Лично.
Давид вел машину задним ходом, ориентируясь лишь по командам башнера. Танк пятился осторожно, почти вслепую лавируя между берез. Рощица обещала хоть какую-то передышку, а при неудачном раскладе – возможность пойти в последнюю атаку рывком, с короткой дистанции. Командир висел в люке без движения, и затаскивать его под броню было некогда. Сначала выжить самим, потом – почести мертвым. По полу, перебивая звоном мотор и канонаду, катались снарядные гильзы – много. Немцы почему-то тоже не спешили развивать успех, добивать отползающие почти без снарядов русские танки. Устали, бедняжки. Ничего, отдохните. Это вы здорово придумали. Сейчас подбросят снаряды – отдохнете окончательно. В могиле. Кое-кто, кстати, уже – на широком поле между «тридцатьчетверок» и недавно подброшенных в бригаду двух похожих на них танков поменьше, с сорокапятками, бледным бензиновым пламенем горела серая угловатая броня.
* * *
Танки, лишенные снабжения – то есть горючего и снарядов, представляют собой очень дорогой металлолом.
Д. Пелед. «Красная броня». Латрун, 1960
Лучи прожекторов пронизывали белесые клубы, подсвечивали крутой бок паровозного котла, башню броневика-трехоски на выезде с разъезда. По живой цепочке из черного провала двери вагона плыли из рук в руки ящики со снарядами. Горизонт на востоке отливал перламутром, на западе – мерцал багровым. Из-за линии вагонов, где стоял еще один состав, доносился рев моторов и лязг – разгружались танки. Тяжелые «KB» и, что было до крайности странно, «Т-50». Редкая птица, а под Москвой, как помнил Андрей, в его истории и вовсе не встречавшаяся. Значит – что? Блокады Ленинграда нет, получается?!
– Давай, давай! Быстро, славяне, быстро! Немец ждать не будет! – Рустама Файзуллина славянином можно было назвать весьма условно, однако шестидесятикилограммовые ящики он подавал как из пулемета, Андрей едва успевал принимать. Вообще, шоферня, хоть штатская, хоть фронтовая – народ с понятием и со своими принципами. Загнать военного водителя на погрузку-разгрузку можно только начальственным окриком (не ниже комбата, и с постоянным присутствием непосредственного начальства для сколько-нибудь продолжительного эффекта) или возможностью сныкать под ветошь что-нибудь полезное в хозяйстве, типа «случайно выпавшей» из ящика банки сгущенки. И то сказать – профессиональная болезнь шофера – радикулит, что в мирное время, что в военное, какая уж тут погрузка. Однако сейчас пахали все, включая «аксакала» из московских таксистов Петренко, который, по слухам, с радикулитом из мамки выпал. До рассвета оставалось всего ничего, и чем раньше стартуешь, тем меньше придется пилить днем, привлекая внимание «лаптежников» и прочей летающей шушеры.
Немец, конечно, стал уже сильно не тот, но тем, кто попадал под раздачу, было не легче. А уж с таким грузом… Сто двадцать снарядов в кузове, близкий разрыв, а то и вовсе одна зажигательная пулька – и прощай, Родина, сержант Чеботарев полетел передавать привет Жукову. Закидались минут за пятнадцать. Пока Андрей грелся, заводя полуторку «кривым стартером», Рустам сбегал куда-то к палаткам и вернулся с котелком каши и трофейной канистрой, кои тут же оприходовали. Кашу – в желудки, бензин – в бак. Мелочь – а приятно. Лишних полста километров. Канистру, кстати, Рустам зажал – невесть откуда взявшейся проволочкой прикрутил к раме. Глядишь, не вспомнят потом. Татары – народ хозяйственный.
