана через стеклянную дверь.
Человек, чья мать погибла от жажды в Южно-Китайском море, стоял среди столов и опять скручивал салфетки в причудливые остроконечные пирамиды.
* * *
Дактилоскопическая лаборатория, где молодой ассистент Дэвид Дэвис поджидал Роя Миро, занимала одно из помещений дактилоскопического отдела. Здесь находилось большое количество компьютеров для обработки изображений, мониторы с высокой разрешающей способностью и еще более экзотические приборы.
Дэвис готовился к тому, чтобы проявить незаметные глазу отпечатки пальцев на окне в ванной Валери Кин, аккуратно вынутом из стены дома. Оно лежало на мраморном столике лаборатории – вся рама целиком и нетронутое стекло, даже рояльные петли казались в полном порядке.
– Это очень важное дело, – сказал Рой, подходя к столу.
– Ну разумеется, у нас все дела очень важные, – сказал Дэвис.
– Да, но это дело особой важности. И к тому же очень срочное.
Рою Дэвис не нравился, и не только потому, что у него было дурацкое имя, а потому, что его раздражали его увлеченность и суматошность. Длинный, тощий, похожий на журавля, с жесткими, как проволока, светлыми волосами, Дэвид не просто входил в помещение, но врывался, влетал, вбегал. Вместо того чтобы просто повернуться, он вращался. Вместо того чтобы просто показать на что-то, он тыкал пальцем. Рою Миро, всегда избегавшему крайностей в одежде или поведении, Дэвид казался ужасно неестественным.
Его помощник – Рой только знал, что его зовут Верц, – был бледным типом, носившим свой белый лабораторный халат, как робкий новичок-семинарист рясу. Если он не сновал по лаборатории, выполняя поручения Дэвиса, то вечно суетился вокруг своего начальника, глядя на него с нескрываемым восхищением. Роя просто тошнило от него.
– На этой форточке ничего нет, – сказал Дэвид, рисуя ручкой в воздухе огромный ноль. – Ноль! Ни граммулечки. Дерьмо. Эта форточка – просто кусок дерьма! Здесь вообще нет ни сантиметра гладкой поверхности.
– Очень плохо, – сказал Рой.
– Очень плохо? – произнес Дэвид, глаза его расширились, как будто Рой на новость о покушении на Папу Римского отреагировал лишь пожатием плеч и усмешкой. – Похоже, что эта дрянь специально придумана для воров и грабителей – просто оборудована для мафии, ей-Богу.
Верц тоже пробормотал:
– Ей-Богу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93