Мотор взрыкнул и заработал, ровно и уверенно. Ремонтники давно уже просили комбата отпустить Андрея к ним, но комроты устроил дикий скандал – отдать одного из лучших водителей в такое время он согласился бы только под угрозой трибунала Впрочем, обязанности «зампомпотеха», как шутил тот же Рустам, на него навалили и так. Во всяком случае, в Андреевом взводе простоев по поломкам матчасти было раза в два меньше, чем по батальону в целом. Комроты клялся и божился, что выбьет Андрею «За боевые заслуги», но верилось с трудом – чай, не сорок третий год, с которого, как помнил Андрей, медали, а то и ордена, стали раздавать горстями. Торопливо проскрипели валенки, и со стороны станционной будки к Андреевой полуторке, широко отмахивая рукой с планшеткой, подбежал комроты собственной персоной.
– Чеботарев, ко мне! – Пацан, двадцать два или двадцать три, на фоне сорокалетних в массе мужиков всячески старался казаться солиднее. На сапогах даже каблуки себе нарастил, отчего переход на валенки, где подобная операция затруднительна, воспринял как личную трагедию. Так что пытался брать нарочитой строгостью, поминая трибунал в каждом втором предложении.
– Товарищ лейтенант!..
– Вольно! Значит так, сержант Чеботарев! Пойдешь сразу за «БА-10», – указал он на броневик у выезда, твой взвод – за тобой. Я на «шестидесятом» пойду замыкающим, вытаскивать заглохших. Встанет кто-то из твоих – отдам под трибунал. Дойдешь без остановок – будет тебе медаль, обещаю. Если броня встанет – его не жди, со своим взводом двигайся вот сюда, – синий от холода палец ткнул на перекресток дорог километрах в пятидесяти к северо-западу. Андрей достал очередную свою «карту-самопалку», отметил место и маршрут, – там танкисты загорают без снарядов. Маскировку с фар не снимать, спать запрещаю, обоим. Расчетное время прибытия – десять двадцать. Часы есть?
– Так точно! – Часы Андрей снял с замерзшего насмерть немца где-то под Наро-Фоминском, причем никаких угрызений совести вследствие данного факта биографии, естественно, не испытывал. – Будем вовремя, товарищ лейтенант! Дорога как?
– Дорога нормальная, вчера туда прошли два заправщика с парой танков пополнения, так что замести еще не успело. Ладно, собирай своих, ставь задачу. Выступаем через пятнадцать минут.
Да, вот еще что, – обернулся он через три шага, – запрос на тебя пришел из дивизии. Как, что – не знаю, то ли в училище, то ли еще куда, после ходки сам выяснишь.
Подполковник Шестаков взмахнул рукой и задвинул фонарь. Мотор ровно гудел, нагоняя тепло к затянутым в унты ногам. Скоро будет жарко, несмотря на минус семнадцать за бортом. Ладно, зима – а как при такой печке летом воевать? Впрочем, до лета надо дожить. А там, может, что и придумают. Истребитель вырулил на бетонку, за ним пристраивалась первая эскадрилья. На рулежке, рядом с неубранными тушами подавленных танками немецких пикировщиков, выстраивались вторая и третья, за ними – угловатые «Илы», ощетинившиеся крупнокалиберными пулеметами стрелков. Низкое оранжевое солнце светило в спину, это было хорошо – больше шансов будет слету атаковать немцев в его лучах. От посеченного осколками здания КП взлетела красная ракета. Двигатель взревел, разгоняя новый, только что с завода, «ЛаГГ-5» навстречу бою.
«Во-оздух!!!» – изломанные силуэты «Юнкерсов» черным клином подходили с запада, доворачивая на остатки деревни. Похоже, это все. Машин тридцать, не меньше. А после налета опять заработает артиллерия, опять двинутся танки. Впрочем, с них и одних танков хватит. Оставшийся от воздушно-десантной бригады неполный батальон, дважды пополненный и дважды сгоревший почти до основания, просто зароют в заледенелую землю – и пишите письма. Хотя какие письма, в самом-то деле? В лучшем случае – придет треугольник с коротким и горьким «Смертью храбрых», а скорее – с еще горшим «Без вести». Да и кому придет? Родителей бывший беспризорник, воспитанник самого Макаренко, а ныне вновь лейтенант Лемехов не помнил. Жена с дочкой накануне войны уехали по путевке в Сочи. Должны были вернуться двадцать пятого, но вернулись или нет, а если вернулись – то успели ли эвакуироваться, отдыхавший в то время в «лубянском санатории» Лемехов не знал. И родители жены, жившие до войны в Барановичах, по понятным причинам, не отзывались. Так и потерял семью в военных завихрениях.
Ну и ладно. Не придет никому похоронка – меньше горя будет в тылу. А в остальном… В роте порядок. Бойцы забились по щелям. Орлы Анчара с двумя «ДП» и двумя «МГ» готовы косить пехоту. Зубоскал даже эрзац-дот оборудовал в кулацком подвале. Бутылки с «жидкостью КС» розданы. Две оставшиеся противотанковые пушки с шестью снарядами на ствол раскиданы по флангам. Что-то уцелеет, при удаче спалит еще пару танков. Из двух-то десятков. А за ними уже никого. Километров пять чиста поля, а потом – еще деревенька, на которую уже прут с востока озверевшие в котле немцы. Эти, к счастью, пехом. И на танки, как в прошлый раз, надежды никакой – десяток «тридцатьчетверок» парой километров южнее (тоже бывшая бригада, что характерно), загорает без снарядов. «Юнкерсы» уже близко, вот-вот врубят сирены. Ладно, что сможем – то и сделаем. Закроем дыру в очередной раз, последний – так последний. А обо всем остальном пусть уже думают другие. После нас.
«Achtung! Super-Rata!» – предупреждение запоздало. Из-под рыжего солнца, подстегиваемые воем собственных тысячетрехсотсильных моторов, «ЛаГГ» и Шестакова валились на черные силуэты пикировщиков. Двадцать четыре самолета, сорок восемь пушек. Строй «Юнкерсов» сломался сразу, кто не задымил и не ушел в последнее пике – бросал бомбы куда придется. Проморгавшие русских «мессеры» дернулись было спасать своих… Зря.
В двух километрах ниже карусели идущие строем фронта угловатые штурмовики жались к самым верхушкам берез. Завинченные струи от винтов срывали с черных веток снег и иней, за строем «Илов» тянулся метельный шлейф. Какая уж тут маскировка – но обратить на это внимание было некому. «Мессершмитты», втянутые в гигантское «чертово колесо» воздушного боя, были заняты собственными проблемами.
Расчеты гаубиц, готовящиеся открыть огонь по русским заслонам, просто не успели ничего понять. Новая нота в какофонии воздушного боя – и почти сразу перевалившие через верхушки деревьев черные тени выпустили огненные хвосты ракет, на основании консолей замигали яростные огоньки пушек, на стальные каски, на задравшие к небу стволы гаубиц, на уложенные в спешке рядом с позициями снаряды посыпались стокилограммовые бомбы.
Командир 16-й танковой дивизии выругался. Русские штурмовики обошли его позиции стороной. Ни один из восемнадцати оставшихся панцеров не был даже задет – но наступать на усиленную танками неподавленную оборону было опасно. Зверски опасно. Левую, потерянную четверть века назад, руку скрутило фантомной болью. Дурной знак. Их было мало, очень мало – фактически от всей первой танковой армии осталась только его дивизия, а от его дивизии – полторы роты. Остальные, кто уцелел, работали пожарными командами на севере и на юге, истаивая под русскими ударами, как сахар в кипятке. Одна надежда – что у большевиков здесь и сейчас не осталось боеприпасов. По крайней мере, рассветную атаку они отражали крайне экономно, он шестым чувством ощутил, с какой бережливостью засевшие на другой стороне поля иваны выпускают каждый снаряд. Конечно, он принял меры, чтобы так оставалось и впредь – разведбатальон его дивизии, единственная маневренная группа, которую он мог выделить, уже сообщил о блокировании дороги. А кому страшны русские танки, уже неделю кусавшие его дивизию за бока, когда они без снарядов?
* * *
Эх, дороги…
Пыль да туман,
Холода, тревоги
Да степной бурьян.
Знать не можешь
Доли своей,
Может, крылья сложишь
Посреди степей.
Вьется пыль под сапогами -
Степями, полями.
А кругом бушует пламя
Да пули свистят.
Л. Ошанин, музыка А. Новикова
Сколько километров намотал Андрей по военным дорогам – уже не сосчитать. И почти всегда в колонне, то есть впереди маячит чья-то железная задница, да лес или поле сбоку уплывает за обрез окна. Рустам привалился к дверце, изо всех сил старается не спать. Зряшный труд, двое суток на ногах да за баранкой без перерыва. Всю ночь держался, а тут как рассвело – организм, подлюка, норовит взять свое. Броневик в двух десятках метров впереди уминает свежевыпавший снег надетыми поверх задних скатов гусеницами, башня чуть довернута на левый борт. Лес по обе стороны дороги снизу темный, поверху – в белом кружеве. Красиво, прямо не хуже, чем тогда, в сентябре… Как тогда…
Резкая вспышка из кустов, росчерк снаряда в борт. Броневик дернулся, съезжая в кювет. «Как тогда…» Руль влево, вторая, педаль газа в пол. Из кустов выламывается что-то длинно-серое. Лес взорвался очередями и хлопками гранат-«колотушек», где-то сзади грохнуло, осыпая снег с деревьев метров на сто в округе. Спасибо, ребята, простите и спасибо – немцы пару секунд ничего не видят из-за вызванных взрывом снежных потоков, вывози, родная! Мотор ревел, задок ощутимо водило по снегу, но рефлексы не давали перегруженной машине уйти в занос. Рустам уже стоял на подножке, целясь поверх распахнутой дверцы в серые фигуры, выскакивающие на дорогу. Наверное, у них было одно боевое вдохновение на двоих – два немца осели, третий не успевает поднять винтовку, ее вырывает ударом капота.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
Давид вел машину задним ходом, ориентируясь лишь по командам башнера. Танк пятился осторожно, почти вслепую лавируя между берез. Рощица обещала хоть какую-то передышку, а при неудачном раскладе – возможность пойти в последнюю атаку рывком, с короткой дистанции. Командир висел в люке без движения, и затаскивать его под броню было некогда. Сначала выжить самим, потом – почести мертвым. По полу, перебивая звоном мотор и канонаду, катались снарядные гильзы – много. Немцы почему-то тоже не спешили развивать успех, добивать отползающие почти без снарядов русские танки. Устали, бедняжки. Ничего, отдохните. Это вы здорово придумали. Сейчас подбросят снаряды – отдохнете окончательно. В могиле. Кое-кто, кстати, уже – на широком поле между «тридцатьчетверок» и недавно подброшенных в бригаду двух похожих на них танков поменьше, с сорокапятками, бледным бензиновым пламенем горела серая угловатая броня.
* * *
Танки, лишенные снабжения – то есть горючего и снарядов, представляют собой очень дорогой металлолом.
Д. Пелед. «Красная броня». Латрун, 1960
Лучи прожекторов пронизывали белесые клубы, подсвечивали крутой бок паровозного котла, башню броневика-трехоски на выезде с разъезда. По живой цепочке из черного провала двери вагона плыли из рук в руки ящики со снарядами. Горизонт на востоке отливал перламутром, на западе – мерцал багровым. Из-за линии вагонов, где стоял еще один состав, доносился рев моторов и лязг – разгружались танки. Тяжелые «KB» и, что было до крайности странно, «Т-50». Редкая птица, а под Москвой, как помнил Андрей, в его истории и вовсе не встречавшаяся. Значит – что? Блокады Ленинграда нет, получается?!
– Давай, давай! Быстро, славяне, быстро! Немец ждать не будет! – Рустама Файзуллина славянином можно было назвать весьма условно, однако шестидесятикилограммовые ящики он подавал как из пулемета, Андрей едва успевал принимать. Вообще, шоферня, хоть штатская, хоть фронтовая – народ с понятием и со своими принципами. Загнать военного водителя на погрузку-разгрузку можно только начальственным окриком (не ниже комбата, и с постоянным присутствием непосредственного начальства для сколько-нибудь продолжительного эффекта) или возможностью сныкать под ветошь что-нибудь полезное в хозяйстве, типа «случайно выпавшей» из ящика банки сгущенки. И то сказать – профессиональная болезнь шофера – радикулит, что в мирное время, что в военное, какая уж тут погрузка. Однако сейчас пахали все, включая «аксакала» из московских таксистов Петренко, который, по слухам, с радикулитом из мамки выпал. До рассвета оставалось всего ничего, и чем раньше стартуешь, тем меньше придется пилить днем, привлекая внимание «лаптежников» и прочей летающей шушеры.
Немец, конечно, стал уже сильно не тот, но тем, кто попадал под раздачу, было не легче. А уж с таким грузом… Сто двадцать снарядов в кузове, близкий разрыв, а то и вовсе одна зажигательная пулька – и прощай, Родина, сержант Чеботарев полетел передавать привет Жукову. Закидались минут за пятнадцать. Пока Андрей грелся, заводя полуторку «кривым стартером», Рустам сбегал куда-то к палаткам и вернулся с котелком каши и трофейной канистрой, кои тут же оприходовали. Кашу – в желудки, бензин – в бак. Мелочь – а приятно. Лишних полста километров. Канистру, кстати, Рустам зажал – невесть откуда взявшейся проволочкой прикрутил к раме. Глядишь, не вспомнят потом. Татары – народ хозяйственный.
Мотор взрыкнул и заработал, ровно и уверенно. Ремонтники давно уже просили комбата отпустить Андрея к ним, но комроты устроил дикий скандал – отдать одного из лучших водителей в такое время он согласился бы только под угрозой трибунала Впрочем, обязанности «зампомпотеха», как шутил тот же Рустам, на него навалили и так. Во всяком случае, в Андреевом взводе простоев по поломкам матчасти было раза в два меньше, чем по батальону в целом. Комроты клялся и божился, что выбьет Андрею «За боевые заслуги», но верилось с трудом – чай, не сорок третий год, с которого, как помнил Андрей, медали, а то и ордена, стали раздавать горстями. Торопливо проскрипели валенки, и со стороны станционной будки к Андреевой полуторке, широко отмахивая рукой с планшеткой, подбежал комроты собственной персоной.
– Чеботарев, ко мне! – Пацан, двадцать два или двадцать три, на фоне сорокалетних в массе мужиков всячески старался казаться солиднее. На сапогах даже каблуки себе нарастил, отчего переход на валенки, где подобная операция затруднительна, воспринял как личную трагедию. Так что пытался брать нарочитой строгостью, поминая трибунал в каждом втором предложении.
– Товарищ лейтенант!..
– Вольно! Значит так, сержант Чеботарев! Пойдешь сразу за «БА-10», – указал он на броневик у выезда, твой взвод – за тобой. Я на «шестидесятом» пойду замыкающим, вытаскивать заглохших. Встанет кто-то из твоих – отдам под трибунал. Дойдешь без остановок – будет тебе медаль, обещаю. Если броня встанет – его не жди, со своим взводом двигайся вот сюда, – синий от холода палец ткнул на перекресток дорог километрах в пятидесяти к северо-западу. Андрей достал очередную свою «карту-самопалку», отметил место и маршрут, – там танкисты загорают без снарядов. Маскировку с фар не снимать, спать запрещаю, обоим. Расчетное время прибытия – десять двадцать. Часы есть?
– Так точно! – Часы Андрей снял с замерзшего насмерть немца где-то под Наро-Фоминском, причем никаких угрызений совести вследствие данного факта биографии, естественно, не испытывал. – Будем вовремя, товарищ лейтенант! Дорога как?
– Дорога нормальная, вчера туда прошли два заправщика с парой танков пополнения, так что замести еще не успело. Ладно, собирай своих, ставь задачу. Выступаем через пятнадцать минут.
Да, вот еще что, – обернулся он через три шага, – запрос на тебя пришел из дивизии. Как, что – не знаю, то ли в училище, то ли еще куда, после ходки сам выяснишь.
Подполковник Шестаков взмахнул рукой и задвинул фонарь. Мотор ровно гудел, нагоняя тепло к затянутым в унты ногам. Скоро будет жарко, несмотря на минус семнадцать за бортом. Ладно, зима – а как при такой печке летом воевать? Впрочем, до лета надо дожить. А там, может, что и придумают. Истребитель вырулил на бетонку, за ним пристраивалась первая эскадрилья. На рулежке, рядом с неубранными тушами подавленных танками немецких пикировщиков, выстраивались вторая и третья, за ними – угловатые «Илы», ощетинившиеся крупнокалиберными пулеметами стрелков. Низкое оранжевое солнце светило в спину, это было хорошо – больше шансов будет слету атаковать немцев в его лучах. От посеченного осколками здания КП взлетела красная ракета. Двигатель взревел, разгоняя новый, только что с завода, «ЛаГГ-5» навстречу бою.
«Во-оздух!!!» – изломанные силуэты «Юнкерсов» черным клином подходили с запада, доворачивая на остатки деревни. Похоже, это все. Машин тридцать, не меньше. А после налета опять заработает артиллерия, опять двинутся танки. Впрочем, с них и одних танков хватит. Оставшийся от воздушно-десантной бригады неполный батальон, дважды пополненный и дважды сгоревший почти до основания, просто зароют в заледенелую землю – и пишите письма. Хотя какие письма, в самом-то деле? В лучшем случае – придет треугольник с коротким и горьким «Смертью храбрых», а скорее – с еще горшим «Без вести». Да и кому придет? Родителей бывший беспризорник, воспитанник самого Макаренко, а ныне вновь лейтенант Лемехов не помнил. Жена с дочкой накануне войны уехали по путевке в Сочи. Должны были вернуться двадцать пятого, но вернулись или нет, а если вернулись – то успели ли эвакуироваться, отдыхавший в то время в «лубянском санатории» Лемехов не знал. И родители жены, жившие до войны в Барановичах, по понятным причинам, не отзывались. Так и потерял семью в военных завихрениях.
Ну и ладно. Не придет никому похоронка – меньше горя будет в тылу. А в остальном… В роте порядок. Бойцы забились по щелям. Орлы Анчара с двумя «ДП» и двумя «МГ» готовы косить пехоту. Зубоскал даже эрзац-дот оборудовал в кулацком подвале. Бутылки с «жидкостью КС» розданы. Две оставшиеся противотанковые пушки с шестью снарядами на ствол раскиданы по флангам. Что-то уцелеет, при удаче спалит еще пару танков. Из двух-то десятков. А за ними уже никого. Километров пять чиста поля, а потом – еще деревенька, на которую уже прут с востока озверевшие в котле немцы. Эти, к счастью, пехом. И на танки, как в прошлый раз, надежды никакой – десяток «тридцатьчетверок» парой километров южнее (тоже бывшая бригада, что характерно), загорает без снарядов. «Юнкерсы» уже близко, вот-вот врубят сирены. Ладно, что сможем – то и сделаем. Закроем дыру в очередной раз, последний – так последний. А обо всем остальном пусть уже думают другие. После нас.
«Achtung! Super-Rata!» – предупреждение запоздало. Из-под рыжего солнца, подстегиваемые воем собственных тысячетрехсотсильных моторов, «ЛаГГ» и Шестакова валились на черные силуэты пикировщиков. Двадцать четыре самолета, сорок восемь пушек. Строй «Юнкерсов» сломался сразу, кто не задымил и не ушел в последнее пике – бросал бомбы куда придется. Проморгавшие русских «мессеры» дернулись было спасать своих… Зря.
В двух километрах ниже карусели идущие строем фронта угловатые штурмовики жались к самым верхушкам берез. Завинченные струи от винтов срывали с черных веток снег и иней, за строем «Илов» тянулся метельный шлейф. Какая уж тут маскировка – но обратить на это внимание было некому. «Мессершмитты», втянутые в гигантское «чертово колесо» воздушного боя, были заняты собственными проблемами.
Расчеты гаубиц, готовящиеся открыть огонь по русским заслонам, просто не успели ничего понять. Новая нота в какофонии воздушного боя – и почти сразу перевалившие через верхушки деревьев черные тени выпустили огненные хвосты ракет, на основании консолей замигали яростные огоньки пушек, на стальные каски, на задравшие к небу стволы гаубиц, на уложенные в спешке рядом с позициями снаряды посыпались стокилограммовые бомбы.
Командир 16-й танковой дивизии выругался. Русские штурмовики обошли его позиции стороной. Ни один из восемнадцати оставшихся панцеров не был даже задет – но наступать на усиленную танками неподавленную оборону было опасно. Зверски опасно. Левую, потерянную четверть века назад, руку скрутило фантомной болью. Дурной знак. Их было мало, очень мало – фактически от всей первой танковой армии осталась только его дивизия, а от его дивизии – полторы роты. Остальные, кто уцелел, работали пожарными командами на севере и на юге, истаивая под русскими ударами, как сахар в кипятке. Одна надежда – что у большевиков здесь и сейчас не осталось боеприпасов. По крайней мере, рассветную атаку они отражали крайне экономно, он шестым чувством ощутил, с какой бережливостью засевшие на другой стороне поля иваны выпускают каждый снаряд. Конечно, он принял меры, чтобы так оставалось и впредь – разведбатальон его дивизии, единственная маневренная группа, которую он мог выделить, уже сообщил о блокировании дороги. А кому страшны русские танки, уже неделю кусавшие его дивизию за бока, когда они без снарядов?
* * *
Эх, дороги…
Пыль да туман,
Холода, тревоги
Да степной бурьян.
Знать не можешь
Доли своей,
Может, крылья сложишь
Посреди степей.
Вьется пыль под сапогами -
Степями, полями.
А кругом бушует пламя
Да пули свистят.
Л. Ошанин, музыка А. Новикова
Сколько километров намотал Андрей по военным дорогам – уже не сосчитать. И почти всегда в колонне, то есть впереди маячит чья-то железная задница, да лес или поле сбоку уплывает за обрез окна. Рустам привалился к дверце, изо всех сил старается не спать. Зряшный труд, двое суток на ногах да за баранкой без перерыва. Всю ночь держался, а тут как рассвело – организм, подлюка, норовит взять свое. Броневик в двух десятках метров впереди уминает свежевыпавший снег надетыми поверх задних скатов гусеницами, башня чуть довернута на левый борт. Лес по обе стороны дороги снизу темный, поверху – в белом кружеве. Красиво, прямо не хуже, чем тогда, в сентябре… Как тогда…
Резкая вспышка из кустов, росчерк снаряда в борт. Броневик дернулся, съезжая в кювет. «Как тогда…» Руль влево, вторая, педаль газа в пол. Из кустов выламывается что-то длинно-серое. Лес взорвался очередями и хлопками гранат-«колотушек», где-то сзади грохнуло, осыпая снег с деревьев метров на сто в округе. Спасибо, ребята, простите и спасибо – немцы пару секунд ничего не видят из-за вызванных взрывом снежных потоков, вывози, родная! Мотор ревел, задок ощутимо водило по снегу, но рефлексы не давали перегруженной машине уйти в занос. Рустам уже стоял на подножке, целясь поверх распахнутой дверцы в серые фигуры, выскакивающие на дорогу. Наверное, у них было одно боевое вдохновение на двоих – два немца осели, третий не успевает поднять винтовку, ее вырывает ударом капота.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48